Текст книги "Во власти девантара"

Автор книги: Бернхард Хеннен

Соавторы: Джеймс Салливан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

Живой родоначальник

Тело Лиондреда везли в покрытой белыми полотнами карете. Почетный кортеж для погибшего короля Фирнстайна образовывали пятьдесят кентавров. Рядом с грубыми кентаврами Мандред чувствовал себя хорошо, хотя известия о судьбе его народа наполнили его грустью. Лишь немногие отреклись от древних богов, чтобы принять веру в Тьюреда. Рыцари ордена вырезали целые деревни. Эмерелль пообещала жителям Фьордландии пристанище в Альвенмарке. Эмерелль и тролли выступили в поход, чтобы сопровождать беженцев, однако тысячи погибли в метелях или от лавин. Тех, кто пережил бегство, отвели в долину Ламиаль, что примерно в десяти милях от замка Эмерелль. Королева и Олловейн предупредили Мандреда. Люди были подавлены, они были полностью истощены, на них отразились многочисленные страдания. Никто не рассчитывал на то, что в предстоящей битве примут участие более, пожалуй, двух сотен людей.

Когда ярл достиг возвышения над долиной, на сердце у него стало тяжело. Там собралось неисчислимое количество беженцев. Палаток почти не было, люди были вынуждены спать на земле, под открытым небом. Над лужайкой, словно мрачный колокол, висел дым сотен костров.

Люди глядели на Мандреда, когда он спускался с холма. Они не узнавали его. Да и откуда им знать? Никто в эльфийском лагере не смог или не захотел сказать ему, сколько столетий потеряли они в ловушке девантара. Да это было и неважно. Единственное, что имело значение, это необходимость отразить завтрашнюю атаку. Однако глядя на эту кучку отчаявшихся, Мандред подумал и понял, что не уверен, стоит ли этим людям принимать участие в сражениях. Больше всего ему стало больно при виде детей. Впалые щеки, ввалившиеся глаза, истощенные бегством, они стояли на опушке леса и смотрели, как приближаются кентавры и роскошная белая карета. Некоторые даже смеялись и махали руками, хотя от слабости едва могли держаться на ногах. Что же за чудовища эти служители Тьюреда, затравили до смерти даже детей!

В центре лагеря беженцев стояла палатка из зеленых полотен. Перед входом замер, широко расставив ноги, воин-исполин. На нем были вороненые доспехи, опирался он на большую секиру. Лицо его было мрачным, он изучал Мандреда холодными синими глазами.

– Значит, это тебя послали эльфы, чтобы ты притворился нашим родоначальником.

Ярл спешился и подавил в себе желание угостить стражника кулаком в живот.

– Где мне найти короля? Я привез его доспехи.

– Друзья плохо учили тебя. Король лежит мертвый на Ястребином перевале. Он вместе с сотней людей сдерживал рыцарей ордена, чтобы наши женщины и дети смогли сделать пару лишних шагов.

Гнев Мандреда по отношению к воину улетучился.

– Кто командует вместо него?

– Королева Гисхильда.

– Могу я видеть ее? Меня послала королева Эмерелль. Я… Я только что из Фирнстайна. Я все видел.

Стражник провел рукой по усам и нахмурил лоб.

– Вот уже много дней никто не может пройти через ряды рыцарей ордена. Как получилось у тебя?

– Один из моих товарищей открыл тропу альвов.

Глубокая морщина прорезала лоб воина. Он поглядел на белую карету.

– Зачем ты привез с собой карету?

– Там лежит король Лиондред. Он умер, сражаясь бок о бок со мной.

От испуга глаза у стражника раскрылись очень широко. Затем он опустился на колени.

– Прости, родоначальник! Я… Никто уже не верил, что пророчество сбудется. Мы столько…

Мандред схватил воина за руки и заставил подняться.

– Мне не нравится, когда мужчины опускаются передо мной на колени. Ты был прав, подозревая меня. И я горжусь тем, что во Фьордландии есть такие, как ты. Как зовут тебя?

