Текст книги "Осень"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

25

Но восьмого числа поймать Го-гуана не удалось. Когда Цзюе-синь вернулся из конторы, Цзюе-миня еще не было дома; госпожа Чжоу ушла к кому-то из родственников на званый ужин, Шу-хуа и Шу-чжэнь играли в саду, и поговорить Цзюе-синю было не с кем. Сегодня на душе у него было еще более тоскливо и грустно. Походив немного по комнате, он отправился в комнату госпожи Чжоу, затем – к Цзюе-миню, в надежде кого-нибудь застать, хотя прекрасно знал, что там никого нет. Расстроенный, он вернулся к себе. Читать не тянуло, так как он чувствовал, что книги только усугубят его плохое настроение. Он сбросил халат, но было все равно душно. Тогда он расстегнул ворот сорочки и, усевшись на вертящийся стул, стал обмахиваться веером. Взгляд его бесцельно скользил по стенам комнаты. Он ничего не искал. В голове была путаница – мысль перескакивала с одного предмета на другой.

Вдруг взгляд его упал на фотографию, висящую на стене, и остановился. Мысли были еще далеко отсюда, но мало-помалу сконцентрировались на фотографии. Знакомое пухлое личико ободряюще и ласково улыбалось ему с фотографии, очень выразительно глаза смотрели на него сверху вниз. Он задержал свой взгляд на этом лице и, чувствуя угрызения совести, произнес:

– Прости меня, Жуй-цзюе.

Постепенно лицо на фотографии оживало, рот приоткрылся, как будто собираясь сказать что-то. Цзюе-синь испуганно заморгал – губы на фотографии были все так же плотно сжаты.

– У меня галлюцинации начинаются, – пробормотал Цзюе-синь.

Он поднялся и поспешно прошел в кабинет, где взял со стола фотографию, на которой он был снят вместе с Жуй-цзюе в первые месяцы после женитьбы, и, стоя у стола, молча смотрел на нее. Чуть-чуть наклонившись, он оперся одной рукой о стол. Перед глазами опять все поплыло. Чья-то тень возникла в пространстве комнаты и, улыбаясь, глядела на него. Но тут же пропала. Он удрученно вздохнул, взял рамку с карточкой и вышел из кабинета.

Усевшись снова перед письменным столом, он не сводил глаз с карточки. На стекло капали слезы, и он чуть не потерял сознания. Не выдержав, прошептал:

– Ты должна простить меня, Жуй-цзюе.

Кто-то вошел к нему и вежливо позвал:

– Молодой барин!

Услышав знакомый голос, Цзюе-синь быстро сунул фотографию в ящик стола, поднялся и повернулся, чтобы поздороваться с вошедшей. Это была Чэнь итай. Цзюе-синь несколько удивился ее приходу: что привело ее сюда? Ведь прежде она очень редко заходила к нему в комнату.

– Молодой барин, я хотела бы поговорить с вами об одном деле, – улыбнулась женщина.

– Садитесь, какие же у вас дела? – небрежно пригласил ее Цзюе-синь. Ожидая, пока она усядется и глядя на густо набеленное, узкоскулое лицо женщины, он думал: «Вряд ли она пришла наговаривать на кого-нибудь». Но тут же, вспомнив, что говорил ему Кэ-мин, понял цель ее прихода.

– Так вот, я хотела бы поговорить с вами об одном деле, – повторила она, отчеканивая каждое слово, глядя прямо ему в лицо. – Я уже говорила с господином Кэ-мином… Когда был жив старый господин, он разрешил мне воспитать одного из его внучат, чтобы иметь поддержку в будущем. Умру я – так хоть будет кому раз в год весной и осенью приходить на могилу и сжигать деньги[24]24
  Один из обрядов на Новый год и в праздник осени в память умерших.


[Закрыть], – говорила она без тени грусти в голосе. – Сначала я хотела было взять на воспитание седьмого внука, но, поговорив с господином Кэ-мином, убедилась, что он не очень хочет этого. Обещал снова поговорить со мной дня через два. А сегодня утром прибежала госпожа Шэнь, уговаривала меня, уговаривала – хочет отдать мне на воспитание десятого внука, Цзюе-хуа. А я не хочу – он слишком мал. Она прямо рекой разливалась. Потом пришла госпожа Ван и потребовала, чтобы я взяла шестого внука, Цзюе-ши. Я не знаю, как быть. Так, может быть, барин, вы мне поможете решить, какого лучше взять. – Она, видно, пришла не потому, что ей нужно было срочно разрешить эту проблему, а скорее затем, чтобы похвастаться своей победой.

