Текст книги "Осень"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

– Сядь, Шу-хуа! – в один голос воскликнули Юнь и Цинь.

– Не спеши, подожди, пока мы сойдем, – сказал Цзюе-минь и шагнул на лестницу. Он придерживал лодку за борт, чтобы помочь Цзюе-синю сойти. Мэй с трудом удерживал равновесие. Цзюе-синь, стоя на берегу, протянул ему руку и помог выйти из лодки. Ци-ся сошла последней. После этого они привязали лодку к свае и вернулись, чтобы помочь сойти на берег остальным. Шу-хуа уже была на лестнице. Цзюе-минь держал лодку за борт. Шу-хуа за руку свела на берег Юнь. Цинь вышла сама и вытащила за руку Шу-чжэнь. Маленькие ножки Шу-чжэнь почти не были приспособлены для хождения. Последней сошла на берег Цуй-хуань с корзиной в руке. Цзюе-синь с Мэем были уже почти на самом верху.

– Пойдемте-ка и мы, – обратилась Цинь к Юнь, пропуская ее вперед. Но Юнь в свою очередь уступала ей дорогу. Шу-хуа, стоявшая позади, не выдержала:

– Пока вы тут церемонитесь, я пройду. – И она протиснулась вперед. Цинь и Юнь посмеялись и перестали церемониться. Юнь пошла впереди, а сзади, взявшись за руки, шли Цинь и Шу-чжэнь. Поднявшись к беседке, девушки увидели Цзюе-синя и Мэя, которые, прислонившись к решетчатой балюстраде, опоясывающей озеро, вели беседу. Подойдя к ним, все остановились и стали любоваться открывшимся пейзажем.

На земле лежала тень ясеней. Лучи солнца не проникали сквозь густую листву. Внизу расстилалась зеркальная поверхность озера, в которой отражались безмятежная голубизна неба, густой лес. Противоположный берег утопал в зелени деревьев. Дома и искусственные горки прятались в чаще.

Пышный блеск Шести Династий

Канул в мрак веков… —

донеслась знакомая мелодия. Все взгляды обратились вниз, откуда лилась песня.

Облик родины любимой…

Это Цзюе-минь, стоя на лестнице у самой воды, с чувством пел «Цзинлин Хуайгу»[2]2
  «Воспоминание о старине в Нанкине».


[Закрыть].

Уж не тот, что встарь…

Шу-хуа подхватила песню. К ним присоединился Цзюе-синь, затем Цинь. Юнь, Шу-чжэнь и Мэй молча слушали, а Цуй-хуань и Ци-ся тихо разговаривали, стоя под ясенем. Закончив песню, Шу-хуа крикнула:

– Цзюе-минь, иди к нам! Что ты там скучаешь в одиночестве?

Цзюе-минь оглянулся. Из-за балюстрады виднелись приветливо улыбающиеся лица. Он решил отложить мучившие его вопросы (он часто глубоко задумывался, стремясь отыскать средство, чтобы облегчить участь ближних) и, приняв безмятежный вид, насвистывая взбежал по лестнице.

– Что ты там делал внизу? Почему не пошел вместе с нами? – набросилась Шу-хуа на Цзюе-миня.

– Что делал? Пел. Ведь ты же сама подпевала мне, – уклонился от ответа Цзюе-минь.

– А разве обязательно уединяться для того, чтобы петь? – допытывалась Шу-хуа.

– Сестрица, ты что, следователь? Я просто немного задержался внизу, чтобы полюбоваться живописным видом, – со смехом возразил Цзюе-минь.

– Ты, кажется, чем-то расстроен, – продолжала Шу-хуа.

– Шу-хуа, давайте лучше споем, – вмешалась Цинь. Взглянув на нее, Шу-хуа усмехнулась.

– Расстроен? – удивился Цзюе-минь и деланно рассмеялся. А затем многозначительно добавил: – А что меня может расстроить? У меня неразрешимых проблем нет.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что у меня они есть? В таком случае ты ошибаешься, – самонадеянно ответила Шу-хуа.

Ее слова развеселили Цзюе-миня, и он с удовлетворением заметил:

– Человеку с такой уверенностью, как у тебя, все нипочем. Следует, конечно, верить в себя, но излишняя самоуверенность тоже вредна.

– Смотрите-ка, а спор становится интересным, – сдержанно улыбнулась Юнь, восхищенно глядя на них.

В листве зазвенели птичьи голоса, налетел порыв ветра, качнул ветви ясеня, и тени зашевелились. Стайка красивых пичужек выпорхнула из листвы и, описав несколько кругов, снова скрылась в ветвях.

– Шу-хуа, слышишь, как птицы поют? Давайте и мы споем, – вновь предложила Цинь.

