Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Михайлов вдруг широко улыбнулся, ему вспомнилась реклама: «Надежная бытовая техника существует – доказано «Занусси». А в народе своя реклама: «Надежной бытовой техники не существует – доказано кувалдой». Все просто и непонятно.

– А как твои однополчане, которые сейчас у меня работают, как они считают, жалеют, что ушли от Графа? – спросил Николай Петрович Михаила.

– Стратегия у нас одна. Пусть у вас, доктор, нет острых ощущений, хотя они возможны, обычная плановая работа. За то ребята знают, что их уважают, ценят и платят, криминала нет ни какого, а рейтинг их взлетел так высоко, что им и не снилось. Многие бы хотели к вам попасть на работу. Я разговаривал с ними, они за ваших жен…

Он запнулся и по-настоящему испугался, испугался впервые в жизни, которой и не особо до настоящего времени дорожил. Испугался, что обидел особо уважаемого им человека.

Михайлов приказал остановиться. Танцор, тормозя, свернул на обочину дороги, Николай Петрович внимательно смотрел на него.

Михаил прекрасно знал, как доктор может расправиться с ним, испуг в его глазах перешел в печаль, печаль о совершенном проступке, которого нельзя исправить. Он не молил о пощаде, не извинялся, а тоскливо и обреченно ждал своей участи. Сожаление о вылетевших случайно словах – больше ничего не увидел Михайлов на лице Танцора.

– Миша, – начал Михайлов, – то, что Алла Борисовна любит меня – я и сам знаю. Но она теща, а не жена. Помни это всегда. Ляпни такое в другом месте – не носить бы тебе больше своей буйной головушки. Поехали.

Николаю Петровичу понравилось, что кроме мужского уважения он не почувствовал ни льстивой угодливости, ни показного раскаивания. «Этот крепкий мужик теперь со мной до конца», – подумал Михайлов и вслух сказал:

– И что там ребята за мою жену и Аллу Борисовну?

– Я хотел сказать, что они оторвут голову любому, потому что у вашей жены и тещи нет высокомерия и надменности с простыми людьми. Некоторыми, доктор, это ценится больше, чем деньги.

– Некоторых тоже больше ценят, – Николай Петрович засмеялся, в тоже время удивляясь способностям своего главного телохранителя.

Михаил улыбнулся на ответ доктора и сосредоточился на дороге. Некоторое время они ехали молча, думая друг о друге. Михаил считал, что не ошибся в докторе, честном и порядочном человеке, а главное добром. Сбывалась его мечта – уйти из криминала и иметь работу. У него не было профессии и он, кроме физической силы и умения защитить себя и других, не мог предложить ничего. Такие люди если и не были в мафии, то служили охранниками у бизнесменов, чаще зарабатывающих свои деньги не честным путем. Отсутствие эффективных правовых норм, их большое количество и противоречивость позволяли бизнесменам прикарманивать денежки у народа, ничего не производя для него. Фирмы «купи – продай» приносили гораздо больший доход, чем производители и не уважал таких людей Танцор, считая их глистами в чреве России.

Доктор тоже ничего не производил из материальных благ, но он давал людям самое дорогое – здоровье, нет, он давал больше, многих он возвращал к жизни, для многих неизлечимых становился второй матерью, дарующей новую жизнь. И радовался Танцор, что служит у человека, нужного всем, даже «глистам».

Доктор тоже радовался, что смог помочь еще одному россиянину, вытащил его из лап мафии и направил по верному пути, что можно на него положиться. Надо помочь и его друзьям, наверное, стоит намекнуть об этом.

– Мне, Миша, скоро потребуются еще люди, начнут строить клинику, ты намекни своим, пока не обещая, раньше времени ни к чему, что у них есть возможность перейти ко мне. Пусть в дерьмовые истории не влазят. Все отделение, как вы хотели, будет опять вместе.

– Есть, господин полковник.

Михаил подразделял все офицеров на просто офицеров, товарищей офицеров и господ офицеров и соответственно относился к ним.

Они подъехали к дому.

