Текст книги "Ворон Бури (ЛП)"

Автор книги: Бен Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава восемнадцатая

Второй отряд чужаков – по узорам на щитах люди из Миде – подошел слишком близко, чтобы мы могли безопасно погрузиться на «Бримдир». «Морской жеребец» стоял за нами, так что Асгейр и его воины были в какой-то мере защищены. Они не сделали ни единой попытки присоединиться к нам, что не должно было удивлять, но все равно удивило. Вся эта вонючая свора как можно быстрее карабкалась на свой корабль.

Нам же пришлось стоять и драться, иначе всю команду «Бримдира» ждала бы резня. Имр приказал строить стену щитов. При обычных обстоятельствах я бы оказался во втором, а скорее в третьем ряду, но, будучи одним из немногих воинов в кольчуге, получил приказ встать в первый ряд. Стараясь не обращать внимания на боль в голове, я занял место рядом с Мохнобородом и Торстейн. По другую руку от меня стоял Имр, а за ним – Клегги, который, увидев приближающегося врага, успел натянуть свою кольчугу. Еще несколько человек сошли с «Бримдира», но я не пытался разглядеть их лица; я смотрел на ирландцев, которые готовились к атаке. Их была по меньшей мере сотня, примерно половина конных, половина пеших.

– Сначала ударят всадники, да? – спросил я.

Торстейн фыркнула.

– Они навалятся все вместе.

– Попытаются сломить нас с первого наскока, – добавил Мохнобород.

– Банки! – взревел Имр.

– Да? – тот был на «Бримдире».

– Готов?

– Да, я и остальные парни с луками.

– Когда они пойдут, стреляйте поверх наших голов…

– Цельтесь в лошадей, я знаю!

Имр хмыкнул, то ли удовлетворенно, то ли раздраженно, трудно было сказать.

– Если Банки и остальные справятся со своей работой, мы сами пойдем в атаку, слышите?

Это казалось безумием – сколько бы нас ни было против куда более многочисленного войска, – но Мохнобород одобрительно загудел, а Торстейн ударила топором по умбону своего железного щита. Другие последовали ее примеру, и, когда громкий металлический лязг наполнил мои уши, мой страх отступил.

– Один! – закричал я. – О-дин!

Воины согласно зарычали. В следующее мгновение вся стена щитов уже ревела имя бога, ритмично колотя по умбонам.

– О-ДИН! – кричали мы. Лязг. Лязг. – О-ДИН!

Я почти забыл, что если нас сомнут, шансов взойти на «Бримдир» почти не останется. Вместо этого нас ждала бы водяная смерть в реке Шаннон.

Словно подстегнутые нашим вызовом, ирландские всадники пришпорили коней и ринулись вперед. За ними хлынула пехота – неровная, кричащая волна щитов и копий.

Расстояние между нами сократилось вдвое в мгновение ока. Я уже мог разглядеть выражения лиц ирландцев, различить масть отдельных лошадей.

«Стреляй, Банки», – подумал я.

Над моей головой пронеслась стрела, затем еще одна. За ними последовали еще четыре – по одной на каждого лучника на «Бримдире». Стрелы дождем посыпались на массу людей и животных. Промахнуться было невозможно. Одна из передних лошадей, раненная в шею, пошатнулась, врезавшись в другую. Та споткнулась, и стрела поразила ее всадника, который потерял управление. Каждый выстрел имел схожий эффект. Мгновение спустя прилетела еще дюжина стрел.

– Кабанья морда! – заорал Имр.

Как учила Торстейн, я встал за ней и Имром. Мохнобород, самый громадный, встал впереди них, на острие. Остальные в кольчугах завершили левую и правую стороны грубого треугольника; воины без доспехов оказались в центре и сзади. Щиты и топоры наготове, мы двинулись на смешавшихся, дезорганизованных ирландцев.

– Держи строй, – сказала мне Торстейн. – Помни, чему учил тебя Ульф.

– Да, – ответил я, полный решимости не подвести товарищей и чувствуя, как меня захлестывает горячая волна боевой ярости. Возможно, по той же причине мои воспоминания о битве остались осколочными.

