Текст книги "Осень"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

13

Приближался праздник лета. На вымощенном каменными плитами проходе перед женским флигелем появились еще четыре горшка с гардениями; их белые цветы, спрятавшись в гуще овальных, сочных листьев, распространяли вокруг сладкий, густой аромат. Такие же цветы можно было теперь видеть приколотыми к волосам девушек или к их халатам. Гранатовое дерево, что росло у стены, почти у главного входа, покрылось чудесными рубиновыми цветами.

Все в доме были заняты больше чем обычно. Два вечера подряд Кэ-мин вызывал к себе Цзюе-синя, чтобы уладить все вопросы, относящиеся к празднику. Кэ-мин сильно постарел за последний год и теперь переложил на племянника большую часть дел, которые Цзюе-синь принимал молча и безропотно.

Цзюе-синь должен был позаботиться о том, чтобы были разосланы праздничные подарки всем родственникам и заготовлено все необходимое для праздника (особенно чжунцзы[10]10
  Чжунцзы – треугольнички из сладкого риса.


[Закрыть]). С помощью Шу-хуа он составлял список младших членов семьи, которым в праздник предстояло получать деньги, и слуг, которые должны были тоже получить в подарок деньги и чжунцзы.

На слуг пришлось составить несколько списков: одни общий по дому и еще несколько, по семьям. Что касается последних, то Цзюе-синь составил списки только для своих слуг и слуг Кэ-мина.

После того как были составлены все списки и отсчитаны все необходимые суммы, Цзюе-синь велел Ци-ся позвать к себе Юань-чэна и Су-фу. Юань-чэну он передал список и тарелку с деньгами, указав точно сумму, причитающуюся каждому (на тарелке были медные монеты стоимостью по сто и двести вэней). Су-фу получил чжунцзы, которые он тоже должен был раздать по списку.

Когда слуги унесли все, что полагалось (причем, за один раз они не смогли все унести), Цзюе-синь позвал к себе Цуй-хуань, которой поручил вместе с Ци-ся раздать деньги и сласти среди женской прислуги.

Утром, за два дня до праздника, Юань-чэн и Су-фу собрали всех слуг и носильщиков паланкинов в людской и вручили каждому положенную сумму денег и чжунцзы. Затем они отправились в сад и на кухню, где садовники, повара, истопники тоже получили свою долю.

Во внутреннем дворе раздавали подарки радостно возбужденные Ци-ся и Цуй-хуань. Поскольку количество подарков, которое им предстояло раздать, было небольшим, они разносили их по флигелям. Закончив раздачу в одном флигеле, они снова возвращались в комнату Цзюе-синя за подарками для другого флигеля. Наблюдать за всем этим Цзюе-синь поручил Шу-хуа. Когда Цуй-хуань и Ци-ся в последний раз пришли в комнату, Шу-хуа ждала их там. Они в один голос обратились к ней:

– Барышня Шу-хуа, мы кончили.

– Нет, не кончили, здесь есть еще. Вы что, забыли? – широко улыбаясь, промолвила Шу-хуа.

Цзюе-синя в это время не было в комнате, он пошел раздавать подарки младшим членам семьи.

– Еще есть? Но где же? – с нескрываемым удивлением спросила Цуй-хуань.

Шу-хуа неторопливо вынула из кармана два красных бумажных свертка и засмеялась:

– Остались еще ваши собственные, как же это вы забыли?

Они с благодарностью приняли у нее подарки, а Цуй-хуань, разглядывая свой сверток, удивилась:

– Барышня Шу-хуа, а почему они завернуты в красную бумагу?

Губы Шу-хуа тронула добрая улыбка:

– Это я для вас. Ведь вы обе потрудились и устали, вот я и добавила к вашим подаркам.

– Барышня Шу-хуа, вы так внимательны к нам. Неужели за такую маленькую услугу нужно еще вознаграждение? Ну скажи, Ци-ся, не так ли? – отказывалась Цуй-хуань, пытаясь развернуть бумагу.

– Не нужно разворачивать. Считайте, что я пригласила вас в гости и купила для вас сластей. Что же вы и теперь будете отказываться? – разволновалась Шу-хуа.

– Ладно, Цуй-хуань, послушаемся барышню. Ну, спасибо вам за подарок, – поклонилась Ци-ся. Цуй-хуань не стала разворачивать свертка и тоже поблагодарила Шу-хуа.

