Текст книги "Зарубежный детектив 1979"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

¹ Тоно – круг верхнего отверстия юрты, обычно застекленного и на ночь накрываемого кошмой.

Вероятно, и деда Доноя отравили этим же ядом. Жена его, возвращаясь из загона, где доила корову, видела, как кургузый тайджи выходил из их юрты. А через несколько часов Доноя не стало. Совпадение? Факт!

–        Жаль старика. Хороший был дед.

–        А знаешь, отчего он занемог? Мне жена его рассказала. Оказывается, хамба приказал ему в одну из ночей поджечь магазин. Получив все необходимое, он отправился к дальним холмам. Сам дед очень боялся нечистой силы, лошадь под ним тоже была пугливая. Только въехал он в лощинку, как рядом что-то ухнуло, лошадь всхрапнула и понесла, закусив удила. Доной расценил это как дурное предзнаменование и вернулся домой, не совершив очередного греха. Хамба не только проклинал его за проявленную трусость, но и морально унижал, а потом прочитал тар-ни 1 и велел До ною в тот же вечер покончить с собой, как того требовала клятва, данная на жертвеннике. Дома старуха все у него выпытала и заголосила. А у Доноя от нервного перенапряжения, видимо, случилась горячка. Вот такие дела, Гомпил.

–        Давно пора всех их арестовать – и к стенке!

– Нет, друг, еще не время. Надо заманить сюда новоявленного халхасского хана Дамдин-Очира, чтобы вся компания была в сборе!

– Пока мы будем заманивать Дамдин-Очира, они пусть отравляют людей, да?

– Нет, этого мы не допустим. Завтра вечером в монастыре будет большая служба, на которой обязан присутствовать и хамба Содов. А часа за два до службы приволоки поближе к юрте хамбы арбу, волов выпряги, а сам делай вид, что чинишь колеса или ось, в общем, придумай что-нибудь, чтобы выглядело все правдоподобно. Когда хамба отправится в монастырь, я как следует пошарю у него в юрте и, если мне посчастливится, заменю смертоносный порошок чем-нибудь безобидным. В случае чего запоешь старинную протяжную песню. Понял?

–        Так точно, това... – Гомпил осекся, – господин великий японский посланник.

–        То-то же!

Операция с ядом удалась как нельзя лучше. Колодцы были по-прежнему чисты, а люди и скот здоровы. Но после этого между хамбой и Дамираном заметно пробежал холодок недоверия и некоторой отчужденности...

1 Т а р и п – заклинание.

...Через несколько дней ночью сгорел весь хашан Цултэма, юрта со всем имуществом и зимовка для скота. Цултэм едва успел вытащить из огня жену и детей. Народная власть вторично оказала ему безвозмездную помощь. В два дня силами артели, где работали Цултэм и его жена, им поставили новую пятистенную юрту, загон для скота и выделили долгосрочную ссуду на обзаведение имуществом.

Узнав об очередном ночном пожаре, Балдан примчался к хамба-ламе. На этот раз злость его была не притворной, но он направил ее по другому руслу.

–        Какого черта вы сожгли юрту Цултэма? Совсем с ума спятили со своим Дамираном? – кричал Балдан, топая ногами. – Сейчас Цултэму поставили новую юрту, вдвое больше сгоревшей, и дали денег. Теперь он заживет лучше прежнего. Нечего сказать, хорош мудрейший настоятель! Это же прямая агитация за народную власть! Хотонцы в ладоши хлопают, восхищаясь поступком артельщиков, не оставивших в беде своего соплеменника! – Балдан вытащил из-за пазухи наган и, поигрывая им в руке, продолжал наступать на хамбу. – А может, вы с этим кургузым тайджи спелись за моей спиной и делаете это нарочно? Господин Инокузи, – Балдан медленно наводил наган, целясь в лоб настоятеля, – мне повелел в случае необходимости угостить вас, достойнейший отец, свинцом.

Насмерть перепуганный и униженный неслыханной грубостью мирянина хамба-лама сидел ни жив ни мертв.

