355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ба Цзинь » Осень » Текст книги (страница 7)
Осень
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 12:57

Текст книги "Осень"


Автор книги: Ба Цзинь



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

8

Цзюе-синь и Шу-хуа вместе с госпожой Чжоу отправились в семью Чжоу на церемонию обручения Мэя. Это была так называемая помолвка. Старшее поколение семьи Чжоу очень радовалось предстоящему браку. Весь дом внутри был украшен фонариками и разноцветными полосами бумаги. В дверь то и дело входили поздравляющие. Госпожа Чжоу помогала в доме, а Цзюе-синь был во дворе и вертелся, как белка в колесе. Только Шу-хуа оставалась не у дел. Она все время была с Юнь. Когда принесли подарки от семьи новобрачной и разложили их во внутреннем дворике и по обеим сторонам крыльца, она с девушками и ребятишками набросилась на фрукты.

Цзюе-минь, под предлогом выпускных экзаменов, не пришел на церемонию. Шу-хуа была против женитьбы Мэя, однако сегодняшняя церемония доставила ей большое удовольствие. С лица Юнь не сходила улыбка. Даже на бледном лице Мэя изредка проступал румянец от возбуждения. Только Цзюе-синь в этот день выглядел печальнее обычного.

Шум оглушал его. Становясь на колени на красном ковре перед старой госпожой Чжоу, перед супругами Чжоу Бо-тао, перед Мэем, он словно слышал чей-то глухой плач. Он вдруг понял, что грезит наяву. Люди смеялись, громко разговаривали. Лица у всех светились радостью. Мэй, поднимаясь с колен, загадочно улыбнулся Цзюе-синю. Глядя на этого худосочного юношу, на котором, как на вешалке, болтался просторный роскошный праздничный наряд, и видя выражение тупой радости на его лице, он почувствовал, как его сердце вновь больно сжимается от жалости.

Чжоу Бо-тао и Мэй все еще принимали поздравления родственников во внутренних покоях. Цзюе-синь стоял у входа в приемную. Надоедливый гвалт и радостный смех резали его слух. Он устало посмотрел на небо, на крышу дома. И опять вдалеке раздался неясный плач. Вот он достиг его слуха, но не успел Цзюе-синь уловить этот неясный звук, как он вновь исчез, снова вернулся и опять пропал. Сомнение охватило Цзюе-синя: «Неужели я вижу все это во сне? Неужели сейчас прошлый год?»

– Цзюе-синь, Цзюе-синь! Сходи, пожалуйста, распорядись, чтобы в гостиной приготовили стол для мацзяна, – широко улыбаясь, похлопал Цзюе-синя по плечу Чжоу Бо-тао.

– Хорошо, сейчас, – торопливо ответил Цзюе-синь. Он взглянул прямо перед собой: все вдруг изменилось. Прошлый год снова ушел в небытие. Исходил ли тот неясный плач из его сердца, или это, быть может, его второе я оплакивало Хой, а может быть, это она – ее образ сегодня вновь являлся перед ним – оплакивала несчастье. Теперь ему оставалось лишь укорять самого себя: он опять пошел против ее желания и причинил ей боль; он опять оставил ее одинокой, молящей о помощи; вероломно нарушил данное ей слово. Но сейчас у него не было даже времени для раскаяния. Он должен идти в гостиную, позаботиться, чтобы слуги приготовили стол для игры. Он должен заниматься всеми этими безрадостными делами.

Цзюе-синь уныло поплелся в гостиную.

В этот день Цзюе-синь много раз видел Мэя, но не имел возможности поговорить с ним. Этот юноша, казалось, не знал, что делает. На его лице застыла радостная улыбка. И люди думали, что он искренне радуется. Однако улыбка его была какая-то расплывчатая, окутанная легкой дымкой. Все видели только улыбку, но Цзюе-синь разглядел эту легкую дымку.