– Ай-ай! Опять вы церемонии разводите, – засмеялась Шу-хуа, поспешно ответив на их поклон.

– Барышня Шу-хуа, мы с Ци-ся собираемся приготовить немного угощенья и пригласить вас с Шу-чжэнь «покоротать ночь», придете? – тихо спросила Цуй-хуань, подходя к Шу-хуа.

– У вас и так мало денег на свои нужды, как же я могу вводить вас в расход? – отнекивалась Шу-хуа.

– Ничего, мы же в обычные дни не тратим денег, – перебила ее Ци-ся.

– Раз барышня не соглашается, значит она презирает нас и не желает удостоить своим посещением, – покачивая головой, с намеренно печальным видом произнесла Цуй-хуань, чтобы поддеть Шу-хуа.

– Ну раз вы так говорите, то мне остается лишь согласиться. И как только вы можете говорить, что я презираю вас! Ведь это несправедливо. Два-три года тому назад я была немного неправа и в отношении Мин-фэн поступила не совсем хорошо. Потом я раскаивалась, но уже было поздно, – откровенно призналась Шу-хуа. При этом воспоминании на душе у нее стало тяжело, но вскоре она отогнала от себя печаль, и на лице ее не осталось и следа грусти.

Вспомнив Мин-фэн, Цуй-хуань и Ци-ся на мгновенье умолкли, на лица их, казалось, набежало облачко, но вскоре его словно развеяло теплым майским ветерком, и Цуй-хуань снова заговорила:

– Ну, так, значит, вечером, в праздник лета. Барышня Цинь, наверно, тоже придет сюда с госпожой Чжан? Мы хотим и ее пригласить.

– А вы неплохо придумали. Вы же знаете, что я люблю веселье, люблю проводить время с людьми, которые мне нравятся. Жаль только, что нет Шу-ин. Как хорошо было бы, если б она была здесь, – проговорила довольная Шу-хуа. Произнося последнюю фразу, она совершенно случайно упомянула свою двоюродную сестру, которая бежала в Шанхай, и только потом спохватилась, что сказала лишнее. Ей стало немножко досадно.

– Мы часто вспоминаем барышню Шу-ин. Хорошо, если бы она была здесь, – сочувственно поддержала ее Цуй-хуань.

Во время этого разговора Шу-хуа сидела на вращающемся стульчике Цзюе-синя, Цуй-хуань стояла перед письменным столом, а Ци-ся позади Шу-хуа. Взгляд Цуй-хуань был устремлен в окно, но глаза ее словно не видели открывавшегося перед ней пейзажа, взор ее, преодолевая пространство, устремлялся туда, к ее старой хозяйке. Ей казалось, что она видит улыбающееся лицо Шу-ин. Но звук шагов и человеческий силуэт за окном спугнули видение, и глазам ее снова представился знакомый пейзаж. По лицу ее блуждала печальная улыбка, она с сожалением произнесла:

– Даже странно как-то: когда барышня Шу-ин была здесь, мы хотели, чтобы она уехала. А теперь так скучаем по ней.

– А разве у меня не такое же чувство! Все одинаково переживают ее отъезд, – подхватила Шу-хуа. – Лишь бы она училась хорошо, все остальное неважно, а когда-нибудь и она скажет свое слово за нас.

– Не знаю только, увижу ли я ее когда-нибудь, – вдруг тихим голосом, после некоторого молчания, как бы про себя проговорила Цуй-хуань.

– Почему же это ты не увидишь ее? Не нужно унывать. Лучше посмотри, как ярко светит солнце, какая прекрасная сегодня погода, сердце так и рвется наружу, как будто хочет улететь куда-то, – радостно произнесла Шу-хуа.

Как раз в этот момент с улицы вошел Цзюе-синь. Услышав последние слова Шу-хуа, он с невольным удивлением спросил ее:

– Сестра, что это так обрадовало тебя?

– Хорошая погода, – смеясь, коротко ответила Шу-хуа.

– Стоит ли так радоваться из-за хорошей погоды? – пробормотал Цзюе-синь таким тоном, будто его вовсе не интересовали слова Шу-хуа.

Как только Цзюе-синь вошел в комнату, Цуй-хуань и Ци-ся поспешно отошли от Шу-хуа и чинно встали в сторонке, только слабая улыбка еще играла на их лицах. Они не чувствовали особого стеснения. Цзюе-синь заметил их и спросил:

– Все роздали?

