Текст книги "Осень"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

2

В воскресенье утром Цзюе-минь отправился с книгой в сад. Выйдя за ворота, он увидел идущих впереди Цзюе-синя и Шу-хуа, а позади них служанку госпожи Чжан, Цуй-хуань.

– Шу-хуа! – позвал он.

– Что? – остановилась Шу-хуа. Цзюе-синь, едва повернул голову, продолжая идти. Цуй-хуань прошла в калитку вслед за ним.

Цзюе-минь, смеясь, обратился к Шу-хуа.

– Что-то ты сегодня рано!

Шу-хуа прыснула:

– Десять часов это рано, по-твоему? Да ты смеешься надо мной.

– Уже десять часов? А я и не знал. Разве Цзюе-синь не идет к бабушке? Что это он пошел в сад?

– А ты не знаешь? Там какая-то неприятность… – Она не договорила: кто-то стремительно выбежал из сада. Это был ее двоюродный брат Цзюе-ин. От быстрого бега по лицу его струился пот, волосы растрепались.

– Цзюе-ин! – громко окликнула Шу-хуа, пытаясь остановить его. Но он, не обращая внимания, мчался к воротам.

Шагнув ему навстречу, Цзюе-минь сильной рукой цепко схватил Цзюе-ина за плечо и строго спросил:

– Ты что же не отвечаешь, когда старшая сестра зовет?

После отчаянной попытки вырваться из рук Цзюе-миня Цзюе-ин остановился и заискивающе улыбнулся:

– Я не слышал.

– Ах, ты… – цикнула на него Шу-хуа, замахнулась, но не ударила. – Не слышал? Ты что, глухой? Нечего носиться сломя голову. Ты последнее время совсем отбился от рук. Вот погоди, скажу отцу, он тебе задаст!

– Честное слово, не слышал. Я больше не буду. Не говорите папе, ладно? – словно раскаиваясь, обратился Цзюе-ин к Шу-хуа, но на лице его играла лукавая усмешка.

– Ты мне скажи, откуда ты взялся? Что делает отец? – спросила Шу-хуа, довольная, что Цзюе-ин присмирел.

– Гао-чжун утащил из павильона образцы каллиграфии, – заискивающе сказал Цзюе-ин, склонив голову набок, взглянул на Цзюе-миня, и насмешливо произнес: Ты отпустишь меня, ладно? Как только ты не боишься хлопот, связываясь со мной? – и он снова взглянул на Цзюе-миня.

Цзюе-минь неохотно отпустил его. Цзюе-ин тотчас же отбежал шага на четыре. Они с изумлением смотрели на него. Одним прыжком он очутился у выхода из сада, скорчил рожу, показал им язык и самодовольно сказал:

– Идите жалуйтесь отцу – я не боюсь! Рассказывайте мне о приличиях! Кто у нас дома считается с приличиями! Не удивительно, что старшая тетя не может переносить этого и не приезжает. За мной некому смотреть. А тебе, сестрица Шу-хуа, надо быть умнее. Все равно ты когда-нибудь уйдешь из семьи Гао.

– Ты что «болтаешь, Цзюе-ин. Смотри надеру тебе уши! – рассердившись, закричала Шу-хуа.

– Ну-ка, попробуй надери. Я подожду, – ухмыляясь, сказал Цзюе-ин.

– Хорошо, вот мы сейчас пойдем к отцу! – пригрозила Шу-хуа.

– Ну и идите. Подумаешь, испугался! Отец мне ничего не сделает. Он понимает, что руганью и побоями меня не переделаешь, – вызывающе ответил Цзюе-ин.

Видя, что Шу-хуа не двигается с места, он сам спустился со ступенек и принялся поддразнивать ее:

– Ну, чего же ты не идешь, иди! Не пойдешь, – будешь дура!

Шу-хуа покраснела от гнева и набросилась на него:

– Ну и бессовестный! Подожди, вот я тебя сведу к отцу. А если отец тебя не накажет, я сама задам тебе трепку и еще попрошу Цзюе-миня помочь. – И она направилась к Цзюе-ину. Тот прыснул со смеху, повернулся и дал стрекача. Через мгновение его уже не было в саду.

