Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

Как видите, начав изучение продуктивных процессов с сердца, я перешел на весь организм. Витасклерозин, конечно же, не панацея, но излечивает и профилактирует десятки заболеваний.

– Фантастика! Вы назвали препарат склерозином жизни, где и как можно приобрести его?

– Я бы не хотел, чтобы препарат называли склерозином жизни – звучит несколько двойственно, впрочем, как хотите – моя задача лечить людей, а не обсасывать названия. Но к сути вопроса: витасклерозин запатентован и находится на утверждении в фармкомитете минздрава России. Приобрести его возможно обычным образом – в аптечной сети. В ближайшее время, если фармкомитет поторопится, то уже в конце месяца, выпуск препарата начнет Н-ский фармзавод. Руководство завода уже провело переговоры с крупными компаниями-поставщиками, в том числе иностранными. Возможен и прямой контакт с крупными розничными потребителями.

– Скажите, доктор, имеется информация, что у вас возникают трения с местной администрацией, если можно – подробнее?

Вика и Алла заметили, что радость и добродушие исчезли с лица Михайлова и даже голос его изменился.

– Я не знаю, на каком болоте вы, журналисты, отстреливайте грязных уток. Прав был один солдат – инвалид, которого я недавно лечил. Он заявил, что терпеть прессу не может. В бою за населенный пункт их полегло 50 человек, это без учета раненых, но он с удивлением прочитал в одной из центральных газет, что тот бой прошел без потерь со стороны федеральных сил. Не хочу продолжать далее эту тему, но по конкретному вопросу могу сказать, что администрация области очень помогает мне в решении многих задач. Из старого, неприспособленного помещения мы переехали в другое, лучшее здание. Строится новая клиника, на уровне мировых стандартов с учетом конкретных условий. От себя и от имени коллектива клиники хочу поблагодарить администрацию области, лично Тимофеева Сергея Ильича, губернатора, который знает чаяния народа, помогает жителям области, в отличие от многих более высоких политиков, и пользуется заслуженным уважением. Это здесь, в Москве, он многим поперек горла встал, но подмять мы его не дадим.

– Каковы ваши планы на будущее? – сразу же сменили тему журналисты.

– Лечить людей, – усмехнулся Михайлов, – на этом все, господа, спасибо за внимание.

– Последний вопрос доктор, – засуетился один из журналистов, – ваша личная жизнь? Расскажите немного.

– Вы правы, это моя жизнь, – уже уходя, бросил Михайлов.

Среди журналистов раздался смешок, и в комнату громким рекламным роликом ворвалась костлявая «Голден Леди». Вика выключила телевизор.

Алла и Вика некоторое время молчали, переваривая услышанное и увиденное. Потом Вика, еще находясь под впечатлением, тихонько спросила:

– Мама, теперь наш Коля не кандидат, доктор наук? Профессор?

– Да, доченька, доктор медицинских наук, но не профессор. Профессор – это должность, а не ученое звание. Но может быть и пожизненным званием, если ВАК выдаст аттестат. Он может ввести в штатку должность профессора, это его право, но вряд ли он на это пойдет, хотя не знаю. Разве могли делать профессора и академики то, что делал он, рядовой врач, его имя гораздо известнее любого из них.

Они замолчали на время, каждая думая о своем, но вскоре Вика заговорила вновь:

– Я иногда думаю, мама, а что, если бы мы не встретились с ним? В смысле – не стали жить вместе?

– Ты жалеешь? – спросила Алла, сама не понимая и удивляясь, как это у нее вырвался такой вопрос.

– Что ты, мама, – Вика даже поперхнулась от услышанного, – что ты! Это был бы просто кошмар!

Вика пересела с дивана на кресло, сидеть стало удобнее. Она задумалась. «Тяжело приходится маме, я видела на свадьбе ее грустные глаза, когда кричали горько и Коленька целовал меня». Она давно поняла, что мать тоже любит Николая, но скрывает это, желая им обоим счастья и добра.

