Текст книги "Зарубежный детектив 1979"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Спускаться легче, чем подниматься. Правда, не всегда: крутизна отшвыривает тебя, тащит, толкает вниз, нужно ползти, цепляясь за стволы и ветки деревьев, глубоко вонзать каблук сапога в землю.

Моря еще не видно. Артемиса идет впереди метрах в пяти-шести. Похоже, ему легко сползать со склона; он движется мелкими прыжками, я вижу не его, а только его тень, которая молчаливо скользит вниз.

Интересно, около солончака они поставили часового?

Артемиса гасит окурок о землю. Вокруг нас царит тишина, только смутный шепот гор пронизывает глухой мрак.

– А как там, в Гаване? – вдруг спрашивает он.

– На военном положении, – отвечаю я.

– Ну это-то понятно. Только я о другом... Что о нас там говорят?

Мне кажется, что в это «нас» он меня не включает: я был – и почти еще остался человеком, боровшимся в городе. Он же имеет в виду ветеранов Сьерра-Маэстры.

– Это ты о тех, кто в Сьерре? – на всякий случай спрашиваю я, хотя заранее знаю ответ.

– Ага.

– Говорят, что в них наша надежда.

Я слышу, как он почесывает бороду, словно кто-то ногтями проскребает бурьян.

– Вот и я то же думаю, – наконец бросает он.

Не знаю, обо что я споткнулся, скорее всего о какой-то корень, но я кубарем качусь вниз, и именно Артемиса бросается между моим телом и обрывом. Потом помогает встать на ноги.

– Уцепись посильнее, приятель.

– Да стараюсь.

Вот я уже уцепился, поправляю свой автомат на плече и снова принимаюсь спускаться вниз по склону.

– А семья у тебя есть? – спрашивает он,

– Жена, дети, что ли? – Ага.

– Нет, – отвечаю я. – А у тебя?

– У меня-то есть. Двое щенков. Они в Гуанахае с дедами.

– А чем ты занимался? Он долго мне не отвечает.,

– Поисками работы. А ты? Я молчу.

– Еще час, и мы будем в лагере..

– Ну и слава богу, – бросаю я, – Черт знает сколько весит этот мешок.

– Вот и пляж, – шепчет Артемиса.

Медленно я придвигаюсь к нему и просовываю голову сквозь траву. Последние метры до песчаной полосы мы ползли по-пластунски.

– Ничего не видно, – говорю я ему.

– Потому что ничего нет,

– И поста нет?

– Вот если они примутся стрелять, когда мы будем уходить, значит, есть. Ну пошли, приятель.

Он встает на ноги и с усилием вскидывает мешок на плечо, Я делаю то же самое. Мешок, похоже, весит уже не сто либр, а пятьсот.

– Все это скоро кончится, приятель, – вдруг говорит он.

– Что?

– Да все это. Война, Батиста долго не продержится,

– Может быть.

– Да уж точно.

Теперь нам, задыхаясь от тяжести мешков, нужно подниматься вверх по склону.

В эту минуту ни он, ни я ничего еще не знали, но в одном Артемиса оказался прав – через шесть месяцев Батиста на самолете удрал с острова, который он хотел сделать одной огромной могилой.

Но в другом Артемиса ошибся – война еще только начиналась,

Часть I

Дни

... за проявленный героизм...

ВТОРНИК

Он взглянул на свои «Сейко-5». 20.28 вечера. Вторник 6 октября 1968 года. Конечно, точно в 20.30 он выйдет в эфир с отзывом БРО, на волне 37 метров – это длина, соответствующая графику передач на этот день. Его передатчик – транзистор РТ-48А уже открыт. Перед ним на ночном столике лежит ответ для Вальтера.

Он зажигает сигарету. Еще минута, и его передатчик заработает в тысяча триста девятый раз. Он вытягивает ноги и вдруг вспоминает, что с полудня у него не было и крошки вд рту.

20.29 – он кладет палец на клавишу.

Тридцать секунд... двадцать... десять...

20.30.

И вот уже он превращает в высокочастотные сигналы ряды цифр: 4758... 9786... 2534.;.

Минут пять спустя все было закончено. Он немного Подождал, потом выключил передатчик и спрятал его в Кожаный чемодан, лежавший на ночном столике. Взял пачку сигарет к зажигалку, отодвинул магнитную задвижку, которой на всякий случай, помимо основной, запирал дверь й вышел из комнаты.