– Цзюе-минь, ты только подумай, до чего бессовестный мальчишка! И чего дядя не задаст ему хорошую трепку? – полусердито-полушутя обратилась к Цзюе-миню Шу-хуа.

– Что толку в побоях? Такое уж у него воспитание. Дядя не посылает его в школу, позволяет ему целыми днями шататься без дела, Цзюе-ин говорит, что занимается в библиотеке, а ты его там когда-нибудь видела? Хорошего мальчика и так испортили, – грустно сказал Цзюе-минь.

– Кому нужны твои разглагольствования! Не мог помочь мне отчитать его. Просто зло разбирает. Не успокоюсь до тех пор, пока не задам ему, – с досадой отвечала Шу-хуа.

– А ну его, пошли! Поколотишь его, самой станет легче, а неприятности опять обрушатся на Цзюе-синя, – уговаривал девушку Цзюе-минь.

Шу-хуа шла позади него, погруженная в свои думы. Пройдя несколько шагов, она с горечью сказала:

– Старший брат просто невыносим. Все берет на себя. Во всем признает свою вину, перед каждым готов стать на колени и даже принимает на себя вину в тех делах, которые его абсолютно не касаются. Вот и получается, что мы и шагу не можем ступить самостоятельно.

– Ты не понимаешь, что это называется самоуничижением. Старший брат считает, что лишь благодаря ему наша семья может жить спокойно, – с иронией произнес Цзюе-минь.

– Что значит самоуничижение? Мне непонятно. Вернее было бы сказать, перед каждым становиться на колени, – не унималась Шу-хуа, не задумываясь над тем, было это сказано иронически или серьезно. – Я прекрасно обхожусь без его самоуничижения, он только доставляет мне всякие неприятности. Каждому он уступает, любой поступок оправдывает. И на этот раз он непременно вмешается в дело Мэя.

– Без него ничего не обходится. Только мне он почти не осмеливается помогать, – вставил Цзюе-минь.

– Тебе? Почему? – удивленно спросила Шу-хуа.

– Мои отношения с Цинь… – слегка волнуясь, сказал Цзюе-минь, а затем, изменив тон, добавил: – Да мне и не нужна его помощь.

– На этот раз он наверняка вмешается. Ему ведь тоже очень нравится сестра Цинь. Мы все ее очень любим, – не задумываясь, выпалила Шу-хуа. Видя, что Цзюе-минь молчит, она, как бы вспомнив что-то, сказала: – Только тетя Ван и тетя Шэнь терпеть ее не могут, да и дядя Кэ-мин недолюбливает.

– Ну, это само собой разумеется. Что бы мы ни сделали, госпожа Ван всегда недовольна. Дядя Кэ-мин тоже не может примириться с нами, молодежью. Ведь мы не изучаем древних книг, – отозвался Цзюе-минь. В душе его закипал гнев. Этот гнев рассеял его волнение. Он чувствовал в себе силы бороться с этими людьми и верил, что добьется победы.

Они вошли в сливовую рощу и направились к озеру. Вдруг яркий свет ударил им в глаза: из-за облаков выглянуло солнце. На земле, пробиваясь сквозь густую листву деревьев, заиграли бесчисленные блики. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь щебетанием птичек, носившихся в воздухе.

– Не могут примириться, ну и не надо! – в сердцах сказала Шу-хуа. – Чем чаще они докучают мне, тем сильнее во мне желание делать им назло. Больше всего ненавижу людей, которые целыми днями сплетничают и никогда не осмелятся сказать ничего в лицо. Я же, что думаю, то и…

– Уж не Шу-чжэнь ли это? Что она здесь делает? – перебив Шу-хуа, удивленно пробормотал Цзюе-минь, увидев двоюродную сестру, одиноко стоящую на берегу.

– Да, это она. Пойду позову ее, – вмешалась Шу-хуа и, отстранив Цзюе-миня, торопливо пошла вперед. Выйдя на берег, она крикнула:

– Шу-чжэнь!

Оглянувшись, Шу-чжэнь воскликнула:

– Шу-хуа! – и устремилась к ней. – Шу-хуа, – печально повторила она, и спазмы сжали ей горло. Казалось, ее переполняли тысячи мыслей, которые рвались наружу. Но она не в силах была вымолвить ни слова и лишь крепко обняла Шу-хуа.