– Береженого Бог бережет – не за себя боюсь. Пусть твои завтра и каждый день подъезд вентилируют и окрестности, – уже приказал Танцору Михайлов, – если еще нужны люди – возьми.

Михаил покачал отрицательно головой и Николай Петрович зашел в подъезд, поднялся на лифте на шестой этаж и столкнулся с Танцором.

– Служба, доктор, всего доброго вам, – он улыбнулся.

«В форме парень», – подумал Михайлов, не увидя никакой одышки, и тяжелого дыхания у Михаила, только что пулей влетевшего на шестой этаж. Он попрощался и вошел домой.

Через несколько минут, поглощая еду, он выслушивал радостное ворчание своих женщин.

– Весь вечер нам испортил.

– Всю программу сломал. Мы хотели встретить тебя по-особому – хотели тебя сначала про наркотики спросить – принес или нет?

– Какие еще наркотики? – не понял Николай.

Алла и Вика словно ждали этого вопроса и загадочно смеялись. Николай понял, что его разыгрывают, но сути пока не уловил и продолжал подыгрывать им, спрашивая еще раз о наркотиках. Вика сквозь смех наконец-то пояснила:

– У тебя каждый день оригинальные известия, мы к ним привыкли, неужели не видишь, что у нас уже наступила новостная ломка. Быстро рассказывай, что там еще вы напридумывали с Графом?

Николай принял позу мыслителя, выждал время и потихоньку начал:

– Особенного, конечно, сегодня ничего нет, – и видя, что они не реагируют на его слова, поджидая чего-то оригинального, продолжил: – Граф, милые мои, кажется, влюбился, объяснение еще предстоит, но свадьба скоро будет, это уж точно.

– Хорошая новость, – вяло сказала Алла, ожидавшая чего-нибудь получше.

– Ну, девочки, я не могу каждый раз рожать сверхновую, – он сделал вид, что огорчился, – в космосе она рождается раз во сколько лет?

– Может в тысячу, – скисла Вика.

– Вторая новость, – он сразу заметил, как приободрились Вика и Алла и засмеялся. Поняв, что купились, они засмеялись тоже, но он продолжил: – Скоро, еще до Нового Года, начнется строительство нашего шалашика, где нас ожидают райские наслаждения. Шалашик будет маленьким, но не меньше графского дома, так, примерно, 50 на 100.

Последняя новость явно заинтересовала Вику и Аллу больше, чем первая, они прикидывали в уме, какова общая площадь и, естественно, не были готовы к таким размерам. Наверняка, привыкшие делать все своими руками, обдумывали, каким образом они станут поддерживать порядок и чистоту в доме. Он решил облегчить задачу.

– Кухней, порядком и чистотой в доме станут заниматься повар и горничные, единственное, что я не разрешу делать прислуге – это приносить кофе в постель.

– Ага! – воскликнула Вика, – что бы еще какие-то юбки возле тебя крутились…

Алла и Николай расхохотались, понимая, что она подумала о молоденьких девочках, которые не прочь будут соблазнить ее мужа.

– Доченька, – начала Алла, – если ты сама не дашь повода, он тебе никогда не изменит. И пусть какие угодно юбки и ножки крутятся вокруг него – Коленька только твой любимый мужчина.

* * *

Лаптев ходил по кабинету из угла в угол, он нервничал и не зря: понимал, что опростоволосился, совершил ошибку, может самую крупную в своей жизни. Черт принес этого Михайлова в его область. Двадцать лет он руководил облздравом, двадцать лет… И так опарафиниться… надо было пообещать, дать возможность показать себя, потянуть резинку. Не поверил, дурак, не поверил, не отнесся серьезно, не изучил подробности. Потом бы все себе в заслугу записал: подобрал неизвестного врача, сумел разглядеть талант, помог, подсказал, направил – и результат на лицо.

А он, сволочь, прокатил по всей области, что там области, опозорил на всю Россию. Министр звонил – обошлось пока, свалил на журналистов: любят приукрасить. Но комиссию пришлет, пришлет комиссию-то, как быть, что делать? Губернатор к себе вызвал – можно и до комиссии загреметь под фанфары.

