Текст книги "Зарубежный детектив 1979"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

–   Надеюсь, наш дорогой гость не заблудится в Улан-Бато-г ре? – лебезил Шушма. Он подробно рассказал, как найти баню, подал ключ от дома, пожелав приятно помыться, и чинно поклонился: – Я тоже пойду к себе. Неприлично сидеть в чужом доме, когда хозяина нет, – в приторной улыбке он оскалил желтые лошадиные зубы.

Широкая Китайская улица, зажатая между высоченными ха-шанами, оказалась на самом деле тихой, безлюдной улочкой. А вот и баня – низкий одноэтажный дом с крыльцом. И очереди никакой. На крыльце высокий худой китаец с очень узкими мутно-желтыми глазами и рябым лицом. «Опять китаец. Наверное, банщик. Понятно, слежка. Все у них подстроено заранее. Посмотрим, что будет дальше», – думал Пурэвжав, подходя к крыльцу.

Сделав вид, что только сейчас заметил пришедшего, банщик встрепенулся и с радостным видом, как старого знакомого, поприветствовал Пурэвжава.

–  Рад вас видеть сегодня. Как вы себя чувствуете? Надеюсь, ваши все в добром здравии?

–  Здравствуйте, но я вас что-то не припомню. Вы с кем-то меня путаете, слуяшвый, – не смутившись, ответил Пурэвжав, поднимаясь но ступенькам па крыльцо и давая понять, что он пришел сюда отнюдь не ради праздных разговоров.

–  Как же так, – развел руками китаец, – ведь мы с вами чуть ли не каждый день встречаемся на этой улице, да и в баню вы часто ходите?!

–  Дешевый прием, – вздохнул Пурэвжав и обернулся к китайцу: – А ну-ка, откройте глаза потире, посмотрите хорошенько, где это мы с вами встречались? – буркнул он. – А впрочем, если вам так хочется, – смягчил он свой тон, – то можно и познакомиться. Говорят, что человек, имеющий много друзей, подобен широкой степи. Так куда пройти, дружище? Мне бы хотелось побыстрее, – уже совсем дружелюбно сказал он.

Китаец часто-часто заморгал и, словно смутившись, позвал:

–        Сюда, сюда. Идите за мной. Ваш номер в самом конце коридора. Человек, похожий на вас, всегда моется в том номере. Неужели я в самом деле обознался? Но вы удивительно похожи на одного нашего клиента. Так что извините за беспокойство. Сюда много народу ходит, и многих своих клиентов я хорошо знаю в лицо. А сейчас обознался.

Банщик расстегнул верхние пуговицы халата, почесал впалую, в темных родимых пятнах грудь, сухо откашлялся и опять извинился:

–  Простите, уважаемый. Вот видите, старый человек не только сам может заблуждаться, но и других может ввести в заблуждение.

–  Вы ведь ничего обидного мне не сказали, зачем же так беспокоиться? С кем не бывает! Забудьте об этом, – успокоил его Пурэвжав. – Я теперь всегда буду ходить только в вашу баню.

Пока Пурэвжав мылся в предоставленном ему отдельном номере, банщик ловко прощупал все его вещи, постучал по подошвам сапог, но, ничего не найдя подозрительного, сел за столик, покрытый чистенькой скатертью с китайскими узорами, не спеша свернул из газетной бумаги папиросу, налил в кружку крутого кипятку, заварил густой, тягучий чай. Потягивая табак и отпивая маленькими глотками из кружки, он размышлял: «Этого человека не так-то легко вывести на чистую воду. Но ведь бывает и так, что, выдержав огромные испытания, спотыкаются на малом и таким образом проваливаются. Надо бы его еще разок проверить чем-нибудь таким, чего он не может ожидать. Ну а если сам оплошаешь да дров наломаешь, унизивши какую-нибудь действительно важную персону, то можешь и головой поплатиться. А я, слава богу, неплохо здесь устроился».