Цзюе-минь поспешил к ним. При виде этой печальной картины лицо его омрачилось.

– Что с тобой, Шy-чжэнь? Чем ты так огорчена? – участливо спросила Шу-хуа.

– Вчера вечером мать опять поссорилась с отцом из-за Си-эр. Отец разозлился, ушел и весь вечер не возвращался, – глотая слезы, сказала Шу-чжэнь.

– И тетя Шэнь сорвала зло на тебе? – вмешался Цзюе-минь, поняв, что опять начинается старая история.

– Да. Мать почти весь вечер ругала меня, – всхлипнула Шу-чжэнь.

– Тебя? Но ты-то ведь ни при чем! – возмутилась Шу-хуа.

– Мать ненавидит меня. Она укоряет меня за то, что я не мальчик. Она говорит, что это мне она обязана тем, что отец на нее сердится, – чистосердечно призналась Шу-чжэнь. В голосе ее звучали тоска и скорбь.

– Это опять-таки не твоя вина! Почему же она не родила мальчика, как Си-эр? Какое она имеет право изводить дочь? – гневно бросила Шу-хуа.

– Сестрица, я просто не понимаю, почему у меня одной сложилась такая жизнь. Объясни мне, почему только я одна должна мучиться, – с болью жаловалась Шу-чжэнь.

– Не убивайся так, Шу-чжэнь, все уладится, – пыталась утешить ее Шу-хуа, не зная, что ответить.

Цзюе-минь молча кусал губы: сердце его сжималось от боли. Он перевел взгляд с Шу-чжэнь на озеро. В кристально прозрачной воде отражалось голубое небо, белые облака, яркое солнце – весь необъятный мир. Горькая мысль невольно пришла ему на ум: «Почему так много страданий? Почему после стольких жертв они не добились мира и согласия в семье?» Голос Шу-хуа прервал его мысли.

– Ах, почему я не родилась в век рыцарей и героев! С копьем и мечом в руках я создала бы новый мир. Уж я бы не дала тебя в обиду! – стиснув зубы, проговорила Шу-хуа.

Эта забавная мысль вызвала у Цзюе-миня легкую улыбку. «Это влияние старых романов: «Цзинхуаюань», «Шигуньань», «Саньмыньцзе», «Цисяуи» с их идеальными героинями Янь Цзы-сяо, Чжан Гуй-лань, Чу Юнь и массой других, существовавших только в воображении. Подобно теням, они не могли жить в этом мире. Шу-хуа грезит наяву. Свои мечты эта девушка облекла в неясные образы», – думал Цзюе-минь и вдруг почувствовал, что в этом нет ничего смешного. На сердце у него стало еще тяжелее, и с невольной жалостью он сказал:

– Какой прок от этих несбыточных мечтаний?

– А ты можешь найти какой-нибудь выход? – горячо ответила Шу-хуа вопросом на вопрос.

– Пора бы тебе знать, что дороги протаптываются людьми, – многозначительно промолвил Цзюе-минь.

– Это тоже пустые разговоры, – возразила Шу-хуа. – Есть у тебя какое-нибудь средство помочь Шу-чжэнь? – подступала она к Цзюе-миню, глядя ему прямо в глаза.

Цзюе-минь немного помолчал, но не смутился и через мгновенье ответил:

– Со временем мы что-нибудь придумаем.

– Шу-чжэнь, не мучай себя. Выход всегда можно найти, – старалась утешить сестру Шу-хуа, подхватив слова Цзюе-миня. – Утри слезы. Мы пойдем к павильону.

– Пожалуй, все кончилось и там, наверное, никого уже нет, – заметил Цзюе-минь.

– Ну и что же, мы просто посидим одни, – настаивала Шу-хуа.

– А сестра Цинь придет? – В голосе Шу-чжэнь еще звучала легкая печаль, но она уже не плакала и только утирала слезы.

– Она придет, очевидно, после обеда, – ответил Цзюе-минь.