– Цинь, ты только послушай, какие истины изрекает Цзюе-минь. Мне сегодня просто везет. У меня появился еще один учитель, – расхохоталась Шу-хуа, дергая Цинь за рукав.

– Глупая, что же в этом смешного? – с укором сказал Цзюе-минь. И, видя, что Шу-хуа корчится от смеха, легонько стукнул ее по голове и добавил: – Что попусту, болтать с тобой! Лучше споем.

– Хорошо, что же мы споем? Споем «Маньцзянхун», – предложила Шу-хуа и, глядя на Юнь, добавила: – Юнь, ты тоже пой, мы еще не слышали, как ты поешь.

– Но я, право, не умею. Я не училась. Пойте вы, – зардевшись, скромничала Юнь. Дома ей действительно не приходилось петь. Она даже не слышала, чтобы дома пели. И только раз, после возвращения вместе с семьей в этот город, ее бабушка пригласила слепого бродячего музыканта, который спел несколько народных песенок.

– Тогда подпевай нам и понемножку научишься, – подбадривала ее Шу-хуа. Она уже хотела запеть, но вдруг повернулась к Цзюе-синю: – А ты не будешь петь? Вы так долго секретничаете с Мэем, неужели еще не наговорились?

Цзюе-синь с Мэем, прислонившись к перилам, вполголоса беседовали. Цзюе-синь, услышав, что Шу-хуа обращается к нему, быстро повернулся:

– Мэй так редко бывает у нас. Нам нужно еще кое о чем поговорить. Пойте одни, а мы послушаем.

– Шу-хуа, оставь их в покое, – вмешалась Цинь. – Я запеваю:

Волосы от гнева поднимают шлем…

Цзюе-минь и Шу-хуа дружно подхватили. Затем к ним присоединился робкий голосок Шу-чжэнь. Стройно и гармонично звучали слова знакомой песни. Молодые жизнерадостные голоса звенели в воздухе. Песня с неотразимой силой проникала в их сердца, горячила кровь, задевала самые сокровенные струны души, воспламеняла в них страстные желания. Она увлекала их с собой, уносила высоко-высоко, в область прекрасных грез.

….

Воины ждут вражеской крови.

Запах крови пьянит их сердца…

….

….

После «Маньцзянхун» они запели популярную веселую песню «Лэцзяо».

Цзюе-синь и Мэй, невольно прервав беседу, словно зачарованные, смотрели вниз, в кристально-чистую воду озера, как-будто там был тот необъятный мир, о котором они так долго мечтали. Их сердца уносились туда вместе с песней.

Но это была лишь несбыточная мечта. Голоса смолкли. Шу-хуа первая восторженно зааплодировала. Цзюе-минь, Цинь и Юнь весело рассмеялись. Цуй-хуань и Ци-ся, привлеченные сюда пением, смеясь разговаривали о чем-то.

Это уже была действительность. Грезы рассеялись. Цзюе-синь взглянул на круглое, искрящееся смехом лицо Шу-хуа и затем перевел взгляд на бледное, без кровинки, лицо Мэя.

– Посмотри, как им весело. А наш удел – печаль, – с грустью произнес Цзюе-синь вполголоса. – Я-то, пожалуй, его заслужил, но ты еще так молод, почему же ты должен стать игрушкой в руках других?

– Такова уж, вероятно, моя судьба. Все предопределено. У отца всегда свои горести. Он, хотя и упрям, но постоянно заботится обо мне. Виной всему моя несчастлив вая звезда, рок, преследующий меня. Если бы я не так часто болел, отец, возможно, позволил бы мне бывать у вас. – И эти. полные беспомощности слова исходили из уст семнадцатилетнего юноши! Он безропотно сносил произвол деспота-отца, во всем винил судьбу и покорно отрезал себе все пути в будущее. В этой молодой душе, которую долго топтали, не зародилось и тени протеста. Даже Цзюе-синя, который сам называл себя «непротивленцем», это слегка покоробило. Мысль о предстоящей женитьбе Мэя вновь причинила ему боль. Но не только судьба этого болезненного, лишенного будущего юноши вызывала в нем сочувствие – воспоминания о другом человеке жгли его душу: «Он такой несчастный. Прошу тебя позаботиться о нем». Голос, звучавший год тому назад… Та, которой принадлежали эти слова, покоится теперь в ветхой древней кумирне, а крышка гроба покрыта толстым слоем пыли. Но этот нежный, нежнее звуков лютни, голос до сих пор все еще звучит в его ушах. Сейчас жизнь показала, что он не. мог выполнить даже этой маленький просьбы. Он был безучастным свидетелем гибели Хой, а сейчас вынужден смотреть, как ее младший брат идет по тому же пути. «Хой, прости меня», – мысленно умолял Цзюе-синь, и глаза его наполнились слезами. Мэй с удивлением смотрел на него, не понимая, чем вызваны эти слезы.