Вечером банщик отправился к хубилгану-ламе. Возле хашана перерожденца его уже ждал Шушма. Когда он доложил Шушме, что ничего особенного ему выведать не удалось, тот, рассвирепев, набросился на банщика с руганью и упреками:

–  Старая каналья, вонючий желудок, не мог ничего выведать, рябой козел! Пошел прочь, – шипел он. Однако, когда он переступил порог чертогов перерожденца, злое лицо Шушмы приняло угодливое выражение:

–  Почтеннейший лама, пришелец – действительно посланец Страны восходящего солнца. В его отсутствие я перетряхнул все его вещи В дорожной сумке обнаружил коротковолновый радиопередатчик японского производства, наган, новейшей марки фотоаппарат, тоже японский, японские деньги, сигареты.

Довчин сидел, не проронив ни слова, сосредоточенно глядя на Шушму, но, услышав последние слова китайца, внутренне обрадовался и стал предлагать чай и угощение.

–  Благодарствую, господин. Я спешу. Я ведь и пришел только затем, чтобы доложить вам это приятное известие, – заулыбался Шушма, ожидая, что скажет перерожденец, и нетерпеливо ерзая на скамейке.

–  У змеи пестрые пятна снаружи, а у человека – внутри. У тебя солидный опыт в этом деле, сын мой, и ты хорошо знаешь, что никому нельзя слепо доверять. Что касается Балдана, сын мой, то мне тоже кажется, что это свой человек. Но бдительность нельзя терять ни на минуту, иначе нам всем придется расстаться со своей головой. Приставь к нему человека, чтобы знать каждый его шаг. А завтра пусть придет сюда. Я сам с ним поговорю.

Хубилган-лама достал из-за пазухи шелковый кисет, вытащил из него табакерку для нюхательного табака с крышечкой из красного коралла, тоненькой лопаткой насыпал табак на палец и зарядил им обе ноздри.

–  Ну я пойду. – Шушма торопливо поднялся со скамьи, Довчин его не удерживал.

Шушма снова зашел к гостю, спросил, не желает ли он заказать чего-нибудь на ужин. Пурэвжав попросил немного жареного мяса с капустой. Быстро съев ужин, он отправился спать, сославшись на усталость и головную боль.

Как только Шушма ушел, Балдан – Пурэвжав уже почти свыкся со своим новым именем, – соскочил с постели, запер дверь, погасил лампу и, сев сбоку у низкого окошечка, стал наблюдать за воротами хашана. Ждать ему пришлось недолго. Скрипнула едва слышно дверца, прорезанная в больших воротах хашана, и появился высокий худосочный мужчина, в котором Пурэвжав узнал того самого рябого банщика. Крадучись, он прошмыгнул в дом Шушмы, стоящий на другом конце двора. Через четверть часа банщик так иге, крадучись, вышел с каким-то небольшим свертком под мышкой. Пурэвжав еще долго наблюдал за двором, но никто больше не входил и не выходил из хашана. «Итак, – рассуждал Пурэвжав, – первый день прошел нормально. Кажется, они клюнули. Вот где мне пригодилось знание китайского языка, и спасибо полковнику за советы. Встречусь с помощником после разговора с перерожденцем, а пока передавать в Центр особенно нечего».

На следующий день, направляясь по заранее условленной улице и в определенный час на прием к хубилгану-ламе, он разминулся с молодым монголом в засаленном дэли попросившим у Пурэвжава огонька, чтобы раскурить потухшую трубку. Не останавливаясь, Пурэвжав ответил, что он не курящий и огня не имеет. Это был условный пароль, означающий, что все в порядке и что встреча с помощником состоится через два дня на окраине города за черными юртами.

1 Дэли – монгольская национальная одежда типа халата на подкладке.

3

Хубилган-лама принял гостя с большим почетом. В красном углу пятистенной юрты, на этот раз еще более роскошно убранной дорогими коврами, перед жертвенником был богато накрыт широкий стол на коротеньких изогнутых ножках, инкрустированный перламутром, кораллами и бирюзой. В чашах, оправленных серебром и золотом, горкой возвышались редкие по тем временам восточные сладости. На широком серебряном блюде тончайшей работы были красиво уложены большие куски дымящейся жирной баранины.