– Ладно, на этот раз я великодушно прощаю вас, – Балдан убрал наган. – Но помните, что со мной шутки плохи.

– Не извольте гневаться, Балдан, в этой оплошности винить некого. Просто Дамиран переусердствовал.

– Тогда и вы простите мне мой гнев. – Балдан подставил голову, ожидая благословения настоятеля.

– Благословляю вас, сын мой, и впредь постараюсь советоваться с вами относительно всех своих действий.

Выходя из юрты, Балдан бросил взгляд на хамбу. Его лицо уже не выражало ни испуга, ни неприязни. Перед жертвенником на невысоком помосте сидел, скрестив ноги, в величественной позе благообразный лама. Его желтые руки с тонкими, изящными пальцами перебирали четки, немигающий взгляд был устремлен куда-то вдаль. В отблеске лучей заходящего солнца, упавших через тоно 1 на желтый шелк одежды, хамба-лама был похож на бронзового бурхана, стоявшего у него на жертвеннике рядом с лампадой.

15

Новый халхасский хан Дамдин-Очир по пути к японскому разведывательному управлению остановился возле рынка, удивленно разглядывая огромную разношерстную толпу спекулянтов, перекупщиков, торговцев наркотиками, бродяг, шныряющих в поисках куска хлеба. И вдруг посреди этой серой массы он увидел открытую карету, на заднем сиденье которой сидела удивительной красоты молодая женщина, приковавшая к себе все взоры.

Когда карета поравнялась с ним, показалось, что женщина улыбнулась и подмигнула ему. Дамдин-Очир на мгновение растерялся, но все же с искренним восхищением проводил взглядом карету. Приставленный к Дамдин-Очиру японской разведкой телохранитель проследил за взглядами монгольского ламы, улыбнулся.

– С такой красоткой не соскучишься. Но есть и получше красавицы. Не желаете ли поразвлечься в ожидании приезда господина Инокузи? Он все равно не сможет принять вас раньше полудня.

– Как это поразвлечься? – с недоумением спросил Дамдин-Очир.

– Не желаете ли зайти в один фешенебельный публичный дом, здесь поблизости? Девочки там – просто прелесть, на любой вкус. Можно выбрать, там и альбом есть... О, этот альбом можно смотреть часами... А если захотите, сможете увидеть кое-что и получше, – японец захохотал.

Дамдин-Очир почувствовал стыд от унизительного предложения и непочтительного обращения молодого японца.

–        Разве я за этим приехал сюда?

– Простите великодушно, не хотел вас обидеть. Мне велели развлечь вас и показать увеселительные места. Как-никак, мы с вами связаны с разведкой, и будет нелишним, если узнаем что-нибудь новенькое. – Японец опять захихикал.

– Я всегда предпочитал узнавать что-нибудь дельное, – зло отрезал лама.

– Разведчику до всего должно быть дело – так считают у нас.

– И до публичных домов тоже?

– Конечно!

Дамдин-Очиру этот разговор был крайне неприятен и нежелателен. Японец, приставленный к нему телохранителем, прекрасно обслуживал, исполняя любое желание ламы и стараясь предугадать каждое его движение. Но развязные манеры и нагловатый тон, с ехидцей прищуренные глаза, в фальшивой улыбке растянутые губы страшно унижали гордость Дамдин-Очира.

«Меня возвысил святой Банчин-богд, вознеся на престол халхасского хана. А этот проходимец осмеливается нагло со мной разговаривать и даже предлагает в публичном доме спать с китаянками и японками. Какой срам! Ни один даже самый отсталый и невежественный арат в моей стране никогда не унизит иностранца, кем бы он ни был». Дамдин-Очир отвернулся от японца, заложил руки за спину и зашагал в противоположную сторопу. Японец догнал его и, взяв под руку, сказал:

– Прошу вас, не сердитесь. Право же, вы ведете себя как ребенок. К тому же вы слишком высокомерны.

– Оставьте эти слова для вашего господина, который вам платит!