Цзюе-синь слушал ее невнимательно, но, уловив общий смысл, ответил с некоторым раздражением (которого она не заметила):

– Это ваше личное дело, Чэнь итай, вам и решать. Зачем же я буду вам навязывать что-то? Но, по-моему, дядя Кэ-мин не будет спорить с госпожой Ван и госпожой Шэнь. Он говорил мне, что Цзюе-жэнь слишком мал и слаб здоровьем, отдавать на воспитание его он не хочет.

– Тогда я возьму Цзюе-ши. Он покрепче, – не скрывая радости, сказала Чэнь итай. Она поднялась со своего места и начала благодарить Цзюе-синя: – Большое спасибо за помощь. Пойду скажу об этом госпоже Ван.

«Зачем впутывать меня в это дело?» – подумал Цзюе-синь и поспешно добавил:

– Нет, Чэнь итай, это ваше личное дело. Подумайте еще и считайте, что я вам ничего не советовал. – Он тоже поднялся.

– Чего же еще думать? Я и сама так считаю. Если госпожа Шэнь будет недовольна и начнет за моей спиной болтать языком, – что ж, пусть себе болтает. Я не боюсь к наперекор ей пойти. – И она самодовольно ухмыльнулась. Так она кокетничала когда-то с дедом Цзюе-синя. Это вошло у нее в привычку.

Цзюе-синь нахмурился и молчал, ожидая, что она уйдет, но она снова уселась и заискивающе смотрела на него. «Что еще она скажет?» – думал он, не желая говорить и надеясь, что она уберется.

– Молодой господин, говорят, что в вашей конторе принимают вклады на текущий счет. У меня есть пятьсот юаней, я хотела бы попросить вас положить их на мое имя. Я знаю, что госпожа Ван и госпожа Чжан держат у вас свои деньги, – вежливо говорила Чэнь итай.

Цзюе-синь пробормотал что-то невнятное.

Чэнь итай поболтала еще немного, но, наконец, поднялась и с улыбкой поблагодарила Цзюе-синя:

– Большое спасибо, за внимание. Скоро я пришлю деньги.

Цзюе-синь опять что-то буркнул. Он пристально смотрел вслед Чэнь итай, которая шла вперевалку, и думал, что все это сон. Только спустя некоторое время он вздохнул: «Да-а, конец семье!» – И эта мысль повергла его в еще большее уныние.

Солнце медленно спускалось к горизонту, окрашивая макушки деревьев в золото. Во внутреннем дворике было еще совсем светло. Кусты индийской розы и хризантемы были в полном цвету. Цикады, замолкнувшие было на мгновение, снова лениво застрекотали в ветвях деревьев. У колодца, напевая модную песенку, стоял повар, достававший воду ведром, привязанным к концу бамбукового шеста.

Цзюе-синь смотрел в окно отсутствующим взглядом – так далеко все это было от него. В его сердце не было места ни цветам, ни солнцу, ни песням. В нем были только беспросветный мрак и угрызения совести.

Но вдруг до слуха его донеслись голоса беседующих девушек.

– Правда, в доме никого не осталось, кого бы я могла уважать. Хуан-ма говорит, что с каждым днем становится все хуже. А ведь она умнее всех нас. – Это говорила Ци-ся.

– Ты поосторожнее. Скажи еще спасибо, что молодой барин не вернулся, – откликнулась Цуй-хуанв. Цзюе-синь опустил голову.

– Это не страшно, он добр к людям – никогда не ругал нас, – успокоила ее Ци-ся.

– Знаю. Он лучше всех в доме, но и мучается больше всех, – тихо сказала Цуй-хуань.

– Очень ему не повезло в жизни. Мало того что жена умерла, так еще и двух детей бог прибрал. Чего же тут удивляться, если он ходит всегда грустный, печальный, – поддержала ее Ци-ся.

Затаив дыхание, Цзюе-синь слушал разговор служанок, стоявших прямо у него под окном.

– Почему же Шу-хуа еще не вернулась? Подожди их здесь, а я пойду нарву цветов, – сказала Цуй-хуань.