Однако теперь уже слишком поздно. Цзюе-синь знал, что ничего не может изменить и поэтому ни слова не сказал Мэю. Все свои мысли он затаил в себе, и они бередили ему сердце. Тоска душила его. Он решил залить ее вином. Он надеялся, что вино принесет ему забвение: ведь все в гостиной выглядело так же, как и год назад! Чем больше он присматривался, тем больше вспоминал событий, голосов, лиц. Ему не под силу был этот груз воспоминаний, угрызения совести. Ему нужно забыться. Он хотел, чтобы действительность стала призрачной, хотел погрузиться в туман.

Цзюе-синь пил молча. Он перестал узнавать окружающих, иногда только отвечал кому-нибудь, не понимая, что говорит. Голова его отяжелела. Лица сидящих за столом начали принимать какие-то причудливые очертания. Он почувствовал, как горит его лицо, и понял, что опьянел. Однако у него не хватало сил выйти из-за стола, да и к тому же он должен был кое о чем позаботиться. Он держался из последних сил и больше уже не поднимал стоящий перед ним бокал. Он с трудом дождался ухода гостей. Особняк погрузился в тишину. До него словно издалека донеслись голоса старой госпожи Чжоу и супругов Чжоу Бо-тао, благодаривших его, донесся звук гонга, возвещавшего о второй страже. Теперь и он может откланяться. Госпожа Чжоу уже приказала слуге приготовить паланкин. Когда трехместный паланкин был готов, Цзюе-синь с госпожой Чжоу и Шу-хуа уселись в него и покинули этот дом, который вызвал у Цзюе-синя столько воспоминаний.

Вернувшись домой, Цзюе-синь сразу же бросился в постель и заснул мертвым сном. На следующий день он встал поздно и весь день чувствовал себя прескверно. После обеда он даже не пошел на службу. В дом Гао как раз пришла Цинь. Он попросил ее остаться и сходил за Юнь. И вот снова все сестры в сборе: Шу-хуа, Шу-чжэнь, Цинь и Юнь. Добрую половину дня они провели в саду. Цзюе-синь приказал Хэ-сао приготовить лучшие блюда. Вечером все они (к ним присоединился только что вернувшийся с занятий Цзюе-минь) ужинали в комнате Цзюе-синя. После ужина Цзюе-минь сразу же ушел в свою комнату готовиться к занятиям, а у остальных завязалась оживленная беседа. Вспоминали прошлое, говорили о настоящем, гадали о будущем. Беседа становилась все оживленнее. Только глубокой ночью они нехотя расстались.


Утро, Солнечные лучи заливают комнату Цзюе-синя. Он сидит за письменным столом. Он только что получил свежие журналы, присланные из Шанхая Цзюе-хоем, и теперь вскрывает их и просматривает. Раздвинулась портьера: вошли Шу-хуа, Юнь и Цинь. Шу-хуа воскликнула:

– Цзюе-синь, ты что так рано!

Цзюе-синь встал навстречу гостям:

– Как же рано, если почтальон уже приходил?

– Письма? Есть письма от Шу-ин и Цзюе-хоя? – быстро спросила Цинь, просияв.

– Писем нет. Вот Цзюе-хой прислал свежих журналов. Денька через два, возможно, будут письма, – ответил Цзюе-синь.

Цинь, мельком взглянув на журналы, подошла к столу и принялась перебирать их. Она просмотрела сперва названия и оглавления, затем прочла вслух: «Свобода. Номер три». Она раскрыла журнал и, взглянув на оглавление на обороте обложки, вслух прочла:

– Русская революционерка Софья Перовская. – И добавила: – Какое длинное имя. – Вдруг совсем другим тоном она воскликнула: – Это же написал Цзюе-хой, наверняка он!

Шу-хуа я Цзюе-синь бросились к ней.

– Где? – кричала Шу-хуа. Юнь тоже с любопытством взглянула на статью.

– Откуда ты знаешь, что это он написал? Ведь это только псевдоним, – удивился Цзюе-синь.

– Он часто подписывается этим именем, я знаю, – отвечала довольная Цинь.

– Дай-ка мне посмотреть, что он пишет, – нетерпеливо потребовала Шу-хуа и протянула руку за журналом.