– Мама, – неожиданно спросила Вика, – почему некоторые считают, что я подставила передок Коленьке из-за славы и денег, что я не люблю его по-настоящему бескорыстно? Я вижу это в их глазах, почему, мама? Даже тетя Света смотрит на меня иногда как-то не так, но это выражение у нее быстро проходит, когда мы встречаемся взглядами. Она старается сразу же уйти и мне кажется, что она хотела сказать, что любила бы Коленьку не хуже меня.

Ее глаза наполнились слезами, и губы мелко подрагивали. Алла подсела на спинку кресла, промокнула глаза платочком, подумав о Светлане – ей тоже иногда казалось, что Света завидует им и не откажется при случае переспать с Николаем. Но он этого не позволит, поэтому чувствовала себя в этом плане спокойно и уверенно.

– Не переживай, доченька, будь выше зависти и не обращай внимания. Главное, что мы знаем, как Коленька любит тебя, любит по-настоящему крепко, и мы любим его. Совсем не из-за денег и славы.

Есть на свете натуры, которые не могут существовать без циничных слов или мыслей. Пройдет время, и даже они успокоятся, станут принимать нас, как должное, такова жизнь, девочка. А всем не угодишь, да и нет в этом необходимости. Хорошо, что мы переговорили с тобой, что есть у нас взаимная близость и понимание, а это главное и на душе как-то легче стало, – она улыбнулась. – А еще у нас есть наш любимый Коленька, твой муж и мой зять, больше нам ничего не надо. Пусть завидуют и злятся, изводят себя от нашего счастья.

Алла прижала голову дочери к своей груди и перебирала ласково ее волосы, вспоминая ее маленькой девочкой. Перед глазами пробежала почти вся ее жизнь, с рождения до сегодняшнего дня. Звонок заставил вздрогнуть обеих замечтавшихся женщин, Алла схватила трубку.

– Здравствуйте, родные мои, как я соскучился и рад слышать твой голос, Алла!

Она переключила на громкую связь.

– А мой?

– И твой, родная, конечно. Скоро буду, завтра в 10 встречайте.

– Коленька, милый мой, мы так рады, смотрели тебя сейчас по телевизору, очень гордимся тобой. Даже не верится, что ты доктор наук, поздравляем от всей души, но больше всего хотим увидеться скорее, прижаться к тебе и не отпускать больше никуда.

Вика даже скрестила руки на груди, словно обнимая его.

– И я очень скучаю без вас, без своих трудолюбивых и ласковых голубушек. Без вас я и не защитился бы, кто бы это все мне напечатал, кто бы вдохновлял меня своей любовью. Любовь, говорят, горы сворачивает, вот и добился я такого успеха благодаря вам.

– Не скромничай, дорогой доктор, – Алла засмеялась, – приезжай быстрее.

– Ох, милые, растравили душу! Ладно, – сменил он тему, – как там Графья поживают, привет им от меня. До встречи родные, до завтра.

Телефон замолчал, и Вика с Аллой взглянули друг на друга – глаза обеих светились радостным ожиданием.

Вика позвонила Графу, передала привет, потом они весь вечер принимали поздравления. Позвонил им и губернатор, поздравил, спросил, когда прилетает Николай Петрович, обещал встретить.

На следующий день, обнимая самых близких ему людей дома, Николай спросил:

– Девочки, а что если мы организуем сегодня небольшую вечеринку у Саши? Банкетно-производственного характера, двух зайцев убьем. Пригласим губернатора, председателя здравоохранения, директора завода. Повод собрать их всех вместе есть и не малый, проблемы обсудим, в бассейне поплаваем…

Вика молчала, ожидая, что скажет мать. Ей хотелось и того и другого: и вечеринку устроить, ей нравилось, когда хвалят мужа, и побыть с ним наедине, посвятить только ему остаток дня и вечер.

Алла думала так же, но она лучше понимала, как важна для Николая работа и, в отличие от многих тещ, не попрекала его. Подумав, она ответила, говоря только за себя:

– Я согласна, но сначала мы еще раз сами поздравим тебя. Никому не уступлю этого права. Вика, тащи шампанское, как ты на это смотришь?

Вика подняла большой палец вверх и убежала на кухню. Вернулась, катя столик. Выстрел: и шампанское полилось в бокалы, пенясь и искрясь на свету. Алла взяла бокал.