Дальнейшего разговора Цзюе-синь не расслышал. Но вскоре звонкий голосок опять приковал его внимание. Говорила Цуй-хуань:

– Шу-ин часто говорила, что молодой барин ко всем хорошо относится, только люди платят ему злом. Как какая неприятность в доме, так все на него валится. Я когда пришла, то целый год почти не видела, чтобы он улыбался. Сама небось видела, что четвертая госпожа, пятая госпожа, Чэнь итай всегда веселые. Непонятно, почему это небо так несправедливо! Даже его молодую барыню – на что уж умница была! – и ту отняло у него. – В голосе Цуй-хуань Цзюе-синь мог различить и грусть, и возмущение, и сочувствие.

– Ладно, хватит. А то еще кто-нибудь услышит, опять накличешь на себя беду, – остановила ее Ци-ся.

Цуй-хуань рассмеялась.

– Только что я тебе велела быть осторожной, а теперь ты советуешь мне то же самое. Ну ладно, не буду. Пойдем посмотрим, не вернулись ли хозяйки.

Ци-ся ничего не ответила, и обе девушки ушли в сад.

Цзюе-синь медленно поднял голову. На душе стало легче; казалось, капли освежающей росы попали на зачерствевшее было сердце, и оно тихо, ритмично забилось. Боль еще оставалась, но уже появилось другое смешанное чувство благодарности, радости и успокоения. Мрак постепенно рассеивался. Невольно он улыбнулся. Улыбка была, правда, невеселой, но все же несколько разогнала грусть. Он протянулся, намереваясь пойти в сад, чтобы собраться с мыслями на свежем воздухе, ему предстояло обдумать очень многое.

Он уже направился к дверям, как вдруг шевельнулись портьеры и в комнату скользнула фигура еще одной посетительницы – той, которую ему сейчас хотелось бы видеть меньше всех.

Это была госпожа Шэнь. Не успев войти, она спросила в упор:

– Чэнь итай была здесь?

– Угу, – с безнадежностью буркнул Цзюе-синь, чувствуя, что в сад пойти уже не придется, и, примирившись с неизбежностью, усадил тетку, после чего уселся сам.

– Конечно, она обсуждала с тобой вопрос об усыновлении? – спросила, словно вела допрос, госпожа Шэнь.

– Я ей ничего не сказал, говорила она сама, – холодно пояснил Цзюе-синь, думая о другом.

– Ну и что она? Берет седьмого внука? – выжидающе уставилась на него широко раскрытыми глазами госпожа Шэнь.

– Кажется, шестого. Дядя Кэ-мин не хочет отдавать ей седьмого. – Этот разговор уже начинал надоедать Цзюе-синю.

– Шестого? – изумилась тетка. Лицо ее сразу изменилось. Немного погодя она понимающе кивнула головой: – Ясно. Эта Ван с нею заодно. Понятно, – процедила она сквозь зубы, – они сговорились обвести меня.

Цзюе-синь изо всех сил старался подавить в себе презрение к тетке – он ничуть ей не сочувствовал. Но ее гнев, раздражение и растерянность пробудили в нем жалость. Он начал ласково уговаривать ее:

– Не стоит сердиться, тетя. Ведь десятый внук еще очень мал, он единственный сын у дяди Кэ-дина, наверное он не согласится отдать его Чэнь итай.

Хотя слова эти звучали несколько резко и даже чуть-чуть издевательски, Цзюе-синь, не задумываясь, высказал их от чистого сердца. В другое время госпожа Шэнь, пожалуй, оскорбилась бы, но сейчас она никак не реагировала на них. Мысли ее вертелись вокруг госпожи Ван и Чэнь итай, и слова Цзюе-синя только подтвердили ее подозрения. Она напрямик высказала то, что думала (правда, с еще большим раздражением):

– Я ведь этого делать не собиралась, это все Ван насоветовала. Она говорила, что Кэ-мин зарится на добро Чэнь итай и поэтому отдает ей своего сына, Цзюе-жэня. Она же посоветовала мне поговорить с Чэнь итай и Кэ-мином, чтобы усыновили десятого внука. Я только что с ним говорила. По всему видно, что хочет обдурить меня. Ну, и бессовестная, черт бы ее побрал! – выругалась она. – Я во всем ее поддерживаю, помогаю ей, а она вместо благодарности, как дурочку, обводит меня вокруг пальца. Если сама зарится на добро Чэнь итай, так пусть прямо скажет – я ей поперек дороги не стану. К чему все эти увертки? – Тут веки у нее покраснели, она опустила голову и, вытащив платок, принялась вытирать глаза, всхлипывая: – Все меня обманывают, каждый в этом доме готов обмануть меня.

