355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ба Цзинь » Осень » Текст книги (страница 14)
Осень
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 12:57

Текст книги "Осень"


Автор книги: Ба Цзинь



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

16

Из комнаты, расположенной в правой половине беседки, доносился стук игральных костей, смех и говор людей. Там царило веселье, сыпались остроты, лилось вино. Незаметно бежало время.

На дворе стало темнеть. Из кухни уже послали люден, чтобы накрыть на стол, и ждали только приказа Кэ-аня. Цинь-сун и Гао-чжун накрывали стол в одной из комнат левой половины беседки. Заметив, что сгущаются сумерки, а свет еще не включили, они поспешили поставить на игральный стол две керосиновые лампы.

Сяо Хой-фан неожиданно захотел чаю, но чайник уже остыл, и Цинь-сун вышел в боковую пристройку, чтобы взять кипятку и заварить чай. Не успел он перешагнуть порог, как услышал, что со двора кто-то зовет его. Он оглянулся и увидел Цзюе-цюня и Цзюе-ши, стоявших под орхидеей и швырявших камнями в попугая, мирно сидевшего на обруче. Слуга хотел заговорить с ними, но в этот момент птица громко вскрикнула и, расправив крылья, попыталась слететь с обруча; однако ее привязанные лапки удержали ее, и бедняжке ничего не оставалось, как возвратиться на старое место.

– Цинь-сун, в чем дело? – крикнул из помещения Кэ-ань.

– Все в порядке, господин! С попугаем ничего не случилось, – почтительно откликнулся слуга.

Цзюе-цюнь с братом, узнав голос отца, мгновенно спрятались за орхидею, но, услышав ответ Цинь-суна, осмелели, выбежали из своего убежища и негромко позвали его. Слуга быстро подошел к братьям и предостерегающе сказал им:

– Вы поосторожнее! Ведь отец уже подарил попугая. Если вы повредите его, то достанется вам на орехи.

– Ну, я не боюсь, отец не тронет меня, – самодовольно проговорил Цзюе-цюнь, скаля щербатый рот.

– Но сейчас другое дело, попугай подарен дорогому гостю, – с ядовитой усмешкой возразил Цинь-сун, – и отец уже не волен распоряжаться им.

– Кому же он подарил? Уж не этому ли Чжан Би-сю?

– А ты спроси у отца, – насмехался Цинь-сун, нарочно не желая отвечать.

– Ты скажешь или нет? – не отставал Цзюе-цюнь, схватив его за рукав.

– Пусти меня скорее. Гости хотят чаю, я должен идти за кипятком, – продолжал разыгрывать ребят Цинь-сун.

Цзюе-ши отпустил было рукав слуги, но Цзюе-цюнь спокойно приказал ему:

– Не отпускай его.

На лице Цзюе-цюня появилась хитрая улыбка:

– Что ж ты меня водишь за нос, хитрая лиса? По одному твоему имени видно, что ты за птица. Цзюе-ши давно говорил, что иероглиф «Цинь» взят из имени Цинь-гуй[12]12
  Цинь-гуй – министр-предатель времен императора Гао-цзуна (1127–1163). Имя его стало нарицательным.


[Закрыть]
, а иероглиф «сун» из имени Янь-суна[13]13
  Янь-сун – сановник-предатель времен Минской династии (1368–1644).


[Закрыть]
. Фамильные иероглифы двух министров-предателей соединились в твоем имени. Не думай, что легко отделаешься от нас, лучше скажи. – Он по-прежнему крепко держал слугу за рукав, а Цзюе-ши уцепился за его другой рукав.

Цинь-суну было и досадно и смешно. Он понимал, что ему не справиться с братьями, и пошел на мировую:

– Так и быть, скажу. Попугай подарен Чжан Би-сю. Теперь отпустите меня? Я ведь вам сказал. Мне одному не справиться с вами.

– Ладно, иди, так и быть, пожалеем тебя, – отпустив рукав, подтолкнул его Цзюе-цюнь. Цзюе-ши последовал примеру брата. «Помилованный» Цинь-сун ушел. А Цзюе-цюнь был страшно доволен своей победой, и больше не думал о попугае. – Пойдем посмотрим, что там делается, – скомандовал он.