– Не умею говорить поздравительных слов, но я очень рада, что ты защитился, Коленька, и очень успешно. И что ты уже дома, с нами.

Алла посмотрела на Вику, как бы передавая ей слово.

– Да, мы очень ждали тебя, переживали и сейчас я еще не могу налюбоваться тобой, – она положила его руку к себе на живот, – и почему я раньше думала, что профессора все сердитые и угрюмые…

Вика засмеялась. Они медленно, смакуя, осушили бокалы, она прижались к нему, вбирая в себя его тепло и неуловимый запах родного тела.

Николай взял сотовый телефон, идти в комнату к обычному аппарату не хотелось, обзвонил нужных людей. Небольшая заминка вышла с губернатором, когда он узнал, где предстоит вечеринка. Михайлов объяснил ему, что Граф уже не мафиози и если бы он совершил преступление, прокуратура давно бы наложила на него свои санкции. Но Николай понимал, что имеет в виду губернатор и пояснил, что Граф отошел от грязных дел, это он прибрал к рукам фармзавод и занимается сейчас вполне легальным бизнесом. Исправился человек, многих людей за собой потянул и ни к чему ворошить прошлое.

– Хорошо, Николай Петрович, ты кого хочешь, убедишь, – согласился Тимофеев, – не знал я последнюю информацию, но если с ним известнейшие доктора наук общаются, нам тоже отставать не резон, – засмеялся он в трубку. – Буду к семи часам, до встречи и Шумейко прихвачу, заеду за ней.

Николай положил трубку, поблагодарил своих девочек за понимание.

– Трудно их всех вместе собрать, а сейчас повод есть замечательный, как видите – никто не отказался. С каждым отдельно поговорить: времени много уйдет и эффект не тот, а работы предстоит уйма, – оправдывался он.

– Ты же защитился, Коленька, можно и отдохнуть немного. Совсем себя не жалеешь, – с беспокойством упрекала его Вика, – на работе изматываешься, вечерами диссертацию писал. Нет – отдых тебе крайне необходим, – стояла она на своем.

Николай потянулся за сигаретами, прикурил, обдумывая ответ, как лучше убедить их.

– Не за себя беспокоюсь, родные, много на свете еще больных людей, многим помочь хочется.

Он замолчал, затягиваясь дымом, знал, что еще немножко поворчат его любимые женщины, но все равно будут на его стороне.

– Правильно, других лечишь, а себя гробишь, – упрекала Алла.

– Милая моя, здоровья у меня пока хватает.

– Хочешь, чтобы его стало меньше? – поддержала мать Вика.

Николай понял, что пора завершать «перебранку», пора сказать что-то более весомое и убедить их.

– Жизнь – это борьба, движение, милые мои девочки. Без работы я просто зачахну и хочу, чтобы вы поняли это. Раньше у врачей был символ – горящая свеча: светя другим, сгораю сам. Но я совсем и не собираюсь сгорать, вся моя работа над диссертацией направлена на лечение людей, чтобы и другие врачи, не только я, могли приносить больным существенную пользу. Сколько теперь станет здоровых людей после витасклерозина? Масса! Они не могут того, что умею я, не дано им этого, как не каждый человек в совершенстве владеет гипнозом или своей внутренней энергией. Пусть приносят пользу моими лекарствами, главное результат – исцеление. А ученая степень для меня – это вторично.

Первой ответила Алла, тяжело вздохнув и принимая его слова, как неизбежную действительность.

– Ты прости нас, Коленька, не о себе беспокоилась, я все понимаю и стану помогать тебе, не жалея сил и времени. А упреков от нас ты больше не услышишь, правда, Вика?

– Да, мама. Любим мы тебя такого, какой ты есть. Жена, да последует за своим мужем, – Вика положила голову ему на грудь. – Принц ты мой сказочный, – улыбнулась она, – и заботы твои о других людях, потом уже о себе.

Вика и Алла одевались, поправляли прически, немного косметики… Николай наблюдал за ними и обдумывал предстоящий разговор на предстоящем маленьком банкете. Много вопросов и проблем необходимо решить, но он не беспокоился за их исход – команда подобралась сильная и боеспособная. Такой по плечу любая задача.