Цзюе-синю стало жаль тетку, которая, выбившись из сил, плакала перед ним. После вспышки гнева мужество покинуло ее, и сейчас – одураченная, придавленная собственным стыдом, – она имела жалкий вид. Она, эта женщина, причинила ему в свое время столько несчастий, так изломала его жизнь, совершенно беспричинно считая его своим врагом, что у него постепенно родилось чувство отвращения к ней. Но сейчас все говорило о том, что перед ним – просто глупая женщина, плачущая, как девочка, у которой нет собственных убеждений. Он задумался над тем, что она перенесла: действительно, во всем доме нет никого, кто бы хорошо относился к ней. Забыв о прежней неприязни, он принялся ласково утешать ее:

– Может быть, это недоразумение, тетя? Тетя, Ван, наверное, сказала, не подумав. Мы же знаем, что у вас нет этого в мыслях. Никто вас не обвиняет. Не принимайте это близко к сердцу.

– Я знаю, что она нарочно обманула меня, знаю, на что она способна. Это – человек коварный. Сколько раз она меня в дураках оставляла, всегда науськивает меня на вас. Это все – ее работа. – Лицо ее раскраснелось – казалось, она говорит все это стоящей перед ней госпоже Ван, чтобы хоть словами отплатить этой, по ее мнению, гнусной женщине.

Цзюе-синь с состраданием смотрел на нее: наконец-то она высказалась откровенно. Он верил, что это – не притворство. Но что толку от этих слов? Разве могут они снять груз с его души? Не доказывают ли они по-прежнему, какое мрачное царство – эта семья, которую он любит, – сколько здесь коварства, интриг, борьбы, предательства? Своими словами тетка реабилитировала себя лишь перед Цзюе-синем. Но на его настроении это не отразилось. Он уже забыл свое прежнее отвращение к ней. Сейчас он про себя умолял ее только об одном, – чтобы она замолчала.

– Я отомщу, обязательно отомщу, – произнесла она с неожиданной энергией и злостью. – Меня так легко не проведешь. – Но это было пустым бахвальством: чтобы спасти положение, ей пришлось прибегнуть к этим громким словам; по сути же дела, у нее не было никакого определенного плана мести. Да она и сама знала, что не может противостоять госпоже Ван.

Цзюе-синь молчал, не зная, что сказать. Он не понимал ее. Он сам оказался в плену своих сложных, запутанных переживаний. Ему хотелось, чтобы она поскорее ушла, оставив его в покое на какое-то время.

Но уходить она не собиралась. Она тоже молчала, медленно вытирая платком слезы. Гнев ее понемногу стихал.

За окном снова послышались звуки шагов и голоса. До Цзюе-синя донеслись последние слова Шу-хуа и затем голос Шу-чжэнь:

– Мне пора возвращаться. Мать разозлится, если меня долго не будет.

Цзюе-синь настороженно взглянул в сторону госпожи Шэнь, но она уже услышала слова дочери и громко позвала:

– Шу-чжэнь!

За окном не отвечали. Но шаги приблизились.

– Шу-чжэнь! – повелительно крикнула госпожа Шэнь.

– Барышня, вас мать зовет, – услышал Цзюе-синь звонкий голос Цуй-хуань.

– Где она? – всполошилась Шу-чжэнь.

– В комнате Цзюе-синя, – ответила ей Шу-хуа.

Госпожа Шэнь снова нетерпеливо крикнула:

– Шу-чжэнь!

Шу-чжэнь быстро откликнулась и вскоре появилась в комнате. За ней следовали Шу-хуа и Ци-ся.

– Так, так. Я тебя зову, а ты не откликаешься. И ты меня ни во что не ставишь? – накинулась на нее госпожа Шэнь.

– Мама, я, правда, не слышала, – испуганно оправдывалась Шу-чжэнь.

– Не слышала? Гм, а на что же у тебя уши?

– У ней, тетя, за последнее время с ушами плохо. Если мы иногда тихо разговариваем с ней, то она слышит не очень хорошо, – пришла Шу-хуа на помощь сестре, видя, что ее несправедливо обидели.

Цзюе-синь смотрел на Шу-чжэнь со смешанным чувством удивления и сожаления.

– Уши – как уши, никогда глухой не была. С чего это вдруг стала плохо слышать? – недоверчиво покачала головой госпожа Шэнь. – А ты бы, Шу-хуа, поменьше ей верила.

– Тетя, но у нее действительно болят уши; иногда даже течет из них, – старалась втолковать ей Шу-хуа; ей просто не верилось, что это сидит мать Шу-чжэнь – так зло та разговаривала с дочерью.