– Мэй, а ты искренне желаешь этой свадьбы? Ведь на следующей неделе помолвка, – с болью спросил Цзюе-синь.

Мэй взглянул на Цзюе-синя, но лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным. Он, по-видимому, не страдал, но и ни на что не надеялся. Опустив голову, он тихо ответил:

– Раз отец этого хочет, я не пойду против его воли. У него большой жизненный опыт, глубокие знания, он, наверное, не ошибается. Мне кажется, что со временем здоровье мое улучшится. – Как бессильно прозвучали эти слова на фоне песни, которую пели Шу-хуа и остальные!

Мужество покинуло Цзюе-синя. Казалось, ему и хотелось и не хотелось услышать такой ответ. Он не надеялся, что Мэй скажет так, и в душе протестовал. В то же время он чувствовал, что виноват перед покойной Хой. Однако Мэй сказал, что это его собственное желание, и это снимало с Цзюе-синя всякую ответственность. Кроме того, не нужно было помогать Мэю. Их разговоры потеряли всякий смысл. Он понял душу юноши. Охваченный страхом, Мэй все еще лелеял какие-то несбыточные надежды и порой даже с радостью принимал судьбу, уготованную ему его упрямым отцом.

– Ну что же, хорошо. Лишь бы ты был доволен, тогда мы будем спокойны, – вздохнул Цзюе-синь, словно расставаясь с последней надеждой.

– Не скажу, что доволен, но я во всем полагаюсь на судьбу, – покачивая головой, тихо ответил Мэй без тени улыбки. Он сказал это с уверенностью. Его и в самом деле не радовала предстоящая женитьба, но он все же доверял своему отцу. Да и книги, которые он читал тайком, пробудили в нем несбыточные мечты. Эти страстные мечты овладели всем его существом. Наблюдая за выражением лица Мэя, Цзюе-синь почувствовал, что не совсем понимает его, не знает, какие мысли и чувства управляют Мэем. Этого юношу, еще. почти ребенка, не могли мучить такие же глубокие сомнения, какие мучили его самого. Но, видя, как тот покорно следует по тому же пути и даже не задумывается над тем, что его ожидает еще более печальный удел, он почувствовал к нему сострадание, даже жалость. Собрав все свое мужество, он предпринял последнюю попытку удержать Мэя:

– Но ты так молод, ты не должен…

Его прервала Шу-хуа:

– Цзюе-синь, когда же закончится ваша беседа? Ты не будешь петь? Мэй, а ты будешь?

– Я не умею, честное слово, не умею, – краснея, застенчиво отозвался Мэй и направился к Шу-хуа.

Цзюе-синь вздохнул, стараясь подавить свои чувства, и с тоской устремил взгляд в небо: оно было таким далеким. Он замер. Вдруг над его ухом прозвучал тихий, ласковый голос Цзюе-миня:

– О чем задумался, Цзюе-синь?

– Так, ни о чем, – покачал головой Цзюе-синь.

– Только что я размышлял, сейчас ты задумался. Может быть, мы думали об одном и том же? Но такие размышления бесполезны. Раз уж мы в саду – все должны быть веселы. Вон взгляни на девушек, видишь, как они жизнерадостны? – промолвил Цзюе-минь. Он не поверил Цзюе-синю. Говорил он тихо, и, кроме Цзюе-синя, его никто не слышал. Лицо его выражало участие, это до глубины души растрогало Цзюе-синя.

– А Мэй… – в голосе Цзюе-синя звучала боль. Он хотел сказать, что Мэй вовсе не радуется.

– То, о чем вы говорили с ним, конечно, не могло его обрадовать. Подожди, вот увидишь. Он вообще какой-то странный: грустно ему или весело – он всегда одинаков. Вот он здесь, а мы его даже и не замечаем. Или взять его предстоящую женитьбу. Мы за него очень переживаем, а он ведет себя так, словно ничего не происходит, – продолжал Цзюе-минь.

Цзюе-синю нечего было ответить. Он нахмурился:

– У меня в душе какая-то пустота, – сказал он.

Цзюе-минь с изумлением глядел на старшего брата, словно изучая его. Не успел он ответить, как подошла Шу-хуа, схватила его за руку и со смехом сказала:

– Цзюе-минь, Цзюе-синь, девушки зовут вас играть в «пушок».

– В «пушок?» Я не пойду. Мне хочется пить. Я пойду выпью чаю, – отказался Цзюе-минь.

– Не здесь же будем играть! Мы тоже пойдем, – отвечала Шу-хуа. Цзюе-синь со стороны наблюдал за ними:

– Цзюе-минь, иди сюда! – с улыбкой позвала Цинь. Она стояла, прислонившись к перилам, левой рукой держа косу, а правой маня Цзюе-миня. Затем, отвернувшись, она заговорила с Юнь, Мэем и остальными.