Он опять забегал по кабинету. «Не соглашаться, не был, не знаю, ни причем и в области его раньше не было, откуда знать – кто такой, что за врач, может аферист какой или псих. Навести справки через военкомат, пока запрос из части придет, то – се, месяца два пройдет. А он через две недели… ишь чего захотел… Так, так говорить»…

Лаптев упал в кресло, вздохнул: вроде нашел выход. Выпив валерьянки, начал успокаиваться. Пора ехать к губернатору, ждет, не простит опоздания.

В кабинет он вошел уверенно, поздоровался и сел, ожидая вопросов, на какую тему они будут, догадывался – Михайлов.

– Телевизор смотрел? – тон губернатора не предвещал ничего хорошего.

– Про Михайлова… смотрел, – старался отвечать уверенно Лаптев.

– Там и про тебя было сказано, докладывай, объясняй ситуацию.

Лаптев вздохнул и начал:

– Михайлов появился в области недавно, раньше и не проживал у нас. Кто такой, откуда, говорит: служил в армии. Я направил запрос в военкомат, необходимо выяснить ряд вопросов. Пока ответят – месяца два пройдет, военные, вы знаете, не торопятся.

– Ох, не темни, Иван Петрович, не темни, ты знаешь, не люблю я этого. Ты его документы смотрел, диплом врача видел, военный билет в руках держал? – начал раздражаться Тимофеев, но еще сдерживал себя.

– Диплом врача видел и военный билет в руках держал, но, Сергей Ильич, документы документами, а что он за человек, какой специалист? У нас его не знает никто, я же направил запрос в военкомат.

– Не темни! – взорвался Тимофеев, поняв, куда гнет Лаптев, – военком мне докладывал о разговоре с тобой, ни какого запроса от тебя не было, а он тебе в первый же день без запроса объяснил, что Михайлов хирург высшего класса, высшего! Что он 14 лет на фронте провел, что у него одних орденов больше, чем у тебя родных зубов. Комиссар, когда посмотрел телевизор вечером, сразу же мне домой позвонил, от волнения у него даже голос дергался. Знаешь, как он сказал: «Какого классного хирурга Лаптев просрал». Да, да, не сомневайся, так и сказал – про-о-срал! Не понимаю, что тебе еще было нужно: документы в порядке, характеристика – лучше некуда, не понимаю… Ладно, докладывай дальше, что выяснил, только не ври.

Тимофеев пытался успокоиться, чего угодно мог ожидать от Лаптева, только не откровенной лжи, наверняка понимает, что ложь, если не сразу, то скоро все равно откроется. Он смотрел на человека, которому доверял раньше всецело и не понимал его.

– Удалось установить несколько его больных – действительно неоперабельные, но сейчас здоровые.

– Какого же черта тебе еще было нужно? – снова спросил Тимофеев, – почему не помог ему, не взял под свое крыло? Делал бы он сейчас тоже самое, но говорили бы о тебе другое, а ты руководитель подразделения областной администрации.

– Я спрашивал его, как он это делает, – оправдывался Лаптев, – не хочет говорить, скрывает, я не могу действовать, не зная его методики.

– Почему не говорит, чем объясняет?

– Говорит, что я не хирург и не пойму.

– А ты хирург?

– Нет, Сергей Ильич, не хирург.

– У тебя в подчинении главный хирург есть? Есть! Он должен знать детали, почему ты его не пригласил на встречу, почему не пригласил на встречу гематолога, – снова начал распаляться Тимофеев, – я и то знаю, что все области медицины нельзя освоить. У тебя есть замы, завы, главные специалисты. Общее руководство, стратегия – вот твоя сфера, а ты со своим санитарным образованием в хирургию полез, – Тимофеев усмехнулся, – я всегда считал, что здравоохранение у меня прикрыто надежно, что ты держишь нос по ветру. Ошибся…

– Не рассчитал, Сергей Ильич, новое это все, времени для изучения требует, а он захотел сразу.

– Ладно, иди, – махнул рукой Тимофеев, – позже буду решать, что с тобой делать.