– Ладно, ладно. Небось притворяешься, – не унималась госпожа Шэнь, глядя на дочь и не обращая никакого внимания на Шу-хуа. Глазами она была готова испепелить дочь – такие молнии сверкали в них. – Я сейчас не в настроении долго разговаривать с тобой. Пошли домой, – приказала она, внезапно поднявшись.

Шу-чжэнь умоляюще посмотрела на Цзюе-синя и Шу-хуа; ниточки слез протянулись по ее лицу.

– Ничего, ничего. Подумаешь! Еще и не ругали ее как следует, а она в слезы. Слез-то – как у хорошей кобылы… – грубо выругалась госпожа Шэнь, подталкивая дочь к выходу.

Шу-чжэнь думала лишь о том, как бы остаться в этой комнате, но, видя, что Цзюе-синь и Шу-хуа ничем не могут помочь ей, покорилась своей участи и молча последовала за матерью.

Прошло немало времени, прежде чем Шу-хуа нашла выход душившему ее гневу:

– Ну и ведьма! Я не верю, что у неё вообще есть сердце. Она когда-нибудь уморит Шу-чжэнь. – Но вышедшая уже в проход между флигелями госпожа Шэнь не слышала ее гневной реплики.

Цзюе-синь вздохнул и покачал головой.

Шу-хуа сначала изумилась, а потом накинулась на него:

– Даже ты не помог хоть словом! Так и дашь ей погубить Шу-чжэнь?

– А что я могу сделать? Ведь говорить с тетей сейчас – все равно что прошибить лбом стену. Ты не знаешь – ее довели госпожа Ван и другие. Она только что жаловалась мне. – И Цзюе-синь вздохнул снова.

– Ее обидели, а при чем же тут Шу-чжэнь? – возразила Шу-хуа. Она внимательно оглядела Цзюе-синя и неожиданно с раздражением упрекнула его: – Ты всегда говоришь, что не можешь! Ты ни в чем не можешь помочь! Да ты никогда и не думал об этом!

26

Утром девятого числа Юань-Чэну, наконец, удалось привести Го-гуана в дом Гао.

Для Цзюе-синя, уже потерявшего всякую надежду, это было настолько неожиданно, что он ограничился несколькими ничего не значащими любезностями, как будто приход Го-гуана не имел к нему никакого отношения. Го-гуан же при виде Цзюе-синя почти потерял дар речи, на его квадратном лице появилась краска, а голова с трудом поворачивалась на короткой шее.

– Вопрос с похоронами уже улажен. Землю я купил. Можете не беспокоиться, – выдавил извиняющимся тоном Го-гуан.

– Это неважно, – великодушно отвечал Цзюе-синь. – Я же знаю, сколько времени нужно, чтобы уладить это дело. Вот только дядя хотел о чем-то поговорить с тобой.

– Я собираюсь на днях зайти к нему, сегодня уже не успею, – попробовал отвертеться Го-гуан, не желавший появляться в доме Чжоу. – Меня отец послал по делам.

В это время в комнату зашел Цзюе-минь. Поздоровавшись с Го-гуаном, он обратился к Цзюе-синю:

– Паланкин готов. Можно отправляться?

– У дяди к тебе совсем маленькое дело, это не займет много времени. Лучше, если ты сейчас отправишься к нему и не заставишь его ждать, – настойчиво приглашал Цзюе-синь, поднимаясь с места.

– Я могу сопровождать вас, – сказал, улыбаясь, Цзюе-минь, в душе торжествуя при виде замешательства Го-гуана.

Го-гуан попытался было еще раз отказаться, но от волнения так заикался, что не мог сказать ничего вразумительного. В конце концов он последовал за братьями.

Три паланкина доставили их в особняк Чжоу. Там уже знали о случившемся от Юань-чэна. Старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь пребывали в ожидании, а Чжоу Бо-тао заперся в своем кабинете и нервно перелистывал «Ли Цзи» – к этой книге он обращался во всех случаях жизни.

Гости прошли к старой госпоже Чжоу. Тут же была и госпожа Чэнь. Го-гуану пришлось изобразить на своем лице улыбку и справиться о здоровье. Затем немного поболтали о том о сем. Чжоу Бо-тао все еще отсиживался в своей комнате, и старая госпожа Чжоу послала за ним Цуй-фэн.