– Ладно, я тоже иду, – сказал Цзюе-минь.

Цзюе-синь с Цзюе-минем подошли к Цинь. Цинь прервала разговор и обратилась к ним.

– Мы только что условились, что никому не разрешается секретничать.

В воздухе послышался свистящий звук: несколько голубей пролетели над их головами, невидимые за кронами деревьев. Шу-хуа посмотрела вверх и словно про себя сказала: «Летят, летят…» Это вырвалось у нее невольно. Она мельком увидела белые крылья.

– Шу-хуа, уж не собираешься ли ты взлететь в небо? – пошутил Цзюе-минь.

– Не только в небо. Если бы у меня были крылья, я бы улетела на край света, – выпалила Шу-хуа и посмотрела на Цзюе-миня.

Слова Шу-хуа привели в восторг Цзюе-миня и удивили Цзюе-синя. Но она не знала об этом.

5

К вечеру все собрались на террасе. Накрывали стол, расставляли стулья. Госпожи Чжоу еще не было: за ней поехали на лодке Цуй-хуань и Ци-ся.

День только что угас. Взошла луна, и во дворе было довольно светло. Легкими порывами налетал вечерний ветерок. Воздух был напоен прохладой. На веранде, выкрашенной темно-красным лаком, стоя у фигурных перил, разговаривали Шу-хуа и Цзюе-минь. Немного погодя, они тоже прошли в комнату, имевшую форму прямоугольника. Зажгли большую керосиновую лампу, которая висела в центре комнаты, свет ее лился через застекленные двери террасы. В углу на овальном столе горели две настольные лампы.

Цинь и Юнь раскладывали палочки для еды из слоновой кости и серебряные приборы. Цзюе-синь и Мэй расставляли стулья. Цзюе-минь помогал им.

Юнь, ты тоже нашла себе дело? – удивилась вошедшая Шу-хуа. Она подошла, чтобы отобрать у нее бокалы и палочки.

– Ты убежала развлекаться, вот Юнь и пришлось взяться за дело. Я никогда не видела, чтобы хозяева сидели сложа руки, а гости хозяйничали. Ведь мы – гости, – продолжая заниматься своим делом, улыбаясь корила Цинь сестру.

– Меня позвал Цзюе-минь. Мы же не развлекались, – ответила Шу-хуа, уверенная в своей правоте. – Да и какая ты гостья? Ты же из нашей семьи, – и Шу-хуа расхохоталась.

– Да ну тебя! – отмахнулась Цинь и сказала Шу-чжэнь: – Видишь, как она меня все время обижает? А ты не поможешь мне расправиться с ней.

Услышав это, Шу-чжэнь, помогавшая Цинь раскладывать по серебряным тарелочкам семечки и миндаль, подняла голову и слегка улыбнулась:

– Не обращай на нее внимания. Пусть себе болтает.

Цинь нарочно похвалила Шу-чжэнь:

– Какая же ты умница, милая моя девочка. Шу-хуа, ты можешь болтать все, что угодно, я больше не буду обращать на тебя внимания.

– Ну и не надо! Еще не хватало, чтобы ты меня, взрослую девушку, назвала девочкой! – рассмеялась Шу-хуа, вызвав всеобщее веселье.

– Сейчас я тебе задам! – притворилась рассерженной Цинь. Приборы были расставлены, и она направилась к Шу-хуа. Та, увидев, что Цинь приближается к ней, со смехом пустилась бежать.

Когда она пробегала мимо Цзюе-миня, он схватил ее за косу:

– Цинь, я поймал ее.

– А, ты помогаешь Цинь, я так не играю, – со смехом протестовала Шу-хуа, не пытаясь вырваться.

– Отпусти ее. Кому она нужна? Я только напугала ее, – рассмеялась Цинь.

– Шу-хуа, за эти дни я тебя здорово избаловал, ты теперь тоже научилась спорить. А какой прок от такого красноречия, как у Цзюе-ина? Ведь он тебе тоже надоел, – полушутя, полусерьезно говорил Цзюе-минь, выпустив косу Шу-хуа и держа сестру за руку.

– Вот те на! Только стал относиться ко мне получше и сразу же начинается: избаловал, избаловал. Как не стыдно заботиться лишь о собственной выгоде! Нечестно помогать только одной Цинь. – Зная, что брат теперь на ее стороне, Шу-хуа разошлась и два раза стукнула его пальцем по щеке.

Цзюе-минь шепнул ей что-то на ухо, она понимающе кивнула. Служанка Хуан-ма, войдя в комнату, спросила у Цзюе-синя:

– Барин, горячее подавать?