«Консерватор хренов, – зло проговорил Тимофеев после ухода Лаптева, – секретарша, дура, еще масла подливает. Ничего, прорвемся»…

Он попросил соединить его с главным хирургом области, оказалось, он не только слышал о Михайлове – учился вместе. Правда Михайлов с 4 курса на военный факультет ушел, но три года гранит науки вместе грызли. Когда приезжал в отпуск года два назад, встречались они, обсуждали и новенькое в хирургии. Показал тогда Михайлов одну из методик операций, вроде бы то же самое, но другой подход и результат лучше. Главный хирург все сокрушался, что сам не смог догадаться до такой простой вещи и высказал мнение, что некоторым профессорам поучиться бы у Михайлова не мешало технике операций – классный хирург, слов нет.

Тимофеев поблагодарил за информацию, положил трубку и задумался. «Мудак, – прошептал он про себя, – у него главный хирург с Михайловым учился вместе, оперировал, а он мне лапшу вешает, задницу свою прикрывает. Решено – завтра же уволю, сегодня юристы пусть способ ищут, приказ готовят. Все, хватит о Лаптеве».

Тимофеев посмотрел на часы и решил прокатиться до Михайловской клиники. Не угадал Граф, не в пять, гораздо раньше прикатил губернатор назначенного времени. Выйдя из машины, первым делом увидел скопление автомобилей, в каждом сидели люди. В другой ситуации и внимания бы не обратил – ушли люди по делам – но здесь чего-то же они ждали?

Он подошел к одной и открыл дверцу, поинтересовался – чего ждут. Старушка попросила подойти ближе, провела пальцами по лицу и ответила, что ждет операции – на пять назначено. «Слепая, – догадался он, – видимо, и другие ожидают лечения», – и вслух спросил:

– А почему внутрь не заходите?

– Места там нет, я не вижу, но так говорят.

– Сейчас 14–30, зачем же тогда так рано приехали?

– Э-э-э, сынок, молод ты еще, вот и зять мой, – она махнула в сторону руля, – говорит: рано. А я знаю, раньше приедешь – не опоздаешь, и со святым Николаем Чудотворцем рядом подольше побуду, одно его присутствие душу исцеляет, на путь праведный наставляет.

– А кто это, бабушка? – не понимая, спросил Тимофеев.

– Как же ты не знаешь, сынок, грех не знать, – бабушка перекрестилась, – да простит тебя Господь! Спустился с небес святой Николай Чудотворец и вселился в душу доктора. Вот и исцеляет он всех, и молодых, и старых, любая болезнь ему по плечу, творит чудо. Да мешает ему сатана, козни строит, не дает нормально работать.

– А сатана кто, бабушка?

– Лаптев, черт, тьфу на него.

– Сколько вам лет, бабушка, давно не видите?

– 83 сынок, почитай, годков 30 в темноте живу, хочется перед смертью хоть одним глазком на мир взглянуть, но окулисты говорят, что невозможно это. Врут безбожники, не верят в чудесное исцеление, нет в них крепости веры, а отсюда и бессилие.

– Удачи вам, бабушка, – улыбнулся Тимофеев, – еще поживете, посмотрите на мир своими глазами.

– И тебе удачи, сынок. Постоял ты со святым Николаем Чудотворцем рядом и будет тебе удача. Запомни мои слова, сынок, я слепая, но сердцем вижу.

Тимофеев попрощался и отошел, но решил все-таки переспросить – может чего-то другого ждут сидящие в машинах люди. Водитель одной из машин пояснил, что все здесь ждут операции, приезжают многие за несколько дней и ожидают своего часа.

– Зачем же приезжать за несколько дней? – удивился Тимофеев.

– Ты че, мужик, тупой че ли, – водитель уже в свою очередь удивленно смотрел на Тимофеева, – здесь чудо делается, а ты зачем приезжать, не болел, видимо, никогда серьезно. А вдруг с очередью тоже чудо будет, и случалось уже такое.

Водитель не узнал губернатора, но Тимофеев не обиделся на работягу, а только улыбнулся и прошел в здание. Не ожидал он такого отношения людей к Михайлову. Действительно, боготворят они его, как святого.