Хубилган Довчин из собственных рук подал гостю в серебряной пиало обжигающий губы горячий чай с молоком и не растаявшими еще кусочками топленого масла* возвещая о начале трапезы..

*Чай с молоком – национальный монгольский напиток. Часто в дооавляют соль, кусочки масла, мяса, пенки. Подают перед едой.

Старческое лицо перерожденца с отвислыми щеками, испещренное глубокими морщинами, выражало крайнее самодовольство. От горячей пищи и внутреннего напряжения по лицу его градом катился пот, капая в пиалу. Подернутые синеватой пеленой подслеповатые глаза его с благоговением смотрели на гостя.

«Богатая юрта у хубилгана. Вон сколько серебра и золота. И все это от пожертвований верующих. Сам-то перерожденец нигде не работал всю жизнь, а только дань собирал с верующих да обманывал их. Скоро ламаизму придет конец. Выведем их всех на чистую воду», – думал в это время Пурэвжав.

– Мы, многочисленные послушники бурхана, выражаем безграничную радость по поводу вашего прибытия к нам из Страны восходящего солнца. Какие новости привезли? – спросил перерожденец, нарушая мысли Пурэвжава.

– Если почтенному хубилгану угодно, то я доложу о цели своего приезда. Во-первых, по поручению начальника японской контрразведки в Харбине господина Инокузи имею честь уведомить вас о том, что ваше послание с просьбой о военной помощи получено и передано в верха. При благоприятном моменте помощь вам будет оказана, ибо ваши действия расценены как самые разумные, направленные на решение судеб всех верующих в Монголии. Во-вторых, до момента выступления к вам на помощь военной силы из Страны восходящего солнца я буду чрезвычайно рад служить здесь под вашим непосредственным покровительством. В-третьих, мне приказано передать вам лично, что пора уже от распространения слухов и версий переходить к действиям. Работать надо денно и нощно. Организация и координация действий поручена мне, – здесь Пурэвжав для усиления впечатления от сказанных слов показал хубилгану письмо, написанное по-японски на тончайшей рисовой бумаге.

– Согласно приказу господина Инокузи, – продолжал гость, – поселите меня в монастыре Святого Лузана, где я буду выполнять некоторую посильную для меня работу, чтобы не вызывать ни у кого подозрений, а под этой личиной, светлейший хубилган, я приложу все усилия, чтобы начатое вами дело дало плоды, и как можно скорее. Я также должен буду регулярно докладывать сиятельному господину Инокузи о результатах вашей работы, о ваших просьбах и пожеланиях, а также по мере необходимости передавать некоторые сведения и карты и привозить вам дальнейшие распоряжения и указания. Пока все.

–        Хорошие вести, – похвалил хубилган. – Такой человек, как вы – образованный, смелый и деятельный, – нам очень нужен. Для того чтобы дело наше выиграло наверняка, мы должны, главным образом, опираться на военную помощь извне. Иначе все останется пустой затеей. Лам много в монастырях, разбросанных по всей стране, но одним нам не под силу решить такую задачу. Если ламы не будут действовать разумно, с дальним прицелом – дело наше лопнет как мыльный пузырь.

Младшие ламы, прислуживающие хубилгану, удалились из юрты при появлении гостя, и теперь никто не мешал откровенно говорить о деле.

Оба – и гость и хозяин – были возбуждены беседой и вином.

–        Много ли в Улан-Баторе надежных людей? – полюбопытствовал Балдан.

Донесения Шушмы и рябого банщика, а более того – личное впечатление, произведенное Балданом на хубилгана во время беседы, устранили последние подозрения перерожденца.

–        Люди есть. Но не так много, вернее, пока не так много, как бы этого хотелось, скрывать не стану. Ведь мы начали действовать не так давно. Зато все люди надежные. Один из них – ваш знакомый Шушма. Человек очень преданный. В прошлом – крупный коммерсант, владелец богатой торговой фирмы. Народная власть фирму национализировала, а многотысячные долги его многочисленной клиентуры аннулировала. И теперь он точит зуб на эту власть. Так-то, сын мой. Ну а другой ваш знакомый – рябой банщик – за деньги пойдет на все. Здесь, в городе, есть еще два наших человека, которым можно доверять. Люди, проверенные в деле. Когда будет нужно, я скажу, как их найти, – доверительно сказал Довчин.

Балдан хотел во что бы то ни стало узнать как можно больше о заговоре духовенства против республики, которое готовилось открыть дорогу врагам.

– Да, конечно, – подхватил Балдан, – с этими двумя хорошо бы организовать мне встречу до моего отъезда в монастырь Святого Лузана. Пусть они будут моими связными, тем более что связные мне крайне необходимы.

– Согласен, – кивнул в ответ хубилган. – Один из них, между прочим, лама Дорлиг, который свел вас с Шушмой. Живет в моем хашане. Другой, Пунцаг, – это человек, поступивший по моему совету на работу в ламскую артель *. В прошлом – продавец магазина, совершивший растрату. Долго сидел в тюрьме. У него с властью свои счеты. И большие. Но однажды он проговорился об этом бывшему моему послушнику Чойнхору, жившему в моем хашане. Чойнхор был неглупый парень и, судя по всему, кое о чем догадывался. Боясь, как бы он нас не выдал и этим не сорвал нашего дела, Пунцаг убрал его. Сейчас для нас очень опасен Самдан – секретарь ревсомольской ячейки их артели. В последнее время он слишком часто приходил к нам в хашан будто к Чойнхору, а сам все вынюхивал и высматривал. А ну как Чойнхор успел ему что-нибудь ляпнуть?! – забеспокоился вдруг перерожденец.

*Артель из бывших лам, добровольно сложивших с себя духовный сан. Многие из них впоследствии вступили в ревсомол, став активными участниками строительства новой жизни.

Балдан строго взглянул на него исподлобья.

–        Конечно, убийство, особенно теперь, когда дело идет на лад и нам обещана помощь, может испортить наши карты, но другого выхода не было, и мне пришлось благословить Пунцага на это дело, – начал оправдываться Довчин. – К счастью, к ответственности привлечен, по достоверным слухам, не кто иной, как Самдан. Это тоже важно для нас. Пунцаг выполнил работу чисто.

Боясь потерять свой авторитет у Балдана, хубилган со смиренным видом сложил ладони вместе, поднес их ко лбу, прошептал по-тибетски заклинания и, закатив к небу глаза, произнес глухим голосом:

–        Один бурхан ведает, кого покарать, а кого помиловать. – А чем этот Самдан опасен? – спросил Балдан.

–        Видите ли, Чойнхор был кротким, прилежным, исполнительным послушником, очень набожным. Со временем я надеялся сделать из него хорошего ламу, обладающего обширными познаниями в области человеческой психологии и народной медицины. Он ходил за мной по пятам. И нам он мог быть полезен. Но с тех пор, как здесь появился этот Самдан – а они из одного кочевья, – Чойнхора будто подменили. Вместо поклонения духовным лицам он стал насмехаться над ними. Я слышал это своими ушами, и не один раз. Самдан – первейший смутьян. А вообще, люди, приехавшие в столицу из худона, очень быстро меняются. От их смирения часто не остается и следа. Вот уже год, как я переселился из монастыря Святого Лузана в Гандан, и за это короткое время в здешней жизни изменилось очень многое, чего не увидишь вдали, за толстыми стенами монастыря Святого Лузана. Самое скверное – это то, что ламы складывают с себя духовный сан, монашское одеяние бросают в огонь костра. Да, рушатся, рушатся старые порядки. Но мы будем крепко держать их, пока не придет помощь, мы еще поживем, мы вернем утраченное! – произнес Довчин с пафосом.

Перерожденец думал сейчас только о том, что благодаря бур-хану письмо его, посланное японским правителям, благополучно дошло до них, что они с благодарностью его получили и обещают помощь. «Как все хорошо складывается», – снова подумал хубилган и налил себе в кубок немного вина.

Этот молодой мужчина – посланец Страны восходящего солнца – с его умной речью, хорошими манерами и чистым взглядом ему определенно нравился. «Вот и старая опытная хитрая лиса Шушма – а его-то не проведешь на мякине – тоже положительно отозвался о нем. Значит, свой, преданный человек. Посланец!» – снова и снова думал о Балдане хубилган, не отрывая от него глаз. И начал вдруг как на духу выкладывать все свои планы:

–        Неправильно было бы думать, что мы только лясы точим насчет новой власти да слухи распускаем. Нет, мы усиленно работаем в трех направлениях: разжигаем недовольство политикой народной власти, стараемся подорвать доверие к красной России и всячески укрепляем религию. Одним словом, не сидим сложа руки. Это упорная борьба за умы и сердца людей. И здесь для нас хороши любые средства: диверсии на предприятиях, физическое уничтожение партийных руководителей, запугивание и шантаж отдельных граждан. Я говорил: людей у нас маловато, но кое-что мы уже сделали.

Балдан и не подозревал, что под монашеской рясой скрывается такой хитрый, жестокий, изворотливый политикан.

– Я уверен, что ваша работа будет высоко оценена господами из японского разведуправления. Она требует от вас не только хорошей организации, но и конспирации. Выиграть время – вот ключ к решению этой задачи. Чего греха таить, ведь ни для кого не секрет, что новая власть крепнет день ото дня. Поэтому выигрыш во времени, повторяю, является вопросом жизни или смерти для нас. Мы не должны терять ни минуты. Я полагаю, что в течение года, максимум – двух-трех лет мы должны создать благоприятные условия для прихода военной помощи из Страны восходящего солнца.

– Да возблагодарит вас бурхан за эти мудрые речи! Да исполнятся по воле бурхана ваши пожелания! – восклицал хубилган. Душа его ликовала. Надежда на скорую помощь японцев и свержение ненавистной новой власти, на возвращение утраченного могущества запылала в нем ярким пламенем. Он еще долго возносил хвалы всемогущему бурхану, услышавшему его молитвы и ниспославшему им большую удачу.

Подливая масла в огонь, Балдан, наклонясь к самому уху хубилгана, с жаром зашептал:

–        Это еще не все, высокочтимый перерожденец. Скажу вал! по секрету, что у японского императора планы куда грандиозней. Японии предначертано богом стать во главе Великого азиатского единства, в состав которого войдут Китай, Маньчжурия и Монголия, а Монголия должна стать мостом к захвату русской Сибири. Только держите мои слова в строжайшей тайне.

От такого безграничного доверия, которое ему сейчас оказали, у Довчина сперло дыхание, закружилась голова. Наконец-то фортуна ему улыбнулась!

–        Мудрейший посланец! – он схватил Балдана за руку. —Твоим словам нет цены! Наши планы совпадают! Япония поможет нам, а мы окажем ей помощь в осуществлении ее планов. Да поможет нам все победивший и все миновавший Будда! Мы ничего не пожалеем для осуществления наших замыслов. – Голос его срывался.

–        Не радуйтесь преждевременно, досточтимый хубилган. «Поспешишь – замерзнешь» – гласит монгольская мудрость. Не забывайте об этом. Через десять дней я должен послать первую шифровку господину Инокузн из монастыря Святого Лузана. Кстати, когда вы думаете отправить меня туда? – Балдан стремился перевести разговор в нужное ему русло.

–        А вы сами когда собираетесь ехать?

– Не позднее чем через день. Отправлюсь под видом скотовода-кочевника. Приготовьте мне хорошего коня, одежду да не забудьте написать письмо к тамошнему настоятелю.

– Не извольте ни о чем беспокоиться. Все будет в порядке. Настоятелю монастыря хамба-ламе (1) Содову я пошлю через вас особое задание. Вас же назначаю там ответственным лицом, о чем дам знать настоятелю. Отныне без вашего ведома он не должен будет принимать ни одного решения. У настоятеля получите монашью рясу и станете там гэсгуем(2). Нет-нет, пожалуй, лучше назначу вас казаначеем на место прежнего. Сбор пожертвований – а их поступает значительное количество – дело ответственное, и лучше поручить его вам.

– Приказываю вам постоянно держать со мйой связь и немедленно докладывать о любых указаниях японских господ, – неожиданно властным голосом добавил хубилган.

«Ого! Вот тебе и старый перерожденец! Коварный шакал», – подумал Балдан. Но хубилган, словно прочитав мысли «японского посланца», вытащил четки и, ловко перебирая их мясистыми пальцами, зашептал молитву, закатив по обыкновению глаза к небу.

В душе каждый из них по-своему радовался своей удаче.

«Надо будет сказать Шушме, пусть велит своим людям прекратить за Балданом слежку, он вне подозрений. Мое чутье никогда не обманывало меня. Возможно, и Балдан в своих донесениях воздаст хвалу разуму мудрого хубилгана, оказавшего большое доверие посланнику Страны восходящего солнца», – кичливо рассуждал Довчин, мня себя уже на ханском престоле.

Доставая тушь и кисточки (3) из ящичка, хубилган прикидывал в уме, как бы получше составить письмо к хамба-ламе Содову, но так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

¹ Хамба-лама – настоятель.

² Г э с г у й – церковная должность распорядителя собраний лам, а также надзирателя за их работой и поведением.

³ До перехода в 1946 году на новый алфавит, основанный на кириллице, монголы писали вязью сверху вниз, пользуясь специальными кисточками.

Весь следующий день Балдан с утра готовился к отъезду в монастырь. Теперь он должен был действовать вдвойне осторожно: еще неизвестно, что на уме у перерожденца и у этой старой хитрой лисы Шушмы. Неспроста же они постоянно твердят, что «у змеи пестрые пятна снаружи, а у человека – внутри».

После полудня к Шушме пришли какие-то китайцы с узлами, пошушукались с хозяином и ушли, оставив после себя едкий запах смеси чеснока и тухлых яиц. Этих людей Балдан прежде не видел.

Потом появился темнолицый монашек с письмом от перерожденца к настоятелю монастыря Святого Лузана.

Близился вечер, а Шушма все возился возле сарайчика, укладывая в переметные сумы еду для Балдана и подарки для хамба-ламы.

–        Послушайте, любезный, бросьте вы все это, – подошел к нему Балдан. – Пойдемте-ка лучше в кино. Скучно сидеть без дела и ждать завтрашнего утра. Там, в глухомани, небось не то что кино, но и бани-то, наверное, нет.

Шушма, как и рассчитывал Балдан, идти в кино отказался, оправдываясь тем, что не любит увеселений, считая их ненужной блажью и пустой тратой времени. Но истинная причина, разумеется, крылась в другом: Шушма всячески избегал людных мест, не желая, чтобы его лишний раз видели в городе.

–        Идите один. У меня еще много работы в хашане. А в городе вам бояться нечего, здесь тихо, и в лицо вас никто не знает, – отнекивался Шушма.

Но Балдан решительно отказался идти один в город, сославшись на незнание здешних обычаев. Зевая от скуки, он слонялся по хашану от безделья, потихоньку наблюдая за китайцем. Тот же, боясь вызвать гнев хубилгана тем, что не угодил гостю, продолжал уговаривать Балдана провести вечер без него.

–        Ну ладно, – вздохнул Балдан, – пойду поброжу по городу, а если удастся – посмотрю немой фильм. – Он снова зевнул, не спеша переоделся в новый дэли из китайского шелка и ленивой походкой вышел из хашана. Медленно брел он по пыльной улице, ведущей к единственному в городе кинотеатру. Кажется, сегодня его не преследовала чужая тень. Но он все время был начеку. До сеанса оставалось еще немного времени. Балдан потолкался в очереди возле кассы, купил билет и, направляясь к входу в кинотеатр, вдруг заметил рябого банщика, высматривавшего кого-то в толпе. У Балдана бешено заколотилось сердце. «Неужели сорвется встреча с помощником?! Этот банщик, конечно же, пришел сюда не ради забавы», – подумал Балдан, пропуская вперед зрителей и входя в зал одним из последних. Он тщательно обшарил глазами каждый ряд, но китайца в зале не оказалось. «Остался караулить у входа? Или передал «эстафету» кому-то другому?» – спрашивал себя Балдан, снова и снова обводя глазами зал. Рябого среди зрителей не было.