Они поднялись наверх. Подойдя к окну, заглянули внутрь.

– Цзюе-цюнь, который из них Чжан Би-сю? – потянул брата за рукав Цзюе-ши. Он переминался с ноги на ногу, прильнув к оконному стеклу.

– Да тот, худой, у которого лицо так напудрено, что похоже на зад обезьяны. А круглолицый – Сяо Хой-фан. Я видел их в театре, – похвастался Цзюе-цюнь.

– Удивительно! Не мужчина, не женщина. Чего хорошего, а отец и дядя Кэ-дин без ума от них, – презрительно произнес Цзюе-ши, увидя через окно, как, радостные и довольные, Кэ-ань с Кэ-дином играли с артистами в мацзян. Ему стало совсем неинтересно.

Как бы осуждая брата, Цзюе-цюнь легонько стукнул его по плечу и заметил наставительно:

– Не болтай чепухи, а то отец услышит!

– Тогда пойдем, уже темно, и я проголодался. – Теперь Цзюе-ши думал только о возвращении домой и о еде. Он вовсе не собирался стоять здесь и украдкой наблюдать за этой неинтересной для него сценой.

– Ты хочешь уйти? А наказ матери забыл? Мы ведь еще ничего не видели, как же мы можем вернуться? Что мы скажем матери? Ведь она рассердится! – обернувшись, пугал Цзюе-цюнь брата.

Цзюе-ши не посмел перечить и, надув губы, стал глядеть в окно: игральный стол совсем его не интересовал, и взор его равнодушно блуждал по всей комнате.

– Посмотри-ка, – взволнованно позвал младшего брата Цзюе-цюнь.

Но Цзюе-ши уже сам увидел, как во время перетасовки косточек, Чжан Би-сю неожиданно хлопнул по руке их отца, а тот засмеялся.

– Ты видел, он ударил отца! – удивился Цзюе-цюнь.

– Видел, – кивнул Цзюе-ши, заинтересованный происшествием.

А в беседке, когда Сяо Хой-фан говорил что-то, гримасничая, Кэ-дин кокетливо подставил Сяо Хой-фану щеку и крикнул:

– Ну, бей, бей!

Сяо Хой-фан размахнулся, отвесил Кэ-дину оплеуху и залился смехом. За ним засмеялись Кэ-ань и Чжан Би-сю. Кэ-дин не разозлился. Воспользовавшись моментом, он схватил руку Сяо Хой-фана, которая только что ударила его по лицу, и поднес к носу.

– До чего же ароматна! – Он громко засмеялся.

Можно было подумать, что Кэ-дин никогда раньше не испытывал такого удовольствия.

– Цзюе-ши, ты видел? Вот интересно. Жаль, что нет Цзюе-ина, – довольным тоном прошептал Цзюе-цюнь.

– Даже смотреть не хочется, – с отвращением произнес Цзюе-ши. Ему казалось, что дяде Кэ-дину следовало самому ответить пощечиной актеру, а он, напротив, подставил свою щеку. Это было ему совсем непонятно.

– Я не разрешаю тебе уходить. Только попробуй! – угрожал Цзюе-цюнь, не отрывая глаз от игрального стола.

Цзюе-ши испуганно взглянул на брата и больше уже не заговаривал об уходе. Он проговорил как бы про себя:

– Пойду погляжу на попугая, – и отвернулся от стекла.

Вечером, за ужином, госпожа Ван долго и упорно расспрашивала мальчиков о том, что они видели. Цзюе-цюнь обо всем рассказал. Госпожа Ван кипела от ярости, но ничем не выдала себя, чтобы сыновья не догадались о ее состоянии. Пришла госпожа Шэнь. Она уже поужинала и теперь звала госпожу Ван пойти в сад посмотреть артистов. Госпожа Ван отставила пиалу, вытерла лицо, и хотя служанка Цянь-эр еще не ела, приказала ей зажечь фонарь и проводить ее с госпожой Шэнь в сад.

Вечерний сад был окрашен в какие-то фантастические тона, но мысли обеих пожилых женщин были заняты другими, более прозаическими вещами. Они не ощущали аромата цветов и трав, и даже прекраснейшие цветы тускнели в их глазах. Они относились к категории людей, которые предпочитали отсиживаться по своим норам или проводить время за игральным столиком.