Топор Мохноборода, раскалывающий голову первого ирландского воина, оказавшегося в пределах досягаемости, и его громогласный, торжествующий хохот. Нога бьющейся в агонии лошади, сбивающая с ног спешившегося всадника, и Торстейн, вонзающая топор ему в живот. Стрелы от Банки и его товарищей, летящие и падающие среди ирландцев, которые еще не сошлись с нами вплотную. Постоянно жалящий глаза пот, онемение в пальцах от крепко сжатой рукояти топора и щита. Оскаленная пасть воина, бросившегося на меня, и его потрясенное лицо, когда мой клинок раскроил ему плечо. Непрекращающийся крик бездоспешного воина, пронзенного копьем.

Наша атака сломила ирландцев. Они отступили в беспорядке. Обезумев от битвы, я бы бросился за ними; другие тоже, но Имр, мудрый, как волк, взревел, чтобы мы держались. Мы попятились к кораблю так быстро, как только могут пятиться люди, не сводя глаз с врага. Это был миг, достойный саги Банки, его и других лучников. Они обрушили на врага такой ливень стрел, что ирландцы, сплоченные своими вождями, дважды подумали, прежде чем атаковать снова.

Воины втаскивали себя на борт, смеясь как безумцы, смеясь как люди, что выдержали стальную бурю и вышли из нее живыми. Я остался на берегу с Мохнобородом, Торстейн, Хравном и еще несколькими. Вместе, надрываясь, мы стаскивали «Бримдир» назад, на глубину. Карли проревел, что корабль на плаву, и воины, ждавшие по обе стороны от носа, бросили вниз узловатые веревки, втаскивая нас по одному. Чувствуя, что мы вот-вот спасемся, и полный показной храбрости, я остался позади, пока не остался только Мохнобород. Мы уже стояли по грудь в реке, и мои ноги вязли в иле. Еще несколько шагов, понял я, и моя тяжелая кольчуга утянет меня на дно. Сил плыть в ней у меня уже не было.

– Давай, дурень! – Торстейн смотрела сверху вниз.

Меня потянули вверх. Вцепившись в веревку и упираясь ногами в доски обшивки, я карабкался на борт. Твердо встав на палубу, видя беспомощных ирландцев на берегу, чувствуя, как разворачивается «Бримдир» – Карли уже командовал гребцами, – я понял, что буду жить.

И тут мне нестерпимо захотелось отлить.

Я был не один такой.

Вдоль борта выстроился ряд воинов; они шутили, выкрикивали оскорбления и пускали дугой желтые струи мочи в сторону ирландцев. Те, разъяренные, все еще жаждущие боя, выкрикивали в ответ свои угрозы. В нас полетели копья, но упали, не долетев, и исчезли в водах Шаннона. «Бримдир» был уже на середине реки, вне досягаемости, и по мере того, как все больше воинов садилось на весла, он двинулся вниз по течению, прочь от Клуан-Мак-Нойса. Вдалеке, на всех веслах, носом к морю, шел «Морской жеребец». Я надеялся, он даст течь и утащит на дно каждого воина.

Отвернувшись и откликаясь на призыв Карли садиться на весла, я заметил Хравна, сидевшего спиной к мачте, вытянув ноги. Лицо его было серым, и, что хуже, вся палуба вокруг была в крови. Векель и Лало стояли на коленях, тщетно пытаясь зажать рану на бедре Хравна.

Но худшее было впереди.

– Эй! – Крик донесся с берега, и голос был знакомым.

«Нет», – подумал я.

Это был Ульф. Ульф, каким-то образом оставшийся на берегу. Он кричал так, словно мы могли развернуть «Бримдир» и вернуться.

Ирландцы не были глухими. Люди показывали пальцами, начинали бежать к нему.

– Плыви! – взревел я. – Плыви!

Ульфу не нужно было повторять дважды. Отбросив щит, он бросился в реку.

Я кинулся к Карли.

– Прекратить грести! Это Ульф!

Карли подбежал к борту и выругался. Он развернулся к гребцам.

– Стоп! Табань!

Риск разворота был слишком велик. Часть ирландцев нашла на берегу челны-корабли и спускалась по реке. Все, что мы могли, – это сопротивляться течению, насколько возможно, не уходя на полной скорости. Этого было недостаточно. Ульф, как я узнал позже, был ранен. Ослабленный, к тому же неважный пловец, он пробарахтался, может, половину пути до «Бримдира», прежде чем его голова ушла под воду.