Как только погас свет и картина началась, он, пригнувшись, тихо вышел на улицу через черный ход и быстро свернул за угол ближайшего хашана. Пробежав немного вдоль забора, снова свернул в узкую улочку, быстрым шагом прошел по ней до конца и вышел к черным юртам.

Прижавшись к столбу для коповязи, Балдан напряг слух и зрение. Но вокруг было тихо и темно. Фонарей тогда не было, и редко кого можно было встретить в эту пору на улицах города. Чуть стемнеет, люди запирались в своих хашанах. Лишь лай собак нарушал тишину вечернего города.

Перед Балданом, словно из-под земли, выросла знакомая фигура. Они молча обнялись и отошли под навес коновязи.

–        Здесь имена и адреса. Сплошь ламство, китайцы и уголовники. – Балдан протянул спичечный коробок. – Ждут япошек. Прошу действовать осторожно, чтобы комар носа не подточил.

– Есть, товарищ капитан. Когда едете в монастырь?

– Завтра на рассвете.

– Желаю удачи.

–        На вторую ночь надома (1) монахи намечают поджечь и взорвать склад с оружием. Подробности потом. Группу возглавит Пунцаг – рабочий из дамской артели.

–        Вас понял.

–        Когда возьмете Пунцага с поличным, то якобы по его доносу организуйте арест Шушмы и рябого банщика, они знают много. Хубилгана, его слугу Темнолицего и хамба-ламу пока не трогайте – спугнуть можете. Пока все. Привет нашим.

–        Счастливого возвращения.

И Балдан растаял во тьме узкой улочки.

¹ Н а д о м – национальный монгольский спортивный праздник. Своего рода олимпийские игры монголов. Надом включает в себя конные скачки, национальную борьбу и стрельбу из лука. Празднование надома совпадает с празднованием годовщины победы народной революции в Монголии 11 июля.

Единственный фонарь, прикрепленный над входом в кинотеатр, тускло освещал пыльную площадь. Рябого не было видно. Балдан осторожно подошел к двери черного хода, дождался окончания сеанса и с толпой зрителей, которые оживленно делились впечатлениями, вышел на площадь и с удовольствием закурил. Под самым фонарем стоял банщик, будто и вовсе никуда не уходил. «Китаец приходил к началу сеанса. Потом ушел. В зале его не было. А к концу опять появился... Очень хорошо. Надо было лучше караулить, гражданин китаец!» – весело подумал Балдан и зашагал домой.

4

По приезде в монастырь Балдан поспешил представиться хамба-ламе Содову. Войдя в его опочивальню, он застал настоятеля величественно восседавшим на горке мягких подушек. Его пухлые пальцы мерным, заученным движением перебирали черные сандаловые четки с изящной коралловой головкой удивительного красного цвета. Не переставая перебирать четки, хамба-лама чуть повернул голову в сторону вошедшего и легким поклоном, исполненным достоинства, поприветствовал Балдана.

–        Я уже получил уведомление от почтенного хубилгана, в коем он извещает меня о вашем прибытии. Прошу вас, подойдите ближе и садитесь поудобней. Выражаю огромную радость по поводу вашего благополучного к нам приезда. Отдохните с дороги, снимите с себя усталость, а потом и приступайте к осуществлению священной цели, стоящей перед вами. Мы с честью будем выполнять приказы и поручения высокочтимого посланника великой Страны восходящего солнца. – Хамба-лама говорил глуховатым голосом, сохраняя достоинство и прямо глядя в глаза собеседнику. Он не лебезил и не заискивал перед Балданом, как это делали другие.

Не выпуская из руки четок, настоятель другой рукой поставил на специальный коврик перед Балданом два небольших дешевых кубка и кувшинчик с китайским вином. Налив кубки до половины и пригубив вина, он кивком головы предложил Бал-дану сделать то же самое и с деловым видом продолжал начатый разговор:

– Прошу не церемониться, дорогой Балдан. Чувствуйте себя свободней... Тяжелые сейчас времена, скажу вам откровенно. Не то, что другим людям, но и себе верить нельзя стало. Будьте очень осторожны и осмотрительны. Здесь, в монастыре, есть соглядатаи и шептуны. Помните об этом. Но всего более опасаться следует партийцев. Эти похуже чертей будут. Для нас, для нашего дела они чрезвычайно опасны.

