Текст книги "Зарубежный детектив 1979"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Ну а как вообще жизнь за границей?

– Как жизнь? – переспросил Шагдар, вспоминая, как велено отвечать в подобных случаях. – Жизнь очень хорошая. Особенно хорошо живут духовные лица, они всюду пользуются большим уважением.

– Ну это мне давно известно. Перед тем как отправить меня в Халха-Монголию, сам господин Инокузи инструктировал меня...

– Так вы тоже оттуда? – удивился молодой лама.

– Конечно, – усмехнулся Балдан. – Я уже давно, как оттуда... Сейчас мы буквально сбиваемся с ног, готовясь к празднику субургана. Все готово. Только вас не хватает. По милости бурхана вы как раз приехали вовремя. С ханом я, к сожалению, лично незнаком, но знаю абсолютно все, что касается его деятельности...

– Так это вы и есть представитель японской разведки? – Лицо Шагдара вспыхнуло. – Простите, я этого не знал. Меня как раз и направили в ваше распоряжение, но я думал, что вы там... в монастыре...

– А я о вас давно все знаю.

Шагдар сразу переменился. От его подозрительности не осталось и следа, наоборот, он стал вежлив и предупредителен с Балданом.

Часа через два всадники уже продолжали путь к монастырю Святого Лузана.

Самый опасный участок пути до границы Монголии проходил по низкорослому редколесью, далее лежала нейтральная полоса, а за нею по открытой степи тянулась граница. Ехали цепочкой. Впереди размашистой рысью шел конь баргута, знавшего тайный проход через границу как свои пять пальцев, за ним следовал Гомпил, в середине Дамдин-Очир и молодой лама, замыкал цепь Балдан. Конь вынес баргута на пригорок, откуда открывался прекрасный вид на много миль, и остановился, прядая ушами. Проводник привстал на стременах, озираясь вокруг и не двигаясь с места.

– Что случилось? – шепотом спросил подъехавший сзади Балдан.

– Перед нами нейтральная полоса. А за ней – халхасская земля. Смотрю, не видно ли патрулей, они всегда проходят здесь.

Но было тихо и по-прежнему безлюдно. А баргут все медлил, оглядывался, словно почуяв неладное. У Балдана тревожно забилось сердце. Только бы пересечь нейтральную полосу и шагнуть на территорию Монголии, а там уж они с Гомпилом знают, что делать. Но вот проводник дал знак, и кони понеслись. Отъехав на значительное расстояние от границы в глубь монгольской территории, всадники перешли на тихий аллюр. Балдан, указывая глазами на утомленного долгой ездой Дамдин-Очира, предложил немного передохнуть. Предложение это весьма понравилось халхасскому хану, и он велел всем спешиться.

–        Граница уже далеко, нам ничего не угрожает..

– Граница-то далеко, а опасность еще близка, – недовольно пробурчал баргут.

– Правильно, – поддержал баргута Балдан. – Поэтому будет лучше, если в случае задержания и обыска при нас не окажется оружия. Скажем, что едем на праздник субургана, и нас запросто пропустят, такие случаи нередки. Если же обнаружат оружие, мы потеряем все шансы ца спасение. Давайте закопаем наше оружие до поры до времени в приметном месте. – Совет Балдана всем показался разумным, и они не преминули тотчас же ему последовать,

20

В день освящения субургана задолго до рассвета к монастырю потянулись вереницы людей из окрестных хотонов, дальних селений, и первые лучи выплывшего из-за гор солнца осветили расставленные в поле там и сям палатки и шатры, верховых коней, коновязи, лотки с хушурами*, аппетитными кусками вареной баранины, всевозможными бовами2. Яркий шелк праздничных одежд переливался на солнце всеми цветами радуги, лица людей в ожидании чего-то необычного светились радостной надеждой. Возле большого шатра столпилась внушительная толпа, привлеченная тихими звуками музыки и пения. Это участники самодеятельного концерта настраивали инструменты и пробовали голоса. Но вот Цултэм объявил первый номер, и на помосте под общий безудержный смех появились толстый лама, простерший короткие руки на восток, жирный китайский торговец и тощий японский шпион. Худонские артисты великолепно разыграли сценку «Конец мудрого наставника», в которой высмеяли тщетные попытки врагов народной Монголии свергнуть новую власть. Хохот стоял потрясающий. Зрители заливались смехом, вытирая выступавшие слезы. Привлеченные весельем и аплодисментами, подходили все новые и новые люди.