Они подошли к беседке. Невдалеке, под магнолией, беседовали несколько носильщиков и служанок. Увидя приближающихся господ, они почтительно приветствовали их. Как раз в это время из беседки донесся взрыв смеха. Госпожа Ван мгновенно изменилась в лице, она почувствовала, что кровь закипает в ней, но быстро подавила в себе гнев, так что никто не заметил этого. Госпожа Шэнь тоже услыхала смех и проявила нескрываемое любопытство.

– Пойдем посмотрим, – оживилась она.

Цянь-эр прикрутила огонь и спрятала фонарь за магнолией. А госпожа Ван и госпожа Шэнь стали подниматься по каменным ступенькам к беседке. Они ступали осторожно, стараясь не производить шума, и, подойдя к окну, приникли к стеклу. За квадратным столом, который стоял как раз под электрической лампочкой, сидело четверо. Цинь-сун стоял позади Кэ-аня, лицо его выражало недоумение. Рядом с раскрасневшимся Кэ-анем стоял Чжан Би-сю с чайником в руке и наливал ему вино, а Кэ-ань, скосив в его сторону глаза, наблюдал за Чжан Би-сю. Звонким голосом Чжан Би-сю подзадоривал Кэ-аня:

– Пей скорей! Выпьешь три стакана, тогда спою!

Кэ-дин, сидя на углу стола, так перегнулся через него, что почти касался Сяо Хой-фана. Он схватил руку Сяо Хой-фана и беспрестанно встряхивал ее, заставляя того смеяться.

– Прямо срам какой-то. Что подумали бы Цзюе-цюнь и другие, если увидели бы все это! – скрежеща зубами и покраснев до ушей, ругалась госпожа Ван.

– Ван, тебе видно? А Чжан Би-сю хорош собой и без театрального костюма – лицо овальное, брови тонкие, глаза красивые, – улыбаясь, сказала госпожа Шэнь, нисколько не обращая внимания на настроение госпожи Ван.


– Я выпью, выпью, – щуря глаза, хихикал Кэ-ань. Он поднял стакан и залпом осушил его.

– Еще стакан, остался лишь один стакан, – снова налил ему Чжан Би-сю и поставил чайник на стол. Кэ-ань поднес было стакан ко рту, сделал глоток, но тут же поставил обратно, покачав головой. Нет, так я не буду пить. Вот если ты поднесешь стакан к моим губам, тогда выпью.

– Кэ-ань, что-то ты сегодня слишком капризничаешь, – обиделся Чжан Би-сю. Ладно, пей, пожалуйста, – продолжал он, поднося вино к его губам, но у Кэ-аня была своя пьяная мысль. Вместо того чтобы взять вино, он крепко схватил Чжан Би-сю за руку. Тот от неожиданности разжал ее, и вино пролилось на Кэ-аня. Кэ-ань неестественно громко крикнул и поспешно вскочил. Его шелковый халат изрядно пострадал.

– Кэ-ань опьянел, Кэ-ань пьян! – неожиданно выпрямившись, обрадовано захлопал в ладоши Кэ-дин. Сяо Хой-фан тоже захихикал.

– Цинь-сун, принеси хозяину полотенце, – обернувшись, попросил Чжан Би-сю. Слуга вышел, а Чжан Би-сю, весь изогнувшись и смеясь, начал платком вытирать вино с халата Кэ-аня. Кэ-ань был чрезвычайно доволен, но слова брата ему не понравились:

– Кто из нас опьянел! Если ты, Кэ-дин, такой молодец, то давай выпьем на спор три пиалы вина.

– Ай-ай, Кэ-ань, тебе нельзя больше пить. От тебя так разит, что другие хмелеют, – поспешил вмешаться Сяо Хой-фан. Он как раз совещался с Кэ-дином насчет обновления театральных костюмов и, опасаясь, что Кэ-дин, опьянев, не сможет продолжать разговор, не хотел, чтобы кто-нибудь помешал им.

– Кэ-ань, сядь, пожалуйста, хватит с тебя. Ты даже трех стаканов не выпил, а еще говоришь о трех пиалах! – Чжан Би-сю насухо вытер халат Кэ-аня и стал его усаживать.