– Я Беорн Торбальдсон, родоначальник.

– Я был бы рад видеть тебя в завтрашней битве рядом с собой, Берн. – Мандред заметил, как воин сжал губы, чтобы подавить внезапно вспыхнувшую боль. – Значит, король отослал тебя с Ястребиного перевала, не так ли?

Мышцы лица слегка дрогнули. Он сдержанно кивнул.

– Не знаю, каким человеком был мой потомок, Беорн. Могу сказать тебе только, что сделал бы на его месте я. Я выбрал бы самого храброго и верного воина, чтобы он отвел в безопасное место мою жену. И если бы мне когда-то довелось услышать, что кто-то зовет тебя трусом, потому что ты не лежишь, кормя ворон, рядом с королем на Ястребином перевале, я буду лупить его до тех пор, пока он не поймет, где правда. Будь завтра по левую руку от меня. Знай, что я ненавижу носить щиты. Будь моим щитом!

Глаза воина засияли.

– Ни один щит не прикроет тебя так, как я.

– Знаю, – улыбнулся Мандред. – Теперь мне можно к королеве?

Беорн на миг скрылся в палатке, затем послышался звонкий женский голос.

– Входи, Мандред Торгридсон, прародитель.

Стены палатки приглушали солнечный свет, создавая сумерки. Обставлена палатка была скудно. Там стояло узкое ложе, маленький стол, два оббитых железом сундука с одеждой и единственная роскошь – красивый резной стул со спинкой, с высокой подставкой для ног. Гисхильда оказалась молодой женщиной. Мандред дал бы ей самое большее двадцать. Лицо у нее было точеным, но необычайно бледным. Золотисто-рыжие волосы открыто спадали на плечи. На ней был узко зашнурованный темно-зеленый камзол, под ним – белая рубашка. Гисхильда сидела на стуле, поставив ноги на табурет. Они были замотаны в тонкое одеяло. На столе рядом с ней лежал под рукой узкий кинжал.

Когда вошел Мандред, королева и не подумала подняться. Легким жестом отпустила Беорна.

– Значит, ты все же пришел, предок, – с горечью сказала она. – Мы так на тебя надеялись, когда они пробили первую брешь в стенах Фирнстайна. Или в ту ночь, когда мой муж повел отряд против войска рыцарей ордена, чтобы выжившие в городе могли бежать в горы. Даже на Ястребином перевале я еще молилась, чтобы ты наконец пришел. А теперь уже поздно, родоначальник. Нет больше страны, за которую захотел бы сражаться твой народ. Мы беженцы, нищие на чужбине, зависимые от милостыни Эмерелль. И, похоже, даже эльфы не могут сломить силу служителей Тьюреда. Сгоревший дуб бросает тень даже на Сердце Альвенмарка.

Мандред глубоко вздохнул. Что ей сказать? Как это было ужасно – стоять в чертогах девантара и быть вынужденным беспомощно наблюдать за тем, как собственный народ ведет отчаянную борьбу!

– Я ничего не могу исправить. И нам нет дороги обратно на родину. Однако Эмерелль обещала, что даст нам в Альвенмарке королевство. Придется сразиться еще раз, тогда приспешники Тьюреда будут отброшены навеки. Эмерелль хочет закрыть врата Альвенмарка, и никогда больше не придут священники пытать и убивать фьордландцев из-за того, что они верны древним богам.

Королева устало поглядела на него.

– Я так много слышала о последних битвах, предок. – Она указала на выход из палатки. – Ты же видишь, во что превратился мой народ. Люди потеряли надежду. Все эти поражения сокрушили их гордость.

– Я снова вселю в них мужество! Сегодня после полудня я хочу похоронить Лиондреда. А потом я хотел бы поговорить с ними. Встань рядом со мной, Гисхильда. Я уверен, что они все еще чтят тебя.

– Я никогда больше не буду стоять рядом с кем-либо! – Королева отбросила одеяло, и Мандред увидел два воспаленных, вымазанных золой обрубка. Ей ампутировали ступни до щиколоток.