1          X у ш у р – род чебурека.

2          Б о в – монгольское национальное печенье, испеченное в масле или жире.

А возле субургана ламы читали молитвы, да несколько дряхлых стариков и старух простерлось ниц, вымаливая у бурхана счастливое перерождение в другой жизни, что наступит после их смерти. Бледный хамба Содов стоял чуть поодаль и, вытянув шею, смотрел на дорогу.

–        Странно, почему их до сих пор нет? Они давно уже должны быть здесь. Эй, Дамиран, объяви верующим, что по велению бурхана праздник освящения откладывается на три дня.

 Как раз в то самое время, когда жгучая волна предчувствия неотвратимой беды разрывала сердце хамбы, Дамдин-Очир и двое его приближенных были схвачены пограничниками и сидели в машине, направлявшейся в Центр. Во время схватки погиб верный товарищ Балдана Гомпил, пронзенный насквозь кинжалом баргута. Теряя последние силы, слабеющим голосом он просил Балдана:

–        Сохрани баргуту жизнь. Я умираю... Пусть баргут увидит нашу победу, пусть раскается в содеянном им зле... Это Дамдин-Очир его руками... Позаботься о моей семье... Прощай, друг... – И его голова беспомощно опустилась.

...Неподалеку от монастыря Балдана ждали сотрудники органов госбезопасности. Внешне они ничем не выделялись среди послушников бурхана, приехавших издалека на праздник субургана.

– Завтра будем брать хамбу Содова и всю его челядь, причастную к заговору. План операции утверяеден Центром.

– Хамба-ламу я возьму собственными руками. – Лицо Балдана запылало гневом. – Его паршивый пес, которому он платит, убил хорошего парня, моего товарища. Хотел бы я услышать, что соизволит ответить этот святоша перед бурханом, стоящим у него на жертвеннике у изголовья постели! – Балдан сжал кулаки и заскрипел зубами.

– Послушайте, товарищ, вы проделали такую большую работу и вдруг рассуждаете, как ребенок. Зачем вам непременно нужен ответ хамба-ламы перед образами? Идите-ка лучше к самодеятельным артистам, а с хамбой встретитесь в Улан-Баторе.

Вокруг небольшой группки лам толпилось десятка два аратов, доставших со дна кованых сундуков допотопные дедовские ружья и отслужившие свой век сабли. Возложением их на субурган они хотели доказать свою непоколебимую веру в бурхана и вымолить у него счастливое перерождение себе и своим близким.

–        Почтенный лама, – послышался из толпы старческий голос, – нам говорили, что сегодня будет бесплатный магазин и нас, послушников бурхана, будут одаривать подарками. Когда же он откроется? Ведь уже прошло столько времени... Сам тайджи Дамиран приезжал к нам и говорил...

–        Да это все вранье, ламские выдумки, – отозвался молодой задорный голос, и толпа зароптала. – Когда это было видано, чтобы ламы раздавали товары бесплатно? Им нужны ваши ружья, – насмешливо продолягал тот те голос.

Люди разом загалдели,

–        Раз такое дело, я свое ружье заберу назад. Еще неизвестно, хорошее ли будет предзнаменование, если в этот день на субурган возложить оружие. А может, это не к добру?

–        Да, может быть, это как раз дурная примета?..

–        А я, старый дурак, отдал за свое ружье хорошего мерина, – корил себя седобородый арат с тоненькой косицей 1 за спиной.

¹ До победы народной революции в Монголии мужчины заплетали волосы в одну косу.