В клинике губернатора узнали сразу, охранник предложил пройти с ним, но Тимофеев отказался, хотел посмотреть все, начиная с входной двери. Охранник не возражал, но предложил раздеться, жарко в пальто, халат накинуть, как требуется в любой больнице. И так это у него ловко получилось, что и не против он, и не откажешь, идти придется. Тимофеев посмотрел на него внимательно: «Или от природы такой, или выучка»? – подумал он и прошел вслед за ним.

Тимофеев осматривал помещение. Действительно узкий коридор не мог вместить всех больных: от стенки до стенки – рукой подать. Лежачие размещались на кушетках вдоль стены, и пройти вдвоем уже не представлялось возможным. Он подошел к одному лежачему молодому мужчине, спросил, как звать, что случилось с ним?

Больной узнал его, представился и рассказал, что упало год назад при строительстве дома на колени бревно, раздробило оба сустава. Срослось что-то не так, три операции делали, ничего не помогает – инвалид первой группы в тридцать лет. Ни ходить, ни стоять…

За ним вышла из предоперационной Светлана Ивановна, и больной стал с трудом перебираться на каталку. Перед тем, как его укатили на операцию, он попросил губернатора:

– Сергей Ильич, вы порешайте вопрос, нельзя же в таких условиях находиться. Теснота, повернуться негде, с утра в коридоре лежу, – он вдруг озлобился: – зато в больнице, где мне три операции делали, места – хоть отбавляй, только сделать ни хрена не могут.

Его увезли и Тимофеев подумал: «Сложный случай – оба коленных сустава раздроблены, справится ли Михайлов»? Слышал он, что из всех суставов – коленный самый сложный, всегда мучаются с ним врачи. То мениск лопнул, то связка порвалась, то еще что-нибудь, а здесь и переломано еще все. Тимофеев глянул на часы, засекая 10 минут, столько, говорят, делает Михайлов операции.

Сергей Ильич подошел к бабушке, сидящей на кушетке, попросил ее рассказать о себе, но она замахала руками в ответ – Тимофеев увидел трубку в ее горле, через которую вылетали воздух и хрипящие звуки, понял: не может говорить. Более всего его поразило разнообразие больных – и травмы, и горло, и глаза, все лечит Михайлов. По телевизору говорили о раковых и травмированных, а на деле в клинике проходили лечение больные с любыми сложными заболеваниями. «Действительно гений, – подумал Тимофеев, – и травматолог, и онколог, и гематолог, и ЛОР, и окулист, и кардиолог, и какие еще там есть специальности»…

Он прошел в приемную и, прежде всего, извинился перед Викой за свою секретаршу, поинтересовался стоимостью лечения. От услышанного чуть не обалдел, так в узком кругу выражался он от удивления.

– Максимум 3 тысячи, так мало – я в диагностическом центре недавно был, прошел полное обследование: 2400 заплатил, а тут еще и лечение. И все-таки, Виктория Николаевна, чем обусловлены такие цены? – Тимофееву не верилось в «бесплатное» лечение.

– Николай Петрович дал команду – работать только в соответствии с законом. Облздрав и с его помощью комитет цен утвердили нам такие расценки, – пояснила Вика, – больной проходит вначале полное обследование, потом лечение, все это в течение 10 минут. Бухгалтерия у нас в полном порядке, можете убедиться сами.

Тимофеев не стал смотреть документы, он знал, что несложные операции в больницах через проколы, а не разрезы, стоят примерно 3000 – 5000 рублей. Здесь – сложность несопоставима, на Западе многие такие операции стоят по 50 тысяч долларов. «Скотина, – подумал Тимофеев, – значит, Лаптев знал, что будет эта клиника заранее, знал и молчал. Нет, он не молчал, он все сделал, что бы сорвалось задуманное Михайловым, на таких расценках не выживет ни одна частная медицинская фирма. Почему в его больницах одни расценки, а здесь другие? Такое дело задумал загубить, сволочь».

Он глянул на часы – 10 минут истекли – и вышел обратно в коридор. Его встретил обалдевший от радости пациент.