– Я выпью, выпью! Ты наливай, сколько есть, все выпью! – бахвалился Кэ-ань. Голова его раскачивалась из стороны в сторону, а на малиновом лице выделялись лишь стрелочки усов над верхней губой, словно кто-то небрежно провел по ней тушью.


– Вот не знала, что Кэ-ань такой шумливый. Обычно дома он очень угрюмый, – с нескрываемым удовольствием, будто глядя на интересное представление, обратилась госпожа Шэнь к госпоже Ван.

Госпожа Ван не знала, сердиться ей или смеяться, в то же время ей было неловко. Втайне она ругала мужа за то, что он так бесстыдно ведет себя при слугах:

– А ты что, не знаешь? Он вовсе не угрюмый, это только вид у него такой. А пошуметь он умеет. Только не к лицу ему вытворять эдакое перед прислугой.

– Ну, я думаю, дома и пошуметь можно. Не надо только делать это на стороне, – откровенно призналась госпожа Шэнь.

– Это все твой мягкий характер, сестрица. Поэтому ты все спускаешь Кэ-дину. Я не такая, – презрительно произнесла госпожа Ван, которой пришлись не по душе ее слова.

– Слушай, Чжан Би-сю запел что-то из оперы «Дворец Цзян-сяо», – прервала ее госпожа Шэнь, не обратив даже внимания на слова невестки. Все ее внимание было сосредоточено на Чжан Би-сю. Слова арии отчетливо звучали в ушах госпожи Шэнь. Эти нежные, мягкие звуки ласкали также и слух госпожи Ван, полностью завладев ее вниманием. Единственно, что портило ей настроение, был ее муж, отбивавший палочками из слоновой кости в такт пению. Госпожа Шэнь заметила, что Кэ-дин тоже начал отбивать такт палочками, но она, не в пример госпоже Ван, считала это вполне естественным. Пение Чжан Би-сю привлекло всех находившихся внизу, в том числе только что пришедших Шу-хуа и Цзюе-синя. Цзюе-минь явился позже всех и тоже поднялся наверх. Все трое подошли к окну и стали смотреть на то, что происходило в беседке. Цзюе-синь, заметив госпожу Ван и госпожу Шэнь, вежливо поздоровался с ними. Они кивнули в ответ. Госпожа Ван была не в духе. Цзюе-минь и Шу-хуа не издали ни звука, вид у них был какой-то неопределенный, и только при большом желании можно было подумать, что они приветствуют тетушек. В этом отношении они не были похожи на Цзюе-синя и, встречая старших, с которыми не желали здороваться, каждый раз поступали подобным образом. Это нередко вызывало недовольство, но они не обращали внимания. Они были уверены в том, что эти люди не в состоянии причинить им никакого вреда. Они не знали только, что доставляют новые неприятности Цзюе-синю.

– Что же ты не поздоровалась как следует с тетей Ван и тетей Шэнь? Ведь это им неприятно, – прошептал Цзю-синь на ухо Шу-хуа.

– Да ну их, – равнодушно ответила она.

Цзюе-синь испуганно оглянулся на госпожу Ван и госпожу Шэнь, но те по-прежнему внимательно следили за происходящим в комнате. Правда, Шу-хуа говорила довольно тихо, да и они не прислушивались к разговору и поэтому ничего не слышали. Цзюе-синь не проронил больше ни звука, опасаясь, что Шу-хуа опять скажет что-нибудь подобное.


Чжан Би-сю кончил петь. Кэ-ань был в восторге, аплодировал и смеялся. Кэ-дин присоединился к нему. В комнату вошел Гао-чжун, неся миску с рисом. Цинь-сун принес четыре дымящихся чашки рисового отвара и поставил их на стол. Сяо Хой-фан взялся было за палочки, но Кэ-ань пожелал, чтобы он спел. Кэ-дин, конечно, тоже был рад послушать его пение и настаивал на этом еще больше, чем Кэ-ань. Он пожелал спеть вместе с Сяо Хой-фаном «Любовное испытание». Сяо Хой-фан согласился. Кэ-дин обрадовался, отхлебнул большой глоток чаю, прочистил горло и начал петь.