– Мне не нужны слова сочувствия. Они ничего не значат! На Ястребином перевале у меня на руках замерз мой маленький сын. Я не смогла дать ему достаточно тепла… – Она умолкла. – Пара отмерзших ног – ничто по сравнению с этой болью. Я… Я не хочу смотреть в открытую могилу, предок. Я сама – открытая могила. И тем самым я являюсь зеркалом твоего народа.

Ничего не понимая, он глядел на ее ноги.

– Ты могла попросить эльфов о помощи. Их заклинания могущественны. Они могли бы…

– Мне нужно было позвать их, а значит оторвать от ложа больного ребенка? Мы принесли в Альвенмарк больше горя, чем они в состоянии исцелить.

Мандред чувствовал, что теряет сознание. Что он мог сказать этой отчаявшейся женщине? Слова надежды должны звучать для нее как оскорбление. И почему он не вернулся раньше! Он поклонился.

– С твоего позволения я уйду и займусь приготовлениями к погребению короля Лиондреда.

– Подожди, предок! – она сделала ему знак подойти поближе. – Встань на колени рядом со мной.

Он удивленно повиновался.

Гисхильда понизила голос до шепота.

– Я слышала, как ты говорил с Беорном. С того дня на Ястребином перевале он был сломлен. Ты вернул ему мужество. Возьми доспехи Альфадаса и надень их, когда будешь говорить со своим народом. Может быть, из пепла горя ты сможешь еще раз разжечь искру надежды. Мне не дана эта сила, Мандред Торгридсон. Но я знаю, что некоторые даже сейчас надеются на возвращение живого родоначальника. Поговори с ними. Ты прав… Нельзя, чтобы после всех столетий дружбы в последней битве знамя Фирнстайна не развевалось рядом с эльфийским. Охрани наш народ от этого позора.

Два меча и воспоминания

Нурамон был в комнате Гаомее. Королева в последний раз предоставила ее в распоряжение эльфа. И он очень удивился, обнаружив на стене свой портрет. Хотя каждому, кто проводил в этой комнате ночь перед эльфийской охотой, посвящали сцену в одной из фресок, Нурамон оказался не готов к тому, чтобы увидеть на стене свое собственное лицо. Что его удивило больше всего, так это то, как он был изображен: он стоял, держа в руках два меча, и угрожал тени, укутанной светом золотистого драгоценного камня; то бы девантар со своим камнем альвов. Либо это картина появилась после морской битвы, либо взор королевы умел прозревать будущее.

Нурамон изучал лицо на изображении. То было лицо мужественного эльфа, способного совладать с опасностью, но мрачным оно не казалось. Этот эльф наверняка был хорошим командиром. Вопрос только в том, сможет ли Нурамон завтра соответствовать своему портрету. Сегодняшний день не вселял подобной уверенности. Он был напряжен, особенно потому, что память его была еще довольно расплывчатой.

Часть ответственности он переложил на Номью. При этом он даже не видел лучницу, просто обменялся с ней посланиями. Она находилась в лагере на правом фланге, на расстоянии добрых пяти часов пути от замка Эмерелль. Они с Венгальфом обсуждали позиции воинов, и Нурамон передал некоторые полномочия в ее руки.

Вместо того чтобы командовать, он сидел в комнате и размышлял. Его семья пришла к нему, чтобы вооружить. Ему передали пластинчатый доспех, похожий на доспех, в котором Гаомее сражалась против дракона. Вскоре после этого они попрощались, наверное, потому, что не было никого из тех, кого он помнил по прошлой встрече. Старый Элемон давно ушел в лунный свет, ушли даже молодые, такие как Диама. Среди их потомков Нурамон стал легендой. Какое же разочарование ждет их завтра, если великий Нурамон, который вместе со своими товарищами победил девантара, пойдет в бой как самый обычный эльф, и ничто не будет отличать его от остальных!

