Текст книги "Последний пророк"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

20

Две недели потребовалось Аоте, чтобы поправиться. Когда наступило время отправляться домой, в родную деревню, он начал умолять Ошитиву пойти с ним, но девушка отказалась: ей надо остаться в Центральном Месте.

– Я поклялась служить этому народу и Господину Хакалу, пообещала им привести сюда дождь.

Прощание было коротким и печальным – они знали, что больше уже никогда не встретятся. Ошитива пожелала ему удачи и долгих лет жизни, как защитнику Стены Памяти.

– Я очень сожалею, что из-за меня умер дядя, исполнитель ритуальных танцев, – говорила она. – Я думала только о себе, а не о своем народе. Пожалуйста, скажи всем, что я раскаиваюсь. Пожалуйста, скажи моей маме, что я больше не макай-йо, что я еще прославлю нашу семью.

Ошитива вся ушла в работу, ей надо было, отказываясь от сна и еды, работать до изнеможения. Она месила глину, напевая и нашептывая ей что-то, выдавливала из нее воздушные пузырьки, сушила ее до безупречного состояния, шлифовала и полировала, напевая грубой глине, пока та не начинала сиять, потом рисовала на ней символы дождя и туч, и неба, и ветра. Ее руки, как никогда, были сильными и уверенными, а кисть юкки – нужного размера и ширины; линии были ровными и безупречными – ни одного изъяна, ни одной ошибки не было допущено при создании этого великолепного кувшина.

Хотя ее руки и тело всецело служили одной-единственной цели, ее чувства и мысли блуждали где-то.

Две недели Господин Хакал не появлялся перед своим народом. Так как все работники кухни исчезли той ночью, Ошитиве, как и другим работникам в долине, приходилось выполнять обязанности прислуги; все четырнадцать дней она ни разу не видела того, кого заставила принять решение, которое для него могло означать только поражение, независимо от принятого им решения. Главный повар переживал за здоровье своего тлатоани, ведь он почти не прикасался к еде. Ошитива знала, что в этом ее вина. Она не желала лишать его силы и могущества, хотела лишь спасти Аоте.

Прекрасный тлатоани снился ей, он смотрел на нее грустными глазами, она думала только о нем, слышала его глубокий, звонкий голос, рисовала в воображении его сильное тело, овал его лица, изгиб носа, и странное, волнительное тепло растекалось по всему ее телу, потом стекало глубоко в живот и пульсировало там. Ошитива мысленно убеждала себя, что она думает и чувствует себя так из-за навязчивой идеи привести в долину дождь. Хакал велел ей призвать дождь. Мысли о нем, образы и видения, которые она не могла прогнать из своей головы, лишь напоминали ей о ее работе.

Иначе показалось бы невероятным, что дочь простого торговца осмелилась посмотреть на повелителя Центрального Места.

Когда она поставила новый кувшин в печь, пришли гончары помолиться и подежурить вместе с ней. К ним присоединились работники кухни и слуги, ожидая, когда огонь превратится в пепел. Когда кувшин вынули – нежно-золотого цвета, как солнечный рассвет, с узором цвета яркого заката, – все воскликнули от восторга: это был самый красивый дождевой кувшин, когда-либо создававшийся на свете.

С величайшей торжественностью Ошитива отнесла свой кувшин в гончарную мастерскую и поставила его среди других керамических изделий, но на этот раз, хотя жрецы и хвалили ее кувшин, Мокиикс не вымолвил ни слова, а лишь как-то странно смотрел на него, и Ошитива не знала, что означал его взгляд.

Когда ее дождевой кувшин вместе с другими кувшинами был выбран и установлен на площади за день до летнего солнцестояния, Ошитива усердно, как никогда раньше, молилась. Она понимала, что опять находится на грани жизни и смерти. Если снова дождь не пойдет, то ее казнят, а воины-ягуары отправятся на север, в ее деревню, и всех там убьют.

На площади, залитой солнечным светом, который лился с синего безоблачного неба, без устали исполнялись ритуальные танцы, посвященные дождю. Люди воспевали богов и жертвовали им свои скудные запасы зерна, а жрецы, окруженные знатью и воинами-ягуарами, клали сакральную жертву – какого-то беднягу, который должен был отправиться на раскопки небесного камня, – на каменный алтарь, чтобы пролить его кровь и ублажить богов.

Танцы и ритуальные обряды продолжались до глубокой ночи, когда были зажжены тысячи факелов, осветив своим сиянием чистое, звездное небо. А потом все в Центральном Месте замерло. Люди отправились на покой на свои тростниковые коврики, под небольшие навесы, или, свернувшись калачиком, спали прямо под чистым и безоблачным небом. Следующий день был днем солнцестояния, день длиннее ночи. Предвестник погоды предупреждал, что в этот день будет очень жарко. Ожидались крайности во всем. В природе все должно было лишиться равновесия. А зерновые на полях продолжали чахнуть от засухи.

21

Военачальник ягуаров Ксикли позвал к себе четырех самых лучших воинов. Перед тем как выступить, они тщательно подбирали одежду, особенно старательно раскрашивали свои тела, воздавали должное своим богам. С рассвета они постились. Их миссия была священной.

Наконец, в предрассветные часы, Ксикли дал им сигнал и, пока жители Центрального Места спали, воины выступили и, крадучись, направились в то место, где тихо спала девушка с севера – девушка, которая насмехалась над их богами и лишила их кровавого жертвоприношения.

На этот раз, поклялся себе Ксикли, ему никто не помешает: ни жрецы, ни Хакал, ни камни на веревочках. Когда в день солнцестояния первый солнечный луч озарит Центральное Место, они схватят девчонку и приведут ее на площадь, где в ярком утреннем солнце наверняка дождь не пойдет, они распластают ее тело на каменном алтаре и вырвут из ее груди бьющееся сердце.

Не подозревая о том, что где-то поблизости затаились солдаты, Ошитива спала на своем коврике под ивовой крышей кухонного патио. Другие обитатели кухни похрапывали рядышком. Главный Повар, его помощники, мясник, мукомолы и пекари ворочались и беспокойно метались во сне, им снились дождь и кукуруза.

Ошитива видела во сне Аоте: его тело не было изувечено жрецами Центрального Места, он снова стал полноценным мужчиной. Она наблюдала, как он идет по пыльной дороге в защищенный каньон, где столетиями находилась ее деревня. Она видела свою маму, которая смотрела на него с радостным удивлением, а также отца Аоте и всех дядюшек и тетушек, они бегут к нему навстречу, обнимают его, смеются, угощают его и поют, ведут прямо к очагу, чтобы послушать истории об Ошитиве и Центральном Месте. Сцена была такой трогательной, что Ошитива плакала во сне. Слезы текли по щекам, падали на тростниковый коврик, и он становился мокрым. От слез даже промокла ее одежда, неожиданно проснувшись, она сразу поняла, что плакала не она, а небо. Из-за плотных туч на небе уже не было видно звезд, а на Центральное Место обрушился проливной дождь.

Ошитива подскочила со своего места, не обращая внимания на пятерых потрясенных солдат, которые вышли из своего укрытия и изумленно смотрели на небо. Ошитива вместе с другими жителями Центрального Места помчалась на площадь, чтобы танцевать и смеяться, подняв руки навстречу дождю и подставив открытый рот, чтобы вдоволь напиться благословенной водой. По всей равнине люди выставляли под дождь кувшины, миски и непромокаемые корзины, они вброд переходили узкую реку, которая теперь стремительно неслась, становясь все шире и шире, они сбрасывали с себя одежду и танцевали обнаженными под дождем.

Ксикли и его люди с перекошенными лицами отправились обратно к себе в бараки, чтобы исполнить свои ритуальные танцы.

Господин Хакал, впервые за две недели появившийся перед народом, тоже стоял на площади, подняв руки, а с его великолепного головного убора стекали струйки дождя, плащ из перьев блестел от влаги. Факелы шипели и гасли, поэтому в долине было мало света, но все видели фигуру своего Господина: его золото и браслеты ярко блестели сквозь дождевую завесу. Он нараспев начал восхвалять богов, и другие голоса подхватили его песнь, пока все голоса Центрального Места, тысячи голосов, не слились в один мощный голос, который благодарил богов за то, что они ниспослали в долину дождь.

Пока Ошитива обнимала Яни и других сестер-гончаров, в дождевом потоке появился воин-ягуар с разрисованным лицом и в промокшей пятнистой шкуре. Он схватил Ошитиву за руку и потащил ее через толпу, а люди расступались перед ними и удивленно смотрели на девушку, которую куда-то вел солдат, а затем продолжали веселиться и танцевать.

К ее удивлению, солдат привел ее к главной двери каменного комплекса, ко входу, которым пользовался только Господин Хакал, втолкнул ее внутрь, а потом, повернувшись к ней спиной и лицом к площади, встал на страже.