Как всегда, за нее было уплачено вперед. Последние пять лет он отправлял свои сообщения Вальтеру откуда-нибудь из многочисленных отелей или мотелей Майами-Бич и приобрел хорошую практику.

Его «форд-торино» стоял в конце покрытой гравием площадки паркинга, принадлежащего мотелю. Он включил зажигание и мягко вывел, машину на шоссе. Он жил на Юго-Западе в большом доме, стоящем на углу авеню 27 и улицы 8.

Полчаса спустя он уже ставил машину в гараж на Двенадцатой улице в двух кварталах от квартиры.

Ничего интересного. Едва Стюарт Дьюк кинул взгляд на бумагу, которую ему передал Гарри Терц, как сразу понял это..

Нелегко ему приходится, и дело вовсе не в профессиональной гордости старика. Читая с видимым вниманием последний абзац донесения, он провел пальцами по редким волосам. В кабинете стояла мертвая тишина, которую нарушал лишь легкий гул аппарата кондиционированного воздуха.

Наконец он поднял глаза, и взгляд его наткнулся на лицо Гарри, окруженное густой бородой, лицо, на котором проступал толстый шрам в форме полумесяца, а в усталых старческих глазах светилась неуверенность.

– Хорошо, – сказал Дьюк. – Очень хорошо.

– Правда? – с мучительным беспокойством спросил Гарри. – Правда, – пробормотал Дьюк, закрывая папку. – Очень полезно.

Он снял колпачок авторучки и пометил в блокноте имя и адрес: Рональд Хэйвард, 1345, Николас-авеню, Вест Сайд, Манхэттен. Он вырвал листок и поверх алюминиево-стеклянного Отола  протянул его Гарри.

– Ты когда-нибудь работал для Хэйварда?

– Раза два, – ответил Гарри, глядя на листок. – Давно уже,

– Сходи к нему. Может, у него есть для тебя что-нибудь.

– Спасибо, Дыок. Большое спасибо. Благодарный, словно обласканная собака, Гарри Несколько раз кивнул головой и поднялся. По крайней мере, он-то знал, что для таких людей, как Стюарт Дьюк, время – золото;

– Не за что, – не глядя бросил тот. – Если что-нибудь представится, я тебе тут же позвоню.

– Спасибо, Дьюк, —снова повторил старик.

– Да ладно, – с грустной улыбкой ответил Стюарт. – Я тебя не задерживаю, А где получить, сам знаешь, ты ведь ветеран.

– Детц Билдинг на Легсингтон-авеню, четвертый этаж? – уточнил Гарри. Он хотел, чтобы в голосе у него прозвучало умное лукавство, но получилась лишь жалкая пародия.

– Именно там, – подтвердил Дьюк. – Сегодня же предупрежу, чтобы тебе приготовили чек. Как всегда за такую работу – четыре по пятьдесят.

– Четыре, – в свою очередь,, улыбнулся Гарри.

Он медленно попятился к двери. Оттуда снова Покивал Дъюку, но тот уже уставил глаза в некую точку между потолком и собственными заботами и не обратил на него внимания. Бесшумно Гарри вышел из кабинета.

Оставшись один, Дыок грустно вздохнул: падение человека – малопоучительное зрелище.

Еще пятнадцать-двадцать лет назад Гарри Терц был незаменим; Дьюк прекрасно знал его послужной список, Потому что в конце сороковых они вместе работали в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности: он как следователь – при Маккарти, а Гарри в качестве наемного свидетеля. Тем, кому не Довелось пережить мутные годы «холодной войны», кажется странным, как это кто-то может «работать» свидетелем; но ведь те времена были чертовски противоречивыми; В 1950-м Гарри начал сотрудничать с только что созданным Центральным разведывательным управлением, в Главный штаб которого год спустя вступил Дыок. В ту пору он находился в Нью-Йорке. Но Гарри никогда не принадлежал, если уж говорить «технически», к тем 16 500 членам, которые были официально зарегистрированы в числе сотрудников ЦРУ; он неизменно входил й тот нигде не зарегистрированный отрядик информаторов, которыми управление пользовалось для того, чтобы поскрести здесь или там частную жизнь нежелательных. Судьба послала ему темную долю: быть частью самой презираемой группы человечества в мире – стукачей. Но Дыоку казалось, что серая, презренная душонка Гарри как раз и подходила для этой работы; может быть, даже голубое удостоверение управления слишком оттянуло бы ему карман.