– Ну как, Сергей Ильич, – он глядел то на него, то на свои ноги, – на своих двоих стою и хожу, станцевал бы вам сейчас яблочко, да доктор не велит, ослабели мышцы за год лежания, нагрузка нужна постепенная, как это он сказал – дозированная.

Тимофеев невольно сам заразился его радостью и весельем, светящиеся глаза и сияющая улыбка не могли не задеть сердце любого человека. Он заулыбался и пожелал больному не ронять бревна на ноги и, конечно же, не болеть.

– Вы все-таки порешайте вопрос с помещением, – неожиданно напомнил ему пациент.

– Для этого сюда и приехал, обязательно решим вопрос, не беспокойтесь, не будет доктор работать в таких условиях, – убежденно ответил губернатор.

– Спасибо, Сергей Ильич, домой побегу, не терпится родным и всей деревне показаться, рассказать им о докторе. Излечение отметить! А вы, – уже уходя, бросил он, – считайте, что на выборах мой голос – ваш, да что мой: всей деревней проголосуем, за доктора все, что угодно сделаем! – он помахал на прощание рукой.

«Ого, куда загнул, – подумал губернатор, – простой мужик, а как рассуждает – весь выборный расклад в двух словах изложил. В точку все! Нет, не думаю, что ситуацию анализировал, предупреждал. Но ведь прав, сукин сын»! Он мотнул головой, словно выражая удивление или восхищение прозорливостью мужика. «Сам даже об этом не думал, а народ уже все просчитал»…

– Да, славный, замечательный у вас доктор! – неожиданно высказался он вслух рядом стоящему охраннику в белом халате.

– Конечно, замечательный, он же не «Е», – разулыбался тот.

– Как это не «Е»? – удивился Тимофеев.

– Хирурги по-разному пишутся, – продолжал улыбаться охранник, – Кто на «И», а кто и на «Е».

Уловив смысл, Тимофеев не удержался от заразительного смеха, охранник широко улыбался в ответ, но смех не поддерживал, считая, что неуместно смеяться, когда вокруг еще много страждущих. Смех смехом, но Тимофеев подумал о журналистах, и ему стало немножко не по себе – потому, что растрезвонили бы сейчас на весь мир, что работает доктор в таких стесненных условиях, лечит больных с успехом, а власть не реагирует, не помогает. Им только маленькую зацепку дать – уж они ее раздуют, обсосут, как им выгодно, и преподнесут народу, все здравоохранение обгадят. Он решил спросить проходящую мимо женщину в белом халате:

– Скажите…

– Алла Борисовна, – подсказала она, – заместитель по административно-хозяйственным вопросам, проще сказать – завхоз, Сергей Ильич.

– Алла Борисовна, а журналисты здесь бывают?

– Нет, после открытия ни кого не было, Николай Петрович запретил пускать их сюда и рассказывать им что-либо. Он сказал, что не стоит из-за одного козла всю область марать.

Она хитро взглянула в его глаза, как бы проверяя: понял или нет. Убедившись, что понял, прошла в приемную. Он, думая о том, что доктор, оказывается, еще и политик, двинулся следом, все более и более удивляясь разносторонности Михайлова. Видя все собственными глазами, Тимофеев все же решился переспросить:

– Скажите, Виктория Николаевна, какой все-таки основной профиль ваших больных?

– Профиль один, – с чувством гордости за Михайлова начала Вика, – те, которых ваши профессора и академики вылечить не могут. – Ее гордость перерастала в озлобленность. – Я, например, после аварии ходить не могла. Год мне обещали, второй год – молчали, а третий год говорили, что случай сложный, лечению не поддается. Николай Петрович ничего не говорил, взял и вылечил. Где ваши академики? Пришли бы поучиться или стыдно у простого врача опыт перенимать?

Она смотрела ему прямо в глаза, и ощущал он что-то неуловимо схожее со взглядом Аллы Борисовны, понимал, что права девушка и злится не просто так – накипело на душе за три года, но не мог ничего ответить и отводил глаза в сторону.