– После того как уехала Шу-ин, Цинь стала реже приходить. Раньше она бывала каждую субботу и проводила у нас целый День, – с грустью сказала Шу-хуа, а затем добавила: – И все из-за Цзюе-миня.

– Что же ты опять меня упрекаешь? Причем здесь я? – запротестовал Цзюе-минь.

– Ты ежедневно ходишь туда, поэтому она и перестала навещать нас, – сказала Шу-хуа.

– Снова неправда. Разве я каждый день хожу? – отпирался Цзюе-минь.

– А куда в таком случае ты отправляешься каждый вечер? – не отставала Шу-хуа.

– Гм, – буркнул Цзюе-минь.

– Посмотрим, что еще ты скажешь в свое оправдание? – торжествуя, подступала к брату Шу-хуа. Она совершенно не представляла себе, что происходит в его душе.

Но не успел Цзюе-минь открыть рта, как Шу-хуа снова затараторила:

– Сегодня непременно пригласи Цинь к нам, иначе мы тебя накажем.

– Меня? Вот так штука! Как же ты меня накажешь? – удивился Цзюе-минь.

– А так, на целый месяц лишу тебя удовольствия видеться с Цинь.

– Что ж, ладно, а вдруг она сама захочет меня увидеть? – засмеялся Цзюе-минь.

– Как тебе не стыдно! Она еще только твоя невеста, а ты уж так говоришь. Недаром все называют тебя бессовестным, – усмехнувшись, съязвила Шу-хуа.

Шу-чжэнь дернула ее за рукав и шепотом сказала:

– Зачем ты называешь ее невестой? Цинь узнает и обидится.

– Подумаешь, какая важность! Цинь не настолько глупа, – громким голосом беспечно сказала Шу-хуа, – Если она хочет стать невесткой, то должна быть и невестой?

– Ладно. Раз ты такая храбрая, то скажи это Цинь сама, – подзадорил ее Цзюе-минь.

– И скажу! Вот увидишь, храбрая я или нет, – не сдавалась Шу-хуа.

– Не надо так говорить. Не то Цинь совсем перестанет приходить к нам, – тихо вставила Шу-чжэнь.

– Как ты наивна, сестричка! Пока брат здесь, этого бояться нечего, – усмехнулась Шу-хуа.

Цзюе-минь все еще молчал. Шу-чжэнь, надув губы, взмолилась, чуть не плача:

– Сестра! Ты всегда такое говоришь, прошу тебя…

Шу-хуа, обернувшись, взглянула на Шу-чжэнь. Заметив на ее лице выражение тоски и беспомощности, она смягчилась и сердечно сказала:

– Я больше не буду. Пойдем куда-нибудь.

Шу-чжэнь кивнула головой. Только они двинулись, как она снова с самым серьезным видом спросила Цзюе-миня:

– Сегодня сестра Цинь непременно придет?

Цзюе-минь удивленно взглянул на нее и, поняв ее чувства, живо ответил:

– Непременно! Она вас тоже хочет видеть.

– Шу-чжэнь ведь так одинока. Придет сестра Цинь, и мы повеселимся. Я попрошу мать пригласить еще Юнь, – растроганно сказала Шу-хуа.

– Пойди попроси ее скорее, – весело воскликнула Шу-чжэнь, сразу оживившись.

– Не торопи. Сказала – значит попрошу. Сперва мы сходим в павильон. Я совсем забыла, ведь мы как раз и направлялись туда, посмотреть, что там происходит, – сказала Шу-хуа, ласково взяла сестру за руку, и они двинулись по берегу озера к павильону.

Цзюе-минь шел за ними следом. Он любовался окружающим пейзажем, но мысли его были далеко.

Они повернули к искусственной горке, густо заросшей мхом и тигровыми ушками. Вокруг, насколько хватал глаз, расстилался лазоревый ковер, окаймленный темно-красной балюстрадой. У балюстрады они услышали нежный плеск воды. Вскоре они очутились у ручья. Вода в нем была удивительно прозрачна: на дне отчетливо виднелись камешки и опавшие листья, поверхность волновала легкая рябь. Миниатюрный мостик привел их на противоположный берег. Перед ними вновь выросла темно-зеленая искусственная горка. Отцветающие гортензии все еще резко выделялись на фоне буйной зелени. Они прошли еще немного, и высокая пепельно-серая искусственная горка преградила им путь. Они перешли через нее и углубились в береговые заросли.