– Вот не думала, что он может спеть хотя бы куплет, да и поет неплохо, – услышав пение мужа, одобрительно произнесла госпожа Шэнь и оглянулась на тех, кто стоял с ней рядом.

– Недурно, здорово он спелся с Сяо Хой-фаном, – одобрила госпожа Ван, но госпожа Шэнь не уловила иронии в ее словах. Она смотрела на Кэ-дина и Сяо Хой-фана, которые, улыбаясь друг другу, неторопливо, словно разговаривая между собой, выводили эту прекрасную мелодию; оба они пели непринужденно и мелодично, и это доставляло ей удовольствие. Она чувствовала, что они действительно пара. Госпожа Ван сказала правильно. Но в сердце госпожи Шэнь не было ревности, ведь это относилось к пению, да к тому же Сяо Хой-фан был мужчиной, поэтому ей нравилось все это еще больше.

– Шэнь, пойдем обратно, – предложила госпожа Ван. Ей стало не по себе от того, что Кэ-ань о чем-то интимно беседовал с Чжан Би-сю.

– Подождем, пока они кончат, и тогда пойдем. Очень уж хорошо поют. – Госпожа Шэнь была поглощена пением, ей не хотелось уходить.

Госпожа Ван бросила сердитый взгляд на Цзюе-синя и Цзюе-миня, подумала о том, что они видят, как безобразно ведет себя ее муж, и от этого у нее стало еще тяжелее на сердце. Она не могла больше оставаться.

– Если ты не хочешь, я одна пойду, – сказала она.

– Ладно, иди, немного погодя я тоже приду, – обрадованно ответила госпожа Шэнь, которая опасалась, что госпожа Ван потянет ее за собой. Она, не задумываясь, произнесла эти слова, так как все ее внимание было сосредоточено на другом. Госпожа Ван стала спускаться с лестницы. Цянь-эр тоже пришлось последовать за ней. Она достала спрятанный за магнолией фонарь и прибавила огня. Госпожа Ван еще раз оглянулась на беседку: около окна виднелось несколько голов, а из беседки доносилось пение Сяо Хой-фана. Она почувствовала, как гнев закипает в ее душе, резко отвернулась и последовала за мелькавшим впереди светом фонаря, который несла Цянь-эр. Только она повернула, как увидела шедшую ей навстречу старую наложницу Чэнь итай в сопровождении тетушки Цянь, с фонариком в руке. Она хотела избежать встречи, но было уже поздно.

– Ван, говорят у Кэ-аня гости, почему же ты уходишь? – с деланым дружелюбием спросила Чэнь итай.

Госпожа Ван взглянула на это лицемерно улыбающееся, густо набеленное худое лицо и тотчас поняла, что Чэнь итай насмехается над ней. Ей нечего было ответить и оставалось лишь прикинуться безразличной. Притворно смеясь, она склонила голову набок и, окинув ее взглядом, спросила:

– Чэнь итай, ты редкая гостья у нас, сколько времени я не видела тебя! Как это ты сегодня вечером отважилась выйти в сад?

– Я знаю, что у тебя дел много и не осмеливаюсь часто беспокоить. Вот уж не думала, что встречу тебя здесь. Настроение у тебя как будто неплохое. Говорят, Кэ-ань пригласил артистов пообедать, вот и я пришла посмотреть, поразвлечься, – как бы принимая вызов, ответила Чэнь итай на острый колющий взгляд госпожи Ван. На лице ее играла улыбка, она говорила вежливым тоном, но в конце концов все же не сдержала холодной усмешки. Не дожидаясь, пока госпожа Ван заговорит, она продолжала: – Разве ты не любишь пение? Что же ты уходишь? Послушай, как они прекрасно поют.

– Это Кэ-дин поет, – защищалась госпожа Ван, сердито кусая губы. Неожиданно ей пришла в голову мысль, и она самодовольно произнесла: – У меня дома кое-какие дела, нужно самой присмотреть. Ведь я не так свободна, как ты, чтобы целый день гостей принимать, – Тряхнув головой, она язвительно улыбнулась и, повернувшись, собралась уйти.

Чэнь итай моментально изменилась в лице и серьезно спросила:

– Госпожа Ван, что ты хочешь этим сказать? Я не совсем понимаю.