Он не удержался и рассмеялся. В тот раз, когда он был в этой комнате впервые, его мучила неприязнь семьи. А теперь ему неприятно, что они относятся к нему с почтением и признанием? Это ведь не может быть правдой! Воспоминания говорили ему, что признание для него не внове. Он уже был привычен к уважению, особенно в общении с карликами. Но это было в другой жизни…

Воспоминания постепенно упорядочивались; еще немного, и он сможет собрать мозаику. В данный момент было слишком много того, что требовалось осмыслить. Так, он вспомнил, что любил эльфийку по имени Улема. Из этой любви родилось дитя, которое они назвали Вельдароном. Так звали основателя их рода. Неужели он, Нурамон, является отцом Вельдарона? Быть того не может.

Смущали его и чувства, которые он питал к Эмерелль, которая никогда не могла на них ответить. Конечно, многие эльфы вздыхали по Эмерелль и втайне мечтали о ее любви. Не было женщины, о любви к которой было бы сложено больше стихов и песен…

Звук шагов за дверью напомнил ему о ночи перед эльфийской охотой. Нурамон обернулся; он догадывался, кто пришел к нему. И когда дверь открылась и он увидел Эмерелль, то понял, что не ошибся. Королева пришла, как и в ту ночь, когда все началось для него. Как и тогда, на ней был серый наряд волшебницы, и ее темно-русые волосы спадали на плечи. Он поглядел в ее глаза и нашел в них отражение той давно минувшей ночи.

Она закрыла за собой дверь и улыбнулась ему, словно ожидая его реакции.

– Эмерелль, – сказал он, пристально глядя на нее. – Ведь не случайно ты пришла ко мне, не так ли?

– Не случайно. Ничто из того, что мы говорим и делаем, не случайно. Здесь замыкается круг, Нурамон, отец Вельдарона и сын Валимее и Дерамона.

Когда королева назвала имена его первых родителей, вернулись воспоминания о них. Его отец был воином, его мать – волшебницей. Они рано ушли в лунный свет, но они любили его, как любили своих сыновей и дочерей только первые дети альвов.

– Я настолько стар? – спросил он.

Королева кивнула.

– Я давно знала, что однажды тебя ждут великие деяния. Тогда ты был одним из моих соратников. Мы познакомились в Ишемоне, в бою против солнечных драконов. Тогда я еще не была королевой. Я еще искала свое предназначение, и мы вместе ходили к оракулу Тельмареен. Ты знаешь то, что она сказала.

Нурамон помнил все, о чем говорила королева. Ее слова были словно формулы заклинаний, строчка за строчкой упорядочивавшие его память и возвращавшие былые ощущения. Внезапно перед глазами возник даже сотканный из света образ оракула, и ее голос еще долгое время звучал в его ушах: Выбирай сам себе родственников! Не беспокойся о том, насколько тебя уважают! Потому что все, чем ты являешься, находится в тебе.

Теперь королева подошла к нему вплотную, она смотрела ему в глаза.

– В те дни было очень мало правил. Мы должны были создавать их сами, и поэтому во всех твоих жизнях тебе было так трудно жить по правилам других. Ты помнишь, что я сказала тебе прежде, чем ты испустил последний вздох?

Тогда он был ранен ослепительным светом солнечного дракона. Теперь он вспомнил слова Эмерелль и произнес их вслух:

–  У оракула я видела тебя и могущественное дитя.Юливее! Ты видела Юливее еще тогда?