Слезы текли по моим щекам, но я заставил себя смотреть. Его бессмысленная смерть должна была быть хоть как-то почтена.

Рука легла мне на плечо.

Все еще думая, что я в бою, я развернулся, потянувшись к топору.

Это был Карли, на его лице было понимание.

– Сможешь грести один, Ворон Бури?

– Смогу. – Вытерев щеки, я пошел на свое место.

По общему согласию мы прошли мимо Лимерика и Иниш-Кахи без остановки, как и на пути туда. По размеру нечто среднее между Ведрарфьордом и Дюфлином, это двойное поселение также управлялось норманнами, но, находясь в Мунстере, его жители жили в страхе перед Брианом Бору. «Они, скорее всего, причинят нам вред, – заявил Имр, – или пошлют весть о нашем присутствии».

Векель тут же подхватил.

– Нам повезло раз спастись, – сказал он. – Испытывать Норн снова так скоро было бы откровенной глупостью.

Оплакивая Ульфа и Хравна, который умер до захода солнца, и других павших, никто не возражал. Однако раздавалось ворчание, что Векель должен был знать о приближении ирландцев, что он должен был нас предупредить. Неудивительно, что главным среди недовольных был Кетиль. Услышав его в ту ночь, когда мы стояли на якоре в широком устье Шаннона, Векель взял быка за рога и вызвал Кетиля на разговор. Мужчины, с которыми тот говорил, тут же отодвинулись подальше, что было обнадеживающе.

Невозможно, кричал Векель, указывая своим железным посохом на Кетиля, знать каждое движение пальцев Норн на нитях жизней более чем пятидесяти человек.

– Я не бог, а витки, – сказал он. – Ты знаешь разницу?

Мужчины рассмеялись, и Кетиль покраснел.

– Конечно.

– Лучше помни об этом, чтобы не быть проклятым. – Векель сделал несколько выпадов железным посохом и похотливо добавил: – Или прими это как рагр.

Кетиль был в ярости от такого оскорбления, но никто его не поддержал. Он прикусил язык.

«Лучше бы, – продолжал Векель, – направить свою месть на Асгейра и его предательскую команду. Если бы они тоже удержали строй, исход битвы был бы иным. Вместо того чтобы бежать на корабль, мы могли бы ограбить павших ирландцев и спокойно уйти. Ульфа бы не оставили», – сказал он под громкое одобрение. «Возможно, и другие павшие тоже смогли бы добраться до «Бримдира».

Это была чистая спекуляция, не учитывающая численность ирландцев, но она упала, как весенний дождь на молодые всходы. По кораблю пошли имена, имена ушедших членов команды. Свейн Эстридссон, лучший певец на корабле. Халльфред, славный пьяница, который, как я слышал, говорили воины, вероятно, все еще спал в одном из амбаров монастыря, отсыпаясь после бочонка пива, который он умыкнул для себя. Стейнунн, сварливый и лысый, который, несмотря на свой возраст, владел копьем с ловкостью юноши.

«Виноват Асгейр, – сказал Векель, – Асгейр и нидинги-жополизы, что следуют за ним». Он посмотрел на Имра, который одобрительно зарычал. Векель глубоко вздохнул, словно решаясь на что-то, а затем сказал:

– Будет расплата. Кровью.

Имр бросил на него острый взгляд.

– Возмездие в Дюфлине было бы неразумно. Сигтрюгг жестоко покарал бы всех.

Улыбка Векеля была хитрой, заговорщической.

– Королю не нужно ничего знать о том, что произошло. Мы можем сказать Асгейру, чтобы он тоже не переживал, что мы бы поступили так же. Что было, то прошло, скажем мы ему. Никаких обид.

– Он не поверит.

– Устрой пир для него и его команды, чтобы отпраздновать набег, и его сомнения утихнут. Организуй еще одно плавание для Сигтрюгга с Асгейром, и появится возможность нанести удар.

– Усыпить его бдительность, заставив думать, что мы забыли, – сказал Имр, улыбаясь.

– Именно. Самая сладкая месть подается холодной.

Только я заметил, как взгляд Векеля скользнул по Лало. «Вот оно, – подумал я, – снова его хитрости».