– Роздали. Все благодарят барина Цзюе-синя и господина Кэ-мина за подарки, – в один голос ответили Цуй-хуань и Ци-ся. Ци-ся заулыбалась, а у Цуй-хуань в уголках глаз вновь появилось выражение печали.

– Ну ладно, – слегка кивнул Цзюе-синь, и на лице его заиграла добрая улыбка, – вы ведь тоже устали. Идите отдохните.

Обе служанки были довольны. Цуй-хуань снова почтительно обратилась к нему:

– У барина будут какие-нибудь распоряжения?

– Нет, благодарю, – тепло посмотрел на нее Цзюе-синь.

Цуй-хуань и Ци-ся, раздвинув дверную занавеску, вышли из комнаты. Шу-хуа продолжала сидеть. Видя, что брат ходит из угла в угол, она спросила его:

– Цзюе-синь, ты собираешься работать? Так я уступлю тебе место.

– Я не буду садиться. Сиди, – по-прежнему равнодушно заметил Цзюе-синь. Казалось, он сосредоточенно думает о чем-то.

– Куда ты ходил? – участливо спросила Шу-хуа. Она поняла, что у него какие-то неприятности.

– Я был у дяди Кэ-мина, – прямо ответил Цзюе-синь.

Но Шу-хуа осталась неудовлетворенной таким ответом, она хотела узнать, что произошло, и потому продолжала:

– О чем вы беседовали с ним?

– О ком же, как не о Кэ-дине! – вырвалось у Цзюе-синя. Он не собирался скрывать, да сейчас это было бы уже поздно. – Кэ-дин продал много принадлежащих ему земель.

Шу-хуа почувствовала некоторое разочарование.

– Он продает свою землю, к чему же тебе волноваться? Ведь к тебе это не имеет никакого отношения.

– Он продает по пятьдесят – восемьдесят му, да к тому ж по дешевой цене. Терпит убытки и не понимает этого. Это никуда не годится!

Его сердило, что Шу-хуа слишком легко относится к этому делу.

– Он продает землю по собственному желанию, убытки несет тоже не по принуждению, так стоит ли волноваться за него, – удивлялась Шу-хуа; ей казалось, что у Цзюе-синя нет оснований сердиться, к тому же она полагала, что все это не так уж важно.

– Если так будет продолжаться, то в один прекрасный день он останется без земли, – все сильнее раздражался Цзюе-синь. Он не понимал, как это у Шу-хуа могли быть такие странные взгляды. – Кэ-дин не должен продавать земли, оставленные ему в наследство дедом. Ведь это же ясно как день.

– Это его личное дело. Он тратит свои собственные деньги, и ты не можешь вмешиваться в его дела, – безразлично произнесла Шу-хуа. Ее совершенно не убедили доводы Цзюе-синя. Она была удивлена тем, что он так упрямится, и не понимала, почему это так задевает старшего брата.

– Это земля, оставленная в наследство дедом, и только какой-нибудь блудный сын мог продать ее. Кэ-дин очень виноват перед дедом! – сердился Цзюе-синь. Он как будто хотел убедить Шу-хуа в справедливости своих слов и вместе с тем излить гнев, накопившийся в его груди.

– Так, значит, Кэ-дин и есть блудный сын, – неожиданно обрадовавшись, злорадно заметила Шу-хуа. – И ты еще говоришь о нем? С какой стати тебе нужно беспокоиться о чужих делах? Кто не знает, что Кэ-дин виноват перед дедом? А Кэ-ань разве не виноват?

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь, – все больше и больше расходился Цзюе-синь, – если мы не будем беспокоиться об этом, то всей семье Гао придет конец. Всему придет конец. – Казалось, он на мгновенье увидел этот страшный и скверный конец.

– Конец? Я не верю! По крайней мере наш дом еще существует… – возразила Шу-хуа, качая головой.

– И этот дом ненадежен. Когда ствол дерева начинают точить черви, то ветви и листья трудно уберечь, – немного успокоившись, возразил Цзюе-синь.

– Это все ты сам выдумал. Я не верю. Не будем касаться другого, но ты сам скажи, разве Цзюе-минь и Цзюе-хой тоже никчемные люди? Человек волевой не зависит от семьи! – смело и решительно промолвила Шу-хуа. Возможно, она не очень понимала своих братьев, но во всяком случае была уверена в том, что они непохожи на остальных мужчин в доме. У нее была твердая (граничащая с упрямством) вера в их будущее.