– Подожди, сначала я, – ответила Цинь, крепко держа журнал. Она перелистывала страницу за страницей, вдруг остановилась и с воодушевлением прочла:

– «Она находилась в нашем лагере одиннадцать лет. Пережила тягчайшие лишения, испытала горечь поражения, но никогда не падала духом. Несмотря на внешнюю суровость и холодность, она – ангел, преисполненный великодушия и любви к людям. Под броней суровости и холодности скрывалось прекрасное сердце женщины. Мы должны признать, что в женщинах ярче, чем в мужчинах, горит этот «святой огонь». И своему почти религиозному фанатизму русская революция обязана, в основном, женщинам…»

Чем дальше Цинь читала, тем больше охватывало ее возбуждение. Голос у нее дрожал. Статья захватила ее. Никогда еще чтение не доставляло ей такого удовлетворения. Никогда еще ей не приходилось читать таких волнующих слов. Они отвечали самым заветным ее желаниям. Прочитав этот отрывок, она остановилась и перевела дух. Она вся горела, сердце готово было выскочить из груди.

Шу-хуа не совсем поняла смысл этих слов. Но все же они взволновали ее. Особенно сильное впечатление произвели на нее интонации и вид Цинь. Кроме того, ее воодушевляла мысль о том, что статья написана ее братом. Ей не верилось, что брат ее способен так писать. Когда Цинь остановилась передохнуть, она спросила:

– Это в самом деле, Цзюе-хой написал?

– Нет, он перевел. Он приводит слова, сказанные кем то другим. Какая сила заключена в этих словах! – отвечала Цинь, внимание которой все еще было приковано к этому отрывку.

– Софья… как ее? Такая длинная фамилия… Кто она такая? – с любопытством спросила Шу-хуа. Она и раньше слышала, как Цзюе-минь в разговоре с Цинь упоминал это имя. Но тогда она не поинтересовалась, о ком идет речь.

– Софья – молодая русская женщина из дворянской семьи… – с уважением сказала Цинь.

– Революционерка, – строгим голосом тихо проговорил Цзюе-синь, не дав Цинь закончить (возможно, он не слышал ее слов).

– Революционерка? – изумилась Юнь. Она слушала, как Цинь читала статью, но поняла не все. В статье было много незнакомых ей слов. Но из переводных романов, которые ей удалось прочесть, она имела некоторое представление о жизни европейцев. Слово «революционер» было ей понятно. Голос Цинь и сама статья взволновали ее и настроили на мечтательный лад. Но само слово «революционерка» пугало ее, сердце отказывалось принять это слово.

– Ты не знаешь, что Софья революционерка? – с напускным удивлением спросила Цинь.

– Откуда же мне знать? – изумилась Юнь. Она не понимала, почему Цинь проявляет такой интерес к Софье.

– Жаль, что ты не смотрела пьесу «Накануне», которую ставили в прошлом году в парке Ваньчуньча. Там тоже Софья. Другая, конечно, но такая же революционерка. И еще там была Анна, которую невозможно забыть, – продолжала с гордостью Цинь, не ожидавшая, что Шу-хуа по-своему отнесется к ее словам. А та вдруг воскликнула:

– Цинь, и тебе не стыдно вспоминать про эту пьесу? Пригласила одну Шу-ин, а меня и не подумала. Что проку расхваливать теперь пьесу? Ведь мы ее все равно не увидим.

С виноватой улыбкой Цинь оправдывалась:

– Шу-хуа, я уже извинилась перед тобой. В тот день Шу-ин была как раз у меня, поэтому я и пригласила ее, а тебя не успела…

– И меня, – сдержанно улыбнулась Юнь.

– Ну, вот еще одна. Посмотрим, как ты теперь выкрутишься! – захлопала в ладоши Шу-хуа, засмеявшись.

– Это не твое дело, не злорадствуй! – отмахнулась Цинь и снова повернулась к Юнь:

– Что прошло, то прошло. Ты можешь прочитать У Цзюе-миня есть рукопись. Я попрошу его дать тебе. Не все ли равно, посмотреть пли прочесть.

Юнь не успела ответить, как Шу-хуа опять вмешалась:

– Нет. не все равно. Даже и сравнивать нельзя. – Цзюе-синь и Юнь рассмеялись.