Сначала все поздравляли защитившегося, желали всяческих успехов и благ, откровенно радуясь заслуженному успеху. Затем взял слово Михайлов, поблагодарил за поздравления и пожелания, продолжил:

– Позвольте мне поднять и осушить этот бокал до дна за самых дорогих женщин на свете – любимую жену Вику и самую лучшую маму и тещу, Аллу Борисовну. Не знаю, кто сказал, но так уж повелось на Руси, что все тещи злые и коварные существа, – он улыбнулся, – Но это очень необычная теща…

– Сам-то ты обычный, Коленька? – тихо, но слышно для всех, перебила его Алла Борисовна.

Все засмеялись удачной шутке и быстро смолкли, видя, как Михайлов пожал плечами. Он продолжил:

– Это они вдохновляли меня на научный труд, когда опускались руки, они, приходя с работы уставшие, печатали мою диссертацию. Без них не было бы ничего: ни диссертации, ни этого стола. За них, наших жен и матерей, опору мужской славы и уважения!

Николай выпил и поцеловал обеих. Потом предложил перекурить и искупаться в бассейне.

Нина, Алла Борисовна и Вика пошли купаться. Три стройные фигурки прыгнули в воду, вынырнули и поплыли к середине за мячиком, играли в пятнашки, кувыркались, наслаждаясь бодрящей водой.

Мужчины курили, к ним присоединилась и Шумейко Ирина Валерьевна, председатель комитета здравоохранения. Михайлов спросил директора фармзавода Белецкого:

– Как дела на заводе, Виктор Юрьевич, все ли готово к производству лекарств?

– Почти все готово, Николай Петрович, новое оборудование смонтировали, к концу месяца запустим завод на полную мощность. Сырье завезли, остались мелкие рабочие вопросы. Народ вдохновился, говорят, что наконец-то появился настоящий хозяин, который поднимет завод из экономической пропасти, станут получать люди зарплату, ждут не дождутся этого дня.

– Это хорошо, что работники заинтересованы, но имейте в виду, Виктор Юрьевич, что на полную мощь вы заработаете еще очень не скоро. То, что вы сделали – хорошо, – Михайлов улыбнулся, – но для прошлого века. Через полгода полную мощь, как вы выразились, необходимо увеличить в 5 раз, через год – в 10 раз и дальше в геометрической прогрессии. Через три года жду от вас увеличения производственных мощностей не менее чем в 100 раз. Прошу представить через неделю ваши предложения на трехэтапный период – полгода, год, три года. Дерзайте – изучайте, планируйте, заказывайте, стройте. Денег не пожалеем – сторицей все окупится.

Кстати, – Михайлов повернулся к Шумейко, – забыл сказать, что завод стал акционерным обществом – ЗАО «Н-ский фармзавод».

– А акционеры кто? – Спросила она.

– Все здесь, вон, в воде бултыхаются, – улыбнулся Михайлов.

– Лихо прокручено, – похвалил Тимофеев, – знал бы, что ты, Николай Петрович, замешан – не отдал бы завод по дешевке. Понимаю, не личная собственность, но все бы сделал, что бы область контрольным пакетом владела. Командуйте, руководите, производите, но половину прибыли, плюс один рубль, отдайте области, городу. Не сообразил старый болван, что не зря прибирает к рукам заводик Граф, думал, сменит завод профиль, что запрещено условиями договора, и мы сможем вернуть его назад.

Не понимает же ни хрена Граф в фармделе, – почти закричал Тимофеев, – простите, Ирина Валерьевна, вырвалось. Лихо, лихо закручено, – то ли похвалил, то ли пожурил губернатор, – истинно по-михайловски!

Александр смотрел на подогретого вином и разговором губернатора, вспоминал, как просил его Михайлов прикинуться непонимающим «Ванькой», ему и прикидываться не пришлось – и так ничего не знал в лекарственном деле. Вон как все обернулось, все предвидел Николай Петрович.