Я не удивился, когда несколько ночей спустя, у побережья Лайина, Кетиль исчез во время вахты. Козлиный Банки, который тоже был на дежурстве, клялся всеми богами, что ничего не видел. Тут же вспомнили о его привычке засыпать на посту. Банки, обидчивый в лучшие времена, пригрозил хольмгангом любому обвинителю. Если бы исчез Мохнобород, или Карли, или Торстейн, или кто-то еще из уважаемых воинов, у него, может, и нашелся бы противник, но Кетиля, как и Глума, не любили.

Вызов Банки никто не принял.

И о них двоих с того дня больше никто не упоминал.

Еще одним хорошим итогом набега на Клуан-Мак-Нойс стало общее признание меня командой. Я больше не был просто Яйцехватом или Вороном Бури, или парнем, который проставился за выпивку в Дюфлине. Я был в «кабаньей морде», которая сломила ирландцев, что перебили бы нас всех. Мои ежедневные тренировочные бои – Торстейн предложила занять место Ульфа – теперь смотрели с интересом, и насмешки сменились ободряющими комментариями. Мохнобород давал мне советы; так же поступал и Одд Углекус.

Имр тоже был мной доволен из-за большой чаши и ситечка, переданных Векелем. Как громко объявил Имр, они не уступали ничему из награбленного в монастыре. Хитрый, он спросил, все ли это, что мы нашли, но, казалось, поверил энергичным заверениям Векеля, что да. Меньшую чашу, естественно, придержали для нас двоих. Разрубленная на куски, она с лихвой компенсировала бы нашу долю от тех пятнадцати голов скота, что забрал Сигтрюгг после Ведрарфьорда.

Лало тоже делал большие успехи. Сначала я думал, что Векель, описывая нашу драку с Эйольфом, хотел усилить враждебность команды к Асгейру и его воинам. Но, наблюдая за лицами людей во время рассказа, я понял, что у него были и другие цели. Доказать, что Лало не просто хороший скотовод: он еще и умеет драться. Когда он предложил сесть со мной на весло, где сидел Ульф, было несколько косых взглядов, но ни протестов, ни оскорблений. Худощавый и сильный, он быстро учился, даже подпевал в припевах песен Клегги, задававшего ритм гребли. И это продолжалось. Несколько ночей спустя Торстейн сказала Лало, чтобы он брал еду из котла сам, как и все остальные, и возражений не последовало.

Я подумывал объявить, что он теперь часть команды, но решил, что с таким прямым заявлением можно подождать. Постепенное принятие лучше, чем навязывание чего-либо силой. Однако я тихо сказал Лало, что он один из нас, и он просиял от уха до уха.

– Ты употребил слово в монастыре, – сказал я, любопытство вернулось вместе с воспоминанием. – Ман…

– Мандинка. – Он постучал себя в грудь. – Мой народ.

– Мандинка. – Я покатал странное слово на языке. Затем, заинтригованный, спросил: – А какой он, Блаланд?

– Где?

«Как глупо», – подумал я, – «называть его землю норвежским именем».

– Место, откуда ты родом.

Широкая улыбка, тоскливый взгляд.

– Манде.

– Манде?

Кивок.

– Говорят, солнце там жаркое, палящее.

– О да, это чудесно. Тебе бы не понравилось, Ворон Бури!

– Ты меня хорошо знаешь. – Когда мы перестали смеяться, я спросил то, что вертелось у меня в голове с тех пор, как я впервые его увидел. – Как ты оказался здесь, за полмира от дома?

Его лицо стало серьезным.

– Прости. Можешь не говорить.

– Нет, я расскажу тебе, Ворон Бури. Мандинка часто воюют с другими племенами, как и другие народы. Здесь это Лайин и Мунстер, Осрайе, Коннахта, Дюфлин и Ульстер. Там, откуда я родом, это мандинка, сонинке, лигби, ваи, бисса. Мы крадем друг у друга скот, овец и коз; рабов тоже берем. – Он увидел мое удивление и сказал с покорностью: – Везде одно и то же. Обычно рабов продают другим племенам, но иногда их уводят на побережье и покупают чужеземцы – в основном арабу. Такова была моя судьба.

– И арабу… – я споткнулся на незнакомом слове, – куда они тебя увезли?

– Валланд, как вы его называете.