– Шу-хуа, ты что, нарочно ко мне придираешься? Ох, какая ты злопамятная: в прошлом году не пригласила тебя, так ты до сих пор забыть не можешь. – Цинь обиделась и слегка покраснела.

Шу-хуа с минуту смотрела на Цинь и вдруг расхохоталась:

– Где уж мне с тобой тягаться в обидчивости! Я только хотела развеселить тебя, посмешить. Кому же неизвестно, что мы с тобой подруги.

– Ты только послушай, Цзюе-синь! Сама надо мной насмехается, а еще говорит, что мы подруги! – не удержавшись от смеха, сказала Цинь, указывая на Шу-хуа. – Она ведь обижает меня, что же ты ее не поколотишь!

За все это время Цзюе-синь не промолвил ни слова, с завистью наблюдая за ними. Эти молодые лица, звонкие девичьи голоса заставили его ощутить радость жизни. Он молча смотрел, слушал, спешил насладиться этой радостью, словно боясь, что все это может мгновенно исчезнуть. Молодость… искренность… счастье… Он снова почувствовал себя таким, каким был когда-то, давно… Он забыл о своем одиночестве, о страданиях. Слова Цинь, ее звонкий смех сладкой музыкой отдавались в его ушах. Глаза его жадно впитывали в себя ее лучезарную улыбку. Он блаженно улыбнулся и хотел заговорить.

– Цзюе-синь не тронет меня, а Цзюе-миня, как назло, нет здесь. Что же ты не позовешь его на помощь, Цинь? – разошлась Шу-хуа.

Цинь на этот раз нисколько не смутилась и, рассмеявшись, язвительно заметила:

– Ты ничего нового, видать, придумать не можешь, вот и заладила одно и то же. Цзюе-минь на занятиях. Незачем его звать, он скоро сам придет.

– Цинь, прости ее. Она молода, глупа, – шутливо заметил Цзюе-синь. На душе у него стало легче.

– Ну что же, раз ты, Цзюе-синь, стесняешься поколотить ее, вот я ее сама, – с этим словами Цинь подошла к Шу-хуа и легонько стукнула ее по голове.

– Вот и отлично, – Шу-хуа озорным взглядом посмотрела на Цинь. – Ты с честью вышла из поединка.

– Ну и язычок у тебя, – притворившись сердитой, сказала Цинь.

Шу-хуа вдруг схватила Цинь за руку, сердечно пожала ее и, сдерживая смех, серьезно сказала:

– Я больше не буду тебя разыгрывать. Ты уж на меня не сердись.

Вошла Хэ-сао.

– Хэ-сао! Пойди скажи Ци-ся, пусть посмотрит, не ушел ли пирожник, – распорядился Цзюе-синь. – Если нет, пусть купит нам пирожных.

– Слушаюсь. – Хэ-сао вышла.

– Кто может на тебя сердиться? Ты ведь еще ребенок, – радостно улыбнулась Цинь.

Довольная Шу-хуа рассмеялась.

– Давайте споем, – обратилась она к Цинь и, не дожидаясь ответа, прошла в заднюю комнату.

Там у окна стояла фисгармония, купленная Цзюе-синем еще в феврале. Шу-хуа пододвинула табурет к фисгармонии, уселась, гордо закинула голову, ударила по клавишам и во весь голос запела.

Цинь, Юнь и Цзюе-синь вошли следом за ней. Цинь сняла со стены флейту, поднесла ее к губам и заиграла. Цзюе-синь тоже взял юйпинскую флейту и присоединился к ним. Музыка сливалась в стройную гармонию: они, наверное, не в первый раз играли вместе. Голос Шу-хуа звучал все звонче: казалось, это звенел хрустальный весенний ручеек, проносящийся по горному ущелью и легко устремляющийся вдаль; над ним раскинулась безоблачная лазурь небес, по обеим сторонам его высились великолепные, горы, с чистым журчанием ручейка сливались птичьи голоса (это были чудесные звуки флейт). Закончив одну песню, Шу-хуа запела другую.