– Да. С тех пор я знала, что однажды ты приведешь ее ко мне. Но не знала, когда именно. И я училась терпеть. Мне пришлось ждать так долго, говорить и делать вещи, которые были мне не по сердцу. И тем не менее все, что я говорила в ту ночь перед эльфийской охотой, правда. Хотя мне пришлось умолчать кое о чем, как это часто делают оракулы. А теперь ты должен узнать все, если еще не знаешь. Идем! – Она взяла его руку и повела его к каменной скамье. Они присели. – Я не могу почувствовать, что ты ощущаешь сейчас, потому что я никогда не умирала. Мои воспоминания – часть долгой жизни. Но я знаю, что справляться с воспоминаниями нелегко. Ты должен расти, чтобы понять их. И это одна из твоих сильных сторон. – Она отпустила его руку и указала наверх, на потолок, на изображение Гаомее. – Тогда я сознательно выбрала для тебя комнату великой Гаомее. Я сознавала, что тебе предстоит долгий путь. И то был верный момент, чтобы передать тебе ее меч. Однако я не сказала тогда, что особенного в этом оружии. – Эмерелль поднялась, подошла к постели Нурамона и взяла оба его меча. Затем вернулась к нему и вынула из ножен короткий меч Гаомее. – Карлики наверняка поведали тебе кое-что об этом оружии.

– Они сказали, что оно было выковано карликом по имени Телудем для эльфа. – Тут в душу Нурамона закрались подозрения. – Неужели это было когда-то даром мне?

– Нет, карлики подарили его мне.Они сказали, что уйдут в Другой мир, чтобы отыскать там королевство, где Венгальф сможет остаться королем. То было время, когда мне нельзя было никого терпеть рядом с собой, чтобы свершилось то, что должно свершиться. Мы расстались в гневе. Однако Венгальф не дурак. Он подарил мне оружие и сказал, что я должна послать ему его, когда буду готова признать его как короля.

– Об этом мне карлики не говорили ничего… – ответил Нурамон.

– Я дала это оружие Гаомее, поскольку она происходила из рода, которому было предначертано сблизиться с карликами. – Казалось, королева ждет от него реакции.

Внезапно Нурамону стало ясно, что она имеет в виду.

– Гаомее из моего рода?

– Она не просто из твоего рода. Она была твоей дочерью.

Это известие настигло Нурамона словно удар. Гаомее была его дочерью!

– Я ее не помню.

– Ты уже умер, когда Дийомее родила ее.

– Дийомее! – негромко произнес Нурамон.

То была несчастливая любовь. Ее отец ненавидел его, а соперник Нурамона убил его на дуэли.

– Семья отвернулась от Дийомее. И я решила взять ее к себе. Она родила ребенка, дала ей имя Гаомее и ушла в лунный свет. Я приняла новорожденную. И призывая ее на эльфийскую охоту, я почувствовала, что будет правильно доверить Гаомее этот короткий меч. Я рассказала ей все об отце, и она восхищалась твоими деяниями в Ишемоне. Только помня это смогла она победить дракона Дуамока.

– Я ведь родился снова. Почему она не пришла ко мне?

– Она не осмелилась. Она боялась, что ты оттолкнешь ее. Однако прежде, чем обрести свою любовь и уйти в лунный свет, она доверила мне меч и сказала, что я должна сохранить его для тебя и дать тебе, когда придет время. Я так и поступила, – она убрала оружие Гаомее. – Ты принес оружие карликам, и вскоре они поняли, каков конец будет у эпохи. Они узнали от Дареен, когда должны вернуться в свои древние чертоги. – Теперь Эмерелль вынула из ножен полуторный меч, старое оружие Нурамона. – Торвис и Венгальф поступили мудро. Они дали тебе твой старый меч, и увидев тебя, я поняла, что ты побывал у карликов. Так ты стал посланником судьбы. И ты напомнил мне о том, откуда взялось это оружие.

– Ты знаешь об этом? – удивленно спросил Нурамон.

– А ты разве не помнишь?

Нурамон задумался. Меч сопровождал его не в одной жизни. Соратники эльфа принесли это оружие в его семью, где клинок и ждал владельца. Но откуда он?

– Не ломай голову, – заявила Эмерелль, пряча меч в ножны. – Это был мой подарок. Когда-то я подарила оружие каждому их своих боевых товарищей.

Нурамон не помнил этого, и это раздосадовало его.

Королева положила руку ему на плечо.

– Твои воспоминания вернутся. Просто понадобится время, чтобы вспомнить все. Это ни на что не похожее путешествие. Оно совершенно иного рода, чем все те, которые тебе довелось пережить до сих пор. Поступи, как карлики. Прими мои слова на веру и запомни, пока не вспомнишь сам.