– Хороша сегодня погодка! – вдруг радостно воскликнула Шу-хуа.

– Да и прошлые дни была неплохая. Только ты поздно встаешь, сидишь взаперти и ничего не замечаешь, – весело сказал Цзюе-минь, шедший позади.

– Цзюе-минь, ты что, нарочно мне противоречишь? – обернулась Шу-хуа и смеясь продолжала: – Больше не желаю тебя слушать. – Она зажала уши и быстро зашагала вперед.

Цзюе-минь улыбнулся, но ничего не сказал. Не успели они выйти на опушку, как услышали гневный голос Кэ-мина, доносившийся из павильона.

– Что это дядя ругается? – удивился Цзюе-минь.

Выйдя из рощи, они увидели на ступеньках павильона и под деревьями группу людей. Садовник Лао-чжао, слуга Кэ-мина Лао У, кормилица маленькой Шу-фан, тетушка Ян, Цянь-эр – служанка госпожи Ван, Цуй-хуань – служанка госпожи Чжан, Цзюе-ин и Цзюе-цюнь, двоюродные братья Шу-хуа – все были здесь.

– Цзюе-минь, Шу-хуа! – крикнул им Цзюе-цюнь. Но Цзюе-ин остановил его:

– Замолчи! – Заметив приближающихся Цзюе-миня с сестрами, он самодовольно сказал: – Хоть вы и опоздали, но на вашу долю тоже кое-что осталось.

Не обращая на него внимания, Цзюе-минь взбежал по ступенькам. Шу-хуа и Шу-чжэнь пошли за ним.

– Шу-чжэнь! – крикнул Цзюе-ин.

Шу-хуа и Шу-чжэнь обернулись. Шу-хуа первая спросила:

– Тебе что?

Я советую Шу-чжэнь не входить. Сами нарветесь на неприятность. На меня потом не пеняйте, – загадочно усмехнулся Цзюе-ин.

– Не обращай на него внимания, Шу-чжэнь. Мы пойдем туда, куда хотим, – нетерпеливо сказала Шу-хуа.

– Ладно, дело твое. Только не говорите, что я не предупреждал, – холодно улыбнулся Цзюе-ин.

Обе сестры вошли в павильон и, увидев, что все собрались б левой комнате, направились туда.

Кэ-мин сидел на кане. Одна его рука покоилась на столике, другая лежала на коленях; он был бледен и Прерывисто дышал. В углу комнаты стоял, опустив голову, Гао-чжун. Перед Кэ-мином стоял Су-фу. Рядом на стуле сидел Цзюе-синь и подле него Цзюе-минь. У окна сидел Кэ-ань. У дверей стоял второй сын Кэ-аня – Цзюе-ши, его маленькие глазки перебегали с Кэ-мина на Гао-чжуна.

В комнате слышалось только прерывистое дыхание Кэ-мина и легкое покашливание Кэ-аня.

Когда девушки вошли, все обернулись к ним, но никто не сказал ни слова. Лица у всех были строгими.

– Кто тебе поверит? Это же сущая ерунда! – закричал вдруг Кэ-мин.

– Клянусь, господин, я говорю сущую правду. Господин может наказать меня как угодно, если я лгу, – поспешно ответил Гао-чжун, подняв голову.

– Разве ты не знаешь, что этого делать нельзя, что это-преступление? – Кэ-мин стукнул кулаком по столику.

– Я не знал. Я ничего плохого не сделал. Это господин Кэ-дин приказал мне, – испуганно отвечал Гао-чжун.

– Почему же ты молчал, когда тебя спрашивали раньше? – вмешался Кэ-ань.

– Господин Кэ-дин запретил мне говорить об этом, – оправдывался Гао-чжун.

– А в дом Танов тоже ты отнес? – спросил Кэ-мин.

– Меня послал господин Кэ-дин, – почтительно отвечал Гао-чжун.

– Тебе известно, за сколько было продано? – продолжал допрос Кэ-мин.