В коридоре Сергей Ильич заметил бабушку, ту, что была с трубкой в горле, обрадовался – можно разрядить обстановку здесь и с бывшей больной бабушкой побеседовать. Что она здорова после операции и может говорить – сомнений не вызывало. Он шагнул к ней и спросил о самочувствии, но ответ окатил его, словно кипятком:

– Тьфу, на тебя, говорить не буду – такое светило в дыру загнал, – она плюнула, не попав, и ушла, более не сказав и слова.

«Разрядил обстановку, называется, – усмехнулся про себя Тимофеев, – сговорились они что ли»? Он отмахнулся от Аллы Борисовны, как от назойливой мухи, жужжащей, что разные больные попадаются. Не угодишь всем, не стоит обращать внимания. Понял, что и здесь опростоволосился, взял себя в руки и ответил уже спокойно:

– Не вам, Алла Борисовна, мне оправдываться надо, сам не досмотрел: вот и получил по заслугам. Николаю Петровичу передайте, что, как и договорились, в шесть часов буду, – он помолчал, раздумывая, и продолжил: – Народ, конечно, разный бывает, кстати, вы знаете, как его в народе зовут? – Петрова пожала плечами. – Святой Николай Чудотворец! Спустился святой с небес и вселился в душу доктора – так и зовут верующие: святой Николай Чудотворец.

Тимофеев почувствовал, как обрадовалась его словам Алла Борисовна, видимо, очень уважают здесь все доктора, да и как не уважать за такие дела.

– Про Николая понятно, зовут его так. Чудотворец? Но он действительно чудеса делает, сами видели. Он и мою дочь вылечил, когда врачи признались в бессилии. И нет для меня на земле его святее и лучше!

– А может и правда доктор – святой Николай Чудотворец, – хитро смеясь одними глазами, неожиданно сказал губернатор и, оставив озадаченную Аллу Борисовну, вышел.

Вернувшись к себе в кабинет, Тимофеев остался доволен поездкой, хоть и получил плевок в лицо. Этот плевок превратится в навоз на грядке устойчивости положения, считал он. Вовремя признать и исправить допущенные ошибки, недосмотр, развить и приумножить успех – основы руководящей работы. Он исправит положение, это необходимо Михайлову, жителям области и ему, в том числе. Михайлов в настоящее время, как никогда, нуждается в поддержке моральной, материальной и политической. Если навалятся журналисты всем скопом, начнут чернить, управляемые умелой рукой, подключатся Лаптевы, налоговая инспекция, комитет цен и недолго биться ему в агонии: слаб очень «младенец». Сейчас он, Тимофеев, еще может раздавить его, но кому от этого станет лучше, где польза? А если поддержит, поможет развить успех – реальную выгоду получат все: губернатор, доктор, народ. Прежде всего – народ! Тимофееву вспомнились слова старушки: «Я слепая, сынок, но сердцем вижу, будет тебе удача».

Он улыбнулся и окунулся в повседневную работу: звонил, настаивал, просил, требовал, изучал, подписывал… Время в делах летит незаметно, не всегда удается решить запланированные на день проблемы, всплывает что-то срочное, неотложное и летит в тартарары дневная программа, уплотняя следующий день. Но бывает и так, что успеваешь сделать все, прихватывая даже из последующих дней, да редки такие денечки и не уменьшают они нагрузки, освежая морально.

Заработавшись, Тимофеев чуть было не опоздал на встречу, но приехал вовремя и первое, что увидел перед входом в клинику – тоже скопище машин и слепую старушку, осеняющую себя крестом. Он подошел к ней и сразу заметил, что глаза смотрят на него, а не куда-то вдаль или сторону.

– Еще раз добрый день, бабушка! Догадываюсь, что видите вы.

– Добрый, сынок, добрый! Голос знакомый, – рассматривая его, продолжала она, – с вами, однако, в обед разговаривала?

– Со мной, бабушка, – улыбнулся Тимофеев, – чего же домой не едете?

– Да как же уехать, не повидав своего спасителя – после операции мельком видела, не разглядела совсем с радости. Обязательно хочу увидеть, поклониться в ноги. Как же уехать? Молодая так не видела.