– Тогда поговорим об этом в другой раз, а сейчас мне нужно идти. – Госпожа Ван с победоносным видом, не оглядываясь, пошла вперед.

Чэнь итай подавила охвативший ее гнев, но как только госпожа Ван исчезла из виду, она с негодованием сказала стоящей рядом с ней тетушке Цянь:

– Ну что за болтливая старая ведьма, я когда-нибудь все-таки рассчитаюсь с ней!

Чэнь итай поднялась наверх. Только Цзюе-синь поздоровался с ней, остальные же как будто не заметили ее. Она не обратила на это внимания. Весь свой слух и все свое зрение она сосредоточила на тех, кто был в беседке. Она пришла вовремя: Кэ-дин и Сяо Хой-фан еще не кончили петь «Любовное испытание». Она стала рядом с госпожой Шэнь и сказала как бы про себя:

– Кэ-дину прямо хоть на сцену. – В этом была и похвала и насмешка.

– Поет он прилично, его голос не особенно отличается от голоса Сяо Хой-фана, – поспешно улыбнулась в ответ госпожа Шэнь, приняв слова Чэнь итай за похвалу своему мужу. Чэнь итай удовлетворенно засмеялась, а про себя подумала: «Бывают же такие дуры!» Однако у нее не было времени для пререканий. Два лица приковали ее взгляд: одно – продолговатое, с мелкими чертами – лицо Чжан Би-сю, другое – круглое с ямочками на щеках – лицо Сяо Хой-фана. Каждое их движение казалось ей грациозным и вызывало восхищение. Она бы сочла огромным счастьем для себя сидеть и беседовать с ними.

Пение кончилось. Кэ-ань первый зааплодировал и стал смеяться, затем он закричал:

– Кушать, кушать!

Каша уже остыла, но именно такую они любили. Кэ-ань то и дело подкладывал в пиалу Чжан Би-сю. Кэ-дин следовал примеру брата. Не успели съесть по одной пиале каши, как вдруг вошел Су-фу и доложил, что Чжан Би-сю и Сяо Хой-фана срочно просят в театр. Кэ-дин поднялся, бросил палочки и, стуча по столу, пьяно закричал:

– Не выйдет, не выйдет! Я, Гао Кэ-дин, оставляю их у себя, не позволю им уйти!

Садясь, он неосторожно задел за угол табуретки, покачнулся и вместе с табуреткой упал на пол. Сяо Хой фан и Гао-чжун быстро подняли его. Кэ-ань, держа Чжан Би-сю за руку, громко засмеялся. Гао-чжун поставил табуретку, а Сяо Хой-фан помог Кэ-дину сесть, – Не позволю уйти, – не переставая, бормотал Кэ-дин.

Сяо Хой-фан что-то шепнул ему на ухо. Кэ-дин, слушая, кивал головой. Только Сяо Хой-фан отстранился, как Кэ-дин вдруг уронил левую руку на плечо Сяо Хой-фану, обхватил его шею, покачиваясь, встал и замурлыкал из Пекинской оперы: «Я напился в этом прекрасном дворце, Хань Су-мэй хороша собой…», потом он убрал руку, выпрямился и, как бы возражая, промолвил:

– Я не пьян, я не пьян! Обещаю тебе, поедим и пойдем.