– Принеси холодные закуски, а горячее снимешь с плиты немного попозже. Госпожа еще не приехала, – распорядился Цзюе-синь.

Она ответила коротким «слушаюсь» и уже собиралась уйти, но Цзюе-синь остановил ее:

– Если вино нагрелось, то захвати и его. – Служанка повторила свое «слушаюсь» и поспешно вышла.

Шу-хуа подошла к Цинь, та в это время разговаривала с Юнь. Шу-чжэнь, слушая их разговор, стояла рядом. Заметив Шу-хуа, Цинь, смеясь, спросила:

– Что же ты вернулась? Не боишься, что я тебя поколочу?

– Цзюе-минь уже извинился за тебя, и я тебя прощаю, – серьезно ответила Шу-хуа.

Протянув руку, Цинь легонько стукнула Шу-хуа по голове.

– Вот уж поистине легче гору с места сдвинуть, чем переделать характер человеческий. – Она и смеялась и сердилась одновременно.

– Могу напомнить тебе еще одну пословицу: из пасти собаки жемчужины не выскакивают, – озорно рассмеялась Шу-хуа.

– Оказывается, Шу-хуа, у тебя достаточно ума, чтобы понять, что ты собой представляешь, – рассмеялась Цинь.

– Цинь, ты пойми, я только что уступила тебе из уважения к Цзюе-миню, но если ты будешь продолжать в том же духе, то я уже больше не уступлю, – грозила Шу-хуа: больше всего на свете она любила спорить.

– Дорогая, оставим этот разговор. Можешь считать, что ты победила. Ладно? – Цинь ласково взяла Шу-хуа за руку.

– Зачем такие церемонии, Цинь? Только и шутить, пока мы все вместе, – отвечала Шу-хуа, тепло взглянув на Цинь. – А потом, когда все разъедутся, захочешь пошутить, да некому будет слушать. – Однако в голосе Шу-хуа не прозвучали нотки огорчения.

Слегка нахмурившись, Цинь с досадой сказала:

– К чему ты так говоришь? Сейчас мы все вместе и нам весело.

Цзюе-синь, сидевший у круглого столика сандалового дерева, вмешался в разговор:

– Что-то сейчас поделывает Шу-ин в Шанхае? А Цзюе-хой…

– Едет в трамвае и смотрит в окно, – подхватила Шу-хуа.

– Это интересно. Ее письма так содержательны, – радостно сказала Юнь, и на ее круглом личике тотчас же показались ямочки. Она вспомнила письмо, присланное ей Шу-ин.

– Думают ли они, что мы здесь пьем вино? – задумчиво проговорила Шу-чжэнь.

– Откуда же им знать? Ведь они так далеко, – не задумываясь отвечала Шу-хуа, слова ее безжалостно разбили мечты Шу-чжэнь.

Хуан-ма внесла в корзинке холодные блюда: ветчину, консервированные яйца, салат из медуз и фаршированных птиц с перцем. Цзюе-синь и Цзюе-минь поставили их на стол.

– Когда же вернется Шу-ин? – В тихом голосе Шу-чжэнь слышалось страдание. Воспоминания терзали ее одинокое сердце. Казалось, ее что-то мучило, и она надеялась, что кто-нибудь избавит ее от мук.

Воцарилось глубокое молчание. Эта беспомощность, словно порыв ветра, согнала улыбку со всех лиц. Даже сообразительная, острая на язычок, Шу-хуа оцепенела от вопроса, заданного этой обычно молчаливой девушкой. Цинь, с жалостью глядя на худенькое личико Шу-чжэнь, тихим голосом утешала ее:

– Она обязательно вернется, – хотя знала, что этого никогда не будет.

Шу-хуа, не зная, что думает Цинь, и считая, что лишь она одна в курсе дел, проговорила:

– Вернется? Она никогда не вернется. Да разве дядя позволит ей вернуться? Он может убить ее, а в лучшем случае прогонит.

– Шу-хуа! – не выдержав, вмешался Цзюе-синь, боясь, что кто-нибудь услышит ее.

– Неужели он так жесток? – испуганно, чуть не плача, спросила Шу-чжэнь.

– Не веришь? Вот увидишь, – рассердилась Шу-хуа, не обратив внимания на тон и выражение лица Цзюе-синя и Шу-чжэнь.

– Шу-хуа, не пугай ее. Смотри, она вот-вот заплачет, – горячо вступилась Цинь за Шу-чжэнь.

– Не заплачу! – сердито покачала головой Шу-чжэнь.

– Ты много видел гуманных отцов? Как ты думаешь, почему пришлось уйти Шу-ин? А знаешь ли ты, отчего умерла Хой? – запальчиво крикнула Шу-хуа, будто хотела в этих словах излить весь свой гнев.

