Текст книги "Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля"

Автор книги: Артур Мерлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Внутри у меня похолодело. Что за человек! Он не уехал после всего. Он на всякий случай ждал, не выйдет ли кто оттуда вместе с Ларисой. Или вместо нее. И он дождался. Я попался, как мальчик…

В общем-то в этом нет ничего удивительного. Я же не профессионал, а самый настоящий дилетант в этих делах. Рассуждать и анализировать я могу, а озираться по сторонам – нет. Вот я и попался впросак.

Но думать об этом я сейчас не хотел. Слишком потрясла меня сцена, увидеть которую я никак не ожидал. Все, что угодно, но только не это!

В таком состоянии я не мог возвращаться домой. Слишком меня потрясло увиденное.

Я вспомнил, что когда недавно проходил по Невскому, мое внимание привлекла вывеска с надписью «Престол». Это был пивной ресторан, в котором я никогда до этого не был.

Не так уж хотелось мне именно сейчас пополнять свои знания о питерских кабаках, но ехать домой я все равно сразу не мог. Приехать и сидеть в четырех стенах и сходить с ума. И лезть на эти стенки. И дожидаться прихода Ларисы… А как я вообще буду на нее смотреть? Какими глазами?

– Отвезите меня не обратно, а к «Престолу» на Невском, – сказал я водителю, и он понимающе усмехнулся:

– Заливать будете? Значит застали, да?

Я промолчал. Как я мог сказать ему обо всем? О том, что я был бы совсем не так потрясен, если бы, будучи женат, застал свою жену с любовником? Это было бы даже забавно, наверное. Обычное дело. Муж-рогоносец застает свою жену в объятиях любовника… Эпизод из какой-нибудь французской пьесы прошлого века.

Здесь же все было гораздо ужаснее и непредставимее. На следующий день после похорон… Вдова… Да еще без всяких объятий. Какие странные у них взаимоотношения…

– «Престол», – объявил парень и притормозил на углу. Я дал ему еще денег, и он довольный уехал. Наверное, теперь долго будет рассказывать приятелям, какого странного и смешного пассажира он возил.

В ресторане было почти пусто. Зал был неярко освещен, царили полумрак и прохлада.

Я взял два пива и двести граммов водки. Обыкновенной водки там не было, самой дешевой была «Абсолют»… Я с грустью подумал о том, что при казенной зарплате вести рассеянный образ жизни – накладное занятие.

И вообще я сильно поиздержался с этой поездкой. Это раньше было легко разъезжать туда и сюда. Теперь же, при нынешних ценах на все и при том, что я уже взрослый мужчина и должен соблюдать какой-то уровень жизни, все эти жизненные блага стали неподъемны для кошелька.

«Самое главное, что ведь не спросишь же, – подумал я. – Я же не могу сказать Ларисе: знаешь что, я тут за тобой проследил и вот такое увидел. Что это означает?»

Я же не могу признаться в том, что шпионил за ней. Да и вообще признаться женщине в том, что видел ее в подобном положении, – значит смертельно оскорбить ее и уже больше никогда ничего не добиться от нее. Потому что она возненавидит меня.

Рассказать об этом милиции? Зачем? Они будут смеяться! И скажут, что это не имеет никакого отношения к убийству…

Рассказать Боре? Но это совсем глупо. Для чего? Чтобы мы вместе покачали головами и посокрушались?

А потом опять поехали вместе путешествовать?

Я выпил пиво, потом опрокинул в себя водку. Наверное, следует делать наоборот, но я как-то не подумал об этом.

Закусил красной рыбой, которую навязал мне буфетчик в белой рубашке и черной бабочке. Как писал о таком Саша Черный – «помесь фрака с мужиком»…

Вышел, прошел по Невскому и свернул на Литейный. Покачиваясь, прошел по Литейному. Про себя я просил Бога, чтобы мне никого из знакомых по дороге не встретить. Тут близко до Моховой и всегда шляется народ из Театрального института. Только мне не хотелось никого сейчас видеть и ни с кем говорить.

Бог послал мне это благословение. Я не встретил никого из знакомых. И никто не пристал ко мне со словами: «Здравствуйте, Марк! Как поживаете, что поделываете? Что новенького поставили?»

Когда я дошел до Шпалерной и подошел к дому, было два часа дня. «Если Лариса уже дома, скажу, что пьян и сразу лягу спать», – подумал я. Не мог же я начать с ней разговор…

Когда я поворачивал в подъезд, я был слишком занят собственными мыслями и не заметил некоторых вещей. Наверное, я и в обычном состоянии не заметил бы. Никто ведь из нормальных людей не живет с постоянным страхом и ощущением опасности…

Из машины у самого подъезда вышли два молодых человека и направились в подъезд вместе со мной. Дом был большой, и я даже не обратил на это внимания. Мало ли людей тут ходит?

Когда я вошел в подъезд, парни как будто стали обгонять меня, стараясь пройти вперед. Я остановился, пропуская их, но тут они повернулись ко мне и один из них своим телом прижал меня к стене подъезда.

– Что вам надо? – еще успел спросить я. Но ответа не дождался. Парень сильно ударил меня в грудь. От этого удара я почти согнулся, и мне стало нечем дышать.

Парни были высокого роста и, что обиднее всего, очень молодые. Обоим лет по восемнадцать. Бритые, с короткими боксерскими стрижками. Тупые лица двоечников из плохой школы…

Я задохнулся и открыл рот, чтобы попытаться вдохнуть в себя воздух. И тогда второй парень ударил меня в живот. Это был страшный удар, от которого я буквально свернулся.

«Вот так это и случается, – подумал я в одно мгновение. – Именно так. Мы потом удивляемся все, как это происходит. А вот так. Подходят два недоросля-дебила и убивают тебя просто средь бела дня. И все… За что? Почему? Даже и не спросишь. Они сразу бьют, так что погибнешь, даже не зная, за что».

– Что надо? – все же опять выдохнул я, но вместо ответа опять получил удар. Только на этот раз били сверху – по почкам. Как много у человека уязвимых мест. Каким боком не повернешься – в любом положении из тебя могут сделать инвалида.

Никогда об этом не думал. Наверное, потому что я никогда не дрался. Только в школе, да и то школа была такая приличная, что ударить по носу считалось верхом жестокости. Так что, навыков у меня не было.

В общем-то, я уже смирился с мыслью о смерти в этом подъезде. Где-то же нужно принять смерть? Рановато, конечно. Но, наверное, судьба. Вот такие мысли появились у меня…

Сейчас я упаду на пол, и эти двое начнут бить меня ногами. И один из ударов по голове будет смертельным…

Но тут меня оставили в покое. Я постоял, согнувшись, несколько мгновений, потом осознал, что, наверное, ударов больше не последует. Тогда я чуть приподнял голову.

– Шкуру, сказали, не портить, – произнес один из парней. – Поэтому по роже тебя не били. Ты все понял?

В руке парня сверкнул широкий нож. Он был длинный, чуть загнутый.

«Зачем он его достал? – подумал я. – Или они просто играют со мной, как кошка с мышкой? Сначала побили, напугали, а потом все равно зарежут? Но почему? Допустим, им доставляет удовольствие приносить страдания людям… Но почему мне?»

Это классический вопрос всякой жертвы. Жертва никогда не может успокоиться и вопрошает: «Почему я? Почему мне это суждено?»

– Ты понял? – повторил парень опять угрожающим тоном. Все-таки странно, когда с тобой вот так разговаривает какой-то сопляк.

– Понял, – сказал я сдавленным голосом, корчась от боли в животе и не будучи в состоянии вздохнуть как следует. Все же они сильно ударили меня в грудь. Что я должен понять? О чем понять? Это было непонятно, но я чувствовал, что парни ждут от меня утвердительного ответа.

– Ну, ладно, – сказал парень, и оба они убежали. Это было странно. Я через немытое окошко входной парадной двери видел, как они бегут к машине и отъезжают.

Они избили меня, причем довольно аккуратно. «Шкуру не испортили», – как сами же выразились.

Что я должен был понять? Что они от меня хотели?

Я достал из кармана сигарету. Закурил и тут же закашлялся. Все-таки они здорово сильно ударили меня по легким.

Все тело болело. Наверное, есть люди, которые привыкли к тому, чтобы их били. Может быть, они как-то легче переносят побои. Может быть.

Что же касается меня, то на меня эта встреча произвела сильное, неизгладимое впечатление. Во-первых, чисто физически. Я получил три удара – в легкие, в живот и по почкам. От этого перехватывало дыхание, ныло нестерпимо в животе и ломило спину.

Да и моральное мое состояние было не лучше. Очень вероятно, что это было самое тяжелое. Когда тебе тридцать шесть лет, и ты главный режиссер в театре и вообще уважаемый человек. И вдруг тебя бьют в подъезде какие-то мальчишки. Да в нормальной жизни я бы таких вахтерами не принял на работу…

В их лицах было все, как у всех им подобных. Отец – красный пролетарий, мать – проститутка. Коммунальная квартира с пьяными загулами соседей и родителей, безденежье, сплошной мат, который аккомпанементом проходил через всю жизнь таких людей.

И вот эта жалкая тупая скотина бьет тебя по почкам. И ты не можешь ничего сделать…

В такие минуты хочется иметь пистолет. Теперь это – не проблема. Были бы деньги. Но вот беда – я сильно сомневаюсь, что смогу застрелить даже этого урода. Скорее всего, пистолет я бы так и не вытащил… Не тот случай.

Все-таки я докурил сигарету и несколько пришел в себя.

«Не убили, и то слава Богу, – решил я. – В наше время мне, можно сказать, еще повезло».

Я поднялся наверх в квартиру и, стоя перед дверью, роясь в кармане в поисках ключа, вспомнил все события сегодняшнего утра.

Меня передернуло от мысли, что сейчас я увижу Ларису.

И я увидел ее, едва только зашел. Она сидела на кухне и курила. Пепельница стояла перед ней. Лариса смотрела в окно и не обернулась при моем появлении. Она была все в том же наряде, что и утром. Наверное, не успела переодеться. Или не было настроения. Или сил. После того, что я видел, я мог ее понять в этом смысле. Такого рода любовные свидания не поднимают настроение у женщины…

Единственное, что бросилось мне в глаза, когда я посмотрел на нее, – это были чулки, порванные на коленях…

– Ты уже пришел? – безразлично спросила Лариса, глядя на меня пустыми глазами.

– Как видишь, – ответил я, стараясь не глядеть на нее. Я старался скорее прошмыгнуть к себе в комнату. Но мне это не удалось, потому что тут же зазвонил телефон.

Лариса сняла трубку, потом брови ее поднялись, и она сказала мне нетвердым голосом:

– Марк, это тебя.

Я взял трубку и услышал в ней незнакомый голос. Он сказал:

– Так вы все поняли?

– То есть? – не «врубился» я сразу. Я не привык к такому началу разговора с незнакомыми людьми.

– Вы сказали пятнадцать минут назад, что поняли, – произнес мужской голос.

Вот тут я все действительно понял. Этот звонок был сделан специально для того, чтобы объяснить мне кое-что. Ведь я думал, что прибили меня в подъезде случайные хулиганы.

– А что я должен понять? – поинтересовался я. Тут же я бросил взгляд на сидящую рядом Ларису. Лицо ее изменилось, на нем была написана нескрываемая тревога. Она в упор смотрела на меня расширившимися глазами. Похоже было по ее реакции, что она узнала того, кто звонил, и примерно представляла, о чем идет речь.

Неслучайно ее голос дрогнул, когда она передавала мне телефонную трубку.

– А вы сами не догадываетесь? – спросил меня мужчина.

– Нет, – ответил я довольно резко. – Вы кто? И что вам нужно?

– Какой вы строгий, – сказал голос. – Как будто это не вам наподдавали только что. Зря старались, получается?

Я промолчал.

– Если вам показалось мало того, как вас побили, мы можем повторить. И сделать с вами что-нибудь похуже. Хотите, чтоб было похуже?

– А что вы от меня хотите? – спросил наконец я. – Что я должен понимать?

Голос ответил:

– А все-таки не зря вам вломили. Мы так и думали, что после этого вы будете понятливее. Только я сначала расскажу вам одну историю.

Я взорвался. Все же нервы у каждого человека не железные, а у меня в моем состоянии они были вообще натянуты до предела. Да еще сказалось действие алкоголя. Нет, слаб я стал, слаб…

Я сказал грубо:

– Какие еще истории? Скажите, что вам надо, и хватит играть со мной в игрушки. Взрослые люди, а придумали черт знает что.

– Нет уж, послушайте, – сказал голос. – И не кипятитесь. История рассказывается для вашего же блага. Она пойдет вам на пользу. Так вот, – голос на несколько секунд умолк, как бы наслаждаясь своими словами. – Недавно один человек не послушался моего совета. Я настойчиво давал ему совет. И как вы думаете, что с ним произошло после этого?

Я нервно и быстро ответил:

– Убили, наверное. Вы ведь именно это хотели сказать? Такие истории именно так должны заканчиваться.

– Да, – согласился голос. – Ему засунули в задницу раскаленный железный ломик… Он так кричал. Я даже закрыл уши руками. Вам все ясно?

– О’кей, – согласился я. – Мне уже все ясно. Вы достигли желаемого эффекта. Только я не знаю, что вам от меня надо.

– Мне от вас ничего не надо, – ответил мужчина. – Я скажу вам, что вы должны сделать для того, чтобы с вами не случилось того же, что с этим несчастным. Сегодня была даже не репетиция, а просто предупреждение. Чтобы вы серьезно отнеслись к моим словам. Так вот. Вы сейчас же пойдете на вокзал, купите билет и уедете отсюда. Навсегда. Вам понятно?

– Как уехать? – переспросил я. Мне показалось, что я не расслышал. Кому какое дело, здесь я или еще где? Никогда это никого не интересовало.

– Уехать, – ответил голос твердо. – Вы суете нос не в свое дело. Пока вы не захотели сунуть его слишком далеко, вы должны уехать. Все уже сделано. Все уже произошло. Теперь ваше любопытство только погубит вас. Хотите железный штырь в задницу? Да еще раскаленный?

Я вспомнил изрезанное ножами тело брата…

Было похоже на то, что это не подростки развлекаются. Кажется, это люди серьезные.

– Нет, не хочу, – решительно сказал я.

– Чего вы не хотите? – в свою очередь не понял и насторожился голос.

– Не хочу штырь в задницу, – сдержанно ответил я.

– Это правильно, – сказал мужчина. – От таких упражнений, как правило, умирают в мучениях. Так вы идете на вокзал?

Я молчал. Мне не хотелось так быстро и легко идти на попятный. Все же в школе нас учили, что человек – это звучит гордо…

– Если вы сейчас сядете в поезд и уедете куда хотите, вам ничего больше не будет, – сказал голос. – Вы должны исчезнуть. Либо к себе в провинцию, либо – под землю. Вам что больше нравится?

– Но почему? – спросил я. – Чем я кому-то мешаю? Что вам до меня? Кто вы?

– Как много вопросов, – сказал мужчина. – И ни один из них не получит ответа. Вы лезете не с свое дело, вам же сказано. Теперь вы должны исчезнуть.

– Разве смерть моего брата – не мое дело? – не выдержал я.

– Нет, – сказал голос. – Вы приехали и похоронили его. Это было ваше дело. А теперь ваше дело – отчаливать отсюда и заниматься своими делами. В общем так: либо вы сегодня же исчезаете сами, либо вы завтра исчезаете с нашей помощью. Пока.

В трубке раздались короткие гудки. Мне было сказано все, и я должен был сам делать выводы.

Я опустился на табуретку и тут же пожалел об этом. Потому что пока разговаривал с незнакомцем, забыл о том, что тут же сидит Лариса. Она смотрела на меня, не отрываясь.

– Кто это был? – спросила она.

«Можно подумать, что ты не знаешь», – хотел было ответить я, но сдержался.

– Звонили те, кто убил Васю, – ответил я вслух.

– Что они хотели?

– Они сказали, чтоб я не совал нос не в свое дело. Этим «не своим» делом они называют обстоятельства гибели моего брата.

– А ты совал нос в это дело? – спросила Лариса, и лицо ее пошло красными пятнами. Губы задрожали и перекосились…

«Ага, – подумал я. – Испугалась, сволочь?»

Я встал и пошел к себе в комнату. Достал чемоданчик и стал укладывать вещи…

– Ты куда? – вдруг появилась в дверях комнаты Лариса. Глаза ее были жалобные и несчастные.

– Я уезжаю домой, – сказал я как можно спокойнее. – Мне посоветовали уехать домой. Вот я, как послушный мальчик, и уезжаю. У меня, кстати, постановка скоро. Так что сроки репетиций поджимают. – Я хотел еще добавить, что, вероятно, о самой Ларисе есть кому позаботиться и без меня, но и теперь промолчал.

Зачем вызывать бесплодные скандалы? Моральный облик Ларисы был мне не вполне понятен, но я знал о ней уже достаточно, чтобы не желать вообще никогда ее видеть…

Не то, что устраивать с ней «разборки».

– Когда ты едешь? – спросила она.

– Сейчас, – сказал я. – Прямо сейчас.

Она помолчала, но я чувствовал, что она стоит сзади.

«А не грохнет ли она меня сейчас чем-нибудь тяжелым по голове? – мелькнула шальная мысль. – А что? Вполне возможно… Правда, я не знаю, зачем, но вокруг столько непонятного, что вполне можно допустить и это…»

Удара не последовало.

– Ты обещал одолжить мне триста тысяч, – вдруг жалобно сказала Лариса. – Впрочем, если ты не можешь… Тогда поменьше. Сколько дашь. Я верну.

Моя спина ощутимо напряглась и она, наверное, почувствовала это.

«Я еще после всего увиденного должен давать ей деньги в долг, – раздраженно подумал я. – Только бы не не видеть эту бесстыжую рожу! Вот повернуться бы и сказать ей: проси деньги у того, перед кем ты сегодня ползала раком на коленях. Пусть он тебе и дает!»

Но ничего подобного я не сказал. Только протянул ей двести тысяч и произнес:

– Я тут потратился. Вот тебе двести. Потом отдашь.

– Спасибо, – сказала Лариса, но не ушла, а продолжала стоять сзади, наблюдая, как я застегиваю чемодан.

– Послушай, – вдруг неожиданно сказала она. – А может, мне можно было бы поехать с тобой?

От неожиданности я резко повернулся, и чемодан упал на пол с глухим стуком.

– Со мной? – поразился я. – Куда?

– Ну, к тебе, – смущаясь, ответила она. – Мне здесь очень тяжело оставаться. Я бы хотела хоть на время куда-то уехать. Вот я и подумала…

Она помолчала секунды три и добавила:

– Ты ведь один там живешь?

От такого нахальства я даже онемел на некоторое время. Поднял чемодан, поставил его. Потом искоса посмотрел на Ларису, чтобы удостовериться в том, что она говорит все это серьезно. Она была серьезна. Это меня возмутило еще больше. Это надо же, набраться такой наглости…

Если бы она еще была нормальной женщиной, то я, может быть, действительно как вдове брата предложил бы ей свою помощь и поддержку. Но теперь, когда я знал о ней такое…

– Ты знаешь, – спокойно сказал я. – Мне, конечно, известно, что в некоторых племенах в Африке или еще где-то там принято брать в жены вдову брата… Но мы не в Африке живем.

– Я и не просила, – ответила она. – Я только хотела уехать куда-нибудь отсюда… Чтобы не сидеть тут.

Ее лицо пылало. Она, вероятно, была возмущена моим ответом, хотя старалась не показывать виду. Но меня все это уже не волновало.

– Я должен поехать один, – произнес я твердо, давая тем самым понять, что этот несуразный разговор окончен и не следует его продолжать. Лариса повернулась, я услышал, как скрипнули половицы, и вышла. Слава Богу, подумал я.

Попрощались мы сухо. Лариса хотела по привычке поцеловать меня в щеку, но я инстинктивно так шарахнулся от нее в сторону, что она все поняла.

– Тебе удалось что-нибудь узнать? – спросила она у меня, и ее рот опять перекосился от напряжения.

– Кое-что, – ответил я. – Достаточно для того, чтобы желать уехать отсюда как можно скорее. – После этого я не выдержал и спросил ее: – Кстати, а где же все-таки ценности Васи? Или деньги, которые за них выручены? Я ведь так и не понял.

Лариса секунду смотрела на меня расширившимися глазами, потом вдруг резко припала к дверному косяку, так что, даже ударилась головой. И зарыдала. Это произошло мгновенно, я даже опомниться не успел.

– Их нет, – произнесла она сквозь рыдания. – Их больше нет… Не спрашивай меня об этом. Я все равно ничего не понимаю в том, что случилось.

– Просто мне кажется, – сказал я, – что Вася погиб именно из-за этих побрякушек. А теперь ты ничего не можешь сказать.

Лариса продолжала плакать и сквозь слезы и всхлипывания повторяла:

– Нет, не знаю. Не скажу, не знаю… Их нет.

«Вероятно, именно от этого меня и предостерегал голос по телефону, – подумал я. – Наверное, именно это он имел в виду, когда требовал чтобы я уехал, и не „совал нос“. И вообще – ничего я сейчас тут не добьюсь. На самом деле пора ехать, а не вести разговоры с этой бабой».

Я ушел, хлопнув за собой дверью. Когда я спускался по лестнице, я еще слышал ларисины рыданья из квартиры. Из той квартиры, где жил мой брат. Где он был предан собственной женой. И ушел в последний раз на приготовленную для него мучительную смерть.

Я пришел на вокзал. Хотел по дороге зайти к следователю, но вспомнил, что воскресенье, и в милиции никого нет. Билет я купил свободно и сел в купе. Через полчаса поезд тронулся. Наутро я должен был быть дома, на месте.

 
Что ж, пора приниматься за дело,
За привычное дело свое,—
 

процитировал я себе слова Блока и уставился в темное окно, в пробегающие рельсы, в строения по краям дороги.

Голос, который звонил мне, не принадлежал Шмелеву. Но я не сомневался, что звонок да и само избиение было вызвано тем, что он «засек» меня утром, когда я выходил после него из здания. Это он распорядился избить меня, чтобы я получше понял, с кем имею дело, и испугался…

О, ему это удалось. Испугался я сильно. И пусть кто-нибудь попробует меня в этом упрекнуть.

После того, как я видел, во что превратили моего брата, у меня не было сомнений в том, что этим людям-зверям ничего не стоит убить человека. А бороться с ними я не могу. Вон милиции сколько, а ничего сделать не могут. Наверное, сами опасаются связываться.

Вот у них как все ловко! Утром меня увидел Шмелев, а через два часа меня уже поджидали добрые молодцы на машине. Избили меня и тут же доложили об исполнении. И тут же позвонил мужской голос… Милиции так точно и быстро никогда бы не сработать. Так что, может быть, не зря они сами бояться. Куда им…

И вообще, у меня было полное ощущение, что меня взяли и обмакнули с головой в чан с дерьмом. Все, что я увидел и пережил за эти дни – изуродованное тело моего брата, Шмелев с Ларисой, парни в парадной и мужской голос с рассказом о раскаленном штыре – все это рождало у меня ощущение оплеванности, растоптанности и полного и безраздельного торжества зла над добром.

А человек не может существовать в такой ситуации. Он погибает. У него ломается что-то внутри.

Из этой ситуации есть два выхода. Первый – это путешествия в различные царства. Как это проделывает Борис. Ему хорошо – как ни бьет жизнь, что бы там ни смущало, как бы беспросветно не было все вокруг, ему легко. Потому что в столе лежит коробочка, а в ней – два царства. Белое и красное. Куда хочешь, туда и беги.

Видимо, то же самое ощущал Игорь Северянин, когда сходил с ума от тоски и безысходности жизни, запертый в Нарва-Йыэсуу. Он тогда откровенно написал о пути бегства от некрасивой действительности:

 
Если в жизни нет девушек, кто глаза заневестили,
А бабища развратная без лица и без глаз,
Пусть возникнет огромное в этой маленькой Эстии:
Ведь у нас гениальная чудотворка – игла!
 

Наверное, это так. Если Васю убили, замучили бандиты, а его жена предала его и оказалась шлюхой, и все вот так вокруг – наверное, действительно, жизнь – это «бабища развратная без лица и без глаз». Похоже, что так…

А второй путь, если не колоться и не глотать таблетки – уехать. И работать. И постараться забыть. И не вспоминать. Когда там будет моя остановка? Утром? Я подожду…

Приеду к себе домой, пойду в театр. Закончу репетиции «Ричарда». Так много дел, а правды все равно не отыскать.

* * *

Когда я перебираю в памяти события, то даже не знаю, с чего начать… То ли с того момента, как в нашей с Васей жизни появился Шмелев. То ли еще раньше…

Это была безоблачная жизнь. Мне казалось, что я нашла то, что мне нужно в жизни, и теперь так будет всегда.

– Антиквариатом люди будут интересоваться всегда, – говорил муж, и я имела все основания верить ему. Еще он цитировал Ильфа и Петрова и говорил, что «если в стране имеют хождение денежные знаки, то должны быть люди, у которых их много».

А значит, всегда будут богатые люди, которые будут готовы платить большие деньги за предметы роскоши и старины. А предметы старины – это и есть предметы роскоши.

– Инфляция может вырасти до миллиона процентов в месяц, – говорил Василий. – Народ может обнищать до крайности… Голодные будут валяться на улицах. Но все равно будут люди, которые будут жить баснословно богато. Они и есть мои покупатели. И значит, мои кормильцы. Вспомни, что рассказывают знающие люди о блокаде Ленинграда. Сотни тысяч умерших от голода. Понимаешь, умерших… Это была полная катастрофа. За такое правительство следовало бы повесить за яйца на Красной площади. Всех этих Сталиных, Молотовых и прочих Микоянов с Калиниными… Всех этих усатых и бородатых. Которых потом назвали спасителями отечества… И вот в это же самое время, когда по заснеженным улицам Ленинграда на детских саночках везли трупы умерших от голода и холода людей, в городе были люди, которые скупали за хлеб и лекарства ценности, предметы старины, искусства. И этих людей было не так уж мало. У них были и хлеб, и деньги, и медикаменты. И они за это скупили почти все ценное у оставшегося и вымирающего населения. И это в блокаду, когда люди ели людей… Когда свирепствовал НКВД, когда была жесточайшая распределительная система и, казалось бы, крошки пропасть не должно было… Так можешь себе представить, – говорил он, – что творится сейчас. И что будет твориться завтра. В школах маленькие дети на уроках падают в голодные обмороки, а у меня не залеживаются вещицы, стоящие целое состояние. На них всегда находятся покупатели. Они приезжают и покупают… Нет, у меня вечная профессия.

Я смотрела на мужа и понимала, что он совершенно прав. Действительно, он занимался своим бизнесом, покупал, приводил в порядок, реставрировал вещи, и их тут же покупали.

Часть он отдавал в магазины на комиссию, а часть продавал прямо сам, дома. Приезжали люди, как правило молодые, роскошно одетые, и не скупились. Они покупали все самое красивое и старинное и за самую высокую плату.

Говорить они почти не могли – они знали слишком мало слов для этого. Была одна молодая пара – муж и жена, лет двадцати трех, – которые разговаривали меж собой только матом. Казалось, они других слов просто не знают.

Между делом они сообщили, что приехали из Тамбовской области, из деревни, полгода назад. И теперь вот купили квартиру за сто миллионов в Питере и хотят ее обставить. Для этого и покупают антиквариат.

– Чтоб все видели, как мы «круто стоим», – пояснила молодая женщина. А когда муж этой юной леди открыл бумажник, мы с Васей только крякнули – он лопался от набитых туда стодолларовых купюр…

Надо признать, что Вася таких сильно обманывал. Он преувеличивал ценность вещи, набавлял цену необоснованно, словом, конечно, вел себя не вполне благородно.

– Они же все равно ничего в этом не понимают, – говорил он потом, как бы оправдываясь передо мной. – Их отцы, деды и прадеды не понимали. И их дети, внуки и правнуки понимать не будут. Искусство для них – это просто приложение к телевизору «Панасоник» и кофемолке «Филипс»…

А когда я говорила ему о том, что неудобно же перед самими собой, что обманывать даже таких недочеловеков с их миллионами тоже нехорошо, он неизменно отвечал:

– Да они должны быть благодарны, что их вообще пустили в этот дом. Что с ними вообще разговаривают. В этом доме поколениями жили порядочные, благородные и образованные люди… А эти несчастные животные, которым удалось наворовать у народа деньги, все равно так животными и останутся, хоть ты их в ста университетах учи…

– Но зачем ты так? – возражала я. – Может быть, потом они цивилизуются. Они действительно посылают своих детей учиться за границу. Дети вернуться и станут такими же, как мы с тобой.

– Ну да, – не соглашался Вася. – Деньги же краденые… Спекулянты вонючие, накрали денег и думают, что это им на пользу пойдет. Нет, не пойдет. На краденые деньги благородное воспитание не получишь. Эти дети их после заграничных университетов все равно сопьются и все пустят по ветру. Так пусть сейчас с нами поделятся. С паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорится.

Вот Вася и драл этот клок с шерсти нуворишей или как теперь называют этих моральных уродов – «новых русских». Драл, как мог. А они, глупые, платили. Приходилось платить, куда же денешься, если образованием Бог обидел…

– Они все равно будут платить нам – интеллигентам, – говорил Вася. – Никуда не денутся. За «красивую жизнь» надо платить нам – красивым людям.

Так что, мы очень хорошо устроились за счет глупых «новых русских». Пригодилась Васина профессия.

Нет, он никогда не завидовал этим богачам. Он слишком уважал себя и свои корни, слишком ценил их. Когда я говорила ему о том, что они живут лучше нас, муж всегда в ответ напевал строфу из церковного гимна:

 
Если зришь богатых златом и землей
Думай о небесном царстве, что с тобой.
О, благословенья, данные Христом,
Не купить за деньги Твой небесный дом.
 

– Все равно они обманываются, – отвечал он мне. – Ничего им не купить за деньги. Не купить самоуважения, не купить хорошего воспитания, добрых друзей… Не купить духовность, наконец. Не купить души. Вот они могут купить произведение искусства. Могут купить сто произведений искусства и завесить ими весь свой стомиллионный дом. Но они не смогут купить понимания искусства. Они не смогут купить возможность по-настоящему наслаждаться этим. Они покупают только для того, чтобы показать, как они «круто стоят». Но это же не настоящее наслаждение. Это вечные муки вечно неутоленного тщеславия. Ну, так пусть и покупают втридорога, пусть их деньги поганые перейдут мне. Я найду, куда их потратить с большей пользой.

– И куда же? – интересовалась я, заранее зная ответ.

– На тебя, конечно, – отвечал муж и обнимал меня.

Мне повезло, как редко каким женщинам. Меня действительно любил мой муж. Он меня обожал, он мне поклонялся… И так было всегда, с первого дня нашей совместной жизни и без перерывов.

А несчастья подкрадываются незаметно. В нашем доме появился Шмелев. Евгений Шмелев – старый друг моего мужа.

– Мы вместе учились в школе, – говорил мне муж, как будто этого достаточно, чтобы спустя много лет ввести в дом человека.

Эта фраза: «Мы вместе учились», годилась бы, наверное, для выпускников пушкинского Лицея. Так, с полным основанием и гордостью за дружбу мог говорить Пушкин о Горчакове или Вяземский о Дельвиге… Тогда эти слова что-то значили, за ними что-то стояло.

А сейчас, в наше время и в нашей стране?.. «Я с ним учился в школе»… Тьфу, подумаешь… С какой только мразью не приходилось учиться в «средней общеобразовательной». Вспоминать-то противно…

Но у нас было мало друзей, мы жили очень замкнуто, и кроме покупателей и коллег у нас в доме никто и не бывал. Так что, Евгений Шмелев был произведен в «старые друзья детства».

В последний раз они с мужем виделись в день окончания средней школы. И тогда же Евгений уехал поступать в летное военное училище в Николаев. И с тех пор, пока мой Вася сидел дома, Шмелев мотался по разным точкам.