А Михайлов выдержал паузу, как бы давая остыть Тимофееву, и сказал, улыбаясь:

– Сергей Ильич, нерентабельный же заводик был. Были убытки – станут прибытки, город тоже немало поимеет от налогов. Все равно вы в прибыли, пусть и меньшей. Что поделаешь – к рынку идем.

Мужчины засмеялись, как ловко Михайлов подвел черту. Шумейко или не поняла, или не расслышала, словом не в струю попала – налетела на Белецкого:

– А вы куда смотрели, почему раньше завод прибыли не давал?

– Мы его недавно назначили, Ирина Валерьевна, – заступился за Белецкого Граф, – прежнего руководителя давно пора было выгнать: толку никакого, одни амбиции и отговорки. Рабочие места все сохранили, цеха новые строим, безработицу уменьшаем – летний выпуск фармфака примем на работу в полном составе.

– Это хорошо: городу, области и вам, – Тимофеев неожиданно заулыбался, – ты думаешь, Ирина Валерьевна, Михайлов просто так нас сюда затащил, хваленые речи слушать? Не-ет, этот просто так ничего не делает, – губернатор похлопал Николая Петровича по плечу. – Он здесь в неформальной обстановке все вопросы решит. С обоюдной пользой причем. Нравится мне в нем эта черта, дурак был Лаптев… Я не считаю зазорным, сам к нему в клинику езжу. Ты знаешь, сколько он в день операций делает?

Тимофеев в упор смотрел на Шумейко, она покраснела. Вдобавок еще и потому, что хотела вызвать на завтра к себе Михайлова, и покачала отрицательно головой.

– Не знаешь, плохо, что не знаешь. А какой он измочаленный после операций выходит? Не шутка – 40 операций сделать, раньше и 50 делал.

Михайлов вмешался в разговор, урезонивая Тимофеева, что приехали они отдыхать, а сами все о работе и о работе, когда напиться успели?

Смех полетел по просторному бассейну, заставляя ненадолго повернуться в их сторону плавающих и играющих в мяч женщин. Вспомнили мужчины старый анекдот о том, как собрались мужики своей компанией водки в ресторане попить, а одна из их жен попросила знакомую официантку: станут говорить о бабах – нормально. Заговорят о работе – все, звони сразу же, пора забирать их: напились, значит.

Шумейко смотрела на Михайлова и поражалась все больше и больше, думая о том, что он не только крупный ученый, практик, но и веселый, душевный человек. Такой препарат изобрести – цены ему нет! И не отдать куда-то, здесь производить. И экономист, и политик, сколько сочетаний в одном человеке! Жаль, что не познакомилась с ним поближе раньше, ругала она себя. Ей не терпелось узнать: что же приготовил для нее Михайлов, что попросит или поручит ей? И словно догадываясь о ее мыслях, Николай Петрович спросил:

– Ирина Валерьевна, как вы считаете, не пора ли СПИД лечить?

– А вы знаете как?

– Знаю, не знаю – уже лечу его и излечиваю, – ответил он.

Шумейко ахнула от удивления.

– Это же Нобелевская премия! Нет, невозможно, что бы и витасклерозин изобрести, и операции делать, и СПИД лечить. Как в вас все это сочетается, уму непостижимо!?

Здесь, в этой тесной компании Михайлову верили на слово, никто и не подумал сомневаться в его словах. Его авторитет был настолько незыблем, что скажи он о существовании марсианского поселения где-нибудь в глубинке России – поверили бы, как обычно удивляясь и считая его посредником или руководителем этого селения. Михайлов понимал это и старался подтверждать свои слова фактами.

– Ирина Валерьевна, – продолжил Николай Петрович, – я подробно и тщательно исследовал вирус иммунодефицита и на уровне генной инженерии создал препарат, который устраняет заболевание в течение 8 – 12 часов. Вы знаете, что в клинике меня ждут многие и многие больные, которым кроме меня не поможет никто, я не могу разорваться на несколько частей и заниматься всем сразу. Поэтому в течение нескольких дней Вика с Аллой Борисовной отпечатают вам все необходимые материалы по лечению СПИДа. Комитет здравоохранения я попрошу заняться этими материалами самостоятельно – провести лекарственный препарат, я назову его спидовитом, через все необходимые инстанции – утвердить в фармкомитете, запатентовать и так далее. Обязательно обсудить судьбу спидовита с экономистами и юристами, пусть просчитают, что нам выгодно в плане его производства, а юристы позаботятся о его неприкосновенности. На западе расколют формулу лекарства, начнут его производить сами, а нам, я думаю, это не выгодно. Вот и должны юристы защитить препарат от всяческих посягательств.