– Слышал, что за тридцать с лишним юаней. Пять юаней было отправлено господину Тану, – ответил Гао-чжун.

Шу-чжэнь вдруг побледнела и шепнула Шу-хуа:

– Уйдем отсюда.

Шу-хуа, поняв ее чувства, молча последовала за ней.

Цзюе-ин, заметив, что они вышли, удовлетворенно спросил:

– Ну, что, обманул я? – и рассмеялся.

Шу-хуа побледнела от гнева, а Шу-чжэнь чуть не разрыдалась. Не обращая внимания на него, они направились к лужайке.

Разговор в павильоне продолжался.

– Кэ-мин, можешь не сомневаться, это Кэ-дин продал вещь. Гао-чжуна нужно отправить в полицию, – предложил Кэ-ань.

Не успел Кэ-мин ответить, как Цзюе-синь, почувствовав, что Гао-чжуна незаслужено обижают, вмешался в разговор:

– По-моему, уволить его – и дело с концом. Поскольку вещь взял не он, не стоит отправлять его в полицию.

Кэ-ань угрюмо взглянул на Цзюе-синя и ничего не сказал, Кэ-мин, помедлив, согласился:

– Правильно. Ведь ему ничего не перепало. Кэ-дин пошел по скользкой дорожке. Вещь всего юаней тридцать стоит и то хотел тайком продать. – Он помолчал и затем раздраженно сказал, ни к кому не обращаясь:

– Что это Юань-чэн не возвращается?

– Возможно, он не нашел Кэ-дина, – пояснил Кэ-ань.

– Он, наверное, спрятался. Разве можно ему после этого смотреть людям в глаза? Каков негодяй! – зло выругался Кэ-мин.

Как раз в этот момент вразвалку, с беззаботным видом вошел Кэ-дин, а следом за ним Юань-чэн.

– В чем дело? – спокойно спросил Кэ-дин.

Кэ-мин, сохраняя каменное выражение лица, не удостоил брата даже взглядом. Но тот как ни в чем не бывало опустился на стул рядом с Кэ-анем.

– Кэ-дин, куда девался свиток лишу[1]1
  Лишу – «деловое письмо» (название одного из стилей начертания иероглифов).


[Закрыть] написанный Цзинь Дун-синем? – сурово спросил Кэ-ань.

– А, вас интересует рукопись Цзинь Дун-синя? Я ее продал. Она понравилась одному приятелю, и он купил ее у меня, – спокойно отвечал Кэ-дин.

– Продал? А кто тебе разрешил? – с трудом сдерживая гнев, резко спросил Кэ-мин.

– Я сам, – легкомысленно ответил Кэ-дин, между тем как его бегающие глазки рыскали по сторонам.

– У нас, в семье Гао, нет таких порядков! Образцы каллиграфии, с таким трудом собранные отцом, уже были разделены между нами. Они не твои. Ты не имел права самовольно продавать их, – бушевал Кэ-мин, стуча кулаком по столу.

– Вещь продана, ничего не поделаешь, – сказал Кэ-дин, всеми силами стараясь скрыть страх и напуская на себя беззаботный вид.

– Рукопись Цзинь Дун-синя принадлежит нам всем. Ты не имел права продавать ее. Ты должен выкупить ее, – проговорил Кэ-ань.

– Поскольку свиток принадлежал нам всем, то там была и моя часть, – беззастенчиво оправдывался Кэ-дин.

– Тебе принадлежит только одна часть, а нам с Цзюе-синем – четыре! Ты должен выкупить эту вещь, – резко оборвал его Кэ-ань, и лицо его потемнело.

С деланно сердитым видом Кэ-дин встал, собираясь уйти.

– Выкупишь или нет? – вскочил Кэ-ань, стукнув кулаком по столу.

Кэ-дин струсил, но изо всех сил стараясь скрыть это, спокойно ответил:

– Я внесу двадцать юаней и дело с концом. Каждый получит по пять юаней, и никто не будет в обиде.

Кэ-ань удовлетворенно кивнул головой, улыбнулся и сел.

– Значит, все в порядке, я ухожу, – с облегчением промолвил Кэ-дин, обращаясь к Кэ-аню и искоса поглядывая на Кэ-мина.