– Не гневайтесь, ваше величество. Вы многого не знаете о здешнем образе жизни. Я от чистого сердца хотел показать вам то, что скрыто от постороннего глаза. Публичные дома, опиумо-курильни и салоны азартных игр – здесь явление совершенно обычное, они имеются на каждой улице, и пет ничего обидного в том, что я предложил вам посетить одно из этих заведений. Досточтимый каноник, у нас в Стране восходящего солнца муж-чипа, кто бы он ни был, всегда выше неба, а женщина, какой бы красавицей ни была, всегда ниже земли. Как бы поздно ни вернулся домой муж, жена не может лечь спать до его прихода, она снимет с пего пыльные ботинки и вымоет его грязные ноги.

– Вы это знаете?

–        Нет. И знать пе желаю. В моей стране другие обычаи.

–        У нас еще есть время. Давайте заглянем в один уютный китайский ресторанчик. Здесь рядом, через дорогу, – японец указал рукой.

Они вошли в просторную чистую залу, убранную в китайском стиле, и сели за столик у окпа.

–        А что там, за занавесями? – поинтересовался лама.

–        Там отдельные кабинеты, где курят гашиш и обедают с красивыми женщинами. У вас в Халхасии, я понимаю, наверное, и время провести негде, пе так ли?

–        Да будет вам известно, молодой человек, что у нас в Хал-ха-Мопголии почитают старость и благоговеют перед духовными лицами, которые свято блюдут обет, обращая все свои помыслы на благодеяния и защиту ближнего.

В зеркало Дамдин-Очир увидел, как за его спиной зашевелилась портьера, высунулась и тотчас же убралась обратно голова китайца, а через несколько минут из-за нее вышел другой китаец, в очках, и направился к их столику. Отвесив низкий поклон, в высокопарных и замысловатых выражениях он спросил о самочувствии каноника из Монголии и пожелал ему здоровья на долгие лета. Изумлепный Дамдин-Очир не успел и рта раскрыть, чтобы воздать благодарение бурхану за бдагопожолання, которые он не ожидал здесь услышать, как китаец удивил его еще больше.

– Высокородный господип, мне кажется, что я видел вас раньше, но не могу припомнить точно, где именно. Не случалось ли вам бывать когда-либо в монастыре Сзятого Лузана?

– В монастыре Святого Лузана?! Да я же родился в этих краях!

Китаец сел за столик напротив Дамдин-Очира.

–        Как обстоит дело с возведением субургана? – доверительным тоном спросил он, перегнувшись через стол. – Когда конец?

Удивлению монгольского каноника этой осведомленностью незнакомого китайца не было предела.

–        Дело в полном разгаре. Я полагаю, осенью при большом скоплении народа мы устроим церемонию обряда освящения места, где будет возведен милостью бурхана всесильный субурган... А вы кто такой будете? Я вас что-то не припомню!

–        Несколько лет назад я работал в тех краях и перед отъездом на всякий случай оставил свой портрет у хамбы Содова. Возможно, я еще вернусь туда... Узнает ли меня хамба-лама? Или уже забыл? Столько лет прошло!

–        Не думаю, чтобы хамба Содов мог забыть... У него цепкая память. А ваше фото, возможно даже, хранится у меня. Хамба давал мне чей-то портрет, но это было давно.

Китаец вышел из-за стола и с поклоном обратился к Дам-дин-Очиру.

–        Высокородный и милосердный покровитель послушников бурхана, соизвольте посетить мой бедный приют и откушать со мной за одним столом. От чистого сердца прошу вас, соизвольте...

Дамдин-Очир взглянул на сидевшего рядом японца.

–        Решайте сами, ваше величество, у нас еще достаточно времени.

Китаец привел гостей в свой дом и усадил за роскошно накрытый стол. После обильпой трапезы он продолжил начатый разговор:

– А где теперь Буянт – мой лучший друг? Вы его еще не отправили к богу в рай?

– Ваш Буянт процветает в Монголии всем на зависть и печется о спасении нашей веры, разбогател, растолстел на нашей жирной баранине. Но не это главное. Он один из самых деятельных наших сподвижников и правая рука хамбы Содова.