Пока варится каша с изучением, оформлением и утверждением препарата, Белецкий займется заранее вопросами его производства на территории города. Стройте новые цеха, создавайте филиалы завода, это все в довесок к производству витасклерозина, Виктор Юрьевич. Решайте необходимые вопросы с мэром, губернатором – просите, настаивайте, требуйте, предлагайте. Подумайте о будущем названии фирмы, которая должна обойти, стать первой среди ведущих фармацевтических фирм мира. Вот такая ваша ближайшая задача, господин Белецкий и мсье Граф.

Михайлов улыбнулся, закончив наставления. Шумейко смотрела на него с нескрываемым благоговением, ей еще не приходилось сталкиваться с учеными, которые заботятся о судьбе своего открытия от его изобретения до конечного результата – помощи людям.

– Государственный муж! – поднял вверх палец Тимофеев, обнял Михайлова за плечи. – Не беспокойся, Николай Петрович, они все сделают, как надо, мы с мэром проследим и поможем во всех вопросах, – ответил за всех он.

– Теперь можно и искупаться, – предложил Александр.

Взрослые мужчины плавали, резвясь, как дети, кидали мячик, гонялись друг за другом. Женщины, к этому времени уже вышедшие из воды, любовались ими, каждая своим любимым.

– Вот так посидишь, поговоришь, поплаваешь, и все накопившееся нервное напряжение улетучивается мгновенно. Прелесть и красота! – говорил Тимофеев, выходя из воды, – давайте на посошок и по домам пора.

Пока собирались к столу, Тимофеев отвел Шумейко в сторону и тихонько попросил:

– Цени его, Ирина Валерьевна, на руках носи. Большой он ученый и еще большей души человек. Не дают таким людям у нас в России развернуться, но пока мы здесь, на своих постах – будем помогать ему во всем. Заложили мы клинику, ты знаешь, я держу на контроле, но и ты возьми на свой личный контроль. Будем грызть землю зубами, но сдадим ему клинику в срок. Не его это дело – строительством заниматься. Подумай и об иностранцах, журналистах, начнут они его сейчас атаковать. Все продумай, организуй, прессу держи на контроле: чтобы не лезли к нему постоянно и были в курсе событий.

– Все сделаю, Сергей Ильич, не беспокойтесь, – ответила она.

– Вот, вот, сделай, – он вздохнул, – пойдем к столу.

Тимофеев подошел, взял бокал и обратился к Николаю Петровичу:

– Много хороших и теплых слов сказано сегодня в твой адрес. Я говорить не буду. Низкий тебе поклон, господин доктор Михайлов, от всего российского народа!

Тимофеев поклонился в пояс и выпил бокал до дна.

* * *

Гаврилин развалился на диване, смотрел телевизор. Закончив мыть посуду на кухне, Зина подсела к нему, обняла, положив голову на плечо.

– Что показывают?

– Да одно и то же, – отмахнулся он.

Зина посмотрела на академика Михайлова, в приглушенном звуке он что-то неслышно объяснял журналистам, хотела прибавить звук, но не решилась, взглянув на Сашу. Он всегда делал вид, что открытия Михайлова его не интересуют, хотя всем, и даже Зине, мог объяснить, что исследования передовые, результаты хорошие, необходимые практической медицине. У Гаврилина словно иссякал словарный запас: он никогда не говорил замечательные, лучшие, прекраснейшие, знаменитые – хорошие и все. Зина знала, что оставаясь один, он всегда тщательно просматривал статьи о Михайлове, его изобретениях и открытиях.

– Почему ты его так не любишь? – решилась спросить она.

– Любят женщины, Зина, – отшутился Гаврилин.

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Причем здесь любишь, не любишь, не в ромашки играем. Он хороший врач, ученый.