Дьюк карабкался вверх по административной шкале ЦРУ, а Гарри все так и оставался привязанным к неблагодарной, докучливой работе. Главный штаб Нью-Йорка поначалу отправил Дъю-ка в местный отдел тайных коопераций. Позднее, в рамках того же отдела, он перешел в группу, занимавшуюся негритянской проблемой (в 1957 году, когда произошла вся эта история с Литл-Рокк, и тому подобное). В 1961 году после Плайя Хирон его перевели в отдел, контролировавший действия антикастровских групп в Нью-Йорке. Но где бы он ни был, Дьюк неизменно протягивал руку Гарри, даже когда этот вид «вспомогательного персонала» из-за случайностей «холодной войны» оказался не у дел. Но ведь Гарри – ветеран и один нз поколения Дьюка.

Да. Управление изменилось,. и сам Дьюк становился сентиментальным стариком. Как, наверное, становился сентиментальным стариком и Гарри Терц – лев прошлых времен, которому жизнь сточила и зубы и когти. Он грустно подумал о том, как мало теперь осталось свидетелей той прекрасной и варварской эпохи, когда Даллес возглавлял ЦРУ, а Гувер безраздельно царил в ФБР; и вот из них изо всех остались еврей Гарри и шестидесятипятилетний идиот, зовущийся Стюарт Дьюк, от которого рано или поздно отделаются. Сменят их новые поколения, пришедшие вместе с Маккоуном (и его магнитной видеозаписью). Перед новыми «хиппи» политического шпионажа старым лисам Даллеса и «Дикого Билла» – Донована ничего другого не оставалось, как уйти в отставку.

Да, жизнь плохо обошлась с Гарри. Но жизнь и вообще тяжка и жестока. Дьюк подумал, что его первый заместитель Майк Норман был прав, когда однажды по поводу Гарри заметил: «Конченый человек. Только вы еще иногда подбрасываете ему работенку. Спрашивается – зачем?» Конечно, Норман честолюбив, он безжалостен как все молодые, а кроме того, у него^свое представление, полностью «транзисторизированное», об этой работе. Он вступил в права наследства ЦРУ как раз в тот момент, когда наушники стали превращаться в музейные экспонаты, в тиранозавров далекой предтехнологической эры. Обыкновенных стукачей сменили счетно-решающие устройства, камеры для микросъемок, «сыворотки истины», возбуждающие подсознание, детекторы лжи. Но ветераны поколения Даллеса считали, что лабораторный шпионаж – это еще не все, и продолжали – правда, лишь время от времени – использовать этих, почти исчезнувших ныне, «солдат фортуны», вроде бедняги Гарри.Впрочем, что касается нынешнего Гарри Терца... Что ж, Норман выиграл партию: старик действительно теперь никуда не годится...

Он снова перелистал доклад Гарри. Да, и вправду ни в какие ворота не лезет. Дьюку требовались свежие данные о действиях Роберто Сан Хиля, возглавляющего антикастровскую группу «Командование 16 апреля», и вот Терцу понадобилось почти две недели на то, что сам Дыок смог бы выяснить, взяв папку Сан Хиля в Международном досье ЦРУ. Кстати, она сейчас и лежала у Дьюка на письменном Столе; на обложке написано «Конфиденциально» И ниже «САН ХИЛЬ, РОБЕРТ, КУБ – 9562-3879, кодекс 0100011010100001». Последнее число, естественно, соответствовало коду счетно-решающего устройства. Предпоследнее – самой личности; то есть: Роберт/о/Сан Хиль прибыл с КУБ/ы/; в США 9 мая 1962 года, в настоящее время обосновался в Нью-Йорке (цифра 79), внесен в списки филиала ЦРУ в Майами (цифра 38)« Слово «конфиденциально» указывало на важность документа и, следовательно, персоны. Существовали и другие градации, если следовать по шкале вниз, то – «ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ»; вверх – «СЕКРЕТНО» и «ОСОБО СЕКРЕТНО». Например, на досье главнокомандующего Седьмого флота, генерального секретаря ООН, североамериканских негритянских лидеров – короче, лиц национального и международного уровня стоял гриф «ОСОБО СЕКРЕТНО»... Но Гарри принес гораздо меньше того, что содержалось в обновленной и дополненной зеленой папке международного досье: адрес Сан Хиля, его личные связи, места, которые он обычно посещает, материальное положение, передвижения по территории Соединенных Штатов, политическая деятельность... А Дьюку (вернее, Кацлану) была нужна какая-нибудь зацепка, чтобы выяснить, замешан ли Сан Хиль в обстреле Бока де Пахаро на Кубинском побережье. Кто-то (не Сан Хиль ли, два месяца тому назад заявивший в прессе, что он «готовит нечто серьезное, дабы пробудить американское правительство от спячки»?) решил Действовать на свой страх и риск. Этот обстрел застал ЦРУ врасплох.