– Гроб Хой уже больше полугода стоит в монастыре «Ляньхуаянь». – Старая госпожа Чжоу надеялась, что Чжоу Бо-тао сам заговорит об этом с Го-гуаном. Но, видя, что тот занялся светской болтовней, она не выдержала и, махнув рукой на своего упрямого сына, начала первой. – Там не очень чисто, и я беспокоюсь. Прошлый раз ты согласился произвести захоронение пятого числа… – Она не успела закончить – Го-гуан перебил ее, стараясь говорить как можно вежливее:

– Отец сказал, что это слишком скоро, что мы не успеем хорошо подготовиться. Поэтому мы перенесли срок на конец года.

– Это ничего. В таком случае, мы спокойны, – довольно произнес Чжоу Бо-тао, намереваясь этим закончить разговор.

– Спокойны? – Старая госпожа Чжоу даже переменилась в лице. – Я хочу только, чтобы гроб Хой как можно скорее был в земле. Беспокоиться о какой-то там «подготовке» твоему родителю не к чему. Это была бы слишком большая честь для Хой!

– Не надо понимать его слов превратно, мама! – с сознанием собственного превосходства пояснил Чжоу Бо-тао. – Ведь сват Чжэн хочет сделать как лучше.

– Я все понимаю! И разговариваю я не с тобой! – рассвирепела старуха. Чжоу Бо-тао, не ожидавший, что мать накричит на него в присутствии Го-гуана, стушевался и испуганно замолчал, опустив голову.

Оробел и Го-гуан. Он побледнел и весь раскис – видно было, что он чувствует себя не очень хорошо. Кое-как он попытался оправдаться:

– Не надо так меня понимать. Я ни на один день не забываю о Хой, и я не успокоюсь, пока не улажу это дело.

– Ты, затюшка, конечно, человек добрый, только Хой от твоей доброты толку мало, – холодно усмехнулась госпожа Чэнь. – Я вот слышала, что гроб-то ее в «Ляньхуаянь», что там уж пыли на вершок, что все паутиной затянуло и что приглядеть некому. Ты сейчас очень занят а после женитьбы, пожалуй, вообще не найдешь времени подумать о Хой. Скажу тебе прямо – мы беспокоимся. Она у меня единственная дочь была, а я ей при жизни ничего хорошего не сделала. Так я хоть после ее смерти не позволю обращаться с ней подобным образом. – При последних словах она не могла удержаться от волнения, голос ее задрожал, и она умолкла.

Чжоу Бо-тао устремил взгляд на жену и недовольно кашлянул, но ничего не сказал.

– Я же не хотел этого. Честное слово, не хотел. Разве я допущу, чтобы гроб навсегда остался в кумирне? Вы меня не так поняли, – сбивчиво оправдывался покрасневший Го-гуан, стараясь придать своей квадратной физиономии степенное выражение, словно надеясь этим подкрепить свои слова.

– Беспризорных гробов в кумирне и так полно! Так что ты, уважаемый затюшка, пойми хоть сейчас, что я не позволю вам так обращаться с моей дочерью, – наседала на Го-гуана госпожа Чэнь. Голос ее прерывался: – Должна же быть совесть у людей. Ну-ка, скажите мне, чем моя дочь провинилась перед вами, после того как вышла замуж и пришла к вам в дом? За что вы с ней так поступаете! До какой гнусности дошли!

– Жена! – прикрикнул на нее потерявший терпение Чжоу Бо-тао.

– Ну, зачем так говорить, госпожа Чэнь? Я даже не понимаю, к чему все это? – попытался прикинуться невинно оскорбленным Чжэн Го-гуан и приподнялся, собираясь воспользоваться этим моментом, чтобы ускользнуть.

– Говори ты, Цзюе-синь. Или я скажу, – тихо подбодрил брата Цзюе-минь.

Цзюе-синь и сам чувствовал, что больше не может молчать; он резко встал и серьезно заговорил, глядя прямо в лицо Го-гуану:

– Садись, Го-гуан, я тоже хочу поговорить с тобой. Будем говорить прямо – ты кругом виноват перед Хой. Но о том, что было при ее жизни, – говорить не будем. Теперь она умерла, и ты не должен так относиться к ней. Ты не стал предавать погребению ее останки, а забросил гроб в старой кумирне. Почему это произошло, не скажешь? Не раз и не два ты увиливал или оттягивал сроки. Ты же ясно обещал мне произвести похороны пятого числа. А сейчас говоришь, что срок переносится на конец года. Спроси тебя в конце года, так ты опять скажешь, что в будущем году. Можно ли верить твоим словам? Сегодня мы позвали тебя, чтобы ты назначил определенную дату и подкрепил бы свои слова какой-нибудь гарантией. – Цзюе-синь все больше распалялся, говорил все быстрее и весь раскраснелся.