Нурамон поглядел на оружие, лежавшее рядом с королевой.

– Значит, магия на этом мече – твоя магия.

Эмерелль рассмеялась.

– Тогда я была другой, как была другой раньше Юливее. Даже девантар не узнал чары твоего меча.

Нурамон уставился в пол. То, что открыла ему королева, распахнуло тысячи дверей, и он не знал, в какой из миров ему зайти сначала. Эмерелль была права: это путешествие. Оно ведет по забытым местам.

– И что теперь будет? – спросил он. – Я чувствую себя потерянным, словно заблудился в долгой дороге.

– В этом тебя поддержат мои слова, – ответила она. – Они должны показать тебе, что в тебе заключено больше, чем ты когда-либо мог подумать.

Королева говорила так, словно ему не угрожала никакая опасность, словно будущая дорога была беспрепятственной.

– Я умру завтра? – спросил Нурамон и заметил, что Эмерелль удивленно подняла брови.

– Нурамон, ты же знаешь, я не сказала бы, даже если бы знала. Исход битвы скрыт и от меня. Слишком часто меняется судьба. Слишком много мечей, слишком много стрел и слишком много движений мешают мне увидеть конец всего. Я даже не могу разглядеть, спасем ли мы Альвенмарк. Знаю только, что должно быть. И об этом должна молчать, иначе оно может не случиться. Я знаю, что тебя волнует. Ты боишься, ты и Фародин, что вы оба можете умереть.

– Да. Тогда Нороэлль пропала бы, а я родился бы снова, и в той жизни я помнил бы о горькой судьбе Нороэлль, не будучи в состоянии ничего для нее сделать. Почему ты не можешь отменить свой приговор? Почему заклинание, которое отделит Альвенмарк от Другого мира, должно быть произнесено сразу после первого?

– Потому что я видела свою смерть, если мы только отделим землю по ту сторону Шалин Фалаха. – Взгляд Эмерелль устремился в пустоту. – В меня попадет стрела, и тогда заклинание не будет произнесено никогда. А священники Тьюреда откроют новые врата в Альвенмарк, если мы не отделим наш мир от их мира. – Она заморгала и снова поглядела на Нурамона. – Нороэлль должна остаться там, где находится сейчас, чтобы я могла жить дальше. Но не думай, что я поступаю так из эгоизма. Дело только в Альвенмарке. Королеве тоже ведомо сочувствие, и она страдает, когда должна говорить и делать вещи, которые противоречат голосу ее сердца. – Эмерелль положила руку на его плечо. – А мое сердце говорит, что должна существовать надежда для Нороэлль. Поэтому я кое-что тебе пообещаю. – Ее глаза заблестели. – Если ты и Фародин умрете, то я доверю Юливее трон и уйду из Альвенмарка вместо вас.

Нурамон ожидал чего угодно, только не этого.

– Ты сделаешь это? – спросил он.

Королева кивнула.

– Да, ибо я столько столетий была верна судьбе, было так невыносимо жить в эпоху расцвета и видеть, как ты и Фародин рождаетесь снова. И горе Обилее я бы тоже не смогла больше выносить. Это такая вина, с которой я уже не могу жить. Ты видишь, надежда для Нороэлль есть, если только вы выиграете завтрашний день.

Нурамон взял руку королевы и поцеловал ее.

– Благодарю тебя, Эмерелль. Теперь мне не страшно сражение. – Он поглядел на оба меча. – Я хотел бы отдать тебе меч Гаомее, потому что ты права: здесь завершается круг.

– Нет. Не для меча. Ты должен сохранить оба. Они выполнили свое предназначение для Альвенмарка, а для тебя они – знак пути. А он еще не подошел к своему завершению. – Она поцеловала его на прощание в лоб и поднялась. – Выживи в битве и найди Нороэлль! После этого сможешь со спокойной душой расстаться с оружием. – И с этими словами королева покинула комнату.