– Оттуда досюда не так уж и далеко. – Я знал о земле франков и о прекрасных мечах, что там делали. Она лежала в нескольких днях плавания от юго-восточного побережья Эриу.

– Ты бы так не думал во время шторма в открытом море.

Я с сочувствием кивнул. Морская болезнь меня больше особо не мучила, но когда случалось, я был склонен украшать палубу рвотой. Лало, с другой стороны, мог съесть полноценный обед, даже когда ветер грозил сорвать надутый парус. Он также был более бывалым путешественником, чем я, и, по всей вероятности, чем большинство команды «Бримдира». Даже Имр, посетивший Миклагард, мог не забираться так далеко. Я заметил выражение лица Лало и, пытаясь его успокоить, представляя то, чего хотел бы для себя, сказал:

– Однажды ты вернешься домой.

– Не лги мне, даже если из добрых побуждений.

Озадаченный, я сказал:

– Это возможно. В конце концов, ты же совершил путешествие из своей земли.

– Как раб. Как думаешь, что со мной случится, если я попытаюсь сесть на корабль до Манде? Эти воды патрулируют арабу, помнишь.

«Я дурак», – подумал я.

– Они снова поработят тебя.

– Вот видишь? – Голос Лало был полон горечи. – Я теперь свободен, и в то же время нет.

«Опасность подстерегает его повсюду», – решил я. Не только от арабу и франков. Норманны, ирландцы и саксы тоже видели в нем бламаура, сбежавшего раба. Я попытался представить, каково это – жить с этой правдой, и мне это совсем не понравилось.

– Ты теперь морской волк, – сказал я.

Он улыбнулся, и мне показалось, будто он понял и мое собственное положение.

Линн Дуахайлл был меньше чем в дне плавания от Дюфлина, но я не смел туда возвращаться, пока жив Кормак, сын Маэла. А это могло длиться десятилетиями.

Но я никогда не забуду убийство моего отца.

Или меч.

Часть вторая
999 год от Рождества Христова

Глава девятнадцатая

Близ Гленн-Мама, к юго-западу от Дюфлина

Ветер выл, срываясь с горных вершин, дикий, как ни один из тех, что я испытывал в море. Я был благодарен, что не на «Бримдире», потому что от такого шторма я бы вывернул все свои внутренности. Снег кружился, пока еще легкий, но нагромождение серо-желтых туч, заполнивших небо, грозило большим. «Чертовски глупое время года для войны», – решил я, отведя взгляд и устремив его на спину следующего в строю, Мохноборода. Рядом со мной был Векель, а по другую его сторону – Торстейн. Никто не разговаривал. Мы были частью длинной колонны армии, где-то между авангардом и серединой, а Дюфлин лежал в полутора днях пути позади нас. Тепло, кров и полный желудок были лишь далекими воспоминаниями. Как и постель с моей ирландской траллой Дервайл. И возможность чувствовать пальцы на ногах.

С лицом все было в порядке, его прикрывала шерстяная подшлемная шапка и мой шлем, а поверх всего этого был намотан длинный шарф, оставлявший лишь узкую щель для обзора. На мне было две толстые шерстяные туники и стеганая войлочная куртка, но четвертым слоем была моя кольчуга. Части ее – рукава и нижний край – выступали за пределы моего плаща, пятого слоя, и, пропитавшись холодом, передавали его через одежду. Мои ноги защищала лишь пара шерстяных штанов. Кроме головы, я чувствовал себя наполовину, а то и полностью замерзшим.

Ворчать не было смысла. Мы все были в одной лодке, а армия Бриана шла на нас. И не только она, но и армия Маэла Сехнайлла. Непредвиденная, неприятная и нежеланная, война пришла посреди зимы, и на два фронта.

Ее начало, как это часто бывает, было безобидным.

Северным Лайином правили два клана: один возглавлял Доннхада Уа Дунхада, другой – Маэл-морда Уа Фаэлайн. Последний был союзником Сигтрюгга, но первый пятью годами ранее организовал его свержение и замену Иваром из Ведрарфьорда. Неудивительно, что Сигтрюгг с тех пор часто наказывал Доннхаду. Вместо того чтобы погасить пламя недовольства, это толкнуло Доннхаду в объятия Бриана Бору. Тот, в свою очередь, прошлой осенью послал войско из Мунстера разорить земли Маэл-морды. Ответ Сигтрюгга был скорым: Доннхада уже три месяца томился в тюрьме Дюфлина.