– Да какую же гарантию я могу дать? – нахально отнекивался Го-гуан, пытаясь изобразить возмущение. Но это была не очень искусная игра.

– Ты выразился очень резко, Цзюе-синь. По-моему, никаких гарантий не нужно, – недовольно вмешался Чжоу Бо-тао.

– Логично, логично. Сразу видно человека образованного, – одобрил Го-гуан, подделываясь под Чжоу Бо-тао. Но этим замечанием сразу вывел из себя не только Цзюе-синя и Цзюе-миня, но и старую госпожу Чжоу и госпожу Чэнь, которые даже изменились в лице от гнева.

– Ну, пока я еще жива, – обрушилась на Чжоу Бо-тао старая госпожа Чжоу, выходя из себя, – ты в это дело больше не суйся. Убирайся отсюда! – Она передохнула и, видя, что сын еще не ушел, вновь накинулась на него: – Чтоб и духу твоего в моей комнате не было! Вот что я тебе скажу – с сегодняшнего дня ты не думай и рта раскрывать относительно Хой. Если ты еще хоть раз голос подашь, я тебя по щекам отхлестаю, не посмотрю, что у тебя уже сын взрослый. Достаточно я перенесла от тебя за все эти годы! Не думай, что я и дальше позволю тебе водить себя за нос. Если бы не ты, то Хой не умерла бы такой смертью.

Словно побежденный и обезоруженный воин, Чжоу Бо-тао молча повернулся и, не говоря ни слова, с потемневшим лицом вышел. Проходя под окном, он заметил подслушивающих Мэя и его жену. Ему стало еще больше не по себе, и он поспешно укрылся в своей комнате.

Поражение Чжоу Бо-тао доставило радость Цзюе-синю. Но тут же он с болью и запоздалым сожалением вспомнил, что говорила старая госпожа Чжоу. «Разве умерла бы Хой, если бы ты оказалась такой решительной на несколько лет раньше», – думал он.

А у Го-гуана слова старухи Чжоу и уход Чжоу Бо-тао вызвали страх и растерянность, отразившиеся на его лице. Не решаясь раскрыть рта и не сразу решив, как поступить, он продолжал подавленно сидеть на своем месте.

Напряженность в комнате не исчезла. Все молчали, это молчание тяжелым камнем давило на сердце каждого; все ждали, когда атмосфера разрядится.

– Продолжай, Цзюе-синь, пора покончить с этим, – негромко повторил Цзюе-минь.

Цзюе-синь кивнул головой – он был настроен решительно. Он сел и, не отрывая от Го-гуана тяжелого взгляда, снова начал:

– Итак, Го-гуан, отвертеться тебе больше не удастся. Сегодня ты дашь нам гарантию в том, что в следующем месяце ты произведешь погребение останков Хой.

– Ив следующем месяце есть подходящие дни, я. смотрела календарь, – вставила старая госпожа Чжоу.

– Но чем же я гарантирую? У меня с собой ничего нет, – растерянно бормотал Го-гуан, так и не придумавший, как ускользнуть.

– Вот – бумага, вот – кисть. Пиши расписку, – вдруг тоном приказания сказал Цзюе-минь и обратился к служанке: – Цуй-фэн, принеси приборы для письма.

– Расписку? Я не знаю – как, – испугался Го-гуан, чувствовавший себя неловко под решительным взглядом Цзюе-миня и поэтому робко отговаривавшийся.

– Дядя говорит, что ты – гордость современной науки. А ты даже расписку не умеешь написать, – усмехнулся Цзюе-минь. – Вот что, Го-гуан, не надейся на то, что в доме Чжоу народа мало, а дядя – глуп. В семье Гао люди найдутся.

– Скажи мне все-таки, Го-гуан, чем вы руководствовались, бросив гроб Хой без присмотра в кумирне? Она же ничем не нарушила порядков в вашем доме. За что же вы так ненавидите ее? – гневно допрашивала госпожа Чэнь.

– Чем руководствовались? Да разве вы не знаете, тетя? – взволнованно подхватил Цзюе-минь. – Они просто презирают семейство Чжоу. Во всяком случае, не из-за денег же. А то с чего бы им не похоронить свою невестку.