Она стала вытирать платочком набежавшие слезы.

– Пойдемте со мной, – предложил Тимофеев, – взглянете на своего спасителя.

– Не пустят, сынок, охрана не пустит. Ему тоже работать и отдыхать нужно, желающих много, – она показала рукой на стоявшие рядом машины, – чай, не в музее работает. Выйдет скоро, вот и увижу, тридцать лет ждала – часок подожду.

– Со мной пустят, бабушка, договорились мы о встрече заранее, ждет меня Михайлов.

Тимофеев не стал представляться, взял аккуратно старушку под руку и провел в приемную. Оставив ее там, вошел в кабинет, поздоровался за руку и первым делом попросил принять старушку, объясняя в двух словах суть дела.

Михайлов попросил по селектору Вику пригласить старушку, она вошла и упала на колени.

– Он, он, святой Николай Чудотворец, – неистово кланяясь и крестясь, шептала она, – спасибо тебе за труды твои, деяния святые!

Михайлов растерялся, но когда она поползла к нему на коленях, намереваясь припасть к ногам, поднял ее за плечи, прижал к себе, вытирая платочком, бежавшие слезы, попросил:

– Не надо, бабушка, на колени падать, делаю то, что умею, а на колени – ни к чему.

Она, крестясь, вышла спиной, и Михайлов пригласил губернатора присесть. Хотел сам устроиться напротив, но, подумав, сказал:

– Спина устает, у меня кресло удобнее. Неловко как-то получилось – лечить могу все, а принимать благодарности не умею.

Тимофеев смотрел на него – обычный русский мужик с интеллигентным лицом, никакой кичливости и высокомерия. Обыкновенные пальцы, может чуть длиннее, как показалось ему, чем у других, но творящие чудеса. А как любят и обожествляют его больные! И есть за что. «Я бы вообще без спины остался – целый день простоять за операционным столом, еще и оправдываться потом», – подумал он.

Многое увидел сегодня и понял Тимофеев, и стало ему стыдно, что работает Михайлов в таких условиях, мысленно поклялся он, что сделает для него все.

– Рабочий день закончился, может по рюмочке коньяка? – предложил Михайлов.

– С удовольствием, – ответил Тимофеев.

Михайлов нажал кнопку, вошла Вика, достала коньяк и рюмки, порезала лимончик. Он поблагодарил ее нежно и ласково.

– Не удивляйтесь, Сергей Ильич, – улыбнулся Михайлов, – не ловелас я. Вика – моя жена, в положении уже. Скучно дома одной, поработает до декрета со мной, дальше видно будет.

– Не знал, Николай Петрович, очень славная у вас жена.

– Давайте – за встречу, за знакомство, – поднимая рюмку, не дал ему продолжить Михайлов.

Они выпили, закусывая лимоном. Тимофеев заговорил по делу:

– Был я сегодня у вас днем, посмотрел обстановку своими глазами. Творения ваших рук невероятны, но очевидны! До сих пор не верится, что такое возможно в наше время, просто фантастика, и нет у меня слов выразить восхищение и благодарность за исцеление людей! Вчера звонил, хотел переговорить о Лаптеве, сейчас необходимость отпала – завтра подписываю приказ о его увольнении. Такой председатель комитета здравоохранения мне не нужен, не устраивает он область.

Условия для больных здесь невыносимые, повернуться негде, ждут они своего часа на улице, на морозе. Такое положение недопустимо! В срочном, срочнейшем порядке подыщем вам помещение. Я лично, облздрав и другие службы окажут вам всяческое содействие, не стесняйтесь обращаться ко мне: дорого ваше время, что бы тратить его на уговоры и согласования, сделаем все необходимое без волокиты.

Хотел услышать от вас – какая помощь нужна, что сделать в первую очередь?

Михайлов слушал внимательно, не перебивая, потом налил еще коньяка.

– Хорошо, Сергей Ильич, но сначала пропустим еще по одной, чувствую, что тянуть повозку нам в одну сторону. За понимание и взаимность!

Тимофеев давно не принимал коньяк с таким удовольствием. «Тепло и уютно здесь», – подумал он.