Теперь весь мир знал, каким будет ответ Бриана – и Маэла.

Стены Дюфлина не были приспособлены для осады, так что оставаться на месте было не вариантом. Мы шли к Гленн-Мама, что лежало к юго-юго-западу от Дюфлина. По словам Маэл-морды, это было лучшее место для битвы. Хорошо было иметь его поддержку. С двумя самыми могущественными королями Эриу, объединившимися против нас, и Сигтрюггом, способным собрать, может, тысячу двести воинов, люди Маэл-морды были крайне необходимы. Подсчет, проведенный в Дюфлине, показал, что нас было где-то под две тысячи восемьсот человек.

Нас будет превосходить числом по меньшей мере вдвое, а может, и больше.

Неудача в достижении Гленн-Мама, следовательно, грозила обходом с фланга, резней или и тем, и другим. Пришла кислая, как прокисшее молоко, мысль, что нас могут обойти с фланга и вырезать в любом случае. С этим тоже ничего нельзя было поделать, поэтому я подумал о более счастливых временах, о Линн Дуахайлле, когда я был мальчишкой и моя мать была еще жива. Это помогло ненадолго, а потом мой взгляд упал на Лало.

Если мне было плохо, то ему было вдвое хуже. На нем было гораздо больше одежды, чем на мне – четыре туники и трое штанов, два плаща и пара шарфов, – но холод все равно действовал на него сильнее, чем на кого-либо другого. Неудивительно, ведь он был из Блаланда, но вид у него был жалкий. Та малая часть его лица, что я мог видеть, была осунувшейся и сероватой, и он не мог перестать дрожать. Чтобы согреться, он вызвался быть нашими глазами и ушами, регулярно бегая в авангард армии и обратно. Это немного помогало, но оскорбления, которые он получал от воинов Маэл-морды, – мы слышали часть из них, когда он вернулся в последний раз, – привели к тому, что Векель запретил ему снова уходить.

– Они дикари, – сказал Векель, когда Лало запротестовал. – Кто-нибудь может пырнуть тебя копьем, когда ты будешь проходить мимо, и никто и слова не скажет.

– Мы принимаем тебя, мандинка, – сказала Торстейн, – но люди из Лайина – нет.

Другие слышали, как я говорил с Лало в тот день, и имя «мандинка» прижилось. Честно говоря, я думаю, людям оно просто больше нравилось, а Лало, казалось, не возражал.

Он произнес что-то на своем языке, определенно нелестное, и начал бежать на месте, продолжая идти. Он выглядел нелепо, но я все равно скопировал его. «Можем быть двумя дураками вместе», – подумал я. По крайней мере, нам станет немного теплее.

– Кружку эля или кусок жареной баранины, Ворон Бури?

Я бросил на Клегги кислый взгляд.

– А?

– Что бы ты сейчас предпочел? Выбери одно.

– Легко. Жареную баранину. – От одной мысли у меня потекли слюнки.

Он тут же парировал:

– Баранину или хорошенько погреться у огня?

– Согреть кости, – сказал я, пытаясь игнорировать урчащий живот.

– Это или хижина на ночь?

Шансы на это были весьма малы. Мы прошли несколько жалких лачуг, но последняя была уже давно. «Даже если мы увидим одну, когда придет время», – подумал я, – «на каждого из нас придется по двадцать человек, тоже ищущих укрытия».

– Заткнись, Клегги. Мне не нравится эта игра.

Неустрашимый, он переключился на Торстейн, которая быстро его отшила. Взгляд Векеля заставил Клегги перейти к кому-то другому. Мохнобороду, однако, игра понравилась, как и Углекусу. Когда Клегги закончил с ними, он начал петь. Все присоединились, даже Лало. «Клегги может быть занозой в заднице», – подумал я, – «но он хорошо умеет поддерживать боевой дух». Другое дело, сможет ли он делать это, пока мы не разобьем лагерь.