Когда ее глаза привыкли к свету – факелы горели в канделябрах, – она увидела Господина Хакала. Он сидел в великолепном резном кресле, раскрашенном витиеватым красочным узором. Хакал снял с себя промокший головной убор и плащ, он теперь сидел в одной лишь хлопковой набедренной повязке алого цвета, щедро вышитой золотой нитью. Его бронзовую грудь, все еще мокрую от дождя, украшало серебряное ожерелье с небесными камешками. Два раба причесывали и высушивали его волосы, укладывали их за плечами на спине.

– Вот и ты! – закричал он и вскочил на ноги, рабы испугались. – Ты призвала дождь!

Ошитива с удивлением посмотрела на него. Она переживала за него, теперь радовалась, что с ним по-прежнему все хорошо.

– В этом заслуга и моих сестер из Гильдии Гончаров, и жрецов, восхвалявших дождь, и исполнителей ритуальных танцев, и всех, кто молился, Мой Господин.

Он весело засмеялся:

– Я никогда не пойму Людей Солнца, которые не терпят хвастовства и верят, что все люди равны! В Толле мы превозносим одаренного ремесленника и ставим его или ее выше других. В Толле умные и успешные жители достойно награждаются, а все остальные – лишь пыль под нашими ногами.

Она едва слышала звуки дождя за дверью, так сильно билось ее сердце. Не забыл ли он, как открыл ей свои намерения две недели назад, когда ее победа означала его поражение? Когда он ударил ее с такой силой, что рассек ей подбородок?

Рабы ушли, и Ошитива осталась один на один с Господином Хакалом в комнате, которую она раньше не видела. Это было сердце Центрального Места, где тлатоани принимали высокопоставленных гостей, встречались с Верховными Жрецами, совещались со знатью. На стенах здесь висели плетеные гобелены, а полы покрывали цветные тростниковые ковры.

– Ты можешь выбрать награду за то, что ты призвала дождь, – улыбнулся он, вынул факел из канделябра и велел ей следовать за ним.

Ошитива знала план расположения нижних этажей каменного комплекса, но Хакал повел ее к лестнице, и пока они поднимались, она размышляла, куда он ее приведет.

На их пути было много узких туннелей со ступеньками, чем дальше они шли, тем глуше слышались звуки дождя и радостный гул людской толпы. Ей нелегко было идти, Хакал оказался энергичным, резво перепрыгивал через ступеньки и всю дорогу, пока они поднимались, смеялся. Она поднималась за Господином Хакалом все выше и выше, чувствуя, что могла бы пойти за ним куда угодно.

На открытой террасе на пятом этаже жили слуги среднего ранга, но внутренние комнаты были закрыты, и всем, кроме Хакала, запрещалось в них входить. Они вышли на открытую террасу, и Ошитива замерла при виде залитого внизу дождем Центрального Места: люди весело купались и играли в лужах дождя, они пили дождь и танцевали в потоке дождя, а жрецы продолжали, не останавливаясь, возносить хвалу богам.

– Сюда! – громко крикнул Хакал и пригласил ее в первую из семи комнат, каждая из которых была роскошнее предыдущей. Он предложил ей выбрать награду.

Первая комната была хранилищем перьев, где одна стена была украшена перьями ярко-желтого цвета, а другая – лучезарными и сверкающими оттенками синего, сплетенными в гобелены и развешанными на противоположных стенах в виде красивых портьер и гирлянд. На остальных стенах висели перья ярко-красного цвета и чистейшего, невероятно ослепительного белого.

Следующая комната была местом хранения небесных камней, заполненная от пола до потолка камнями всех возможных цветов, размеров и формы: необработанных, обработанных, отполированных. Некоторые камни были большими, размером с человеческий кулак.

Наконец Хакал привел ее на крышу пятого этажа с навесом из ивовых веток, который укрывал их от дождя. Она рассматривала вольер – клетку, сделанную из ивы и березы, где была собрана коллекция фантастических птиц, которых Ошитива никогда в жизни не видела.

– Выбирай! – великодушно предложил Хакал, вытянув руки вперед, словно предлагая ей весь мир. – Та, кто призвала дождь, будет иметь любое сокровище, какое пожелает.

Ошитива могла только смотреть на него. Он был таким веселым и так радостно улыбался, что казалось, сейчас он взмахнет крыльями и улетит высоко в небо. Это было заразительно, ей тоже хотелось смеяться.