В центре монастырской усадьбы одиноко стояла внушительных размеров пирамида возведенного в спешке за две ночи субургана, на вершине которого сиротливо поблескивал золоченый ганжир. Возле субургана так же одиноко стоял хамба Содов, рассеянно взирая на скудные пожертвования, среди которых почти не было оружия. Постепенно его сердце наполнялось бешеной яростью. Сплюнув на землю и растерев плевок ногой, хамба стремительно зашагал к юрте. Не успел он и закрыть за собой дверь, как к нему подлетел Дамиран.

–        Это что по-твоему? – зашипел хамба, брызгая слюной и вперив в тайджи убийственный взгляд.

Оторопевший Дамиран повалился в ноги хамбе.

– Великий наставник! Смилуйся!! В людей вселился шулмас, и они забыли бурхана, нечестивцы.

– Каналья непутевая! Кургузый идиот! Только хвалить себя умеешь, старый ублюдок. Это и есть твоя работа? – страшным голосом орал наставник, указывая пальцем на субурган. На дряблых отвисших щеках хамбы играл нехороший румянец, глаза казались налитыми кровью, как у разъяренного быка.

– Все из-за Цултэма, – оправдывался Дамиран, не смея поднять головы. – Я отправлю его туда же, куда ушел Сэд...

–        Надо было раньше думать, пустомеля!

–        Смилуйся, великий лама! Смилуйся!! – Тайджи ползал на коленях вокруг настоятеля, но хамба, резко ударив Дамирана по рукам, вырвал полы дэли и прошел к жертвеннику. Из-под подушки стоявшей рядом деревянной кровати он вытащил небольшой узелок, сел на тюфяк и прикрыл глаза. Через некоторое время его лицо снова приняло благообразный, отрешенный вид. Развязав узелок и положив на ладонь кости, настоятель трижды встряхнул их и, перебирая другой рукой четки, стал пристально их разглядывать. Дамиран затаив дыхание терпеливо ждал, что скажет хамба-лама, но настоятель не проронил ни звука.

–        Великий учитель, что показывают кости? – сгорая от нетерпения, спросил тайджи. – Как там наши? Живы-здоровы? Или как? Почему запоздали?

Бросив на Дамирана презрительный взгляд, хамба-лама поднял подслеповатые глаза к тоно и, глядя на краешек бирюзового неба, тяжело вздохнул.

– Вообще, выпало неплохо. Только перед ногами у них вроде бы какое-то препятствие возникло. Как-то странно легли кости. – Настоятель в растерянности провел рукой по своей большой лысой голове и потер шею. – Хотя в открытой степи с людьми может случиться что угодно. Человек может на полном скаку упасть с лошади, упустить коня... Мало ли что бывает. Но большой беды вроде бы не должно случиться. Не сегодня-завтра непременно прибудут. Иначе они дали бы знать. – Хамба говорил неуверенно, как бы успокаивая самого себя. – Так что ты сказал людям насчет переноса праздника? А они что говорят?

– Я все сделал так, как вы изволили приказывать, то есть объяснил, что праздник откладывается на три дня, ибо в священной книге записано, будто сегодняшний день неугоден бурхану. А через три дня бурхан одарит верующих своими милостями.

– Да-а, если бы не было таких смутьянов, как этот Цултэм, праздник наш удался бы на славу. В сегодняшней неудаче мы должны винить самих себя. Как бы то ни было, а через три дня устроим праздник...

– Клянусь вам, достойный учитель, провести наш священный праздник без Цултэма...

– Грех, совершенный ради бурхана, оборачивается добродетелью...

– Я понял, великий учитель, – и Дамиран, сложив ладони, начал молиться.

21

...В кабинете следователя по особо важным делам шел допрос. Перед следователем сидел пожилой лама с осунувшимся морщинистым лицом и совершенно белыми висками.

– Так как вы думаете, почему вы сейчас сидите в этом кабинете? – строго спросил следователь.

– Не имею никакого представления. Я не только не сделал ничего дурного против своей страны и против новой власти, но даже не знаю людей, которые могли бы совершить зло в такое прекрасное время, в которое мы с вами сейчас живем, – спокойно, без тени малейшего волнения ответил подследственный.

–        Перерожденец, вы сознательно боролись против народной власти и распространяли клеветнические слухи среди населения!

– Зачем же я буду клеветать на такую прекрасную власть? – широко улыбался хубилган. – Я родился в семье бедных скотоводов, в жизни терпел большие невзгоды, защищал интересы простых аратов. Наоборот, я очень люблю новую власть. Знаете, я даже и не слыхивал ни о чем подобном... э-э, то есть о слухах. Неужели кто-то занимается такими подлыми делами? – Удивление хубилгана было почти правдоподобным.

– Предупреждаю еще раз: вы обязаны говорить правду и только правду. Почему вы переехали в Улан-Батор из монастыря Святого Лузана? Отвечайте!

– Мне кажется, что это мое личное дело, где мне жить, – высокомерно отвечал хубилган. – Наша народная власть дала нам право жить там, где нам нравится. Поэтому я и переехал в центр. Тем более что в окрестностях монастыря у меня нет ни родных, ни близких. Даже нет такого человека, кто мог бы стать мне поддержкой в трудную минуту, – перерожденец, не выдержав взгляда следователя, отвернулся.

«Что ж, ответ может показаться более или менее убедительным. Но посмотрим, как поведет себя это хитрец дальше».

– Значит, вас ничто не связывает с монастырем Святого Лузана и вы пи с кем из тамошних жителей не поддерживаете связи?

– Конечно. Так оно и есть. Хотя я знаю в лицо многих из них. Я ведь долго жил при монастыре. – Хубилган смотрел прямо в глаза следователю, как человек, не чувствующий за собой никакой вины.

– В таком случае, сейчас вы получите возможность встретиться с одним человеком. Не возражаете? – На лице перерожденца не дрогнул ни один мускул. – Возможно, вы хорошо его знаете. Припомните все обстоятельства, при которых вы встречались. Приведите арестованного, – обратился следователь к сотруднику, ведущему протокол допроса.

Пожилой мужчина в широком, мешковато сидящем дэли сделал несколько уверенных шагов вперед и вдруг, увидев хубилгана Довчина сидящим перед столом следователя, остановился дважды глотнув воздух широко открытым ртом. Грузно опустился на стул, дрожащей рукой провел по большой лысой голове и уставился на следователя.

– Итак, с каких пор и какие именно отношения вас связывали?

– Что касается меня, то мне лишь знакомо имя перерожденца, поскольку мы несколько лет жили при одном монастыре. Однако, уверяю вас, между нами никогда не было и нет никакой личной связи, – ответил большеголовый.

–        Я тоже не слишком близко знаком с хамба-ламой. Знаю его только в лицо. Не более. – Хубилган накрыл правой ладонью заметно подрагивавшую левую кисть руки.

Довчин и хамба Содов сидели, отвернувшись друг от друга, словно чужие люди.

–        Хамба, понимаете ли вы всю серьезность вашего положения?

–        Я не представляю себе, о чем вы говорите. Вообще, почему я арестован? Сынок, отпусти старика. Я ни в чем не виноват. Здесь произошла какая-то ошибка.

–        Ошибки быть не может. Объясните причину, побудившую вас как настоятеля монастыря возвести субурган.

– Здесь вовсе нет никакой особой причины. Мы возвели субурган ради спасения от грехопадения всех живых и ушедших в страну спокойствия послушников бурхана, ради шести начал сотворения нашего мира. Дешга и нощно мы, ламы и хувараки*, читаем молитвы, поклоняясь трем сокровищам бурхана, и просим в молитвах все победившего и миновавшего всесильного Будду быть милосердным к верующим, облегчить их судьбу. Идя навстречу пожеланиям верующих, очистить свои грехи и возблагодарить бурхана, мы и решили возвести субурган.

1 Хуварак – ученик ламы.

– Назовите имя человека, имеющего высокий духовный сан и находящегося за границей, с которым вы поддерживаете связь. . – Такого человека мы не знаем, – почти хором ответили хубилган и хамба.

– Видно, у вас обоих слишком короткая память. – Следователь нажал кнопку звонка. – Приведите следующего.

Хубилган и хамба с тревогой поглядывали на дверь, но, когда привели Дамдин-Очира, они, как по команде, отвернулись, приняв равнодушный вид, желая показать, что они никогда прежде не видели этого человека.

–        Вы знакомы с этими людьми?

Дамдин-Очир не отвечал, будто не слышал вопроса.

– Повторяю: знаете этих людей?

– Я знал их раньше, – еле слышно проговорил арестованный.

Перерожденец и настоятель разом накинулась на него.

– Открой глаза пошире. Первый раз тебя видим!

– Прекратить пререкания. Арестованный ответит сам.

– Нет, я, кажется, и в самом деле ошибся. Нет-нет, я никогда раньше не видел этих лам, – огромным усилием воли Дамдин-Очир заставил себя улыбнуться.

– Так. При каких обстоятельствах вы впервые очутились за границей?

– Рыба ищет, где глубже, а человек ищет, где лучше. Так и я. Но хорошо, как говорится, там, где нас нет. На чужбине я не прижился,   на   родину   потянуло.   На   старости   лет захотелось прижаться к груди родной земли, как  к груди матери.

– Неужели вам так плохо жилось за границей?

– Житье мое там было незавидным.

– Неужели? Мы располагаем материалами, доказывающими как раз обратное. С какого времени и какого рода отношения вы поддерживаете с хамба-ламой?

– Да мы вовсе незнакомы, и нет между нами никаких отношений, – сорвался с места хамба Содов.

– Приведите следующего!

В кабинет робко вошел баргут – бывший проводник халхасского хана. За несколько дней, прошедших после ареста, он сильно похудел, постарел и как-то весь сжался. Ненавидящим взглядом уставился на хамбу и Дамдин-Очира.

– С какой целью переходили границу?

– С какой целью? Спросите об этом лучше у него, – баргут указал пальцем на Дамдин-Очира. – Я был его проводником и доверенным лицом и был уверен, что делаю доброе дело во имя бурхана. К тому же мне хорошо платили.

– Сколько раз вы незаконно переходили границу?

– Года два назад, помните, я привез вам письмо, – баргут кивнул в сторону хамбы.

– Никакого письма я от вас не получал, – отрезал настоятель.

– А кто мне на хадаге двадцать тугриков поднес за это? Деньги немалые! – И снова, обратив лицо к следователю, баргут продолжал: – Потом я принес хамбе ответное письмо от японского разведуправлсиия, к которому хамба обращался с просьбой прислать руководство к действию и оказать военную помощь. Хамба-лама должен прекрасно помнить. Этому человеку я трижды привозил письма от японцев, доставлял его ответные послания соответствующим лицам. Пусть подтвердит Дамдин-Очир.

– Кто дал вам титул халхасского хана? – Следователь не мог сдержать улыбки.

– Святой Банчин-богд пожаловал меня ханом...

– И что же вы изволили делать как хан?

– Я ничего особенного не сделал...

– Ну, хорошо. Приведите следующего!

Осунувшегося и сильно заросшего бородой китайца Буянта арестованные узнали не сразу. Китаец не сел на предложенный ему стул, а продолжал стоять.

–        Кого из присутствующих знаете?

–        Хай, всех знаю! Это же главные зачинщики: лама-перерожденец Довчин из монастыря Святого Лузана, рядом с ним хамба-лама Содов, а это – халхасский хан Дамдин-Очир, посаженный на трон в Баргутской кумирне. Много лет они не останавливаясь ни  перед   чем,  делали  все,  чтобы  свергнуть новую власть и вернуть старые порядки. Они готовы были подчинить свою страну японцам... Я человек конченый и не боюсь говорить правду.

Ламы сидели молча, ерзая на стульях.

– Эти благообразные святоши замутили мозги таким недотепам, как я, ввергли нас в тяжкие грехи, – со злостью выкрикивал баргут.

– Ты, грязный убийца! Замолчи, – визжал халхасский хан.

– Нет, это ты и есть убийца. По твоему приказу яобагрил руки кровью безвинного человека, но яприму кару господню...

– Прекратить пререкания! По-моему, здесь еще кое-кого не хватает.

В сопровождении вооруженной охраны в кабинет привели Шушму, Пунцага, темнолицего монашка, телохранителя Дамдин-Очира и кургузого Дамирана.

–           Кажется, теперь общество в полном сборе? Отчего же бывшие друзья расселись по разным углам? По-моему, ваши запирательства теперь бессмысленны. Да, ведь еще не хватает одного человека! – И следователь, оправив китель, нажал кнопку и вышел из-за стола.

На пороге появился всеми почитавшийся великий посланник Страны восходящего солнца. Арестованные, привстав с мест, разинули рты. У одних задрожали колени, у других выступил от страха холодный липкий пот. Третьи истово читали заклинания и молитвы. Балдан, вернее – капитан Пурэвжав, при всех знаках отличия прошел между арестованными и сел за стол рядом со следователем.

– Почтенный перерожденец, – Пурэвжав   нахмурил   брови, – не пора ли нам закончить эту игру? Затаивший зло да иссохнет!

Побледневший как смерть, хубилган вздрогнул от знакомого, а теперь такого страшного голоса, боясь взглянуть в улыбающееся лицо капитана. Шепча проклятия, он закрыл лицо обеими руками и опустил голову на колени.

Луис Рохелио Ногерас

И ЕСЛИ Я УМРУ ЗАВТРА... 

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Двадцатилетний путь развития социалистического государства на острове Свободы отмечен величественными свершениями. Коренная ломка устаревших социально-экономических структур, глубочайшие преобразования в жизни народа, всеобщий творческий подъем, охвативший страну, не могли не коснуться и литературы. Призванная служить делу воспитания нового человека в духе революционной идеологии, сознательно отдавшая себя решению этой благородной задачи, она переживает сегодня сложный период достижений и поисков. Осмысливая новые жизненные явления, кубинские писатели трактуют и новые темы в своих произведениях, а главное – проявляют совершенно иной подход к жизненному материалу. Возникают новые таланты и, что, пожалуй, интереснее, новые жанры.

Один из них – детективная повесть.

До победы революции многочисленные любители этого популярного жанра на Кубе питались в основном низкопробным чтивом западноевропейских и североамериканских авторов, чья продукция обильно ввозилась в страну. Героями тех книг были «сверхдетективы»-одиночки или разведчики-супермены, единолично разрушающие все планы врага.

Кубинские литераторы, ныне работающие в жанре детектива, ставят перед собой совершенно иные задачи. Власть, установленную народом, охраняет сам народ. И сам народ борется за то, чтобы революционный процесс стал необратимым. Именно эта, идея и находит свое отражение в творчестве писателей острова Свободы.

История кубинской революции, первые годы строительства новой жизни полны и драматизма, и героики. Небольшой остров в Карибском море, всего в девяноста милях от огромной державы – оплота империализма, совершмвший социалистическую революцию, подвергался непрерывным диверсиям, в организации которых США принимали непосредственное участие. Бежавшие с Кубы после 1959 года владельцы шахт и заводов, плантаций сахарного тростника и огромных поместий не могли примириться с мыслью о потере своих богатств. Представители североамериканского капитала, вложившие сотни тысяч долларов в различные компании, процветавшие на Кубе, стремились сделать все возможное, чтобы вернуть себе баснословные прибыли, получаемые ценой крови и пота кубинского народа.

В 1961 году они получили достойный отпор на Плайя Хирон, но провокации продолжались. Выжженные плантации сахарного тростника, зверские расправы над партийными и профсоюзными активистами и школьниками, пришедшими в самые отдаленные уголки страны, чтобы обучать крестьян и рабочих грамоте, бомбежки, обстрелы прибрежных поселков, подготовленные покушения на Фиделя Кастро и других руководителей коммунистической партии и правительства...

Ради того, чтобы предотвратить подобные преступные планы, и работает кубинский контрразведчик, лейтенант Рикардо Вилъя Солана, направленный с трудной и опасной миссией в Майами. Он – герой романа Луиса Рохелио Ногераса «И если я умру завтра...».

«Классовая борьба в ее самом обнаженном проявлении: столкновение в асфальтовых джунглях Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Майами представителя кубинских органов государственной безопасности с контрреволюционными террористскими бандами...» – так определяется основная тема романа в решении жюри, присудившего в 1977 году этой книге первую премию.

Рикардо Вилъя Солана, в прошлом подпольщик, солдат Сьерра-Маэстры, – не сверхчеловек, не какая-то выдающаяся личность, это простой, скромный работник, каких кубинская революция создала тысячами. Но именно потому, что их много, они непобедимы. Своей книгой Луис Рохелио Ногерас, как говорится в решении жюри, «воздает дань светлой памяти тем безвестным героям, которые боролись на иной земле, под иными небесами». Торжественным реквиемом звучат строки из письма-завещания Рикардо Вилъи Солоны: «И если я умру завтра, пусть знают мои товарищи, что я всегда оставался верен тому идеалу, что освещал всю мою жизнь...»

Написанный в живой, динамичной манере роман Луиса Рохелио Ногераса служит прекрасным образцом революционно-романтической литературы, которая возникла на Кубе вместе с победой социалистической революции.

Нина БУЛГАКОВА

ПРОЛОГ

– Поспеши, – бросает Артемиса.

Как трудно отбивать куски окаменевшей соли простым охотничьим ножом! Под ногти будто воткнули горящие спички, и, хотя ночь стоит холодная, капли пота катятся, по лицу. Мешок Артемисы уже почти полон, а мне еще остается больше половины.

К счастью, луна пока не взошла. Море едва поблескивает в темноте. Правда, я его слышу, слышу тяжелые медленные вздохи: удар волны и хажущееся бесконечным молчание, в котором раздается лишь мое хриплое дыхание, накатывает другая волна, й снова все тихо – это она скользит вниз цо пляжу, готовясь в новому нападению на берег.

– Тебе еще много?

– Около половины, – отвечаю я.

Во тьме едва различим силуэт Артемисы, но я чувствую запах пота, которым он покрывался на стольких дорогах, запах резиновых подошв, горький мокрый запах кожи сапог и ремня, на котором висит его полуавтомат. Я-то ничем не пахну. Вот разве что городом, новичком или, может быть, слегка отдаю под-полыциком, который лишь недавно присоединился к отряду. Впрочем, ладно, придет время, и от меня будет пахнуть так же, как и от Артемисы. Если только останусь жив.

– Давай помогу.

Мы перешептываемся в паузах между накатами волн.

Его штык принимается вырубать один за другим прозрачные куски, и я чувствую, как они. падают мне в мешок. Я трясу головой, чтобы капли пота, падающие со лба, не слепили глаза.

Да, совсем нелегко откалывать эти горькие алмазы; природная градирня не так-то просто отдает то, что солнце взяло у моря; кирками бы следовало вырубать эти куски. Но у нас нет кирок, у нас есть только мой охотничий нож и его штык.

– Еще немного, и пойдем, – говорит он.

Я облегченно вздыхаю. Вот уже полчаса, как мы на самом виду, на этом пляже, метров за триста, а то и дальше от холма. Если патруль застанет нас здесь – какой легкой мишенью мы станем! Темнота могла бы еще помочь нам, но ведь им ничего не стоит? выстрелить просто в какой-то смутный ком и прошить нас.

– Завязывай мешок.

Где-то там в патронташе у меня есть обрывок веревки. Ощупью нахожу его рядом с шомпольным ершиком от винтовки, в моем джутовом мешке большие дырки у горловины. Ощупью продергиваю веревку, с силой стягиваю концы, чтобы куски добычи не выпали, когда я буду вскидывать мешок на спину.

От лагеря до солончака – два часа ходу, но это без груза. А сейчас с двумя мешками – в каждом по сотне либр каменной соли – нам потребуется не меньше трех с половиной, чтобы влезть на холм и вернуться в лагерь.

– Готово? – спрашивает Артемиса.

– Готово.

Без особых усилий он вместе со своим мешком встает на ноги. Он похож сейчас на статую пастуха, несущего на хребте барана, – я где-то видел такую. Я напрягаю мускулы, всхрапываю и наконец вскидываю мешок на спину.