Грязное дело. До ночи на пятницу 17 сентября 1968 года Центральное разведывательное управление руководило всеми и каждой из операций, которые группы активного действия осуществляли с территории Соединенных Штатов против правительства Кастро, или по крайней мере имело о них предварительные сведения. ЦРУ безо всякого труда манипулировало кубинской колонией: контролировало деятельность вчерашних политических лидеров, деканов профессиональных коллегий, эмигрировавших представителей муниципалитетов, писак, работавших в прессе и на радио, главарей крупных объединений (например «Ассоциации бухты Кочинос») и многочисленных мелких групп и подгрупп, на которые разбилась эмиграция. Но управление также и тренировало, экипировало, ассистировало и руководило действиями террористских отрядов. До сих пор еще ни одну акцию не планировали и не проводили в жизнь без прямого или хотя бы косвенного участия ЦРУ. И вот теперь, пожалуйста, – 17 сентября обстрел Бока де Йахаро со всей очевидностью показал, что кто-то решил действовать сам по себе. А это плохо, очень плохо. Никакие «свободные художества» без ЦРУ немыслимы, ибо невозможно же признать, что управление (а в целом и правительство Соединенных Штатов) потеряло контроль над людьми, которых оно же и научило убивать. Поэтому когда с телекса, расположенного на пятом этаже Шератон Билдинг, принесли сообщение ЮПИ, показалось, что снаряды разорвались не в далекой Бока де Пахаро, а в конторе Дж. Дж. Юный технократ взвился от ярости, ведь именно ему начиная с 1966 года было поручено руководить всеми операциями, шедшими под общим названием «Черный крест» и направленными против Кубы. Всем, отмеченным черным крестиком (покушения, саботажи, заброска шпионов, убийства), заправлял он как оперативный директор.

Но снаряды разорвались, и Дж. Дж. немедленно позвонил Каплану (шефу Дьюка, но подчиненному Дж. Дж.), и тому пришлось проглотить горькую пилюлю и пообещать ровно через четыре недели выяснить, кто, как и все прочее. Каплан же, в свою очередь, перебросил дело вниз и поручил его Дыоку. Дж. Дж., со своей стороны, поспешил послать извиняющуюся улыбку наверх и сообщил Ральфу Аарону – очень важной шишке в «разведывательном семействе» и личному советнику президента по делам ЦРУ, что дело будет выяснено за четыре недели.

Поначалу Дыоку показалось, что ему хватит этого времени. Кубинцы болтливы и легко приписывают себе дела, в которых даже и не думали участвовать. И наверняка в каком-нибудь нью-йоркском баре кто-то уже хвалится, что заставил взлететь на воздух половину деревни на кубинском берегу. Очень может быть, этот бар находится даже в Майами; поэтому Дж. Дж. позвонил и туда, чтобы его флоридские агенты как следует порыскали среди тамошних эмигрантов. Действительно скорее всего этот бар и сидящий в нем хвастливый трепач находятся именно в Майами, потому что естественной базой для подобного рода действий служили яхтные причалы во Флориде.

Но принимая во внимание, что управление полностью контролировало Майами, а тон в нем задавала организация некоего Хайме Торреса (завербованного ЦРУ еще с 1954 года, времени его назначения послом Кубы в Вашингтоне, о чем, кстати, лишь немногие знали в Лэнгли и в Шератон Билдинге), вполне вероятно, что дело это устроила какая-нибудь из недовольных групп Нью-Йорка (группа Сан Хиля?), а база для операции находилась на Гаити или даже в Никарагуа.

Но Дьюк совершил ошибку. Считая это дело не столь уж значительным, он поручил его Гарри. И вот теперь прошли две недели из четырех, отпущенных ему Капланом, а у него не было твердых данных.

Часы показывали 22.20 ночи. Он жадно затянулся сигарой, философски послал прощение бедной грешной душе бесполезного бедняги Гарри Терца и не менее философски спросил себя:

«Итак, Стюарт Дьюк, старый кретин, что же дальше?» И с неудовольствием ответил себе: «Тебе остается только одно – Майк Норман».

Загорелась зеленая лампочка селектора.

– Да? – отозвался лейтенант Родольфо Сардуй.

– Зайди ко мне. Мне нужно тебя видеть, – ответили ему из аппарата.

– Есть!

Он поднес к губам трубку и заметил, что она снова погасла.

Совершенно невозможно привыкнуть к этому проклятому предмету, который к тому же вызывал столько шуток его товарищей по Третьему подразделению. Но кардиолог решительно запретил сигареты, после того как он перенес инфаркт, .вообще на пять месяцев лишивший его удовольствия курить, и лишь как утешение разрешил это сомнительное удовольствие – после обеда и ужина сжечь в неудобном приспособлении капельку мелко изрубленного табака.

Он отказался от мысли разжечь трубку. Осторожно выбил ее о край пепельницы и спрятал в карман гимнастерки оливково-зеленого цвета. Потом вышел в коридор и направился к лифту. Было 22.30 ночи, он недавно поужинал, и ему снова мучительно хотелось закурить.

Капитан Рикенес вот уже двадцать минут беспокойно шагал по кабинету: от окна к двери, от двери к письменному столу, оттуда снова к окну, словно не решаясь: выглянуть ли на улицу, усесться ли на вертящийся стул, или выйти в коридор. На, деле же он забыл даже о том, что сегодня не ужинал: в мозгу стучала лишь одна дата – 17 сентября.

Лейтенанту Родольфо Сардую пришлось дважды и очень сильно постучать, лишь тогда капитан оторвался от своих мыслей и услышал его. Вместо разрешения «войдите» он сам открыл дверь.

При виде Сардуя лицо его немного просветлело.

– Проходи.

Лейтенант чуть было не спросил его – ну и лицо! – как он себя чувствует, но они слишком долго работали вместе, и он понял, что сейчас дело не в этом.

Молча Рикенес указал ему на одно из двух виниловых кресел, стоявших перед письменным столом, сам уселся на свой вертящийся стул. Лейтенант поудобнее устроился в кресле, скрестил руки на коленях и ждал, когда капитан начнет.

Рикенес на секунду прикрыл глаза, и лейтенанту показалось, что быстрая тень – скорби, заботы, усталости? – промелькнула но его лицу. Капитан сынова открыл глаза. Темные, живые, лихорадочно блестевшие глаза, словно бы становившиеся меньше, когда он говорил о деле, требовавшем особого, внимания.

Рикенес вынул из ящика небольшую, сброшюрованную в картон пачку бумаг и передал ее лейтенанту,

– Это о Бока де Пахаро, – сказал он.

– Все полностью?

– Да, – пробормотал капитан. – Сколько времени, но только меньше десяти часов, тебе нужно, чтобы все это изучить?

– Девять, – быстро ответил Сардуй. Рикенес слабо улыбнулся.

Лейтенант опустил глаза, несколько минут перелистывал пачку. Сорок убористых машинописных страниц и. около пятидесяти фотографий.

– Отсюда нужно что-нибудь заучить?

– Нет. Просто проанализируй все вместе.

– Хорошо, – ответил Сардуй, закрывая папку. – Думаю, трех часов мне хватит.

– Ладно, даю тебе все девять, которые ты просил сначала, – ответил Рикенес. – Скажем, до шести утра. В шесть ровно жду тебя здесь.

– Хорошо.

Рикенес встал, за ним поднялся и лейтенант.

– Не буду больше отнимать у тебя время. Садись-ка и начинай читать это сейчас же.

– Выписки делать можно? – спросил Сардуй. – Можно, только они тебе не понадобятся.

– Хорошо, – снова с легким вздохом повторил лейтенант. – Ну я пошел.

Он повернулся и направился к двери.

– Постой, – бросил вдогонку Рикенес. Сардуй повернулся.

– Да, капитан.

Рикенес показал на левую сторону его груди.

– Там как?

Сначала лейтенант не понял, потом улыбнулся.

– Насос, что ли?

Рикенес утвердительно кивнул головой.

– Работает. Не беспокойтесь.

– Значит, все нормальна?

– Нормально. Разве вот только...

И словно живого скорпиона кончиками двух пальцев вытащил из кармана ненавистную трубку. Рикенес промолчал.

– Мне запретили сигареты. Я теперь при двух трубках в день, как индеец в дни мира.

Рикенес улыбнулся. Он хотел, что-то сказать Сар дую, но тот быстро перебил его:

– Если вам пришел в голову Шерлок Холмс, то не надо. Все подразделение уже издевалось.

СРЕДА

К трем часам ночи лейтенант Сардуй уже несколько раз перечитал все материалы. Он сидел сейчас за письменным столом в своем маленьком кабинете, покусывая трубку, и снова: пересматривал прочитанное.

Потом опять вернулся к последней странице, где подшили шифровку контрразведки к Бруно, отправленную на прошлой неделе, и шифровку Бруно, полученную в Гаване несколько часов тому назад.

ОТ ВАЛЬТЕРА К БРУНО

НЕОБХОДИМА ИНФОРМАЦИЯ НАПАДЕНИИ БОКА ДЕ ПАХАРО ПРОВИНЦИЯ ОРИЕНТЕ. РАВНО ВОЗМОЖНЫХ ПОДОБНЫХ ЖЕ ДЕЙСТВИЯХ ДРУГИХ БЕРЕГОВЫХ ПУНКТАХ КУБЫ. УКАЖИТЕ ОРГАНИЗАЦИЮ ОСУЩЕСТВИВШУЮ КОМАНДОВАНИЕ И НЕПОСРЕДСТВЕННЫХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ. ИЗБЕГАЙТЕ НЕНУЖНОГО РИСКА.

ВАЛЬТЕРУ ОТ БРО. Волна 37. Центр. Среду 7 выезжаю Нью-Йорк через Лос-Анджелес тчк Группы Майами участия атаке не принимали тчк ЦРУ заверило Торреса не связано с атакой тчк Подозреваю группы Нью-Йорка тчк Следующая передача субботу, 10 установленной волне тчк Приветом...»

Лейтенант закрыл папку и посмотрел на часы: 3.05 ночи.

Не очень удобно, но зато практично – выспаться в кабинете. Он поставил стрелку ручного будильника «Полет» на 5.30, погасил настольную лампу, слабым светом озарявшую стол, и прикрыл глаза. Какие-то огоньки, смутные голоса, бесконечное желание зажечь сигарету... Через пять минут он уже спал глубоким сном.

Он покорябал ногтем стекло, покрывавшее письменный стол, и тонкий визг разорвал тишину кабинета. Нет, Каплану он звонить не станет. В конце концов, Каплан такой же старый идиот. Если и вести игру, то в верхах: как только распутает этот клубок, он позвонит прямо Дж. Дж. И. нечего сложа руки ждать, когда этот беспомощный дурак Стюарт Дьюк уйдет на пенсию и даст ему возможность подняться еще на одну ступень. Недаром ему нравились шахматы: жестокая игра, где ради позиции жертвуют фигурами. Он молод, умен, и душа его не тронута тлением сентиментализма, как у Дыока. И эти вонючие сигары, которые тот курит, и эта фотография Даллеса, которую тот хранит в ящике, и старомодные плохо скроенные костюмы, и вообще его стиль Скотленд-Ярда XIX века, и его перхоть, и его...

Зажегся сигнал селектора. Он подскочил:

– Сэр? – он нажал кнопку включения.

– Зайдите ко мне, Норман. Я жду вас. Это был он.

– Да, сэр.

Да, сэр. Нет, сэр. Но ведь в конечном счете он, Майк Норман, окончивший Гарвардский университет, представительный мужчина 35 лет, принадлежал к тому типу людей, в которых столь нуждалось ЦРУ. Даллесовские окаменелости давно отошли в прошлое. Мир переменился, изменились и средства новой разведки, служба в морской пехоте его закалила, но еще больше закалила его работа в секретном центре по испытаниям химического, биологического и психологического оружия в Дагвее, штат Юта. Там, уже как человек, причастный ЦРУ, он увидел лицо современной модернизированной войны, той войны, для которой люди . вроде Дьюка (да и самого Канлана) уже устарели: аэрозоли, вызывающие галлюцинации и смерть, сводящий с ума сверхчастотный звук, микробы, которых генетическая мутация превращала в убийц. Невидимая тотальная война. А дефективный идиот Дьюк пытался еще, стоя в преддверии этого чудесного мира, шпионить на манер агентов Пинкертона.

Но этот дефективный идиот был его шефом и звал его. С неохотой он поднялся. С его бледного с острыми чертами лица исчезло выражение зависти и ненависти, непроницаемая маска скрыла все чувства. Он даже улыбнулся. Теперь он был готов к встрече со стариком Стюартом Дьюком.

Пилот «Дугласа ДС-8» Национальной авиакомпании запросил инструкций командной вышки. Диспетчер, следящий по экрану радара за посадками, указал ему полосу № 2 Б. ДС-8 выскользнул из плотного слоя облаков и пошел на посадку. Пилот погасил скорость и опустил закрылки. Пятьдесят метров... сорок метров... тридцать метров... Он выключил мотор, приподнял нос самолета, и гигантские шины наконец коснулись асфальта.

Было 10.30 утра. Рикардо Вилья (высокий, худой, лицом непохожий на представителя латинской расы) спрятал в чемодан-чик номер «Таймс», который, помогал ему убить время в часы монотонного полета, отстегнул привязной ремень и, когда погасла надпись: «Застегните привязные ремни, не курить», встал и влился в реку пассажиров, медленно текущую по застланному ковровой дорожкой проходу к двери.

В Лос-Анджелесе стояла плохая погода. Моросило, и персонал аэропорта подвел к трапу маленький автокар с зонтами. Служащий – негр в оранжевом плаще – один за одним вручал их пассажирам. Рикардо взял зонт и по полю направился к главному зданию, чтобы получить багаж.

Через полчаса, держа в руках кожаный чемодан, он вышел из аэровокзала в поисках такси. Зонт он вернул еще там, в здании, и теперь под дождем медленно шел по площади, пока не увидел на стоянке желтую машину. – Отель «Колумбия».

– Идет, – ответил шофер, и машина скользнула по направо лению к расположенному на холмах городу.

Приезжая в Лос-Анджелес, Рикардо обычно останавливался в «Колумбии» или «Королевской». Это были скромные, но комфортабельные, расположенные в центре гостиницы. В этот приезд он проведет там лишь сорок восемь часов: у него единственная задача – посетить Леона Ортиса, в прошлом одного из высших чинов батистовского правительства, который жил в Бэйкерсфилде на окраине города. Ортис – близкий друг Торреса, широко связанный с кубинскими эмигрантами, поселившимися в городах на побережье Атлантического, – откроет ему двери в Нью-Йорке. Он не известил его о своем приезде; но он снова скажет ему, что его послал Торрес.

Такси остановилось на 66-й улице у подъезда гостиницы. Рикардо заплатил по счетчику, дал шоферу доллар на чай и вышел.

Администратор протянул регистрационную карточку, и Рикардо ее быстро заполнил. Ему дали 806-ю комнату на восьмом этаже в восточном крыле здания. На лифте он поднялся на свой этаж, оставил чемодан и спустился в бар. Было 11.05, есть еще не хотелось.

Маленький бар был почти пуст. Рикардо сел за столик, спросил коктейль «манхэттен» и подошел к стоящему на прилавке телефону.

– Бэйкерсфилд 586-6529, пожалуйста.

–С удовольствием, сэр, —ответила телефонистка. К телефону долго никто не подходил, и Рикардо уже хотел повесить трубку, когда на другом конце линии раздался щелчок. – Да? – ответил женский голос.

– Мистера Лео Ортиса, пожалуйста.

– Кто его просит? – спросил женский голос.

– Хайме Торрес,—соврал Рикардо.

– Минуточку, пожалуйста.

И почти тотчас же услышал голос Леона Ортиса.

– Хайме!

– Нет, Леон. Это я, Рикардо Вилья.

– Ты откуда?

– Из гостиницы «Колумбия», в двух шагах от Бэйкерсфил-да. Мне нужно сегодня же срочно повидаться с вами.

– Ладно, – ответил Леон. – Что-нибудь случилось?

– Личная просьба Торреса. Он мне сказал, чтобы я обязательно с вами увиделся.

– Ладно, – снова повторил Леон. – Ты обедал?

– Нет еще. Я только что приехал.

– Пообедаем вместе. Жду тебя в час. Дорогу ведь знаешь.

– До свидания, – ответил Рикардо.

Он повесил трубку и вернулся к своему столику, на котором уже стоял заказанный коктейль. Он пригубил бокал и зажег сигарету. Любопытно: Леон Ортис говорит по-английски свободнее, чем по-испански. За все время диктатуры он был главным действующим лицом у Батисты и уехал с Кубы вслед за правителем второго или третьего января 1959 года. Именно он занимался закупкой оружия, когда после майского наступления повстанческих сил в 1958 году приобрела такой размах борьба в Сьерре. Но оружие опоздало, его доставили лишь в ноябре, а два месяца спустя уже не существовало никакой диктатуры... Леон был североамериканцем, а не кубинцем. Да, в душе он всегда был североамериканцем. Вот в чем дело.

Рикардо спросил второй «манхэттен» и взглянул на часы: 11.30. В 12.30 он поедет в Бейкерсфилд. На влажной полированной доске стола он пальцем вывел цифру 5. И вдруг на несколько долгих, почти нескончаемых мгновений его охватила грусть, почти подавленность.

Пять лет вдали от Кубы. Может быть, и он уже понемногу начинает забывать испанский. Не тот законсервированный испанский, который так безобразно коверкает этот сброд в Майами, не тот испаиекий, чья сочность и богатство растворилась где-то между английским и жаргоном проституток и люмпенов с бывших улиц Пила и Кодой в Гаване. А его испанский. Тот, на котором сейчас, в эту самую минуту разговаривают на Кубе его старые друзья, Йоланда...

Дождь не прекращался весь день. Обед у толстого, рыхлого Леона Ортиса затянулся из-за присутствия некоего субъекта но имени Арнальдо Родилес, махровой контры, удравшей в Париж после публикации на Кубе романчика, имевшего сомнительный успех. Но, судя по всему, Париж тоже не оправдал его финансовых надежд, и вот он теперь подвизается в Голливуде, как автор плохоньких сценариев, подписанных претенциозным псевдонимом. Воплощенная педантичность, он в довершение всего еще и был влюблен в дочь Ортиса (блондинку, усевшуюся за стол в шерстяной кофточке, под которой не было бюстгальтера). Родилес походил на смешную помесь хиппи с генералом: смуглолицый, с огромными усами, маслянистой шевелюрой и цветным платком вокруг шеи.

– Например, Хемингуэй, он, конечно, не был великим писателем, хотя среди невежд и сходит за такового, питал настоящую слабость к кошкам. И Толстой, и Чехов, и Кэтрин Мансфилд. И Фолкнер. Вы видели фотографию Фолкнера с котом на руках? Политики же предпочитали собак – Гитлер, Наполеон, Рузвельт...

В четыре Ортис и Рикардо прошли в некое подобие библиотеки, расположенной на втором этаже. Родилес и блондинка удалились в другую часть дома.

Ортис наполнил две рюмки прекрасным мартелем, и оба уселись в мягкие кресла, стоящие перед огромным письменным столом из каобы, за которым толстяк укрывался разве лишь для того, чтобы перелистать тот или иной иллюстрированный журнал или подсчитать доходы от трех порнографических магазинов, которые у него были в нижней части города,

– Вы все еще не женаты? – спросил Ортис, нарушая молчание.

– Пока нет. Хотя по возрасту давно бы уже нора, – Рикардо изобразил улыбку.

– Решайтесь же, – бросил, смеясь, Ортис.

– Подумаю.

– Ну ладно, – Ортис внезапно стал серьезным. – Какое у вас дело?

Рикардо допил свой коньяк, поставил пузатую рюмку на подлокотник кресла и повернулся к Ортису.

– Торресу нужна информация об этой истории с Бока де Пахаро на Кубе. Вы что-нибудь о ней слышали?

– Да, прочел в «Майами геральд». А это дело не рук Торреса?

– Нет. Кто-то затеял грязную игру. ЦРУ заверило Торреса, что оно не замешано в этой акции. И вы согласитесь, что подобные действия, проведенные без согласия и утверждения Торреса, роняют престиж «Плана».