Тут вошла Шу-чжэнь; она им не помешала. Опьяненные этой безыскусной музыкой, они не заметили ее прихода. Затем вошла Ци-ся, неся поднос с пирожными, над которыми вился легкий пар. Ци-ся поставила поднос на стол. На столе у стены стояли вазы, настольная лампа, коробки из-под шляп. Эти вещи принадлежали Жуй-цзюе – покойной жене Цзюе-синя. Цзюе-синь после смерти жены ни разу не перекладывал их.

Поставив поднос на стол, Ци-ся стала за спиной Шу-хуа, наблюдая за ее бегающими по клавишам пальцами. Шу-чжэнь вся превратилась в зрение и слух. Вскоре песня кончилась. Шу-хуа быстро встала и первая направилась к столу за пирожными.

– Юнь, Цзюе-синь, поторапливайтесь, а то Шу-хуа все одна прикончит, – смеясь, позвала Цинь.

Цинь, не выпуская флейты из рук, взяла с подноса пирожное и протянула его Шу-чжэнь:

– Кушай.

– Спасибо, спасибо, Цинь, – благодарила та.

– А что у тебя с глазами? – испуганно спросила Цинь, только сейчас заметив, что глаза Шу-чжэнь покраснели и опухли.

– Ничего, это просто так, – словно выведенная из оцепенения, потупившись, тихо отвечала Шу-чжэнь.

– Не обманывай меня. Опять тебя несправедливо обидели, – прошептала Цинь.

Все взоры обратились к Шу-чжэнь. Все начали догадываться, в чем дело. Видя, что Шу-чжэнь уклоняется от ответа, Шу-хуа не выдержала:

– Шу-чжэнь, наверное, вчера опять плакала.

Шу-чжэнь молча ела пирожное и, казалось, не слышала ни слов Цинь, ни ответа Шу-хуа.

Ци-ся, которая была в курсе дела, возмущенно сказала:

– Мне говорила Чунь-лань, что барышня Шу-чжэнь вчера проплакала весь вечер. Госпожа (она, видно, хотела сказать что-то другое, но в самый последний момент неожиданно передумала) опять гневалась. Даже Чунь-лань досталось.

Шу-чжэнь вдруг подняла голову: слезы ручьем текли по ее щекам. Умоляюще глядя на Ци-ся, она срывающимся голосом проговорила:

– Ну, зачем ты об этом говоришь?

Никто не проронил ни звука: все молча ели пирожные. Цинь все еще стояла около Шу-чжэнь. Ци-ся растерянно молчала, потом сочувственно промолвила:

– Барышня, я больше не буду.

– Шу-чжэнь, – тепло и проникновенно произнесла Цинь, нежно обняв Шу-чжэнь за шею, – ешь-ка лучше пирожное, выбрось из головы вчерашние неприятности.

– Я и так не думаю… Думай, не думай, – что пользы, – беспомощно прошептала Шу-чжэнь. Взглянув на Цинь, она продолжала.

– Ты не понимаешь моего горя.

Цинь любовно провела рукой по волосам Шу-чжэнь и растроганно сказала:

– Ты такая слабенькая. Если бы ты могла, как Шу-хуа, ко всему относиться спокойно! И, как назло, ты живешь в такой семье.

Шу-чжэнь не произнесла ни слова. Опустив голову, она разглядывала свои маленькие ножки в расшитых атласных туфельках. Она была в полном отчаянии. Словно тысячи иголок вонзились ей в сердце. Рыдания подступали к горлу. До крови прикусив губу, она изо всех сил старалась не разрыдаться, но слезы непрерывно лились из ее глаз. Носовой платок, который она прижимала к лицу, промок насквозь.

– Цинь, довольно об этом. Почему ты не ешь пирожных? – Шу-хуа понимала, что мучает Шу-чжэнь, но была бессильна что-нибудь сделать. Она ничем не могла помочь Шу-чжэнь – только словами утешения. Эта обстановка угнетала ее. Ее часто охватывали подобные чувства, но она не давала им завладеть собой, подавляла их. Она всегда была жизнерадостна, весела, не теряла мужества и бодрости. Она была легкомысленным созданием, но чувства ее никогда не брали, верх над разумом. Она не могла выносить этого удручающего, тягостного молчания и, стремясь рассеять грусть, овладевшую всеми, обратилась к Цинь, сопровождая свои слова многозначительным взглядом. Затем она взяла с подноса пирожное и не спеша поднесла его ко рту.