Шу-хуа первая засмеялась, когда увидела, как комично упал Кэ-дин. Даже госпожа Шэнь не удержалась от смеха. Только Цзюе-синь не смеялся. Он чувствовал себя так, будто кто-то ударил его по лицу, словно он в зеркале увидел, что сам совершает эти безобразия. Его вдруг бросило в жар, он покраснел, словно сам подвергся унижению. У него было тяжело на сердце, его тошнило, он не мог больше вынести этого и молча пошел прочь, но смех неотступно преследовал его. Словно прячась от него, Цзюе-синь сбежал по лестнице и остановился около прекрасной магнолии. В голове у него проносились горькие мысли, но он не мог удержать ни одну из них. Небо было черным, словно его вымазали тушью, лишь несколько одиноких звезд мерцало в вышине. Листья магнолии прикрывали Цзюе-синя, как зонт, на земле полосы света прорезали густую тень. Было не так уж холодно, но Цзюе-синь весь дрожал. Он подумал о настоящем, представил себе будущее, и ему стало страшно. Он посмотрел вперед, в глазах у него рябило. Ему показалось, что из-за серой искусственной горки вышла тень. Он широко раскрыл глаза, хотел схватить ее, но перед ним ничего не было. Он вспомнил ту, о которой давно уже забыл, вспомнил, что именно на этом месте под магнолией, два года назад, он увидел, как она вышла из-за этой горки. Это была его Мэй. Он хотел обладать ею. Но потерял ее навек. Именно эта несчастная девушка оставила неизгладимый след в его жизни, вызывая в нем сладкие и горестные воспоминания. Без нее юность его была бы не столь радостной. Точно так же и в ее судьбе отразилась вся его горькая искалеченная жизнь. Возможно, он был в какой-то степени причиной ее гибели. Перед глазами его стояла трагическая картина ее смерти, он помнил, как ее опускали в землю. Он поклялся тогда, что вечно будет помнить Мэй, но за эти два года почти совсем забыл ее. Его мыслями владела другая девушка. Но в этот миг, в такой необычной обстановке, когда впереди были мрак и тишина, а позади свет, смех и голоса, лицо Мэй снова возникло перед ним, а вместе с ним и горькая история его искалеченной жизни. Это был старый мучительный сон. И сколько было в нем угрызений совести, терзавших его душу! Все напрасно, все ошибки. Как будто его осаждали неприятельские войска, и сейчас они все вместе ринулись на него. Он уже перестал сопротивляться и был готов сносить все мучения. В отчаянии, из последних сил он бормотал:

– Я больше не могу, больше не могу, мне самому надо…

Позади раздавался шум, слышались голоса, шаги – кто-то спускался с лестницы. Вдруг к нему подошел Цзюе-минь и спросил его с участием:

– Цзюе-синь, о чем ты думаешь в одиночестве?

Цзюе-синь испуганно поднял голову, взглянул на волевое лицо брата и, облегченно вздохнув, коротко ответил:

– Ни о чем.

– Тогда пойдем, – сочувственно продолжал Цзюе-минь. Он знал, что брат что-то скрывает, но не стал допытываться. Сзади раздался смех, затем обрывки громкого разговора захмелевших Кэ-аня и Кэ-дина и звонкие голоса артистов.

Из беседки вышел Гао-чжун с фонариком, за ним, покачиваясь, шли Кэ-ань и Кэ-дин в обнимку с актерами, а позади шли Су-фу с лампой из рога и Цинь-сун с попугаем. Все это веселое шествие прошло мимо Цзюе-синя, и теперь вдали мелькали только огни фонарей и слышались едва уловимые звуки смеха. Люди, притаившиеся до этого в темноте, за деревьями, насмотревшись на актеров, начали расходиться.


Госпожа Шэнь пошла вместе с Чэнь итай, так как у нее не было своего фонаря. Чэнь итай без умолку восхищалась красотой актеров, поэтому она тоже нуждалась в спутнике, с которым можно было бы поделиться. Они шли, задушевно беседуя.

– На что это похоже? Дедушка в гробу перевернется, обратился Цзюе-синь к Цзюе-миню, указывая в сторону уходившей компании.

– Да, я сегодня насмотрелся, очень интересно, – злорадно ответил Цзюе-минь.

– Ты еще говоришь, что интересно! Я думаю, скоро наступит конец семье Гао! – в сильном гневе промолвил Цзюе-синь.

– Наступит конец? Что же тут особенного? Это уж не моя вина, – с притворным безразличием поддел брата Цзюе-минь. Ему казалось, что брату не следовало так расстраиваться из-за всего этого.

– Что особенного? Да мы с голоду умрем! – гневно возразил Цзюе-синь, разозлившись на упрямство брата.

– С голоду? – усмехнулся Цзюе-минь и продолжал убежденно: – Не думаю, чтобы я не смог прожить без этого дома. Они скандалят? Но какое это имеет отношение к нам? Я убежден, что полезный человек ни за что не будет голодать.

Цзюе-синь с сомнением посмотрел на Цзюе-миня и не нашелся, что ответить.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю