Текст книги "Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля"

Автор книги: Артур Мерлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

– У тебя есть ключ от сейфа твоего мужа? – спросил Мигель, переходя на серьезный тон.

– Ключ у меня есть, – ответила я. – Но там еще шифр, номер которого я не знаю.

Мужчины переглянулись. Наступило молчание, после чего Мигель сказал Санчесу:

– Ну что же, приступай. Надеемся на тебя. Она должна стать покладистее.

Потом он повернулся ко мне и сказал:

– Сейчас я отдам тебя Санчесу. И он примется за тебя по-настоящему. От этого твоя память улучшится и ты вспомнишь шифр сейфа…

Он действительно отдал меня Санчесу, а сам остался смотреть, как тот меня обрабатывает…

Это было ужасно. Я, голая, провела на четвереньках на полу почти час и совершенно обессилела и охрипла от своих криков и стонов. Санчес был неутомим. Только через час Мигель сказал:

– Ну, я считал… Кажется, она уже кончила десять раз за это время. Эстелла может умереть от своих оргазмов. Ты вспомнила, Эстелла?

Мне уже было все равно. Еле шевеля губами я сказала:

– Да. Я вспомнила. – Мне казалось, что уже прошел не час, а гораздо больше. Вечность.

Мне помогли встать, и я сама оделась. Ноги мои подкашивались от слабости, перед глазами плыли цветные круги.

– Теперь поедем к тебе домой, – сказал Мигель, и меня под руки вывели к машине. Я с трудом передвигала ноги и совсем не могла их сдвинуть. Тем не менее, Мигель был прав – я ничего не могла с собой сделать, и действительно, содрогаясь внутренне от стыда, кончала раз за разом под молодым арабом…

Мы быстро приехали к моему дому. Была уже ночь, и Алисии не было – она по ночам уходит домой.

С каким ужасом и осознанием своего проступка я открывала двери своего дома, чтобы впустить туда этих страшных людей.

– Где находится сейф? – спросил идущий сзади Мигель.

– В спальне, – ответила я, еще больше осознавая свое предательство по отношению к мужу.

– Синьор Роман хранит в спальне все самое дорогое – свою жену и свои документы, – засмеялся Мигель.

Мы вошли в спальню. Я отдернула портьеру и обнаружила дверцу сейфа, встроенного в стену. Муж специально потребовал, чтобы его сделали перед тем, как мы въехали в эту квартиру.

– Открывай, Эстелла, – сказал Мигель и повелительно положил руку мне на плечо. Я чувствовала себя хуже предательницы… Муж доверился мне, сказал в свое время шифр сейфа… А теперь я, окончательно запутавшаяся в своих похождениях, все выдаю этим неведомым преступникам. А в том, что это, если и не шпионы, то преступники у меня уже не было никаких сомнений.

И я выдала мужа и его интересы, а может быть даже интересы родины просто потому что не выдержала… Не выдержала десятого оргазма под грубым Санчесом, который специально так обращался со мной, чтобы я сломалась. Какой позор для жены инженера Романа!

Я открыла сейф, и мужчины, оттолкнув меня, бросились вперед, протягивая руки. Они рылись там, как голодные шакалы. В основном Симон держит в сейфе дорогие ювелирные украшения, оставшиеся ему от отца, и ценные личные бумаги. Все это, конечно, не заинтересовало похитителей. Они действительно оказались не грабителями, и не тронули ни золота, ни бриллиантовых украшений.

Меня это, правда, только огорчило. Ведь с уголовниками гораздо легче договориться. Однако, не тут-то было.

– Похоже, вот это, – сказал Мигель, открывая папку с бумагами. Я узнала эту папку. Симон с ней ездил на службу каждый день, и, возвращаясь, клал в сейф. Наверное, именно там и были секретные документы, которые так жаждали получить эти чудовища.

– Ты уверен? – спросил Санчес у Мигеля недоверчиво. Теперь он уже не играл роль слуги. Он был как бы младшим напарником.

– Я не уверен, – нервно ответил тот, перелистывая бумаги. – Но очень похоже, что это именно то, что нам нужно.

– Мы заберем ее с собой, – сказал араб, обращаясь ко мне.

– Но муж вернется послезавтра, – ответила я. – Он ведь сразу полезет в сейф и обнаружит пропажу.

– Не беспокойся, – сказал Мигель, оторвав глаза от бумаг в папке. – Мы сфотографируем тут все, а завтра к вечеру ты положишь папку на место. Тебе ясно?

Конечно, мне было ясно. Я совершила предательство. Кто бы мог подумать, что я способна на такое?

Папку Мигель положил в портфель, который захватил с собой из своего дома. Он оглядел спальню, нашу с Симоном спальню. Взгляд его был хозяйский. Это были глаза человека, который понимает, что все в его власти и он может надругаться над чем угодно. И сделать это совершенно безнаказанно.

– Так это твоя спальня? – спросил он меня.

– Да, – ответила я, все еще не подозревая, какая чудовищная мысль зреет в его жестоком и аморальном мозгу.

– И вот это – ваша супружеская постель? – задал он второй вопрос. Я промолчала, потому что меня вдруг осенила ужасная догадка относительно его грязных намерений.

– Ну, впрочем, это и так видно, – констатировал он спокойно, рассматривая наше с Симоном ложе.

– Ложись, – неожиданно приказал он мне, похотливо улыбнувшись.

– Как? – не поняла все же я. Или сделала вид, что не поняла. Во всяком случае, я не хотела этого понимать…

– Сейчас ты ляжешь на супружескую постель в своей спальне и мы с Санчесом поимеем тебя тут. Это будет очень приятно – поиметь жену инженера прямо на его супружеском ложе…

Оба мужчины засмеялись и стали расстегивать штаны. У них не было никаких сомнений во мне, в моем согласии. Я их не виню, как же иначе они могли ко мне относиться после всего того, что я сделала, после всех моих мучительных оргазмов под ними?

– Я не могу, – прошептала я. – Хотя бы в другой комнате, в другом месте, – голос мой дрожал, а глаза расширились и в них появились слезы. – Пусть все, что вам угодно, но в другом месте, – бормотала я, но уже понимала, что это их центральная идея…

– Ложись быстро, – прикрикнул на меня Мигель, а Санчес добавил:

– Только не ложись, конечно, а становись на четвереньки.

– Да-да, – подхватил Мигель. – Лежать ты будешь под мужем, а с нами только так…

Я подняла платье и встала на четвереньки на собственной супружеской кровати. Вокруг меня были привычные вещи, дорогие моему сердцу. На тумбочке стояли наши с Симоном свадебные фотографии… Все, что было мне дорого, близко и мило теперь было опошлено все тут происходящим.

У окна на пуфике стоял большой плюшевый медведь. Он был белого цвета, и я в детстве всегда играла с ним. Он хорошо сохранился. Это была всегда моя любимая игрушка. Другие девочки играют в куклы, а я – со своим белым медведем. Мне подарил его мой папа. Когда я была еще совсем маленькая, он был помощником капитана на корабле, исследовавшем Арктику… Или Антарктиду, я сейчас уже не помню. И он подарил мне этого медведя.

С тех пор медведь всегда со мной, я привезла его и в Барселону, когда мы переезжали. Он как бы напоминает мне о детстве, о папе с мамой, о стабильности и тишине счастливой жизни…

Я вспомнила об этом потому что тогда, когда стояла на кровати, задрав платье, и слышала сзади себя оскорбительный смех мужчин, то больше всего была уязвлена тем, что это происходит в присутствии этого медведя. Что он – свидетель моих детских игр, стал теперь свидетелем этих игр…

– Не смотри, – мысленно просила я его. – Это – не я… Это – часть меня. Я – не такая. Наверное, было что-то в этих заклинаниях истинного…

А когда мужчины успокоились, они ушли, бросив меня растерзанную на растерзанной кровати.

На следующий день я проснулась поздно. Вспомнила сразу все происшедшее и ужаснулась. Для начала я накричала на Алисию из-за какого-то пустяка. Потом плакала, закрывшись в своей оскверненной спальне. Целый день я не выходила из дома. Под вечер мне позвонил Мигель и сказал, чтобы я приехала к нему за папкой. Я приехала, и он сказал мне, что это совсем не то, что они хотели.

– Там всякие пустяковые бумаги, – сказал он раздраженно, как будто это я была виновата в этом. – Они нам совсем не пригодятся. Раньше твой муж возил со службы важные документы, мы точно это знаем. А теперь что-то не так…

Я все прекрасно понимала. После того, как они напугали Симона на шоссе, он перестал брать домой важные документы. Не говоря уж о чертежах линкора…

– Кто же вы все-таки? – спросила я опять. Мне очень хотелось выяснить, в чьи руки я попала. А вместе со мной и мой бедный муж.

– Мы боремся за независимость, – важно ответил Мигель, развалясь в кресле и пыхтя черной сигарой.

– За чью независимость? – не сразу поняла его я.

– За независимость Каталонии, – ответил он. – Каталония должна быть свободной.

– От кого? – все еще не понимала я. – Ведь Каталония и так свободна…

– Ты недавно приехала сюда, Эстелла, – сказала Мигель. – И много не знаешь. А газеты ты скорее всего, вовсе не читаешь, правда?

– Правда, – кивнула я.

– Ну так вот, ты можешь сесть, и я расскажу тебе об идеалах нашей борьбы.

Я села на диван. Мне было дико слушать все эти слова после всего того, что произошло. Этот человек еще что-то рассуждал о борьбе, о независимости…

Когда он рассказывал, я смутно припоминала, что действительно слышала все эти разговоры. Просто я никогда не вникала и не придавала этим разговорам никакого значения. Так всегда бывает, пока что-то тебя не коснется непосредственно.