Юнь, подойдя к Шу-чжэнь, протянула Цинь пирожное и принялась мягко уговаривать сестру:

– Шу-чжэнь, не убивайся. Не стоит думать о том, что прошло. Чем больше думаешь, тем тяжелее. Ты слышала, как хорошо они пели. Я сегодня с тобой проведу весь день, да и Цинь составит нам компанию.

Шу-чжэнь, кивнув головой, произнесла что-то невнятное, но в разговор не вступала. Одной рукой она держала Цинь за рукав, другой мяла носовой платок, которым только что утирала слезы.

– Юнь права. Зачем вспоминать о том, что было? Успокойся. Если опять что-нибудь случится, мы тебе поможем, поверь мне, – склонившись к Шу-чжэнь, уговаривала ее Цинь, доев пирожное.

– Верю, – односложно отвечала Шу-чжэнь с видом обиженного ребенка.

– Ну, раз ты веришь, то обещай мне, что не будешь вспоминать о вчерашнем, – продолжала Цинь, довольная тем, что Шу-чжэнь послушалась ее.

Шу-чжэнь снова кивнула.

Шу-хуа с подносом, на котором еще оставались три пирожных, подошла к ним:

– Цинь, это вам. Ты не ела, вот я и принесла тебе. Скушай парочку, и Шу-чжэнь одно. Быстрее, а то остынут.

– Спасибо. Если мы не скушаем пирожные, которые ты принесла нам, значит мы совсем не уважаем тебя, – с улыбкой произнесла Цинь, беря пирожное. Затем, повернувшись к Шу-чжэнь, добавила:

– Съешь и ты.

Шу-чжэнь молча взяла пирожное.

– Ци-ся, принеси нам чаю, – весело распорядилась Шу-хуа. Она чувствовала себя так, словно увидела голубое небо после ливня.

Шу-хуа поставила пустой поднос на стол, села за фисгармонию и начала играть. Но через несколько минут остановилась и обратилась к Цзюе-синю:

– Что ж ты не играешь на флейте?

Цзюе-синь, стоя у письменного стола в кабинете, просматривал журнал и что-то невнятно пробормотал в ответ. Шу-хуа удивленно оглянулась. Она увидела, что Цзюе-синь читает журнал, а Цинь, Юнь и Шу-чжэнь сидят на кровати и беседуют. Только Ци-ся, разлив чай, подошла к ней сзади и слушала ее игру.

Шу-хуа встала, прошла в переднюю комнату и громко окликнула Цзюе-синя:

– Что это ты занялся чтением? Иди-ка петь.

– Играй, я приду, – рассеянно проговорил Цзюе-синь.

– Чем это ты увлекся? Не можешь потом почитать? – С этими словами Шу-хуа подошла посмотреть, что читает брат.

Цзюе-синь читал все ту же статью о Софье в журнале «Свобода». Его внимание было поглощено этим пламенным, волнующим отрывком. Он читал с замиранием сердца, быстро пробегая строчку за строчкой, не упуская ни одной главной мысли. Эти строки воодушевляли его и вселяли в него беспокойство. Он даже чувствовал страх. Но беспокоился он не о себе. Цзюе-синя волновала судьба младшего брата, автора этой статьи. Его и раньше терзали сомнения: он подозревал, что Цзюе-хой принимает участие в революционной работе. А сейчас, когда он прочел эту статью, его подозрения подтвердились. В этих страстных, пламенных строках он увидел начало полной лишений жизни. Чем дальше он читал, тем больше убеждался в правильности своих догадок, но все еще надеялся, что далее тон статьи и ее направление изменятся. Поэтому он не хотел отрываться от чтения. Покачав головой, он решительно заявил:

– Шу-хуа, иди к сестрам. Я дочитаю и приду.