Ее смелые слова воодушевили Цзюе-синя. Перед ним, казалось, мелькнул какой-то проблеск. Это придало ему бодрости и силы, и уже в приподнятом настроении он сказал:

– Я лишь на то и надеюсь, что они в будущем добьются успеха. Если же и у них ничего не получится, тогда конец нашему дому Гао. На что способны эти Цзюе-ин, Цзюе-цюнь или Цзюе-ши?

– Ты можешь не говорить мне о Цзюе-ине и прочих. От одного их вида я готова лопнуть от злости. А все потому, что тетка Ван носится с Цзюе-цюнем и Цзюе-ши как С какими-то драгоценностями, – раздраженно сказала Шу-хуа.

– Дяде Кэ-мину тоже не повезло в жизни, как назло Цзюе-ин совсем на него не похож, – огорченно сказал Цзюе-синь.

– А что тут удивительного? Ведь именно дядя Кэ-мин вынудил такую замечательную девушку, как Шу-ин, уйти из дому. Ему бы следовало иметь еще несколько таких «хороших» сыновей, как Цзюе-ин, чтобы они выводили его из себя, вот было бы хорошо, – без всякого сочувствия и даже с некоторой радостью проговорила Шу-хуа.

Цзюе-синь грустно вздохнул, нахмурил брови и сказал:

– Ты тоже не совсем права. Как бы там ни было, но все они члены семьи Гао!

– На свете бог весть сколько людей носит фамилию Гао – всех и не перечесть. Ты что, обо всех будешь заботиться? – усмехнулась Шу-хуа.

Цзюе-синь покачал головой и с видом человека, которому уже надоело убеждать, сказал:

– К чему заниматься пустыми рассуждениями? Все мы происходим от одних предков, живем в одном доме. Неужели ты не желаешь им хорошего?

Шу-хуа непонятна была психология Цзюе-синя, и она с раздражением сказала:

– Ладно, желай им хорошего, но какая польза говорить об этом со мной, здесь? Ты бы лучше пошел поучил их, научил уму-разуму.

Цзюе-синь обескураженно молчал. Такого ответа он не предвидел, он свалился на него неожиданно, оглушив словно дубиной.

Шу-хуа видела его подавленное состояние и испытывала даже некоторое удовольствие.

– Цзюе-цюнь, ты опять рукам волю даешь, я пойду пожалуюсь на тебя! – донесся от внутренней калитки сада детский голосок Чунь-лань; в голосе этом звучали испуг и гнев.

– Жалуйся, я не боюсь! Подумаешь, уж и прикоснуться нельзя. Не будешь кричать – отпущу, а станешь кричать – назло буду держать! – Это был наглый голос Цзюе-цюня.

– Цзюе-синь, ты слышишь, что там опять вытворяет Цзюе-цюнь! – как будто нарочно донимала брата Шу-хуа.

Цзюе-синь не издавал ни звука. Лицо его постепенно мрачнело. За окном снова раздался прерывающийся голос Цзюе-цюня:

– Цзюе-ин, а ну-ка помоги!

По-видимому, ребята подрались, и Цзюе-цюнь, которому не под силу было удержать жертву, увидев проходящего поблизости двоюродного брата, позвал его на помощь.

– Цзюе-синь, ты не пойдешь его проучить? – по прежнему не отступала от брата Шу-хуа.

Цзюе-синь присел на плетеный стул, лицо его помрачнело, он не произносил ни слова: неизвестно, о чем он думал в это время. Крики ребят то и дело доносились теперь до его ушей:

– Цзюе-ин, скорей хватай ее за руки, сейчас я покажу ей!

– Барин, пусти меня! Я все расскажу госпоже!

– Ах, вот как, ты меня ударила? Ну, так я теперь ни за что не пощажу тебя!

– Когда ж это я тебя ударила? Что ты врешь, чтоб тебе умереть собачьей смертью!

Раздался звук пощечины и вслед за тем голос Цзюе-ина:

– Ты кого это ругаешь! Ты осмелилась обругать барина, дрянь ты этакая! Ну, я тебя сегодня до смерти изобью!

– Вяжи ее! – угрожал Цзюе-цюнь.

– Бей, убьешь – не важно! Связались со служанкой, а еще господа! Бесстыдники! Обязательно расскажу все господину Кэ-дину и Кэ-аню, – плакала Чунь-лань.

– Почему бы тебе не пойти пожаловаться вашему Кэ-дину? Ведь он любит скандалить со служанками. Ему можно, а нам нельзя? – злорадно смеялся Цзюе-ин. Чунь-лань, попав в руки этих двух молодцов, постепенно выбилась из сил, и ей ничего не оставалось делать, как плакать и ругаться.

– Цзюе-синь, ты не пойдешь, так я пойду! Это же безобразие! – гневно произнесла Шу-хуа, собираясь выйти.

– Сестра, не нужно затевать шума. Не стоит связываться с тетей Ван и другими. От них всего можно ожидать. Цзюе-минь в прошлом году уже нарвался на скандал. Не стоит тебе ходить. – Цзюе-синь всеми силами пытался удержать сестру.

– Ну, я не боюсь этого. Раз я считаю это несправедливым, я должна вмешаться! – смело и решительно сказала она и, не обращая внимания на дальнейшие уговоры брата, быстрыми шагами направилась к выходу. Из коридора она свернула к внешней калитке сада и вошла в нее. Под аркой она увидала Цзюе-цюня и Цзюе-ина, сцепившихся с Чунь-лань. Цзюе-цюнь держал ее за косу и колотил кулаком по спине. Цзюе-ин плевал ей в лицо. Он пытался скрутить ей руки одной рукой так, чтобы другой бить ее по лицу.

Но эта четырнадцатилетняя девочка защищалась изо всех сил, не давая ему возможности высвободить руку. В то же время она вся извивалась, стремясь увильнуть от ударов Цзюе-цюня. Оба брата, чувствуя свое превосходство, ругались и смеялись над ней, а ей оставалось лишь в отчаянии плакать и проклинать их. Увидя эту картину, Шу-хуа окончательно вышла из себя. Она быстро пошла по направлению к ним и, еще не доходя пяти-шести шагов, гневно закричала:

– Цзюе-ин, Цзюе-цюнь, что вы делаете?

Услышав окрик старшей сестры, Цзюе-цюнь тотчас отпустил девочку и отскочил в сторону. Но Цзюе-ин знал, что это Шу-хуа, и молча продолжал выкручивать Чунь-лань руки, не собираясь ее отпускать.

– Барышня Шу-хуа, вы только посмотрите, ведь они ни за что ни про что схватили и бьют меня. Выручите, пожалуйста, – сквозь слезы жаловалась Чунь-лань.

Волосы ее были растрепаны, лицо в слезах, левая щека слегка припухла.

– Цзюе-ин, ты что, не слышишь, что ли? Отпустишь ты ее или нет? – снова крикнула Шу-хуа.

Цзюе-ин поднял голову, бросил на нее насмешливый взгляд и нагло ответил:

– Не отпущу.

Он воспользовался минутным замешательством Чунь-лань, неожиданно высвободил руку и тяжело ударил ее по лицу.

– Бей! Бей! – закричала Чунь-лань. Она стремительно бросилась на него и стала бить его головой, так что лицо ее терлось об его одежду.

– Ну что ж, и ударю! Забью насмерть, ну и что со мной сделают? – ругался Цзюе-ин, колотя ее кулаком по голове. А его двоюродный брат, хитро улыбаясь, наблюдал со стороны.

– Цзюе-ин, как ты смеешь так скандалить? Безобразие! Ну, посмотрим, посмею я тебя тронуть или нет! – Шу-хуа вне себя от гнева подбежала к нему и схватила его за руки. – Чунь-лань, беги скорей! – крикнула она девочке.

Чунь-лань сначала не поняла ее слов и, вцепившись в одежду Цзюе-ина, не двинулась с места. Цзюе-ин неожиданно вырвался от Шу-хуа и снова потянул девочку за руку. Шу-хуа бросилась разнимать их, протиснулась между ними, и только после долгих усилий ей удалось снова завладеть руками Цзюе-ина. Тогда он начал ругаться, вырываться и даже попытался укусить ее за руку. Шу-хуа велела девочке бежать. Чунь-лань, поняв, что сейчас самое лучшее уйти, не стала больше препираться с Цзюе-ином, утерла слезы и, бормоча, что она пожалуется госпоже Шэнь, медленно побрела мимо окон Цзюе-синя. Когда Шу-хуа увидела, что девочка ушла, то решила, что ее миссия окончена, и отпустила Цзюе-ина, собираясь вернуться в комнату. Но он ухватился за полу ее одежды и не пускал ее.

– Цзюе-ин, ну-ка, пусти сейчас же! – сердито крикнула она.

– А ты позови Чунь-лань, тогда пущу, – огрызнулся он, строя гримасы.

– Я спрашиваю тебя, пустишь ты меня в конце концов или нет? – пыталась освободиться Шу-хуа. Цзюе-ин опасался, что она вырвется, ухватился еще крепче и закричал:

– Я сказал не пущу, так не пущу!

Шу-хуа покраснела от злости. Она не стала больше с ним разговаривать, схватила его за руки, и после непродолжительной борьбы отшвырнула от себя. Цзюе-ин шлепнулся о землю, весь изменился в лице, громко заревел и стал браниться скверными словами.

Но Шу-хуа будто не слышала ничего, она оправила на себе платье, отряхнула подол и, даже не взглянув на валявшегося на земле и ревевшего Цзюе-ина, как ни в чем не бывало вышла из сада. В душе она ликовала.

Цзюе-ин продолжал лежать на земле, плакать и ругаться. Он не знал, куда сейчас отправилась Шу-хуа, но надеялся, что его причитания и ругань услышит Цзюе-синь, и поэтому продолжал ругаться, обернувшись в сторону его комнаты.

Как только Цзюе-цюнь увидел, что Шу-хуа ушла, он быстро подошел к брату, подсел к нему и стал тоже ругать Шу-хуа. Но делал он это так тихо, что слышал его только Цзюе-ин.

Когда Шу-хуа вошла в комнату Цзюе-синя, тот безмолвно сидел, облокотившись на письменный стол, подперев подбородок руками и неподвижно уставившись на висевший напротив портрет умершей жены. Он слышал шаги Шу-хуа, но не оглянулся.

А за окном все еще раздавались непристойные ругательства Цзюе-ина. Гнев снова заклокотал в груди Шу-хуа. Молчание Цзюе-синя усугубляло и без того тоскливую атмосферу комнаты. Она возмущенно сказала:

– Это уж совсем никуда не годится! Даже дядя Кэ-мин не проучит как следует этого Цзюе-ина.

Цзюе-синь повернул голову, взглянул на нее и уныло проговорил:

– Ты опять наделала неприятностей?

– Наделала неприятностей? Гм! – холодно усмехнулась Шу-хуа. – Ну, этого как раз я не боюсь! Я не сделала ничего плохого.

– Я вовсе не говорю, что ты сделала что-нибудь плохое, – умоляющим голосом сказал он, – только лучше бы ты поменьше вмешивалась в чужие дела. Боюсь, что скоро опять подымется шум. Я хочу хотя бы праздник провести спокойно и мирно.

– А если будет скандал, то я буду в ответе, ты не бойся, с тебя не спросят, – гневно ответила она.

Цзюе-синь печально усмехнулся и затем мягко добавил:

– Вот видишь, ты уже рассердилась. Я без всякого умысла сказал, хотел посоветовать только, чтобы ты впредь вела себя осторожней, послушай только, как неприлично ругается Цзюе-ин.

– Пусть себе ругается. Не думаю, чтобы он целый день пролежал на земле, – упрямо продолжала Шу-хуа.

– Вот уж скверный характер у этого Цзюе-ина, свяжешься с ним, так не обрадуешься, – печально произнес Цзюе-синь.

Однако шум во дворе стал стихать. Плач неожиданно прекратился. Цзюе-ин поднялся с земли, и вдвоем с Цзюе-цюнем они пошли по дорожке, выложенной каменными плитами и обсаженной цветами. Они остановились у колодца и, склонившись над ним, как будто разглядывая там что-то, тихо стали совещаться.

– Видишь, Цзюе-ин уже притих. Вот негодная тварь! Чуть с ним построже обойдешься, и он сразу успокаивается, – удовлетворенно сказала Шу-хуа.

– А ты не радуйся преждевременно. Если будешь вмешиваться в его дела, непременно нарвешься на неприятности. Я все-таки советую тебе не вмешиваться, – обеспокоенно проговорил Цзюе-синь.

– По-моему, смотреть на такое безобразие и не вмешиваться – никуда не годится. Я не похожа на тебя. Я не могу переживать что-нибудь, замкнувшись в себе самой, – не обращая внимания на его слова сказала она.