Неожиданно он помрачнел.

– Я сделал это, – нежно произнес он, она почувствовала его палец на своем подбородке. И хотя рана уже зажила, оставив лишь маленький шрам, его прикосновение было как удар молнии. – Не знаю, почему я ударил тебя. – Хакал нахмурил свои густые брови, будто случай, о котором он только что вспомнил, произошел много лет назад и он забыл какие-то детали.

Но Ошитиве не хотелось говорить о том дне. Казалось, что разногласия и последствия победы для одного и поражения – для другого были связаны не с ними. Она посмотрела на птиц в клетке и сказала:

– Они напоминают мне…

Глаза Хакала блестели, он тоже вернулся из воспоминаний о своем падении двухнедельной давности, когда думал, что потерял навсегда всю силу и власть. Но теперь дождь возвратил ему его могущество.

– Они напоминают тебе что?

– Молодых девушек, которые помогали тебе проводить ритуал на священной поляне. Они такие красивые. Я чувствую себя простым воробьем, – ответила она.

– Воробьи – самые крепкие птицы из всех крылатых созданий. Они живут и в снег, и в жару, и в дождь, и в засуху, и в голод. Воробей – сильный, решительный и самый живучий. А эти птички… – Он показал рукой на экзотические существа на жердочках, чьи перья были раскрашены во все цвета радуги. – Если бы не забота и уход, они давно погибли бы на воле.

Он сделал паузу, посмотрел на нее и продолжил:

– Но ты не такая простая, хотя и сравниваешь себя с воробьем. Запомни, воробей – птица певчая. Он радует нас своим пением.

Вокруг них лил дождь, создавая стену между ними и внешним миром, и казалось, что на земле есть только этот внутренний мир, спрятанный от дождя под деревянным навесом. Хакал стоял близко к Ошитиве. Она могла отчетливо разглядеть его черты, черты принца, которого она однажды возненавидела и назвала монстром, – крошечные шрамы по всему телу, пряди черных волос, ключицы, все еще поблескивающие от капелек дождя.

А Хакал не мог оторвать взгляда от девушки, которая называла себя воробьем и у которой были волшебные руки, дар создавать красоту из глины.

– Выбирай же, – предложил Господин Хакал голосом вкрадчивым и нежным, как шелест листвы под дождем, – из всего, что я показал тебе.

Она смотрела на него, стоявшего спиной к бушующей стихии, и сила природы дополняла силу человека, или это так казалось Ошитиве, которая потеряла дар речи рядом с такой силой. Ее душа ушла в пятки, дыхание перехватило, а сердце так бешено стучало, будто готово было выпрыгнуть из груди. Когда его темные глаза останавливались на ней, душа ее взлетала к небесам.

– Я хочу вернуться домой, – попросила она.

Его взгляд изменился. Вокруг бушевали дождь и ветер, как черные знамена на копьях воинов-ягуаров, развевались длинные волосы Хакала. Ей показалось, что гнев мелькнул в его глазах. Она, конечно, не догадывалась, что его сердце тоже вдруг сильно забилось, но от чувства страха потерять ее. Он вдруг осознал, – чего с ним не случалось прежде, – что отдал бы ей все сокровища, которые были у него, – перья, драгоценные камни, экзотические птицы, – только бы она осталась с ним.

Но он обещал ей.

– Что ж, можешь идти, – сказал он и повернулся, желая уйти.

Ошитива обрадовалась: она снова увидит свою мать и Аоте! Привезет им всем хлопковую одежду, серебряные бокалы и драгоценные ожерелья! Всем, всем, всем! Но сердце ее вздрогнуло, когда она поняла, что тогда ей придется покинуть Хакала, однако подавила в себе эту боль, убедив себя в том, что ей хочется только одного – вернуться домой.

Спустившись в нижние покои Хакала, где на своем насесте сидел Чи-Чи, она увидела, что слуги несут кружки, наполненные горячим напитком, сваренным из бобов, которые росли в джунглях, далеко на юге. Напиток был коричневого цвета, густым и крепким, Ошитиве он не нравился. Хакал называл его «чоколатль».

Он пил, погрузившись в свои грустные мысли, а Ошитива не могла понять, почему у него так резко изменилось настроение. Он был таким разговорчивым наверху и таким молчаливым и погруженным в свои мысли теперь.

– Могу я задать тебе один вопрос, Мой Господин?