Шу-хуа, вытянув шею, взглянула и сказала словно самой себе:

– Да это, оказывается, статья брата. Когда прочтете, дайте и мне почитать.

– Тебе? – поразился Цзюе-синь, словно услышав что-то необычное, и повернулся к Шу-хуа.

Шу-хуа, не уловив изумления в вопросе Цзюе-синя, радостно ответила:

– Вы все так увлекаетесь чтением, что это наверняка интересно. А кроме того, статью ведь брат написал.

Цзюе-синь, набравшись мужества, тихо сказал:

– Тебе, пожалуй, лучше не читать этой статьи.

– Почему? Вам всем можно, а мне нельзя? Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – изумленно сказала Шу-хуа с ноткой протеста в голосе.

– Я очень беспокоюсь, уж не вступил ли брат в революционную партию. – Цзюе-синь не ответил на вопрос Шу-хуа, а высказал свои собственные мысли. – Мне кажется, он и впрямь стал революционером.

Еще год назад Шу-хуа не знала, что такое «революционеры». Теперь же она отлично понимала. Но в ее представлении революционеры были людьми необыкновенными, нереальными, недосягаемыми. Ей не верилось, что человек, которого она так хорошо знала, может стать одним из идеальных героев, о которых пишут в книгах. Поэтому она с уверенностью ответила Цзюе-синю:

– Ты говоришь, революционер? По-моему, не может быть!

– Тебе этого не понять, – удрученно начал Цзюе-синь. Но не успел он закончить, как во внутренней комнате опять зазвучала фисгармония.

– Пойду сыграю на флейте! – воскликнула Шу-хуа, увидев, что Цинь играет на фисгармонии. И, не обращая внимания на то, что Цзюе-синь хочет еще что-то сказать, убежала. Но на флейте уже играла Юнь. Шу-хуа, подойдя к Цинь, вспомнила слова Цзюе-синя и, хлопнув сестру по плечу, со смехом сказала: – Ты веришь, что Цзюе-хой революционер?

Цинь, прекратив игру, обернулась и с сомнением в голосе тихо спросила:

– Кто это сказал?

– Цзюе-синь, – сквозь смех ответила Шу-хуа.

Цинь, не отрывая глаз от клавишей, шепотом предупредила:

– Смотри никому не рассказывай.

Шу-хуа остолбенела, словно пораженная громом. Ее пронзила мысль: «Почему Цинь это сказала? Неужели брат в самом деле революционер?»

Не прекращая игры, Цинь оглянулась на Шу-хуа: та стояла не двигаясь, в глубокой задумчивости. Редко можно было видеть Шу-хуа в таком состоянии. Удивленная, Цинь спросила:

– Шу-хуа, ты споешь?

– А? Спою. – Шу-хуа словно очнулась от сна и отогнала от себя тревожившие ее мысли. Не пропела она и куплета, как почувствовала, что во рту у нее пересохло, и, взяв со стола стакан уже остывшего чаю, отпила два глотка. Вдруг она услышала приближающийся свист. Кто-то поднимался по каменным ступеням вдоль левого флигеля. – Цзюе-минь пришел! – обрадовано закричала Шу-хуа.

И действительно, через мгновение, насвистывая в такт фисгармонии и флейте, вошел Цзюе-минь.

Увидев Цзюе-синя, погруженного в чтение (в это время Цзюе-синь уже сидел), он не стал ему мешать и прошел прямо во внутреннюю комнату. Разумеется, он был встречен всеобщим ликованием. Остановившись за спиной Цинь, он продолжая насвистывать, с интересом наблюдал за ее пальцами, бегающими по клавишам.

Цинь обернулась и с легкой улыбкой вопросительно взглянула на него. Ответив ей улыбкой, он кивнул головой.

Они понимали друг друга без слов. Затем Цзюе-минь шепнул ей на ухо:

– Собрание сегодня после обеда у Чжан Хой-жу. Пойдем вместе.

Никто не расслышал его слов, даже Шу-чжэнь: их заглушили звуки фисгармонии. Но Цинь услышала и ответила кивком.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю