Текст книги "Зарубежный детектив 1979"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Поднимайся, – бросил один из двух.

Рикардо медленно встал на ноги. На носу запеклась кровь, губа вздулась.

Человек с браунингом развязал узел галстука; и Рикардо опустил руки.

– Не помялся, чистый шелк, – сказал человек. – Красивый галстук.

Рикардо потер затекшие руки, оба пришедших прицелились в него.

– С кого начнем? – спросил человек с браунингом, пряча галстук во внутренний карман пиджака.

– Со Спящей красавицы, – ответил тот, что с «магнумом».

Он подошел к чемодану, спрятал магнитофон, ленты и оставшиеся ампулы, положил шприц в карман, потом вынул металлическую трубочку длиной сантиметров в десять и медленно навинтил ее на ствол своего «магнума».

– Готово, – он улыбнулся и повернулся к Сан Хилю. Рикардо не услышал звука выстрела, он лишь увидел, как тело Сан Хиля резко дернулось и запрокинулось назад вместе с креслом, на котором тот сидел. Итак, в двух метрах от него лежал бездыханным бедняга-толстяк с разнесенным пулей черепом. По стенам, по ковру разлетелись брызги мозга и сгустки черной крови.

– Следующего, – сказал человек с «магнумом». Рикардо в упор посмотрел на него, но у того были пустые,ничего не выражающие глаза.

Погибнуть?

Вот так, именно так в квартире нью-йоркского Вест-Сайда он сейчас и умрет? И самое страшное, что погибнет он не как Рикардо Вилья и не потому, что он тот, кто он есть на самом деле, его убьют в этой грязной сваре как сообщника Сан Хиля. И Вальтер никогда не узнает о плане «Клеймо».

Не опуская глаз, Рикардо ждал выстрела.

И выстрел раздался.

10.25 вечера.

Норман спросил третью порцию джина с тоником, и та же самая блодинка-«крольчонок», что подавала ему первые два стакана, принесла и этот. На стакане была нарисована еще одна блондиика-«крольчонок», только уже совсем голая.

Девушка склонилась над столиком, чтобы поставить стакан и взять пустой, и серые глаза Нормана впились в нее:

– Я тебя где-нибудь видел? – без улыбки спросил он.

– Журнал «Плэйбой», мартовский номер, цветной разворот.

– Там на тебе гораздо меньше надето, чем здесь,

– О да, сэр. Гораздо меньше.

Она повернулась к нему спиной и, покачивая бедрами, удалилась.

Он умер стоя.

Пуля вошла со спины и пронзила сердце.

Молча, без единого стона он упал на пол.

Человек с браунингом повернулся и дважды, как настоящий профессионал, выстрелил. Первая нуля врезалась в стену, от второй на плече у жены Сан Хиля распустился кровавый цветок.

Рикардо видел все как в замедленной киносъемке.

Вот она выходит из комнаты, бог знает какими судьбами сумев выбраться из. уборной, где ее заперли; обеими руками с трудом поднимает пистолет, вероятно принадлежавший Сан Хилю, стреляет, Рикардо слышит хлопок, и на пол падает пронзенный свинцом человек с «магнумом».

Потом оборачивается тот, что с браунингом, два выстрела, и жена Сан Хияя валится па ковер.

Но человек с браунингом не успел вновь обернуться к Рикардо. Молча, резким ударом каратэ он сбил его с ног; человек потерял сознание,

Рикардо немного постоял, стараясь собраться с мыслями, присел на корточки, открыл чемодан и достал ленты с записями. Затем вынул из руки убитого «магнум», подошел к лежащему без сознания человеку и сильно похлопал его по щекам.

Медленно человек приоткрыл глаза и увидел в сантиметре от своего носа длинный черный ствол глушителя, почувствовал запах пороха.

Рикардо потряс револьвером:

– Тебя, гадина, спрашивают – кто ты? – повторил он сквозь зубы.

– ЦРУ, – выдохнул тот, пытаясь проглотить стоящий в горле комок,

– Врешь!

– Клянусь!

– Что у вас с Сан Хилем? К чему все это? – снова спросил Рикардо,

Агент не сводил с дула «магнума» широко открытых глаз,

– Не знаю, Я выполнял приказ.

– Врешь, знаешь.

– Клянусь, не знаю.

Рикардо сунул дуло револьвера человеку в рот.

– Я не знаю, – снова пробормотал тот. Слов его почти нельзя было разобрать, острый привкус пороха жег ему язык.

– Докажи, что ты из ЦРУ, – изменил пить беседы Рикардо.

– Сыворотка, – выдавил тот.

Рикардо вытащил револьвер у него изо рта.

– Ну и что ж, что сыворотка. ЛСД – ищи другого дурака...

– Это не ЛСД, это ЛС-140, такая есть только в ЦРУ.

Продолжая целиться ему в лицо, Рикардо другой рукой вынул из чемодана металлическую коробочку, в которой еще оставалось две ампулы, достал одну и бросил на нее быстрый взгляд: правильно: – ЛС-140. Он довольно слабо разбирался в токсикологии. Правду ли сказал этот тип?

– Как тебя зовут?

– Мильтон Кауффман, – солгал человек.

– Есть у тебя какой-нибудь документ? Удостоверение? Бумажник, наконец?

– Только платок и немного денег. Как всегда. Хотите, проверьте.

Рикардо подумал, что вряд ли агент будет разгуливать с удостоверением ЦРУ в кармане.

– Ладно, – сказал он, поднимаясь на ноги.

Человек тоже встал. Его била дрожь, он прятал в ладони лицо.

– Не трясись, – сказал Рикардо. – Убивать тебя я не собираюсь. Разве только вылезешь в коридор вслед за мною, понятно?

Он медленно попятился к выходной двери. Агент все еще не открывал лица,

Рикардо отворил дверь и бросил:

– Выйдешь раньше чем через пять минут – прощайся с жизнью.

Закрыл дверь, сделал несколько шагов по холлу и бегом спустился с шестого этажа.

Пробило 10.30. Лейтенант Сардуй потушил свет в своем кабинете и собрался домой, чтобы немного отдохнуть. Он очень устал за день. Он захлопнул за собой дверь и направился к лифту.

Через пять минут лейтенант уже был на улице. В полуквартале стоял его «фольксваген».

Со скоростью шестидесяти километров он поехал по направлению к поселку Батуа, где стоял его дом.

«Как летит время!» – подумал он.

Да. Время бежит с неумолимой скоростью. Пять лет – это и много и мало. Все зависит от того, что называть жизнью, от того, сколько человек сделал, как сумел до конца выжать каждое мгновение, что приобрел, что потерял. С этой точки зрения пять лет для Рикардо Вилья должны обернуться вечностью.

Интересно, переменился ли он? Праздный вопрос. Они ведь не знакомы. Он знал лишь Бруно, который для него, приступившего к работе вместе с Рикенесом, когда уже в течение года Бруно вел свои передачи, был всего лишь рядами цифр, высокочастотным сигналом, неким сгустком ценнейшей информации о действиях контрреволюции в Майами.

Это был Бруно.

Но за ним стоял человек, его конкретное лицо, его гигантское самопожертвование. За ним стояли до боли напряженные нервы, голос, сердце товарища, рисковавшего своей жизнью. За ним стоял Рикардо Вилья, которого он никогда не видел.

Он даже не видел его фотографий. Ничего не знал о прошлем. Естественная логичная система распределения работы не предполагала личного знакомства с Рикардо Вильей. Это его настоящее имя? И в этом он не уверен. Для него существовал просто Бруно.

Но тот человек там, далеко – одинокий, словно космонавт в бесконечной пустоте немого пространства – безымянный боец, и они связаны не только высокочастотными сигналами. Их роднит единая вера в победу, единая любовь к земле, на которой они родились, единая верность крови, пролитой во имя того, чтобы по этой земле когда-нибудь бегали, весело играя, свободные дети коммунизма.

Неделя за неделей он слушал эти доносившиеся до него сигналы из эфира. Значит, пульс Бруно бьется, сердце его бьется. Если сигналы прекратятся, это будет означать, что Бруно отдал свою жизнь, и тогда в нем, Родольфо Сардуе, тоже что-то умрет. Пролитая кровь их побратала.

Нерасторжимы узы пролитой крови.

...Незаметно для себя он жал на акселератор, и его «фольксваген» все быстрее бежал по Кинта Авенида.

Вдруг, словно от резкого толчка, улетучилось сладкое ощущение власти, которое он испытывал в баре «Феникс». Сейчас сердце Майка Нормана разрывалось от невыносимо леденящего чувства свирепой злобы и бессилия. Здесь, в холле отеля, перед а им стоял Чарли Мелтон и рассказывал, что Сан Хиля действительно убили, но убили и жену Сан Хиля, а главное, Павелча-ка – красиво они там распластались на ковре в квартире на Парк-Авеню. Он рассказал также, что какой-то неизвестный стал свидетелем убийства и – святой господь! – унес ленту с рассказом Сан Хиля.

Тонкие губы Нормана дрожали, а бледные руки судорожно сжимали подлокотники кресла.

Чаша весов опасно склонялась на сторону Дыока.

Несмотря на страшное воспоминание о дуле «магнума», .направленного в переносицу, Чарли слабо улыбнулся:

– Я его сфотографировал.

– Это еще как? – процедил Норман.

– Я их всех сфотографировал. Мой «микроролекс» по крайней мере десять снимков сделал.

И Чарли, как тогда в квартире, когда Рикардо появился с револьвером в одной руке и лентой в другой, спрятал лицо в ладони, й вправду Норман воочию увидел, как объектив микрокамеры Чарли, вмонтированной в часы, уставился ему прямо в глаза.

Он вскочил.

– Пошли!

Он выбежал на улицу, Чарли последовал за ним.

Рикардо пробыл в отеле едва полчаса; только чтобы собрать чемодан, возвратить машину, заплатить по счету и найти такси, которое отвезло бы его в аэропорт Кеннеди.

Он приехал туда без, пятнадцати час ночи, но первый самолет улетал в Майами лишь в шесть утра. Что же делать? Все складывалось неудачно. В Нью-Йорке нельзя оставаться ни секунды. Может быть, нанять машину и поехать в Майами по шоссе? Нет. Слишком большая потеря времени. Взять билет на рейс, идущий из Нью-Йорка в какой-нибудь город, и уже оттуда лететь в Майами?

Но если агенты, убившие Сан Хиля, действительно из ЦРУ, то они, конечно, уже расставили ему ловушки по дорогам. Возможно, самое лучшее сделать то, о чем они и не заподозрят, остаться эти четыре часа в Нью-Йорке и лететь шестичасовым рейсом в Майами. .

Так он и решил. Купил билет, потом взял такси на стоянке у аэропорта.

«У меня есть еще четыре часа».

– Куда? – спросил шофер. ... – Отвезите меня в такое место, где можно хорошо поесть.

ПЯТНИЦА

В 2.30 утра фотографии, снятые микрокамерой Чарли Мел-тона, уже проявили. В 3.10 счетно-решающее устройство выдало код, исходя из черт лица фотографии. В 3.20 анализаторы центрального досье нашли досье Рикардо Вильи Соланы. В 3.25 это досье уже поступило на оборудование фототелеграфа ИБМ. В 3.30 на пятом этаже Шератона было получено двадцать шесть быстрых сигналов, соответствующих двадцати шести страницам досье, В 3.50 негативы проявили. А в 4.14 в маленьком спецкабинете третьего этажа сидел Майк Норман и перелистывал досье человека, унесшего ленту.

Рикардо Вилья Солана. В досье он фигурировал как человек, связанный с антикастровекими действиями в Майами и Ки Вест, активнейший пропагандист Национального революционного движения. Начиная с .1968 года стал ближайшим сотрудником Хай-ме Торреса. Солана работал переводчиком издательства «Даймонд энд Мейер» в Майами, специализировавшегося на публикации испанских и испано-американских авторов; в типографии этого издательства, кроме того, выходила во Флориде газета «Алерта» Густаво Монтеса – подлизы Хайме Торреса. Приметы Вилья Соланы: 32 года, рост 1 метр 90, каштановые волосы, карие глаза...

Майк Норман зажег свой «Тарейтон» и снова принялся рассматривать фотографии Рикардо из досье – две для служебного удостоверения, снятые в 1965 году, и те, что сделал Чарли микрокамерои, на этих последних он (не зная об этом) смотрел прямо в объектив и держал в левой руке «магнум» с глушителем.

Что же делал этот Вилья Солана в доме Сан Хиля? Чарли утверждал, что Сан Хиль уверял его и Павелчака, будто он его не знает. Тогда что же?

Однако этот Вилья Солана сбежал с лентой, и следовало разыскать его. Норман взглянул на часы: 4.20. В Нью-Йорке.ли еще Солана или уже улетел в Майами?

Он снял трубку и попросил телефонистку соединить его с аэропортом Кеннеди. Через две минуты он уже знал, что до шести утра рейсов на Майами нет.

– А когда отправился последний рейс в Майами, мисс? – спросил он девушку из службы информации.

– Одну минуту, пожалуйста.

Она быстро проверила расписание и ответила:

– В 22.40, сэр.

– Спасибо.

Норман набрал домашний номер Чарли Мелтона. Тот сам снял трубку.

– Говорит Норман.

Глухой голос Чарли слегка оживился.

– Слушаю вас.

– В котором часу этот тип убежал оттуда?

Чарли Мелтону потребовалось десяток секунд, чтобы сообразить, что «этот тип» – тот, который убежал с лентой, а «оттуда» означало – из квартиры Сан Хиля.

– Думаю, после одиннадцати.

– Думаешь или уверен?

– Да нет, уверен, – не очень уверенно ответил Чарли.

– Ладно, жди у телефона. Минут через десять я тебе перезвоню.

И не прощаясь, повесил трубку.

Оставалась еще одна возможность. Он снова позвонил в аэропорт и попросил, чтобы его связали со службой информации.

– Мисс, – сказал он со всей нежностью и мягкостью, на какую только был способен, – не будете ли вы так любезны сообщить мне, не брал ли билета на рейс, отправившийся в 22.40 в Майами, Флорида, некий мистер Рикардо Вилья Солана, Видите ли, я страховой агент и... но это, впрочем, долгая и скучная история. Вы не поможете мне разыскать моего клиента?

– Минуточку, пожалуйста.

Девушка щекой прижала трубку к плечу и но другому телефону назвонила в центральную кассу. Через две минуты Норман получил ответ:

– В списках пассажиров нет никакого Рикардо Седаны, сэр.

– Благодарю вас, мисс.

– Всегда к вашим услугам, сэр.

Норман повесил трубку. Итак, у него в руке несколько карт для предстоящей игры: одна – Рикардо Вилья не уехал из Нью-Йорка, но сделает это шестичасовым рейсом; вторая – он покинет столицу через два-три дня, возможно, даже на будущей неделе; третья – под другим именем он улетел рейсом в 22.40 (хотя, судя по всему, вряд ли, ибо от Парк-авеню до аэропорта не меньше часа езды, а Чарльз утверждает, что Солана покинул квартиру Сан Хиля после одиннадцати); четвертая – он сел на самолет, следующий в какое-то другое место; пятая – он уехал из Нью-Йорка на автобусе или на автомашине.

В первом случае все ясно; достаточно в шесть часов встретить его в аэропорту и со всей сердечностью пригласить прогуляться. Во втором – дело усложняется, так как нужно разыскивать его по всему Нью-Йорку, что не совсем просто сделать без разрешения Дыока или даже Канлана, потому что придется мобилизовать для этого много людей. Разумеется, остается путь, так сказать, пассивного действия: организовать дежурство в аэропорту. Но вдруг он улетел рейсом другого назначения или уехал на машине? В третьей и пятом случае искать его придется прямо в Майами.

Он с силой примял сигарету о дно алюминиевой пепельницы, стоявшей на письменном столе.

Что ж. В конце концов, он ничего не теряет, если пошлёт Чарли в аэропорт и...

Казалось, пепельница приковала его взгляд. Глаза у него блеснули, губы приоткрылись в полуулыбке. А впрочем, почему бы и нет?

Он снова позвонил в справочную аэропорта. Ему ответил тот же самый женский голос:

– Справочная, доброе утро.

– Я уже тут звонил вам и справлялся о рейсах на Майами, – на всякий случай он говорил как бы с запинкой. Видите ли, я так и не могу разыскать моего клиента Рикардо Вилья Солану... Я, кажется, уже объяснял вам, что речь идет об одном страховом полисе на имущество... Понимаю, что беспокою вас, но не могли бы вы сказать мне... то есть, это очень трудно узнать, заказал ли мистер Вилья билет на шестичасовой рейс в Майами?

– Повторите, пожалуйста, имя еще раз.

– Рикардо Вилья Солана. Рикардо, Ричард. Солана – даю по буквам: С, О, Л, А, Н, А.

– Одну минуту.

Норман нетерпеливо считал секунды. Наклонив голову к плечу, прижал трубку, достал сигарету, зажег ее и жадно затянулся. Один раз, другой...

– Сэр? – наконец раздался голос в трубке.

– Да, да!

– Действительно, сэр. Мистер Ричард Внлья Солана: рейс 505, следующий до Майами, отправление в шесть утра.

– Какое счастье! – воскликнул Норман.

– Рада, что смогла помочь вам, сэр, – ответила девушка.

Охота началась.

Часть II

ГОДЫ

...и несгибаемое мужество коммуниста...

Майами, Флорида. Штат Ричмонд – на юго-западе, Бискайский залив – на востоке. Что еще? В центре Флэдшлерстрит упирается в 47-ю. авеню. Флэдшлер – жизненная артерия нижней части города; широкая, прямая улица, освещенная по вечерам и ночами многоцветными огнями световых реклам. Центр губчатой резины – слева; компания мотоциклов Вилли Темпля – справа; слева – займы от 30 до 600 долларов (дайте только вашу подпись); справа – страховое агентство Шолътца; слева – майамские мастера (высокая надежность); справа – ПИКС – танцевальная академия. Акробатический балет; современный гавайский джаз; солнечный стиль; слева... Банки, страховые агентства, похоронные бюро, обувные магазины, кинотеатры, бары, гаражи, скобяные лавки, рестораны, фотостудии, дискотеки. Но прежде всего, Флэдшлер – это улица самых больших магазинов Майами: Кресса, Бердейна, Бэйкера, Ричарда. Флэдшлер. День и ночь эмигранты-кубинцы бродят по этой вылизанной, спесивой улице. Лезут на лоб глаза, гулко колотятся сердца, из разинутых ртов вырывается удивленное – ах! или невольное – ох, носы утыка-, ются в витрины Бердейна: ценные меха, ослепительные туалеты (последний крик моды), роскошная обувь. Голубые, зеленые, желтые плафоны, удачно размещенные декораторами, оттеняют блеск лака, высвечивают чарующие блики шелков... Разглядывать витрины на Флэдшлере – одно из немногих удовольствий, доступных кубинским эмигрантам, до сих нор не нашедшим работы, существующим на шестьдесят долларов ежемесячного пособия от Центра по трудоустройству кубинских эмигрантов. Они ютятся в нездоровых каморках у берега реки или в квартале, который кто-то (не без черного юмора) обозвал «Раем». Засунув руки в пустые карманы, эти мужчины в сопровождении изможденных женщин бредут по Флэдшлеру. Смотреть. Смотреть. Наполнить глаза проигрывателями, кухонной утварью, холодильниками, разным оружием, спорттоварами, посудомоечными машинами, косметикой, коврами, искусственными цветами, часами, мебелью, моторными лодками, гардинами, пальто, игрушками, автомашинами, стиральными порошками, консервами, мотоциклами, дамскими сумочками. Мечтать об этом мире вещей, созданных для всевозможного комфорта, на все вкусы, на каждый час, для всяческого употребления, для удовлетворения любого каприза. Вещей таких разнообразных окрасок, форм, объема; сделанных из пластмассы, стекла, глины, алюминия, дерева, золота, гипса, серебра, стали, хрома, кожи, платины, жести, шерсти, бронзы, цинка, каучука. Вещей, чтобы вставать на них, ложиться, садиться, мыться в них, спать на них, просыпаться, радоваться, напиваться, покрываться. Вещей для рук, ног, волос, лица, ушей, глаз, спины, секса, губ. Вещей хрупких, прочных, вечных, бракованных. Вещей, чтобы слушать их, пробовать, осязать, нюхать. Вещей, которые не только продают, но и дают на прокат, в наем, продают в кредит, разыгрывают в лотерею, обменивают. Позади тех, кто смотрит (пока пальцы щупают в кармане немного мелочи, два-три смятых доллара), по мостовой плывут или мчатся машины, принадлежащие тем, кто покупает. Машины всех марок, цветов, стоимостей и объемов. У руля флоридец, чей презрительный взгляд скользнет, задержавшись едва секунду, по спинам, склоненным над забитыми до отказа вещами первой, второй, третьей, четвертой, пятой, шестой необходимости витринами.

Да, Майами, Флорида. Сюда-то я и прибыл 12 марта 1984 года после почти недельного дрейфа на утлой лодчонке.

Через три дня после апрельской забастовки 1957 года я ушел из дома и бросил работу. Старик дал мне сто песо, и я нашел комнатку в пансионе на улице Бенхумеда. Поэтому мне удалось спастись. Многих из нашей ячейки убили; кое-кто скрылся, и лишь некоторым удалось пробраться в Съерра-Маэстру. В Гаване нас осталось едва пятеро, и нас упорно искала полиция.

Лавастида тогда сумел организовать мой уход в Повстанческую армию. Другого выхода у меня не было. Однажды во вторник он сказал мне, что в эту пятницу мы отправимся в Сантьяго на грузовичке его отца. Мы повезем небольшой груз: швейцарские часы и образцы тканей. Якобы мы едем продать часы и от-резы розничным торговцам в Сантьяго, Олъгине и Тунас.

Я позвонил Йоланде. Как всегда, мы назначили встречу на нашем обычном месте в парке Сан-Мариано.

Мы встретились в восемь вечера.

– Я рада видеть тебя. Ее худенькая рука скользила по песку, оставляя пять одинаковых бороздок, прочеркнутых пальцами.

– Я тоже, – ответил ей я, глядя на эту руку, которая вдруг замерла.

Она резко вскинула ее и прижала к голове голубую полотняную панаму, чуть было не сорванную ветром. Потом, принялась долго и тщательно заправлять под нее пряди непокорных каштановых волос. А я – после стольких лет – все смотрел и смотрел на нее.

«Сколько? Пять лет». «Незабудка» – так зовут в провинции Пинар делъ Рио кустарник, на котором растут эти лиловые цветы.

– Что это у тебя? – спросил я.

– Цветок незабудки.

Мы сидели в скверике Сан-Мариано, кварталах в десяти от школы имени Эдисона. Уже наступила ночь. Лиловый цветок покоился меж страниц ее книги – «Физика. Часть III». Может быть, она и показала мне ее только для того, чтобы произнести название цветка – «не-за-буд-ка». Незабудка,!

Не так просто все у нас складывалось сначала. Первое время, когда я провожал ее домой, она настойчиво отклоняла мои постоянные и горячие приглашения в кино.

Познакомились мы в китайской лавочке, куда ученики из школы имени Эдисона ходили есть фруктовое мороженое.

«Как тебя зовут?»

«Лукреция Борджа», – ответила она, продолжая с удовольствием лакомиться мороженым.

«Ну, а я – Летучий Голландец».

Пару кварталов я шел за ней следом.

«Ты здесь живешь?»

«Да, недалеко».

– Тогда, помнишь? – говорю я ей теперь, – ты не хотела мне сказать, как тебя зовут.

– Зато я знала твое имя.

– Знала? Откуда же?

– А вот так, вот так.

– Что это значит «вот так, вот так»? Она засмеялась.

– Моя разведка мне донесла.

Мы оба смеемся. И я ее наконец целую. Грубо погружаюсь губами в ее губы, учебник физики падает на траву, и моя рука ищет под кофточкой ее маленькие упругие груди.

Панамка прочно сидела на голове, и уже не спадали на лоб непокорные завитки каштановых волос. Старательно она надела темные очки и посмотрела на меня.

Потом улыбнулась:

– Я постарела?

– Нет, все такая же, – прошептал я.

– Ну, не будем преувеличивать.

Несколько секунд она пристально смотрела на меня сквозь дымчатые стекла; улыбка постепенно сходила с губ, и они плотно сомкнулись.

Я снова посмотрел на море, захватил горсть песку и стал медленно сыпать его сквозь пальцы.

– Ты вышла замуж? – спросил я ее, глядя на золотой холмик, выраставший у меня под рукой.

Послышался приглушенный треск мотора прогулочной лодочки из Бакуранао, которая медленно подходила к причалу.

– Лучше расскажи о себе, – попросила она.

«Не так уж и много я могу рассказать, – сказала она. – Мне восемнадцать, я учусь, родилась в Фоменто...»

Я рассмеялся: «Да это невозможно!»

«Что?» – удивилась она.

«Я ведь тоже родился в Фоменто. Совсем маленьким меня перевезли в Гавану».

Она тоже рассмеялась и выбросила стаканчик из-под мороженого. Я поспешно предложил ей мой носовой платок, чтобы вытереть пальцы.

«Можно, я провожу тебя до дому?»

«До угла».

«А где ты живешь?»

«На углу улицы Акоста и Хуан Делъгадо».

«А я на углу Эредиа и Либертад».

«Это далеко».

«Неважно. Я все равно провожу тебя домой».

– Паспорт? – спрашивает меня таможенник.

Я лишь улыбаюсь в ответ. У меня пятидневная щетина, и я совсем сгорел на солнце. Ему что – никто так и не объяснил, что я убежал с Кубы на речной лодчонке, почти умер от жажды в Карибском море и меня подобрала североамериканская береговая охрана? Или он думает, что, удирая, мне следовало бы еще запастись и паспортом?

– Извините, – бормочет он.

Ну и тип, прямо для рекламы пива: круглые румяные щеки, русые волосы и сильный, словно племенной бык. Сказал мне, что очень сожалеет. О чем это он сожалеет? О том, что я все-таки добрался до Соединенных Штатов, или о том, что мне пришлось столько вытерпеть во время плавания по Мексиканскому заливу, кишащему акулами?

Но смотрит он на меня с симпатией. Если я не ошибаюсь, он извинился за собственную глупость.

Интересно, как это у потерпевшего кораблекрушение может быть еще и паспорт?

Из металлической коробки он достает белую карточку и начинает тщательно заполнять ее. Мне он объясняет, что это эмигрантская карточка «под честное слово». (Он заполняет ее согласно инструкции печатными буквами.)

– Ваша фамилия?

– Вилья Солана.

– «Солана» с одним «л»?

– Да, с одним.

– Ваш адрес в Соединенных Штатах?

Какой же такой мой адрес в США могу я ему дать? Отвечаю, что у меня в США нет семьи.

– Друзья?

– Друзья? Нет, никого.

Но функционера это не тревожит. Многие приезжают в Соединенные Штаты, не имея ни малейшего представления, где и как они будут жить. Я-то, по крайней мере, хорошо говорю по-английски и я молод. Наверное, об этом он и подумал, потому то вдруг с явной симпатией подмигивает мне.

– Олл райт, мистер Вилья. У вас есть деньги?

Деньги? Да, мне удалось вывезти с Кубы 300 долларов. Полчаса спустя с удостоверением в руках я выхожу из здания эмигрантского центра. На следующий день мне предстоит явиться в центр по трудоустройству (он записал мне адрес) и получить там карточку политэмигранта, которая дает право на шестидесятидолларовую ежемесячную субсидию и... что еще? Больше ничего.

Сейчас самое главное побриться, вымыться, купить кое-что из одежды и найти дешевую гостиницу. Я пускаюсь в путь по 26-й улице. Несмотря на то, что по виду я очень отличаюсь от прохожих, на меня не обращают внимания. Правда, я не оборванец, одежда только очень сильно помята. Наверняка где-то поблизости есть парикмахерская. Да, вот в трех кварталах «Чарльз барбер шоп». В салоне три кресла, но занято лишь одно.

– Прошу сюда, мистер, – произносит по-английски с акцентом, напоминающим вкус мексиканского перца, лысый в толстых черных очках парикмахер, облаченный в девственно белый халат.

– Подстригите и побрейте, – отвечаю я ему на всякий случай по-испански.

В его взгляде явное неудовольствие. Похоже, кто-то из кубинцев остался ему должен.

– Мексиканец? – спрашиваю я его, пока он повязывает мне на шею белоснежную крахмальную салфетку.

– Йес, сэр.

Он ответил мне по-английски – верный признак того, что не расположен вступать в разговор. Но у меня нет желания сдаваться.

– Я ищу какой-нибудь дешевый отель, – продолжаю я опять-таки по-испански, в то время как он резким движением откидывает кресло назад.

– Здесь вблизи такого нет, – отвечает мне он теперь тоже на испанском. Он мылит мне подбородок; прекрасный аромат (так пахнет шоколад, если только можно привести это сравнение) пены.

– Не обязательно близко отсюда. Все равно где. Он долго молчит, продолжая мылить мне лицо.

Я закрываю глаза.

– Есть один вполне приличный. Отель «Сильвия».

Мне отвечает явно не парикмахер-мексиканец. Это кубинский акцент. Приоткрыв глаза, я вижу говорящего: старик, сидевший на первом кресле, его только что побрили.

– Спасибо, – отвечаю я ему. – Это далеко отсюда?

– Порядочно, – бросает он. Потом подмигивает мне.

– Только что прибыли? .– Вчера вечером.

– Через Испанию или Мексику?

– На лодке.

Старик издает легкий свист.

– Крепко досталось?

– Порядочно.

Парикмахеру потребовалось сорок минут, чтобы меня подстричь и побрить.

Старика уже давно обслужили, но он уселся на один из стульев, стоящих у двери в салон, и медленно курит. Ему явно хочется поговорить со мной.

– Сколько с меня? – спрашиваю я парикмахера, глядясь в зеркало.

– Три восемьдесят плюс чаевые, сеньор.

– А всего?

– Четыре доллара.

Из моего кожаного бумажника, в котором я держу свои триста долларов, он получает ровно четыре. «Спасибо» мне не говорят.

Старик встает, мы выходим на улицу и идем по ходу движения.

– Это к гостинице? – спрашиваю я.

– Ага.

Чтобы удовлетворить его любопытство, пришлось рассказать о моих приключениях. Я поведал ему, что отплыл ночью с пляжа Варадеро на лодке с мотором, подвешенным за кормой. Сначала, пока хватило сил, шел на веслах, когда же почувствовал, что достаточно отошел от берега, включил мотор. Два дня шел с мотором, потому что догадался захватить дополнительный бочонок бензина. На третий день топливо кончилось, и я лёг в дрейф. На четвертый день у меня кончилась пресная вода. Поздно ночью близ Андроса на меня наткнулась береговая охрана североамериканских морских пограничников. Ночь я провел в тюрьме.: На пятый день меня допросили в Федеральном бюро расследований и сфотографировали. На шестой день выпустили на свободу (предварительно убедившись, что я платежеспособен, у меня же было триста долларов). Но и на седьмой день я не мог поступить как господь бог, то есть отдохнуть, ибо пришлось, как было приказано полицией, явиться в эмигрантский центр.

– И седьмой день как раз сегодня.

– Да, уж вижу, – отвечает старик. – А где вы провели ночь шестого дня?

– В сквере, – улыбаюсь я.

Мы проходим еще несколько кварталов.

– Здесь вы можете сесть на автобус до 14-й улицы и там...

– Я возьму такси.

Он протянул мне руку, сказал, что его зовут Эрнесто Травьесо и что он приехал в Майами в 1960 году. Не стал объяснять, на что живет, но, судя по одежде, дела его шли неплохо.

– Рикардо Вилья Солана, – в свою очередь, представился я. – И вы знаете, где меня найти: отель «Сильвия», если будет комната.

"Каждый день я ждал ее у выхода из школы. Она позволяла проводить себя до бара «Виктория» в квартале от дома, но упорно отказывалась остановиться и поболтать. Или пойти в кино.

Та встреча в скверике Сан-Мариано, по сути, и была нашим первым любовным свиданием (лиловый цветок незабудки, учебник по физике, долгий жадный поцелуй...). С тех пор мы виделись почти каждый вечер; в голове у меня сейчас путаются места и даты, но, кажется, впервые я пришел к ним домой в мае 1956-го.

Мне кажется, мы любили друг друга. Но, по сути дела, ничего друг о друге не знали. Нужна была эта забастовка старшеклассников в Виборе, чтобы я узнал, кто же она в действительности, а она узнала всю правду обо мне.

Дело было во вторник. И хотя прошло много лег, я никогда не забуду эту дату – 17 ноября, потому что в этот день мне исполнилось 19 лет.

Был создан стачечный комитет, и Движение 26 июля назначило по делегату в каждую школу. Мне поручили пойти на собрание учащихся школы имени Эдисона, которое про-

водилось в доме Папо Молина, учившегося в колледже Ма-ристас. (Папо Молино после пыток убили в ночь на рождество 1958 года.)

Я позвонил Йоланде и попросил извинения, тем более необъяснимого, что у меня день рождения. Но, как ни странно, она мне поверила. Не помню точно, но, кажется, я сказал ей, что мне нужно навестить тетку Марго, у которой довольно серьезно расстроилось здоровье. (Несмотря на свои семьдесят пять лет, она, казалось, еще никогда не чувствовала себя лучше.)