– Шу-хуа! – страдальчески, почти умоляюще воскликнул Цзюе-синь.

Цинь взглянула на Шу-хуа. Мэй опустил голову. Юнь покраснела. Цзюе-минь, подойдя к Шу-хуа, опустил руку на ее плечо и звенящим голосом проговорил:

– Не нужно сейчас об этом говорить. Кто может предугадать будущее? И Шу-ин и Цзюе-хой могут вернуться. Жизнь каждый день меняется. Дядя Кэ-мин… – Тут он нашелся: – Мама пришла. Не будем больше говорить об этом. – Он увидел Цуй-хуань с фонарем в руке, выходившую из-за искусственной горки, окруженной банановыми деревьями.

Взоры всех присутствующих обратились на дверь. Покачиваясь, госпожа Чжоу, с трудом неся свое полнеющее тело, направлялась к лестнице. За ней следовала третья тетка – сухопарая госпожа Чжан. Ее ноги, которые она перестала бинтовать, были больше, чем у госпожи Чжоу, и ходить ей было легче.

– И тетя Чжан явилась, – удивилась Шу-хуа.

Госпожа Чжоу и госпожа Чжан вошли в комнату.

Госпожа Чжоу приветливо проговорила;

– Я пригласила к вам тетю Чжан.

– Вот и прекрасно. Тетя очень редко бывает с нами. Мы плохо разбираемся в приличиях, так что пусть тетя не пеняет на нас, – вежливо проговорила Цинь.

– Барышня Цинь, к чему такие церемонии? Боюсь только, что мы, взрослые, нарушим ваше веселье, – скромно улыбнулась госпожа Чжан.

– Вот вы как раз и церемонитесь, а упрекаете в этом меня. Мы и мечтать не могли, что вы согласитесь прийти. Тетя Чжоу, тетя Чжан, прошу вас садиться, – с улыбкой пригласила Цинь.

– Тетя Чжан! Сегодня мама угощает гостей. Ты должна побольше выпить, – вмешалась Шу-хуа.

– Ци-ся! Вели Хуан-ма подогреть и принести вино, – приказал Цзюе-синь. Ци-ся выбежала.

– Шу-хуа, Шу-чжэнь, не церемоньтесь. Садитесь, пожалуйста. Барышня Цинь, барышня Юнь, садитесь, – приглашала госпожа Чжоу. Все уселись только после того, как еще раз обменялись церемонными приглашениями.

Госпожа Чжоу, грызя семечки, перекинулась двумя тремя словами с госпожой Чжан и, увидев, что все держат себя как-то принужденно, ободряюще произнесла:

– Сегодня вы просто в гостях у тетки, ни старших, ни младших здесь нет. Чувствуйте себя свободнее. Чрезмерная церемонность вносит скуку.

– Вот именно, мне тоже кажется, что нужно держаться непринужденнее, – поддержала госпожа Чжан и, обращаясь к Шу-хуа, добавила: – Шу-хуа, ты же у нас первая говорунья и хохотунья, не стесняйся и не обращай внимания на то, что здесь я и твоя мама. Ведь и мы любим повеселиться.

– Давайте кушать, – пригласила госпожа Чжоу, взяв палочки для еды.

– Смотрите-ка, а тетя Чжоу все еще церемонится, – усмехнулась Цинь.

Ци-ся и Хуан-ма внесли чайник с вином.

– Цуй-хуань, вы с Ци-ся разливайте вино, а я пойду за горячим, – сказала Хуан-ма.

Цуй-хуань, пробормотав: «хорошо», взяла из рук Хуан-ма чайник с вином и вместе с Ци-ся подошла к столу.

Госпожа Чжоу, рассмеявшись, обратилась к Цинь:

– Цинь, ты права. Сейчас в наказание я выпью рюмку вина, а потом хочу сыграть с тобой в «хуа-цюань». С этими словами она подняла рюмку, стоявшую перед ней, и сделала большой глоток. Вслед за ней все подняли рюмки.

Хуан-ма, внеся первое блюдо, осталась в комнате. Второе блюдо внесла Чжан-сао. Она передала его Хуан-ма, а сама опять вышла. Хуан-ма подала кушанье на стол. Цуй-хуань и Ци-ся с чайником в руках обходили гостей и разливали вино.

После того, как оба блюда были съедены, госпожа Чжоу обратилась к Цинь:

– Цинь, сыграем в «хуа-цюань»? Победителем считается выигравший два раза из трех, проигравший выпивает рюмку.

– Я боюсь играть с вами, – смеясь, отнекивалась Цинь. – Я слабо играю.

– Пожалуй, и я не лучше. Мне редко приходится играть, – проговорила госпожа Чжоу.