– Ты не имеешь права водить нас за нос, Го-гуан, – возмущался Цзюе-синь, – надо быть честнее. Если опять думаешь увильнуть без расписки, то это не выйдет – мы тебя не выпустим. Хочешь тяжбу завести? Что ж, мы не против.

Го-гуан, чувствовавший себя виноватым, не мог противостоять этому нажиму; еще минута-нон капитулировал бы. Но он решил сделать последнюю попытку и уклончиво проговорил:

– Отец уже все это продумал, а я здесь не распоряжаюсь. Вот доложу отцу, тогда поговорим.

– Этот пустяк ты и сам мог бы решить. Если ты согласишься, твоему отцу нечего будет возразить. Мы требуем от тебя расписку только потому, что ты сам уже много раз увиливал и не держишь своего слова. Без расписки мы теперь тебе не поверим, – упрямо возражал Цзюе-минь. Его презрительный взгляд, казалось, достигал до самого сердца Го-гуана.

Выхода не было. Го-гуан был в смятении. Оказавшись не в силах противостоять им, он покорился своей участи.

– Напишу, напишу, – бормотал он, разворачивая бумагу и беря кисть и тушечницу, которые уже принесла Цуй-фэн. Но в голове у него была такая сумятица, мысли так неожиданно возникали и столь же неожиданно исчезали, что он не мог ухватиться ни за одну из них. Однако враждебные взгляды плотной стеной окружали его. И скрепя сердце ему пришлось нацарапать что-то на листке бумаги. Он никогда не был силен в эпистолярном стиле, а сейчас тем более, так как даже не имел времени взвесить свои выражения. Правда, после одной-двух фраз он положил кисть и задумался, но в результате его расписка изящностью стиля так и не блистала, хотя смысл написанного был совершенно ясен: в течение следующего месяца он обещает устроить похороны, а точный срок сообщит семейству Чжоу.

– Этого достаточно? – И Го-гуан передал расписку Цзюе-синю.

Тот взял ее, негромко прочитал и, бросив на автора ее презрительный взгляд, подумал: «И это – талант для дяди». Затем передал расписку старой госпоже Чжоу:

– Посмотрите, бабушка, достаточно?

Расписка стала переходить из рук в руки: от старой госпожи Чжоу к госпоже Чэнь, от той – к Цзюе-миню. Последний, прочитав записку, довольно улыбнулся и обратился к брату:

– Так и сделаем, Цзюе-синь. А расписка пусть хранится у бабушки. – И вернул ее старой госпоже Чжоу.

– Теперь мне можно уйти? – Го-гуан приподнялся и робко посмотрел на Цзюе-синя.

Тот обменялся быстрым взглядом с братом и, улыбнувшись, ответил:

– Что ж, все сделано. Бабушка, вы ничего не хотите больше сказать? – взглянул он в сторону старой госпожи Чжоу.

– У меня ничего нет. Раз Го-гуан согласен, я удовлетворена. Я только волнуюсь, что нам пришлось сегодня задержать его слишком долго, – добавила она, переходя на более миролюбивый тон.

– Хорошо. Цуй-фэн, пойди скажи, чтобы подавали паланкин Го-гуану, – приказал Цзюе-синь, в свою очередь вставая и кивнув Го-гуану.

У того появилось выражение радостного облегчения, как у человека, избежавшего большой опасности, и, не испытывая ни малейшего желания оставаться здесь хотя бы на минуту, он поспешно распрощался и ушел. Цзюе-синь и Цзюе-минь молча проводили его до первой гостиной. Глядя на пришибленный вид гостя, втянувшего голову в плечи и красного, как рак, Цзюе-минь еле удерживался от смеха.

Когда братья вернулись в комнату старой госпожи Чжоу, старуха со слезами на глазах принялась благодарить Цзюе-синя:

– Спасибо, Цзюе-синь. Все сделали благодаря тебе. А то пришлось бы костям внучки гнить в этой кумирне.

Глаза Цзюе-синя покраснели; опустив голову, он не совсем уверенно говорил:

– Это – план Цзюе-миня. Боюсь, как бы Го-гуан не передумал…

– Не беспокойся, бабушка. Он не передумает, – уверенно заговорил Цзюе-минь. – К вашей семье у него неприязни нет, да и сестра, когда была жива, ничем его не обидела. С чего бы ему отказываться От похорон? По-моему, дядя сам испортил все дело. Если бы сегодня послушались его, опять не было бы никакого толку. – Высказавшись, Цзюе-минь почувствовал облегчение. Лично к дяде он не питал никакой неприязни, но ненавидел все, что тот делал.