Саша снова замолчал, и Зина поняла, что продолжать бессмысленно. Она вспомнила их визит к нему и уже не понимала – чего конкретно они испугались тогда, вернее придумывала событиям самые невероятные объяснения. «Его глаза… ну и что? Расширенный зрачок, упала какая-то тень, вот и показалось с переутомления».

Зина работала тогда вторую смену подряд, Саша пришел на скорую после основной работы в роддоме. Он еще шутил после: «Хорошо, что еще женский орган там не увидели от усталости, представляешь, Зина, писька вместо глаз, а из нее какой-нибудь монстр вылазит, как в ужастиках показывают». И хохотал раскатисто на всю квартиру. Зина улыбнулась и решила продолжить, вызвать Сашу на откровение.

– А мне он очень нравится и не только я должна быть благодарна ему. Помнишь, по сути, после визита к нему мы стали жить вместе, полюбили друг друга. Я-то тебя и раньше любила…

Саша ничего не ответил, прижал Зину к себе чуть сильнее и молчал. Так они сидели несколько минут, глядя на Михайлова в телевизоре, приглушенная речь которого врывалась в комнату лишь отдельными словами или фразами.

– Интересно, – спросила Зина, – дадут ему Нобелевскую или нет?

– Дадут, он везучий, – ответил Саша.

– Причем здесь везучий, – возразила Зина, – таких открытий еще никто не делал, премия по праву его.

– Могут из зависти зарубить, – пожал плечами Гаврилин, – не нашим академикам решать, наши бы его сейчас Брежневым сделали.

– Причем здесь Брежнев? – удивленно спросила Зина, – циник ты, Саша, – она отодвинулась от него.

– Ты неправильно поняла, Зиночка, – он притянул ее снова к себе, – я знаю, как наш академик Карнаухов испугался, когда Михайлов тоже академиком стал. Боялся, что кресло в филиале РАМН ему отдадут. Это сейчас все поняли, что Михайлову кроме клиники ничего не надо и ни на какие должности он не пойдет, и наград добиваться не станет. Я его за это уважаю! Они сами навесят ему все регалии: и лауреат, и почетный член, и еще какая-нибудь хреновина. Ордена, медали и все блестящие предметы…

– Вот почему ты его с Брежневым сравнил, – засмеялась Зина, – но все же ты его недолюбливаешь. Почему, Саша? – снова вернулась к вопросу Зина.

– Что ты заладила: не любишь, недолюбливаешь? – Саша вскочил с дивана, заходил по комнате, – не баба же он… Был он сегодня у меня в отделении.

– Вы что, поругались?

– Опять ты за свое, что у тебя за натура такая: вобьешь себе в голову что-нибудь – экскаватором не выковыряешь. Не ругались мы. Он приехал – жена у него завтра рожать будет, попросил, чтобы в отделение ее положили, роды в его присутствии приняли. Без проблем. Нормальный мужик, вежливый, не кичится, что академик. Я еще подумал: пусть суббота, но сам на работу выйду, посмотрю, как академики роды принимают.

– Он сам хотел принимать?

– Нет, просил разрешить поприсутствовать. Понимаешь, Зина, просил…

Гаврилин начал раздражаться сильнее и Зина не понимала – почему.

– Тогда чего же ты нервничаешь, Саша? – спросила она.

– Михайлов ушел и тут сразу эта п…а прилетела.

– Кто, кто? – засмеялась Зина, – ты же никогда не матерился, что с тобой?

– Кто, кто? Шумейко в пальто, вот кто. Тебе смешно, а у нас такое началось… Почему ее не вызвал, когда академик приехал, почему без главного врача с ним общался? Бред какой-то, – констатировал Гаврилин. – Узнаю, кто настучал: удавлю своими руками, – продолжал нервничать Александр. – Объявила всем рабочий день на завтра, взяла марлю и пошла по отделению, спасибо халат одела. Протерла все шкафы, углы: пыль искала, нашла все же. И давай орать, покраснела вся. «Ты знаешь, кто у тебя завтра рожать будет? Почему в отделении порядка нет, грязь кругом? Вдруг губернатор приедет»… Я не удержался и съязвил: роды принимать будет? Она в такую ярость пришла – словами не скажешь. Мне бы смолчать… не выдержал. Короче, отстранили меня от заведования отделением.