– Тем не менее мы должны резко активизировать работу. Меня, как вы понимаете, послали сюда не на отдых от мирской суеты и не затем, чтобы проверять желудки у ваших лам. Поэтому я считаю своим долгом приступить к делу незамедлительно. Сегодня же вечером и начну... А для начала хочу познакомиться с тем, что вы уже успели сделать, – твердо сказал Балдан, не отрывая настойчивого взгляда от глаз настоятеля.

Хамба-лама в знак согласия сделал церемонный кивок, с достоинством опустив на грудь большую, остриженную наголо голову и зажмурив глаза.

–        Вы правильно изволите говорить. Я тоже считаю, что мы недостаточно активно действуем, но некоторые успехи у нас, безусловно, есть. Об этом вам, наверное, хубилган уже докладывал. Поэтому я зачитаю вам один документ, содержание которого мы усиленно распространяем во всех аймаках (1) и люди нам верят, особенно набожные старики. Многие вообще склоняются на нашу сторону. Вот, послушайте, – и настоятель достал из-под подушки вчетверо сложенный толстый лист бумаги, неторопливым движением холеных рук развернул его и начал читать: – Первое, – произнес он и остановился, взглянув на Балдана, который, ночти не мигая, смотрел на хамба-ламу, мысленно восхищаясь его умением с достоинством держаться в присутствии «высокого гостя» и оценивая его приятные манеры. Плавная речь, глуховатый низкий голос, его жесты, не лишенные изящества, умение выслушать собеседника и заговорить с ним в форме доверительной задушевной беседы без кажущейся навязчивости, безусловно, очень располагали к себе людей.

¹ Аймак – административная единица МНР, приравниваемая к области.

–        Первое, – еще раз произнес хамба и начал читать текст речитативом: – Народно-революционная власть – власть не прочная, никогда не сможет утвердиться она на нашей древней земле, ибо она является противной учению победившего и все миновавшего Будды. Поэтому всякий, кто признает новую власть, а также его родственники до третьего колена впадут в тяжкий грех перед всевышним и в своем перерождении, будучи не в состоянии его искупить, обречены будут на страшные муки.

Второе. Послушники Бурхана! Скоро с той стороны, откуда встает солнце, прибудет августейший Банчин-эрдэнэ (1), который сметет и развеет по ветру эту новую власть. Тем из вас, которые устоят против всяких соблазнов и увещеваний нечестивцев и сохранят веру во всемогущего Бурхана, будет ниспослано благословение Бапчин-богда (2) и всепрощение грехов до третьего колена. Забывшие же веру и сошедшие с пути истинного не увидят святого лика Банчин-эрдэнэ, на них найдет порча, все тело их покроется гноящимися язвами и струпьями, и род их угаснет. Тысячегрешные послушники бурхана! Священнослужители монастыря Святого Лузана воздвигают священный субургаи, открывая вам путь к спасению от неминучей опасности.

1 Б а н ч ин-эрдэпэ – святой отец религии.

2 Б о г д, оогд-хан – титул монгольских ханов.

Третье. В великий грех впадают и те заблудшие, которые отдают свой скот красным русским, нарушая священное писание Будды и опустошая нашу землю. Их ждет самая страшная голодная смерть,

Хамба-лама кончил читать. Аккуратно складывая лист, он уголками глаз посматривал на Балдана. Ему не терпелось узнать, какое впечатление произвела его речь. Но Балдан молчал.

–        Разумеется, листовки мы распространяли тайно и с большими предосторожностями. Сами тоже с верующими беседуем, выявляя таким образом нам сочувствующих. Если нам удастся привлечь на свою сторону население хотя бы нескольких аймаков, то мы сможем выставить десятки сотен вооруженных воинов в придачу мощной армии японцев, которая двинется к нам на помощь. По-моему, это будет немало.