– Стой! – неожиданно закричал Кэ-мин. Кэ-дин остановился, с испугом уставившись на него.

– На что мне твои деньги! Ты верни мне вещь, – потребовал Кэ-мин.

Кэ-дин был так ошарашен неожиданным вмешательством Кэ-мина, что не проронил ни звука.

– Я слишком часто смотрел на все твои выходки сквозь пальцы, и ты окончательно распустился! – гремел Кэ-мин. – Не воображай, что я тебя боюсь. Если только ты не вернешь свитка, клянусь – я проучу тебя как следует перед поминальной таблицей отца. На этот раз я тебе не дам спуску!

Кэ-дин по-прежнему молчал. Лицо его постепенно менялось, принимая растерянное и жалкое выражение.

– Слышишь, Кэ-дин? Собираешься ты вернуть свиток или нет?… У меня терпения не хватает разговаривать с тобой. Идем в зал! – Кэ-мин решительно поднялся с кана и с суровым видом направился к Кэ-дину.

– Принесу. Сейчас же принесу, – залебезил перепуганный Кэ-дин.

– Даю тебе срок до вечера. Слышишь? – не меняя выражения лица, приказал Кэ-мин.

– Хорошо. Я принесу, – с притворным раскаянием отвечал Кэ-дин. Он видел, что на лицах Кэ-мина и Кэ-аня нет и тени улыбки, а во многих взглядах, обращенных на него, сквозит презрение.

Не собираясь больше оставаться здесь и решив, воспользовавшись благоприятным моментом, улизнуть, Кэ-дин сказал:

– Я сейчас пойду. – Он давно уже заметил Гао-чжуна, который стоял в углу, подавленный, с поникшей головой, и окликнул его: – Гао-чжун, сходи скажи там, чтобы приготовили паланкин. Мне надо отправиться кое куда.

Гао-чжун с готовностью ответил: «Слушаюсь» и, выскользнув из комнаты, бросился на улицу.

– Я уволю Гао-чжуна, – бросил Кэ-мин.

– Почему? Ведь у меня нет другого слуги, – натянуто улыбнулся Кэ-дин.

– Раз свиток будет возвращен, то и Гао-чжуна незачем увольнять. Да и у Кэ-дина слуг больше нет, – вступился за Гао-чжуна Кэ-ань, уже изменивший свое мнение и теперь поддерживавший Кэ-дина.

Хотя на сердце у Кэ-мина скребли кошки, он, видя полное смирение Кэ-дина, решил, что его престиж восстановлен. Чувствуя себя совершенно разбитым и не желал больше тратить сил, он произнес со вздохом:

– Ладно, идите. Мне хочется немного отдохнуть.

Кэ-дин только этого и желал и тут же выскользнул из комнаты. Кэ-ань тоже поднялся и спокойно вышел. Цзюе-ши выбежал вслед за отцом. Юань-чэн и Су-фу последовали за ним. В комнате остались только Кэ-мин, Цзюе-синь и Цзюе-минь. Кэ-мин тяжело дышал и вдруг закашлялся.

– Дядя, ты очень устал. Иди-ка домой, отдохни, – заботливо промолвил Цзюе-синь. Кэ-мин, наконец, откашлялся. Он смотрел на Цзюе-синя почти неподвижным взглядом и после долгого молчания с трудом произнес:

– Если я не умру от болезни, меня все равно сведут в могилу.

– Дядя, зачем так говорить? – с болью в душе сказал Цзюе-синь, поднимаясь.

– Я знаю, – печально промолвил Кэ-мин. – Вся надежда семьи только на тебя… Остальные не в счет… Я хочу только, чтобы они не позорили памяти предков. Я во всем полагаюсь на тебя, Цзюе-синь.

– Я не пощажу своих сил, чтобы до конца исполнить свой долг, – вдохновенно произнес Цзюе-синь, словно ему действительно хотелось взвалить всю ответственность на самого себя.

Цзюе-минь, не принимавший участия в разговоре, с жалостью посмотрел на Кэ-мина. Он слышал его разговор с Цзюе-синем. На душе у него было очень скверно, но он постарался скрыть это и, не говоря ни слова, вышел из павильона.