–        Коли все так, как вы изволите говорить, тогда хорошо...

– Благодарствую за угощение. – Каноник поднялся из-за стола, а следом за ним и японец. – Нам нужно спешить, нас ждет важный господин.

– Прошу вас, достойнейший Дамдин-Очир, пожелайте что-нибудь для себя в подарок, возьмите любую вещь, понравившуюся вам. У меня есть то, чего нет у других...

Монгольский лама поблагодарил хозяина, но ничего не взял.

В резиденции господина Инокузи им сказали, что резидент не может сегодня принять халхасского хана и что его ждет другой господин. В сопровождении японца Дамдин-Очир поднялся на второй этаж и прошел в конец длинного коридора мимо десятка дверей к кабинету, который ему указали. Возле кабинета Дамдин-Очир остановился в нерешительности: за массивной дверью раздался душераздирающий крик, от которого у ламы остановилась в жилах кровь. Через пекоторое время крик прекратился, открылась дверь и двое дюжих японцев с засученными рукавами вынесли изуродованное тело с кровавым месивом вместо лица. Пискнул звонок, из соседней   с кабинетом двери проворно выбежал старик с чайником и тряпкой в руках смывать пятна крови. Усилием воли Дамдин-Очир заставил себя войти в кабинет. За столом сидел важный господин, видимо следователь, с застывшей, холодной улыбкой на благообразном лице. Поняв, что монгольский лама оказался невольным свидетелем нечеловеческой пытки, следователь спокойным голосом, будто не произошло ничего особенного, сказал:

–        Тех, кто пошёл против императора, нельзя жалеть. Их нужно крепкой рукой хватать за горло и душить... во имя бурхана.

У халхасского хана подкашивались ноги. «Мне оказали великие почести, вознесли на ханский престол, во всем стараются угодить и вдруг... показывают пытку. К чему бы это?» – терялся в догадках Дамдин-Очир.

–        Простите, я зайду в другой раз, – и лама вышел из кабинета.

Спускаясь по лестнице вниз, он нос к носу столкнулся с господином Инокузи, только что приехавшим откуда-то на машине.

–        Высокородный великий хан, падаю ниц перед вашим ликом и прошу простить меня за сегодняшнюю занятость. Зайдите ко мне на минуту.

Они вошли в кабинет резидента и сели за стол друг против друга.

–        Великий халхасский хан, в двух словах могу сообщить вам, что вопрос о военной помощи находится в стадии обсуждения, а также анализируются все последние материалы. Ответ на послание хубилгана и хамбы будет готов в самое ближайшее время.

Не дав Дамдин-Очиру вымолвить ни слова, Инокузи потянул за шнур и вызвал секретаря.

–        Лучшую машину халхасскому хану! Доставьте в апартаменты и спросите о его желаниях. Выполняйте!

Монгольский каноник вышел, чувствуя себя страшно униженным, будто его, халхасского хана, выгнали из кабинета.

Закрыв изнутри дверь у себя в номере, лама, не раздеваясь, повалился лицом вниз па широкую постель и застонал. На этот раз далекая Монголия показалась ему несравненно прекрасной и счастливой. «Очутиться бы поскорей у себя дома и оставить бы старые кости в родной земле», – шептал он, и к горлу невольно подкатывался комок...

«Помилуй меня, бурхан милосердный, укрепи мое сердпе. Господи, если увидят мои слезы, засмеют. А с хамбой Содовом, бросившим меня на произвол судьбы, я еще сведу счеты, если удастся государственный переворот и будет моя власть. Узнает, как скитаться на чужбине, где самый распоследний японец смотрит на тебя как на паршивую собаку».

Дамдин-Очир поднялся с постели, отпил несколько глотков холодного чая п, немного успокоившись, начал собираться в обратный путь.

По возвращении нового халхасского хана на родину в его просторной юрте собрались высшие баргутские ламы и бывшая знать. Им не терпелось послушать новости.

Дамдин-Очир не скупился на слова, рассказывая, с каким почетом и уважением он был принят и обласкан японскими господами и более всех самим резидентом. Новым для заговорщиков явилось предложение японцев сколотить наряду с союзом лам еще и союз мирян, в который войдут утратившие большие права и привилегии миряне. Они пе хуже лам смогут бороться с народной властью. Это предложение было единодушно принято баргутскими ламами и бывшими господами.

– Да простит мне великий хан мое любопытство, скажите, что изволили вы положить на руку японскому начальнику? – спросил один из них.

– На этот раз я ему ничего не подарил. Где же напасешься подарков, если дарить каждый раз?

Услышав ответ, сидевший рядом с каноником старый князь вытаращил глаза и открыл от удивления рот.

–        Без дорогих подарков японцы и смотреть в нашу сторону не станут. Уж я-то хорошо знаю их алчную патуру. Человека с пустыми руками они обходят как незнакомого. А к нам в Монголию приезжают только за золотом, за богатством. Набьют карманы и тут же удерут. И как это они оказали вам такой почет, милостивый хан, без подарка?! Не в их это правилах...

Только теперь понял Дамдин-Очир свою ошибку: слишком поспешно преподнес он на шелковом хадаге дорогие слитки золота. Принимая бесценные дары, японцы обещали выполнить каждый пункт послания хубилгана, а когда подарки были исчерпаны, обошлись с ним слишком холодно. Вот в чем загвоздка.

Оставшись один в юрте, халхасский хан налил себе в большую пиалу горячего чая, устроился поудобней в подушках и, отхлебывая чай маленькими глотками, принялся рассуждать вслух, как это часто бывает с людьми, привыкшими к одиночеству:

«Совершенно очевидно, что работа японцев крутится-вертится вокруг подарков, то поднимаясь вверх, то падая вниз... Бог с ними, с подарками. Нам нельзя терять с японцами связь. А перед Инокузи я в неоплатном долгу: он возвеличил меня. Если будет возможность, я позолочу ему руку при встрече. Но зачем они подстроили мне компату пыток? Запугать меня? Показать, что с каждым, кто попадет к пим в руки, будет то же, что и с тем замученным? Но между нами огромная разница: он был против японцев. Говорили, что это какой-то кореец, не захотевший выдать своих сообщников. Но мы совсем другое дело, мы их сторонники. Нет, видимо, здесь была какая-то другая цель. Наверное, нам следует так же жестоко поступать со своими грешниками, иначе мы не добьемся желаемого и не вернем утраченного. В этом случае наши грехи обернутся добродетелью...»

Дамдин-Очир достал из ящика тонкую рисовую бумагу в красную линейку, кисточку с тушью и с взволнованным сердцем сел писать письмо хубилгану Довчину и хамба-ламе Содову в монастырь Святого Лузана.

«Милостивым сподвижникам своим шлю чистосердечный поклон и уведомляю о своем добром здравии и приятном возвращении на родину. Денно и нощно без устали направляю все струны души своей на возвеличивание нашей веры. Великий и мудрый господин из Страны восходящего солнца соизволил дать совет создать наряду с союзом послушников бурхана союз мирян. Это удвоит наши силы в борьбе с новыми порядками. Япония заверяет нас в своей поддержке военной силой и готовится к этому шагу...» Он написал еще несколько строк в таком же духе и закончил письмо словами: «Осенью надеюсь увидеть вас в добром здравии, а вы, почтенные отцы религии, сфабрикуйте к тому времени в большом количестве письма, в которых простые араты выражают готовность покончить с новой властью и добровольно отдать себя в руки японцев».

Через неделю послание Дамдин-Очира читал Балдан, с трудом сдерживая вспыхнувший гнев.

16

Под обжигающими, как языки пламени, полуденными лучами раскаленного солнца необозримый степной простор, подернутый голубым маревом, казался вымершим. На много миль вокруг, насколько способен охватить глаз, простерлась степная гладь, поросшая сочными травами и кое-где пересеченная караванными тропами. По бескрайним монгольским просторам можно ехать часами и не встретить никакого жилья. Иногда в степях стоят одинокие аилы или небольшие хотоны скотоводов, разделенные многими десятками миль. На самом горизонте маячащие, словно истуканы, синие горы, вечно голубое, без единого облачка высокое небо и желтое, как червонное золото, горячее солнце, живительной чистоты воздух, насыщенный ароматом трав, волнуют сердце монгола. Прекрасная обетованная земля!

По едва приметной дороге, кое-где заросшей невысокой травой, на гнедом мерине тихой рысью трусил хубилган. Его голова была повязана не первой свежести платком, концы которого болтались у левого плеча, тэрлэг1 из коричневой далембы сильно выгорел на спине, а лицо всадника до черноты загорело и обветрилось. Путь хубилгана пролегал от Улан-Батора к монастырю Святого Лузана. Уже неделя, как он не слезал с коня.

Тэрлэг – летяий легкий дэли.

Только на восьмой день пути на самом горизонте у подножия гряды невысоких холмов показались смутные очертания монастыря и разбросанных вокруг него аратских кочевий, знакомые с детства. Довчин остановил коня, всматриваясь в даль, и в сердце его разлилась теплая волна нежности, чего давненько с ним не случалось. С этой весны он объехал немало сомонов, где живописная природа радовала глаз, но не волновала кровь.

Последний год Довчин безвыездно жил возле улан-баторского Гандана, и первое время верховая езда его быстро утомляла. Но, привыкнув, он начал совершать многодневные поездки по аймакам и сомонам и часто, когда ночь заставала его в степи, а поблизости не оказывалось ни одного аила, где всегда можно заночевать и попить горячего чая с молоком, Довчин проводил ночь под открытым небом, даже не разводя огня.

Бывали случаи, когда хубилган уставал до изнеможения, не в силах держаться в седле, тогда он начинал убеждать себя, что впереди его ждет большая удача и счастье, ради чего есть смысл изнывать от жары и усталости, голодать, страдать от жажды, выбиваться из последних сил.

На пути хубилгану попался неглубокий колодец, из которого он напоил коня и омыл запылившееся лицо. Немного отдохнув, Довчин, однако, повернул коня не к монастырю, а к двум одиноко стоявшим юртам в часе пути от колодца. Люди, выросшие в степи, видят далеко. Хубилган не ошибся: ровно через час он уже ел вкусные пенки, таящие во рту, запивая их пахучим горячим чаем, и вел неторопливую беседу о том, о сем с гостеприимными хозяевами. В монастырь к хамбе Содову Довчин решил приехать попозже вечером, когда потухнут лампады и жирники в юртах, чтобы никто не увидел здесь редкого гостя.

Возле юрты хамба-ламы хубилган стреножил коня, снял привязанную к седлу переметную суму и потянул за дверную ручку. Дверь еще не была заперта и свободно открылась. Хамба Содов, сидевший перед жертвенником за вечерней молитвой, повернул голову, но не узнал перерожденца и снова отвернулся, продолжая молиться.

–        Вы что-то стали слабы глазами, возлюбленный мой хамба. Услышав знакомый голос, Содов встрепенулся и кинулся навстречу.

–        Да что же это такое делается! Наш дражайший хубилган собственной персоной! А я при свете свечи сначала вас не узнал... Какая желанная встреча! Что же мы стоим, проходите скорее, садитесь выше.

1 Приглашать сесть выше – значит приглашать сесть на почетное место, в красный угол.

В юрте хамбы перерожденец чувствовал себя как дома, выпил вина, сытно поел и прежде, чем начать обстоятельный разговор с хамбой, предупредил его:

–        Кроме вас и Балдана, никто не должен знать о моем приезде. Сейчас это для нас небезопасно. Понимаете? Через пару дней я уеду.

Настоятель и перерожденец были откровенны друг с другом. Они во всех подробностях обсудили худонские и улан-баторские новости, поговорили о внутреннем положении в стране, о возросшей бдительности революционных аратов и их непримиримости к врагам своей власти. Перерожденец доложил хамбе о поездке но худону, в результате которой ему удалось установить тесную связь с рядом монастырей и склонить на свою сторону тамошних настоятелей и лам.

–        Как себя показал Балдан?

–        Неплохо. Умный и решительный малый, ничего не скажешь. Молодость! Молодость, дорогой перерожденец! Японская разведка тоже им не нахвалится...

– Чем он вообще занимается? Что успел сделать для нашего дела?

– Совершенно неожиданно для меня он оказался прекрасным организатором сбора пожертвований на субурган. У этого малого всегда хорошее начало венчает хороший конец.

– Не стану же я посылать к вам, уважаемый настоятель, какого-нибудь никчемушу, – похвалился хубилган. – Ну а что еще он успел сделать?

– Что успел? Во-первых, он проверяет выполнение заданий и регулярно докладывает об этом резиденту японской разведки, а оттуда получает шифровки с новым руководством к действиям и доводит их до нашего сведения. Во-вторых, человек он образованный и легко сходится с людьми. В здешних местах среди аратов пользуется авторитетом и влиянием. Благодаря его усилиям и способностям подбирать людей в наш союз влилось еще несколько человек, среди которых мне особенно симпатичен наш бывший водовоз Гомпил. Вначале я не очень-то доверял японскому посланнику и старался любыми способами испытать его. Мало ли что бывает... Однажды я так испытал Балдана, что от его гнева сам еле опомнился. Потом как-нибудь расскажу вам об этом случае.

– Хм, японская разведка прислала сюда незряшного человека... Но, как говорится, «у змеи пестрые пятна снаружи, а у человека – внутри». Как узнать, что на уме у этого Балдана? Соблюдайте осторожность. Это не помешает.

–        Мой дорогой хубилган, я вижу, вы устали и ваши веки отяжелели. Ложитесь-ка спать. Утро вечера мудренее. Поговорим завтра.

Приготовив постель перерожденцу, хамба Содов велел своему послушнику держать язык за зубами насчет приезда хубилгана и в течение двух-трех дней никого не впускать к нему в юрту.

На следующий день после утренней молитвы и завтрака позвали Балдана. Довчин встретил его весьма радушно и рассказал о трудностях работы в городе и об арестованных соучастниках заговора, о судьбе которых пока ничего не было известно.

–        В городе к нам присоединилось еще несколько человек. Но мы не можем действовать и сидим, связанные по рукам и ногам: кругом слежки и проверки красной милиции. Город не худон. Здесь простор, а там все на виду у красных. В худоне и народ другой. А в городе одни болтуны с длинными языками, готовые перегрызть друг другу глотки.

Перерожденец покрутил в руке нефритовую табакерку с коралловой крышкой, насыпал на ладонь немного табаку и с силой втянул его в нос. Поманил пальцем Балдана, чтобы тот сел ближе.

– Смотрите, никому ни слова о моем посещении монастыря. Думаю в последнем месяце осени начать переворот. К тому времени у нас будет достаточно людей и оружия. Нас поддерживают другие монастыри плюс военная помощь из Японии. Как вы думаете, – переспросил он у Балдана, – придет помощь из Страны восходящего солнца?

– Надеюсь, что придет. Японцы затребовали подробные карты дорог с указанием территории, наиболее подходящей для ввода войск. Карты я уже отослал.

– Молодец, сынок. – Хубилган положил руку на плечо Балдана. – Наши карты отослал или другие?

– Копию с ваших карт я отослал сам. Кроме того, со своими картами туда уехал Буянт.

– Слава бурхану. С этим все в порядке. Это же огромное дело!.. За оставшиеся до намеченного переворота несколько месяцев мы должны успеть поднять всех лам окрестных монастырей и объединить свои силы для подавления новой власти. Нужно провести тайный съезд настоятелей монастырей для выработки программы единых действий.

– У меня есть одна идея, достойный перерожденец. – Балдан слегка поклонился хубилгану.

– Слушаю тебя, сынок. Говори.

– На этот съезд желательно пригласить халхасского хана, чей престол находится сейчас в Баргутской кумирне, каноника Дамдин-Очира. Он может снова поехать в резиденцию японской разведки и от имени всех послушников бурхана поторопить японцев с оказанием нам военной помощи.

– Безусловно, присутствие халхасского хана на съезде было бы очень желательно. Но нужно понимать, – вздохнул перерожденец. – что пересечь границу и добраться до монастыря Святого Лузапа из Баргутской кумирни чрезвычайно трудно.

– Понимаю вашу мысль, мудрый перерожденец. Но я возьмусь доставить сюда Дамдин-Очира, пригласив его поначалу на обряд освящения места для субургана.

– Хорошо, с этим вопросом решено. – Хубилган откашлялся и отпил из пиалы остывший чай. – Нужно морально подготовить лам к участию, в священной войне за религию, в которой мы должны либо победить, либо погибнуть все до единого. Но надо, чтобы на священную войну за веру они шли не с четками и молитвами в руках, а с оружием. Вас, господин японский посланник, – для важности хубилган перешел на официальный тон, – прошу заняться военной подготовкой здешних лам, которые как один ыойдут за хамбой, разработать план похищения огнестрельного оружия и сабель из воинских частей. Как только японцы перешагнут через нашу границу, мы все должны взять в руки оружие и встать на защиту своих интересов и прав.

Довчин отпил еще несколько глотков из пиалы и, обращаясь с многозначительной улыбкой к настоятелю, сказал:

–        Мой дорогой хамба-лама, мудрейший и достойнейший из всех настоятелей, каких я когда-либо знал, воспользуйтесь моим советом и поучитесь у этого молодого человека, – он кивком указал на Балдана, – стрелять из нагана, который я желаю вам подарить. – И он вытащил из своей переметной сумы наган с серебряным украшением на рукояти. – Держите. Теперь вы его хозяин. Не пренебрегайте моим советом научиться стрелять.

Хамба, никогда прежде не державший в руках ничего, кроме четок, испугался и обрадовался одновременно. Приняв подарок церемонно, двумя руками, настоятель пожелал перерожденцу быть удостоенным всех милостей бурхана.

–        Пусть сей монастырь Святого Лузана станет нашим главным штабом, священным очагом нашей организации!

Задав Балдану несколько вопросов, касающихся японской разведки, и получив приятные, обнаденсивающие ответы, Довчин засмеялся и похвалил его действия.

– Да, совсем забыл. Как поживает тайджи Дамиран? Наверное, совсем спился? Смотрите за ним в оба. Пьяный он очень болтлив.

– От него пользы как от козла молока. Недавно поджег зимовье одного здешнего горлопана. Чуть не попался. А все зря. Этому горлопану артельщики новую юрту поставили. Но иногда и Дамирана похвалить можно.

И настоятель рассказал перерожденцу историю с дедом Доноем, чем сильно рассмешил Довчина.

На другой день Балдан, посоветовавшись с Гомпилом, решил и на этот раз удивить перерожденца и заставить его поверить в себя до конца.

–        Всемогущий перерожденец, защитник послушников бурхана, передающий нам его святую волю через благословление свое, соизвольте пожелать нам удачи и благословите на опасное дело во имя спасения веры. Мы решили попробовать достагь оружие.

–        Но справиться с охраной и проникнуть в склад с оружием – дело сложное и опасное.

– Знаем, всесильный наставник. Попытаем счастья и, возможно, вернемся с удачей. Помолитесь за нас, милостивый перерожденец, чтобы ангел-хранитель помог нам.

– Будьте осторожны, сыны мои!

С разрешения начальника особого отдела Н-ской воинской части Балдан и Гомпил получили под расписку со склада десяток винтовок без патронов и несколько сабель с предписанием возвратить их через трое суток...

Ночью Балдан с Гомпилом привезли оружие, сложили его на видном месте в складском помещении монастыря, а остаток ночи провели в пристройке Балдана за обсуждением дальнейших действий.

Утром следующего дня они пригласили обоих сановников осмотреть склад с пожертвованиями и оценить их работу. Увидев боевые винтовки и сабли, хубилган с хамбой ахнули от удивления и, вознеся молитвы бурхану и хвалы расторопности Балдана, пригласили его на ужин по случаю отъезда перерожденца.