– Цинь, ты не церемонься, ведь мы будем играть только для забавы. Сегодня все веселятся, и ты не должна отказываться, – уговаривала госпожа Чжан.

– Сестрица Цинь, за дело нужно браться с увлечением. Если ты боишься пить вино, то я за тебя выпью, – подтрунивала Шу-хуа.

– Ладно. Я играю с тетей Чжоу. Только я действительно не могу пить вина, а потому каждый раз будем пить по полрюмки. Ну, как, тетя? – Цинь бросила взгляд на госпожу Чжоу.

– Что ж, хорошо. Пусть будет по-твоему, – согласилась госпожа Чжоу и тут же велела Ци-ся и Цуй-хуань наполнить рюмки. После этого она, глядя на Цинь, сделала жест рукой и затем, выбросив ее вперед, крикнула: – Пять!

Цинь улыбнулась и, выбросив руку, воскликнула:

– Четыре! – Все с интересом наблюдали за игрой.

Обе играли неискусно, но Цинь, по-видимому, еще хуже госпожи Чжоу. У нее даже голос звучал как-то неуверенно. Из трех раз она выиграла один. Из следующих четырех – еще один и взглянула на рюмку:

– Я ведь с самого начала говорила, что не умею играть, вот и проиграла.

– Цинь, хватит разговаривать, пей свою рюмку, – торопила Шу-хуа.

– Первый раз не считается. Я сама играю неважно, – обрадовано сказала госпожа Чжоу.

Началась вторая партия, и госпожа Чжоу снова выиграла.

– Цинь, осторожнее! – напомнила Шу-хуа.

– Давай я за тебя сыграю, – вдруг вызвался Цзюе-синь.

– Ничего, я уж как-нибудь сама доиграю, – рассмеялась Цинь и вновь выбросила вперед руку. Сыграли раз восемь. Вопреки ожиданиям, она один раз выиграла, а затем выиграла вторично и радостно воскликнула: – Тетя проиграла!

– Маме пить! Мама проиграла. Мама может выпить немного побольше, – довольным тоном проговорила Шу-хуа. – Ци-ся, налей-ка госпоже вина!

– Шу-хуа, ты должна помогать мне. Что же ты помогаешь Цинь? – отпив полрюмки и делая вид, что рассердилась, обратилась госпожа Чжоу к Шу-хуа, чтобы развеселить всех.

– Разве ты не знаешь, что молодежь всегда горой стоит друг за друга, – с оттенком легкой грусти сказала госпожа Чжан. Никто не ответил ей.

– Цинь, на этот раз тебе, пожалуй, не выиграть, – госпожа Чжоу первая нарушила молчание и вновь выбросила руку. Сначала выиграла Цинь, потом госпожа Чжоу, но в конце концов победа осталась за Цинь.

– Тетя поддается мне нарочно, – рассмеялась Цинь, глядя, как госпожа Чжоу вновь отпила полрюмки.

– Цинь играет очень неплохо. Юнь, сыграй-ка с ней, – подзадоривала госпожа Чжоу племянницу.

Юнь очень хотелось сыграть и, как только госпожа Чжоу сказала это, она обратилась к Цинь, сидящей рядом с ней:

– Цинь, мы, как полагается, сыграем три кона.

Помедлив, Цинь рассмеялась:

– Идет. Но после этого я больше не играю.

– А со мной? – спокойно проговорил Цзюе-синь, сидевший рядом.

– И со мной, – подхватил Цзюе-минь с довольной улыбкой.

Цинь недоверчиво взглянула на Цзюе-миня, тот кивнул.

– И ты? – удивилась Шу-хуа.

– А почему бы и нет? Разве я не умею играть? – с улыбкой возразил Цзюе-минь.

– Значит, остаюсь еще я. В таком случае я тоже хочу сыграть с Цинь, – серьёзным тоном заявила Шу-хуа.

– И ты собираешься играть? Когда это ты научилась? – удивилась Цинь.

– Я с тобой сыграю в «петушка», – едва сдерживая смех, сказала Шу-хуа.

– Шу-хуа, только ты можешь сказать такое. Мы ведь не трехлетние детишки! – прыснула Цинь. Все рассмеялись.

Юнь, вытерев рот, стала торопить Цинь:

– Я жду.

– А я и забыла, – повернулась к ней Цинь.

– Я плохо играю. Вы уж не смейтесь надо мной, – скромничала Юнь.

Они сыграли еще три раза. Первый раз выиграла Юнь. Госпожа Чжоу сказала:

– Сейчас Юнь отомстит за меня.

Затем обе они выиграли по разу. В конечном счете, победа осталась за Юнь.

– Ну, а теперь моя очередь, – благодушно промолвил Цзюе-синь, глядя, как Цинь пьет свою рюмку.