Он замолчал и плюхнулся на диван. Зина, зная, что Саша отличный акушер-гинеколог, но терпеть не мог, когда в его дела лезут другие, его неуступчивый характер и, понимая, что он мог наговорить такое… ужаснулась.

– Договаривай, раз начал, чувствую: не все сказал.

Саша вначале помолчал немного, видимо, обдумывая, как лучше сказать, говорить ли все до конца, решился и как-то устало объяснил:

– Да Шумейко, видимо, уже уходить собиралась, а я, дурак, попросил принести стремянку.

– Зачем? – удивилась Зина.

– Вот и она спросила – зачем. Тут я ей и выдал, что сегодня у нас санитарный день, а она еще люстры не протерла…

Зина прикрыла рот рукой, давясь от смеха, понимала, что не в их положении смеяться, но не могла успокоиться еще некоторое время.

– Да-а-а, шутник, тут ты, конечно, палку перегнул. Не простит тебе она этого. И что делать будешь?

Саша устало закрыл глаза.

– Сам знаю, что не простит. Отстранить она меня не может, юридических оснований нет, в ярости ляпнула. Съедят… объявят пару выговорочков и ку-ку. Что делать? Завтра роды принимать буду, работать, как обычно – там видно станет, – он открыл глаза и посмотрел на Зину. – И не проси, извиняться не пойду.

– Я и не прошу извиняться. Начальники обычно не понимают, что своим криком они оскорбляют человека – прав он или нет. Ты тоже приколист: люстру ему протереть… Оба хороши, – сделала вывод Зина.

Саша обнял ее крепко.

– И почему ты у меня не судья? Все точки над «и» сразу расставила, – улыбнулся Александр и поцеловал ее в щеку.

– Я такая, – рассмеялась Зина. – Ладно, давай чай пить, остынет, – она вздохнула глубоко, – Михайлов, говорят, удачу приносит, будем надеяться – все обойдется.

* * *

Больше всех волновалась Алла. Она металась из кухни в комнату, опять в кухню и комнату, перебирала в уме: не забыла ли чего, собирая Вику. Сердилась не злобно на Николая: «Не взял ведь, не взял с собой. Было бы все нормально – взял бы… Фу, ты дура, что болтаю, с Коленькой все нормально будет. «Нормально, нормально, – повторяла она. – Часы что ли встали»? Она подошла к ним, прислушалась. Тикают. Как медленно тянется время. «Надо отвлечься». Алла включила телевизор и снова забегала по комнате – это отвлекало лучше. Так она не беспокоилась еще никогда, даже когда рожала сама или ее сестры. «Двойня ведь, тяжело будет, – нагнетала она сама обстановку. – Нет, с ней Коля, – она улыбнулась, – он все сделает».

Наконец раздался характерный звук, она метнулась к двери, засыпая его вопросами.

– Все хорошо, милая бабушка, – Николай обнял ее и поцеловал в щеку, – с внуком тебя и внучкой! Вика чувствует себя прекрасно, дети – богатыри, по 2900 каждый.

– Я так волновалась, места себе не находила, – Алла уткнулась ему в грудь, пряча мокрые глаза.

– Поэтому и не взял с собой – металась бы там по коридору, отвлекала персонал от работы. Тащи шампанское, праздновать будем! Завтра навестим ее с утра, после обеда заберем домой. Сегодня дел еще много, не покупали же ничего маленьким, но сначала дом посмотрим.

Он вытащил из кармана платочек, промокнул ей глаза и подтолкнул в сторону кухни. Снял туфли, вымыл руки и пришел в комнату. Алла налила шампанское, протянула ему бокал.

– Поздравляю, папочка! – улыбнулась она, – так хорошо и радостно на сердце стало. А про какой дом ты говорил? – спросила она, отпивая шампанское.

– Про наш дом, Алла, помнишь, я говорил, что Вика с детьми войдет в новый дом. Он готов и ждет нас.