– Пошли.

Мы углубляемся в холмы, и мне кажется, что мешок становится тяжелее. Страх прошел. Или не весь страх, а только отчасти. А может быть, ко мне пришло чувство какой-то трудно определимой уверенности, которое испытывает партизан среди густого леса. Старые ветераны не раз мне об этом рассказывали. Артемиса не рассказывал. Он вообще неразговорчив. Уже год, Как, Артемиса в Повстанческой армии, да, почти год. Я – едва месяц.

Мы начинаем карабкаться на холм – это еще не самый крутой и высокий, Красивая смерть его прозвали, просто самый первый. Склон его усеян камнями, о них говорят здесь – «ступеньки».

Артемиса идет впереди, телом своим он словно бы прокладывает путь среди гор, во тьме. И я, стараясь не отставать, плетусь за ним.

– Кто пойдет? – спрашивает Пури Мендоса.

– Рикардо и Артемиса, – отвечает капитан Кике Санчес. Во тьме чьи-то руки передают мне пустой джутовый мешок.

Нас десять человек, разместившихся в ложбинке меж холмов в получасе ходьбы от лагеря.

– Давайте, – говорит капитан Санчес. – Два часа ходу до пляжа. Час на сбор соли и два на возвращение. Всего пять часов. Сейчас десять; в четыре утра вы, наверное, уже вернетесь.

– А там расставлены посты? – спрашиваю я его.

– Вот об этом вы там и узнаете, – отвечает капитан. – А но возвращении и нам расскажете.

Артемиса поднимается; я его не вижу, должно быть, он – это приближающийся ко мне силуэт. Он похлопывает меня по плечу и говорит: «Ну давай, товарищ!»

Час ночи или около этого. Три дня спустя, после того как я прибыл в Ла-Плату, у меня сломались часы. И смех и грех – я провожу пятьдесят пар, а мои ломаются. При обысках на дорогах после апрельской забастовки нельзя было по-другому добраться до Ориенте. Мы приехали в эту провинцию на грузовичке старика Лавастиды: ткани, часы. Правда, нас никто не остановил..

Мешок сейчас весит уже сто либр; нет, больше, потому что у меня болит спина и я не могу идти так быстро, как Артемиса. Пот снова катится по телу, и мне мучительно хочется пить. Но жажда – это не страх.

– Ну давай здесь передохнем, приятель, – говорит Артемиса.

Меня утешает мысль, что он тоже устал. Он сбрасывает мешок, садится на землю и прислоняется спиной к дереву. Я тоже скидываю мой и на четвереньках подползаю к нему.

– Закурить бы.

– Да и я не прочь, – бросает он. – Что ж, закурим...

Я видел столько кинофильмов, где снайперы попадают прямо в сердце солдату, целясь в ночной тьме на огонек его сигареты, что поневоле ощутил сомнение.

– Думаешь, можно?

– Да тут только одни хутии, – смеется он надо мной. – Гвардейцы выше перевала Ла-Тихера не поднимаются, а мы уже минут двадцать, как оставили его позади.

Он зажигает сигарету: огонек высвечивает его острый нос, выдающиеся скулы, кудрявую рыжеватую бороду. Он делает две-три глубокие затяжки и передает мне сигарету. Дым разъедает горло – это «Пектораль». Я раскашлялся, он надо мной не смеется, я возвращаю ему сигарету. Да, придется привыкать к крепким, «Кэмел» или «Лаки страйк» здесь в горах – непозволительная роскошь.

– Ты из Гаваны? – вдруг спрашивает он меня.

– Да. А ты из Пинар-дель-Рио?

– Конечно. Только не из Артемисы. Я из местечка Пять Песо, его даже на картах нет. А тебя что, застукали?

– Еще как! Я занимался этой забастовкой.

– Да, свалить Батисту одной забастовкой трудно, – бросает он.

– Ну, Мачадо, положим, однажды свалили, – возражаю я.

– Тогда все шло по-другому.

– Это еще почему?

– Другие времена.

– Да нет, все одно.

– Ну не думай, приятель.