Он очнулся из забытья и посмотрел на нее грустными и печальными глазами. Разве он не должен веселиться и радоваться дождю?

– Почему ты отпустил Аоте? Тебе не нужно было советоваться с богами.

Он отставил в сторону свой бокал:

– Это было сделано ради блага моего народа. Я освободил юношу, чтобы пошел дождь.

Из-за тусклого света и танцующих теней Ошитива не видела тоску в его глазах, когда он смотрел на нее; она не знала, какие противоречивые чувства волновали, когда он думал о силе любви и о том, что обыкновенная девушка готова была пожертвовать своей жизнью ради спасения жизни сына простого земледельца.

Он вспомнил свою жену. Ее привезли в Толлу еще молоденькой девушкой; она была из благородной семьи, и ему выбрали ее в жены. Женщина умерла во время родов, не оставив ему наследника любви и печали. Хакал не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь мог заставить его сердце так трепетно биться. И, конечно, он не мог представить человека, ради которого мог бы пожертвовать свою жизнь.

– Почему ты поклоняешься Утренней и Вечерней Звезде? – спросила Ошитива.

– А почему ты поклоняешься Солнцу?

– Солнце дает жизнь.

Хакал поднялся со своего трона и подошел к открытому дверному проему, который вел на залитую дождем площадь.

– Мы поклоняемся не самой звезде, а человеку, который жил когда-то, и богу, которым он стал.

Он повернулся к ней лицом:

– Давным-давно, когда мои предки жили в городе, который назывался Теотиуакан, ими правил великодушный король по имени Кетсалькоатль. Его родила девственница, богиня Коатлькуе. Он дал нам книги, календарь и зерно; поведал нам, что выращивание цветов – священная наука. Когда Кетсалькоатль умер, он был сожжен на костре, а его пепел превратился в Утреннюю Звезду. Перед смертью он пообещал, что однажды вернется и восстанет из земли на востоке, чтобы возвратить веру своему народу. Восходы звезды утром и вечером напоминают нам об его обещании однажды вернуться и принести с собой золотые времена.

Хакал вытянул из ожерелья, украшавшего его грудь, маленький золотой медальон.

– Этот цветок, – пояснил он, – на моем родном языке называется «ксочитль». Цветок был подарен самим Кетсалькоатлем одному из моих предков. В нем находится капелька божественной крови.

Ошитива с восхищением посмотрела на изысканный, сделанный руками человека цветок: шесть великолепных золотых лепестков, а в центре – маленький небесный камешек поразительно чистого голубого цвета. За камешком, объяснил Хакал, находится маленькое отделение, где хранится капелька священной крови.

Чи-Чи вспорхнул с насеста, пролетел по всей комнате и опустился на руку Хакала. Склонив головку, попугай прокричал:

– Ксочитль!

Хакал засмеялся и, выбрав маленький кусочек сладкой груши, дал попугаю.

– А как ты узнаешь его? – поинтересовалась Ошитива. – Тебе известно, как выглядит Кетсалькоатль?

– Нам говорили, что он – высокий белокожий мужчина с бородой, он должен прийти с востока.

Ошитиву взволновали его слова, она поняла, что ожидания Хакала напоминают ей ее собственные.

– Мы тоже ждем прихода кого-то, кто жил много лет назад. Мы называем его Паана. Давным-давно жили два брата, однажды им пришлось расстаться. Краснокожий брат остался на своей земле, а его белокожий брат Паана пошел на восток, навстречу восходящему солнцу. Отправляясь в дорогу, он пообещал, что однажды вернется, чтобы помочь своему брату совершить Обряд Очищения, и тогда наступят времена, когда погибнут все злодеи на свете и мир и братство воцарятся повсюду.

Эта легенда увлекла Хакала. Ошитива интересовала его с того самого момента, когда он заметил ее при первом появлении Утренней Звезды и она не упала тут же замертво. Она нарушала самые строгие запреты и все же продолжала жить дальше. Почему? Сам бог хотел, чтобы она была там? Чтобы она видела, как он будет восходить на небосклоне?

– Ты не случайно пришла сюда. Это воля богов, и они направляют тебя.

– Я лишь смиренный гончар, мой Господин. Боги едва ли догадываются о моем существовании.