– Ничего не выйдет, я не буду, – обеспокоенно сказала Цинь. – Я не победительница. Зачем тебе дразнить меня? Играй с Юнь, она играет лучше меня.

– Цзюе-синь, не верь ей, – поспешно возразила Юнь. – Цинь играет лучше, а сейчас она просто уступила мне.

– Юнь, конечно, играет лучше, но и Цинь тоже неплохо, – вмешалась в разговор госпожа Чжоу.

– Тогда я сыграю с тобой и наверняка проиграю! – сказал Цзюе-синь, взглянув на Юнь.

– Вот это правильно, Цзюе-синь здраво рассудил, – подтрунивала Цинь.

– Нет, я не могу пить вина, – оправдывалась Юнь.

– Юнь, и это говоришь ты? На щеках у тебя ямочки, а слыхано ли, чтобы человек с ямочками не пил вина[3]3
  Непереводимая игра слов: в слово «ямочки» входит иероглиф, обозначающий вино.


[Закрыть]. Ни за что не поверю! – настаивала Шу-хуа.

– Юнь, отложим пока игру. Давайте сперва поедим, а то все остынет, – предложила госпожа Чжоу, беря палочки.

– И правда, Юнь, давайте поедим, а вино подогреется, и снова продолжим, – промолвил Цзюе-синь.

Едва они успели покончить с едой, как внесли подогретое вино. Цзюе-синь распорядился, чтобы Цуй-хуань и Ци-ся наполнили всем рюмки, и сел играть с Юнь.

Голос Цзюе-синя звучал уверенно, на лице у него выступил легкий румянец. Юнь с улыбкой нежным голосом выкрикивала цифры. Она выиграла два раза подряд, и лишь на третий раз ей пришлось выпить вина.

– Это не считается, – зашумел Цзюе-синь, он не хотел примириться с поражением. – Юнь, давай еще сыграем.

– Играй лучше с Цинь. Я игрок никудышный, – отнекивалась Юнь.

– Ты победительница. Цзюе-синь хочет отыграться и, конечно, должен играть с тобой. Да ты почти ничего и не пила. Тебе и проиграть не страшно, – подзадоривала Цинь.

– Тетя, все на меня нападают. Хоть бы вы заступились! – кокетливо улыбаясь, обратилась Юнь к госпоже Чжоу. На щеках у нее обозначились ямочки.

– Юнь, у тебя такой несчастный вид. Не бойся. Играй и все. Не сможешь пить, я за тебя выпью, – рассмеялась госпожа Чжоу.

– Вот и прекрасно. Шу-хуа, Цинь! Слышите? Если мы не сможем, тетя за нас выпьет!

– Вот это да! Кто вам сказал? – смеясь, запротестовала госпожа Чжоу. – Ну и выдумщица ты, Юнь! Я сказала, что если барышни не смогут сами выпить, пусть попросят Цинь.

– Тетя, пожалейте меня. Я такая несчастная. Если я проиграю, за меня даже некому выпить, – сделав жалобное лицо, взмолилась Цинь.

– Ну, ну! А Цзюе-минь на что? – вставила Шу-хуа.

– Что ты все время пристаешь ко мне? Я же тебя не трогаю, – запротестовал Цзюе-минь, желая выручить Цинь.

– Но ведь это же правда. Если Цинь не сможет, ты должен за нее выпить, – с напускной серьезностью отвечала Шу-хуа, искоса взглянув на Цинь.

– Юнь, пусть смеются над нами, а мы сыграем, – сказал Цзюе-синь.

– Только на этот раз, если проиграешь, – признавайся, – наивно улыбнулась Юнь.

– Разумеется, проиграл, так нечего отпираться! – с живостью подхватил Цзюе-синь.

Все внимательно следили за их игрой. Цзюе-синь старался изо всех сил и выиграл дважды.

– Ну, как? – с удовлетворением произнес он.

От вина напудренное личико Юнь слегка раскраснелось. Цзюе-минь вдруг вскочил и звонким голосом сказал:

– Теперь, Юнь, моя очередь.

Юнь поспешно встала и, улыбаясь, покачала головой:

– С меня хватит, я больше не могу ни капли.

– Ерунда. Проиграешь – мама за тебя выпьет, – вмешалась Шу-хуа.

– Шу-хуа, что ты все на меня сваливаешь? А ты разве не поможешь мне? – сдерживая смех, отнекивалась госпожа Чжоу. – Мне кажется, Юнь, рюмка – другая тебе не повредит.

– Юнь, мне еще с тобой не приходилось играть. Вот сыграешь с Цзюе-минем, а потом я попробую, – оживилась госпожа Чжоу.

– Нет, тогда я, пожалуй, и со стула не встану, – улыбнулась Юнь, садясь на свое место. Она была немного возбуждена и не находила подходящего ответа.