Справедливости ради, он смог, но к тому времени, как стемнело, Клегги потерял голос. Привыкшие к набегам вглубь страны, мы нарубили веток с ближайших рябин и орешников и построили укрытия. Естественной защиты было мало, и без мха, чтобы заткнуть дыры, ветер свистел сквозь грубые шалаши, но от остроты холодного воздуха мы немного избавились, или так мы говорили себе, сбившись в кучу внутри.

Улыбки появились на всех лицах, когда Торстейн достала из кожаного мешочка трут. Это был гриб, собранный с деревьев осенью, вымоченный, среди прочего, в моче, а затем высушенный, отбитый и превращенный в войлокоподобный материал, который легко воспламенялся. Мы с Лало нащепали нашими саксами кучу прутьев и мелких веток для растопки и сложили их перед Торстейн. Она разложила сверху кусочки трута и, достав из-за пояса изогнутое кресало, высекла искры кремнем, позволив им упасть на драгоценный трут. Сложив ладони, она дула, пока язычки пламени не заплясали вверх.

Костерок, что у нас получился, был лишь дальним родственником исполинского очага в зале Сигтрюгга, но для нас, дрожащих, голодных и со сбитыми ногами, он казался даром Одина. Остатки еды с прошлого вечера – в основном черствый хлеб и куски твердого сыра – разделили на всех. Мужчины жевали в тишине, не в силах отвести глаз от чужих порций. Когда трапеза, если ее можно было так назвать, закончилась, не осталось ни крошки.

Хорошо, что Гленн-Мама была недалеко, угрюмо заметил я Векелю, и что разведчики считали, что армии Бриана и Маэла достигнут ее на следующий день после полудня. Погруженный в свои мысли, он не ответил. Его продолжающееся молчание не улучшало моего настроения. Желудок не был удовлетворен, я продрог до костей, ночной отдых обещал быть плохим, а впереди маячил враг, чья численность превосходила нашу. Трудно было представить победу.

Я забросил эту мрачную мысль в дальний угол своего сознания и запер дверь. Каков бы ни был исход, я буду сражаться.

– Я слишком замерзла, чтобы спать, – объявила Торстейн.

Мохнобород усмехнулся, как и Клегги, который каким-то образом втиснулся в наше укрытие. Лало, закутанный в свои тряпки, лишь стучал зубами.

– Расскажи нам историю, – сказал я Векелю.

Он проигнорировал меня.

– Давай, витки, – сказала Торстейн. – До восхода еще долго.

– Ты ведь знаешь, что хочешь, – я толкнул его.

Векель пыхтел и отнекивался, но наше нетерпение было так очевидно, что только каменносердечный мог бы отказать.

– Я расскажу вам об Асгарде, – сказал он. – Награде для павших в бою.

Никто не возражал. Выбор был уместен. Многие умрут завтра, и, вероятно, некоторые из нас. Асгард был местом, куда мы все хотели попасть, кроме, может быть, Лало. Я не знал, где, по его мнению, он может оказаться после смерти. Что до меня, то я хотел в Вальхаллу, огромный чертог Одина с его 540 дверями. Суровая реальность вернулась. Несмотря на мою клятву и встречу с вороном на пляже, у меня не было гарантии, что бог примет меня. Если нет, то чертог Фрейи, Сессрумнир, тоже подойдет. «Я это заслужил», – сказал я себе.

Как поведал Векель, Фрейя выбирала первой. Я раньше не особо задумывался об этом. В своей юношеской самонадеянности я полагал, что доживу до седых волос. Больше нет. Однако было смешно беспокоиться о том, выберет ли меня Фрейя или Один, чтобы я стал одним из эйнхериев, бессмертных воинов-мертвецов. Никто из них мог и не выбрать. Если мое время придет на следующий день, единственное, что было в моей власти, – это умереть как можно достойнее. А мою судьбу решат Норны и боги.

«Возможно, это моя последняя ночь в этом мире», – подумал я. «Последний раз, когда я проведу время со своими товарищами по веслу. С Векелем. Лало. Дервайл, которая, несмотря на то, что была траллом, была мне дорога». Я подавил грусть.

Затем, к счастью, рассказ увлек меня. Я представил, как стою в Вальхалле, держа в одной руке кружку изысканной медовухи от козы Хейдрун, а в другой – отборный кусок свинины от Сехримнира, вепря, которого жарили и съедали каждый день, и который на следующий день снова становился целым.

Я был унесен мастерством Векеля, забыв о холоде, голоде и грядущем роковом утре.

К рассвету потеплело. Большая часть снега растаяла, обнажив борозды на вспаханном поле неподалеку. Вчерашний режущий ветер сменился легким южным бризом. Небо было полностью затянуто облаками, день был серым, как и многие в это время года. Зевая и пуская ветры, мы выбрались из наших укрытий и начали готовиться к битве. Еды не было, только вода из наших кожаных бурдюков. Мне было все равно; я не хотел ни пить, ни есть. Я хотел найти людей Мунстера и Миде и уничтожить их.

Я заметил неподалеку вспыльчивого брата Сигтрюгга, Харальда, человека с таким же лисьим взглядом, как у Сигтрюгга. Любитель собственного голоса, он любил пить, драться и трахаться, и мало что еще. Он командовал воинами Дюфлина, хотя вести своих воинов в бой предстояло капитану каждого драккара. Двое сыновей Сигтрюгга тоже были с нами. Старший, стройный Олейф, был искусным наездником, но у него не было отцовской хитрости. Арталах, нетерпеливый, как охотничья собака, был слишком молод, чтобы вести людей в бой, и поэтому командование всей армией досталось Маэл-морде.

Разведчики, которых он послал, вернулись с вестями о вражеском войске, разбившем лагерь в половине утреннего перехода от Гленн-Мама. Разведчики Бриана, узнаваемые по сине-золотым узорам на щитах, были гораздо ближе; произошла короткая стычка, в результате которой люди Мунстера отступили. Если мы будем двигаться быстро, сказал главный разведчик Маэл-морде, высоты по обе стороны долины могут стать нашими.

Маэл-морда и Харальд поверили ему на слово. Без палаток, которые нужно было бы сворачивать, и проспав в своем снаряжении, мы собрались быстро. В воздухе витало нервное возбуждение, но я также слышал шутки и смех, обычную перепалку. Команде «Бримдира» помогло то, что Векель бросил свои руны перед уходом и объявил знамения добрыми. Победа будет за нами, сказал нам Имр, прохаживаясь вдоль строя. Мы устроим такую резню, какой не видели в Эриу уже сто лет, и к концу дня каждый из нас будет увешан добычей: мечами, доспехами, серебром. Последнее объявление было встречено одобрительным гулом и даже криками «ура».

Я подождал, прежде чем задать вопрос, который не давал мне покоя. Руны Векеля, вырезанные из хвостовых позвонков овцы, были покрыты странными черточками и линиями, которые ничего не значили для обычных людей. Я никогда и не пытался их понять – сейд в пожелтевших костях был для витки и вёльв, а не для меня.

Я понизил голос так, чтобы даже Лало, стоявший рядом с Векелем с другой стороны, не мог услышать.

– Это правда, что знамения были добрыми?

Молчание.

– Векель.

Его глаза, обведенные свежей черной краской, повернулись ко мне.

– Что?

– Знамения были благоприятными, или ты солгал, чтобы люди не боялись?

Его взгляд удержал мой – я не мог отвести глаз, – и он сказал:

– Ты действительно хочешь знать ответ?

Когда вопрос был поставлен так, выбрать было легко.

– Нет, – ответил я, решив не позволить страху пустить корни в моем сердце.

– Я так и думал.

Мы двинулись.

Гленн-Мама была не такой уж и долиной, по сравнению с теми, что в горах южнее. И не лучшим местом для засады. Травянистые склоны, ведущие к лесу слева и справа, были пологими, едва ли способными заставить человека запыхаться. «Это хорошо», – сказал нам Маэл-морда. «Мало риска упасть, когда мы будем спускаться на ничего не подозревающего врага». Крутой склон бы не подошел. Я не был убежден, и, судя по лицам вокруг, многие тоже, но никто не стал спорить. Кроме как на равнине к западу, сражаться с врагом было негде, а это закончилось бы катастрофой.

Армия разделилась на две половины: норманны и люди Лайина заняли позиции между деревьями по обе стороны долины. Приказ Маэл-морды был категоричен: не ходить по ровной земле внизу. Это имело смысл. Воины Бриана и Маэла и так могли нас заметить, а объявить о своем присутствии тысячами следов было бы катастрофически глупо.