Он задумался над ее словами, а потом пылко произнес:

– Ты загадка для меня, Ошитива. Я думаю о тебе с тех пор, как Мокиикс привел тебя в Центральное Место. Ты дочь простого земледельца, а талантом и способностями тебя наделили боги. Твои золотые кувшины – самые красивые из тех, что я когда-либо видел. Они затмевают собой даже сделанные в моей родной Толле. Они самые красивые на свете.

К ее ужасу, он взял ее руки в свои, стал рассматривать ее тонкие пальцы и ладони, загрубевшие от многолетней работы с глиной.

– Какое чудо сокрыто в них? – прошептал он. – Интересно, предначертано ли было тебе судьбой прийти сюда. Было ли это все уготовано тебе заранее? Может быть, об этом нам сейчас рассказывает дождь.

Она едва могла вымолвить слово. Его прикосновения и близость волновали ее.

– Почему тольтеки убивают людей и едят их?

Он с удивлением посмотрел на нее:

– Это естественно. Пума ест антилопу, разве не так?

– Но я не думаю, что пума ест пуму.

Это озадачило его. Она осознала, что он никогда не считал людей ее племени такими же, как он, равными ему, но, наоборот, низшими по положению, как антилопа по отношению к пуме.

Он не мог понять, почему она считала такой их ритуал отвратительным. Его народ убивал и ел людей всегда.

– Этого требуют боги. Они хотят крови. Кровь делает их сильнее.

– Мои боги просят лишь зерно.

Он чуть не сказал, что это потому, что ее боги слабые, но вовремя остановился, вспомнив, как она одержала над ним победу на площади, заставив его прибегнуть к волшебному камню, чтобы он смог спасти свою честь. Правда, она не знала об обмане. Сейчас его очень интересовало, управляли ли ее боги его решениями в тот день?

Он посмотрел ей в глаза, которые напоминали ему подводные камни, отполированные течением реки, – миндалевидные глаза. Они заставляли его вспоминать влажные леса на его родине. Она была прекрасна, конечно, не так, как знатные женщины Толлы – утонченные, изнеженные и избалованные. Эта девушка заставляла его думать о полях кукурузы, готовой к посеву земле и жизнетворном дожде, который сейчас лился на Центральное Место.

Его сердце волновалось, как никогда прежде. И его набедренная повязка шевелилась от чувств, которые, как он думал, умерли давно.

– Расскажи мне еще что-нибудь о твоей земле, – попросила она, но скорее не из любопытства, а просто чтобы слышать его голос, ей нравился его тембр и звучание, нравилось следить за его губами, когда он говорил, как красиво, словно порхающий голубь, жестикулировал руками.

Он впал в ностальгическое настроение, рассказывая о Толле, о ее великих пирамидах, дворцах, домах и садах вдоль реки, о ее великолепных праздниках и пиршествах, о красивых знатных дамах в роскошных одеяниях.

– А игры! Сколько раз я проигрывал или выигрывал богатство, когда ставил то на зеленую команду, то на красную, на великом поле для мяча.

Пока Хакал говорил и слова потоком лились из его уст, подобно дождю за стеной, Ошитива уснула на тростниковом ковре; ей снилось, как она соединяется со своей семьей и приносит им подарки и еду и благословения от Господина.

Проснувшись, она увидела, что ее укрыли теплым перьевым одеялом. Господина Хакала рядом не было.

Незаметно пройдя сквозь лабиринт комнат, она вышла на площадь, страстно желая увидеть влажное серое небо, а увидела, не веря своим глазам, слепящее солнце на безоблачном небе. Земля была сухой, будто она так истомилась по влаге, что поглотила весь дождь, ничего не оставив людям. Даже река, что текла через каньон, снова была узкой и тихой. Единственными доказательствами дождя были сосуды, которые стояли повсюду. Но так как день становился жарче, драгоценная вода начинала испаряться, и люди стали собирать их и заносить в дома.

Господин Хакал стоял посреди площади, удрученный горем. Ошитива подошла к нему. Когда он посмотрел на нее сверху вниз, в его глазах она увидела нечто новое. Разочарование? Грусть? Нет, хуже… Крушение надежд и иллюзий. Он с сожалением посмотрел на нее, и она заметила, как искорка жизни потухла в его глазах.

Со своих постов на вершине столовой горы примчались дозорные и доложили, что от горизонта до горизонта нет ни облачка. Дождь ночью шел, но это был лишь короткий грозовой шквал. Мокиикс сказал Хакалу, что он видел Койотля в дождевой завесе.

– Бог-шутник смеялся над нами. Койотль сыграл с нами злую шутку.