Дело в том, что существуют силы, я имею в виду финансовые и промышленные, прежде всего, которые имеют интересы в том, чтобы провинция Каталония вместе с Барселоной была отторгнута от Испании и стала бы суверенной страной. В этом есть какой-то финансовый смысл для некоторых групп людей.

И вот эти группы больших и бессовестных людей устраивают политическое движение, борющееся за свободу и независимость провинции Каталония. Под это дело подводится идеологическая база и так далее. А кроме того, у них есть группы боевиков. Ты видел на улицах плакаты с фотографиями террористов? Вот это и есть те самые боевики. Ты меня понимаешь?

Эстелла посмотрела на меня, чтобы удостовериться в том, что я понял то, что она хотела сказать.

Уж не знаю, может быть какой-нибудь американец и не понял бы. И француз, может быть – тоже. Но только не я. Мне слишком хорошо известны все эти сценарии.

В большой и сильной стране опасно быть мафиози и заниматься грязным бизнесом. Потому что большая и сильная страна имеет более или менее сильное государство. И карательные органы, разумеется. И прессу. И так далее.

Поэтому в большой стране, в России, например, грабить народ можно, но иногда бывает опасно. И трудно пробиться к власти. Потому что удобнее всего грабить бедных, издеваться над вдовами и сиротами, расхищать национальное достояние будучи облеченным государственной властью… Это каждому известно, начиная от коммунистов, и кончая демократами.

А как заурядному бандиту и убийце пробиться к государственной власти? Это трудно, хотя последние события в России показывают, что вполне возможно… Но трудно, и все же не каждому убийце и насильнику доступно. Поэтому существует хороший способ. Мафия берет какую-нибудь невинную территорию страны и объявляет ее независимым государством. Чтобы получить там государственную власть и дальше уже творить свои дела совершенно безнаказанно. Как раньше говорили:

– Что мне милиция? Я сам – милиция…

Помним же мы, как все восхищались – парад суверенитетов. Каждая «банановая» республика, где люди еще не понимают, зачем мыть руки и еще не научились правильно штаны застегивать, объявила себя независимой и совершенно суверенной… Повесили флаги и нарисовали гербы…

Но все было продумано! Народ в этих жалких бантустанах мрет с голодухи, хуже чем при коммунистах, а прорвавшаяся таким образом к власти местная мафия жиреет и покупает себе особняки на Лазурном берегу Франции. Говорят, там все особняки в самых престижных районах купили вот эти самые – новые президенты и премьеры новых неведомых государств-бантустанов, с гортанными голосами, и руками, черными от крови своих народцев… Руки-то мыть еще не научились…

– Не беспокойся, Эстелла, – сказал я печально. – К сожалению, я очень хорошо понимаю все эти вещи.

– Может быть, ты заметил, что здесь все уединенные здания расписаны призывами? – спросила она. – Пульверизаторами пишут на всех стенах «Каталония либертад». Это значит – свободная Каталония. Так что эти гнилые идейки уже далеко проникли в народ. И поэтому бороться с террористами очень трудно. Им очень многие сочувствуют.

– Это пока они не добьются своего. После этого сочувствовать перестанут – сказал я. – Это я по опыту говорю.

– Им не добиться своего. Мы никогда не допустим такого, – сказала Эстелла. – Испания и Каталония – это одно и то же. Мы – одна страна.

– У нас в России тоже многие так думали, – ответил я. – Пришлось разочароваться в этом мнении…

– Испания не позволит Каталонии отделиться, – повторила Эстелла.

– Тогда вам придется до конца века сражаться с террористами, – сказал я.

– Похоже что так, – согласилась женщина.

Я действительно вспомнил об этих надписях, которые видел на дороге, пока мы ехали сюда и обратно. На каждом заборе, на сараях – везде, где не было постоянного присмотра, были надписи большими буквами «Каталония либертад»… Раньше я просто, будучи туристом, не обращал на это внимания.

Так вот чьи фотографии висели в аэропорту с надписью «Опасные террористы».

– Да, и вот Мигель сказал мне, что они борются за независимость Каталонии. А для дела свободы, естественно, все средства пригодны, потому что сделают эту провинцию свободной и счастливой.

И Мигель сказал, что им позарез нужны чертежи линкора… И что они добьются своего.

– Теперь нам станет легче разговаривать с твоим мужем, – сказал он на прощание. – Он станет сговорчивее. И ты нам очень помогла в этом.

После всего, Мигель отпустил меня. Он не стал больше заниматься со мной любовью, чего я так теперь боялась.

– Больше ты не нужна, – сказал он, посмеиваясь. – Хотя было и приятно с тобой развлечься. Не каждый день тебе отдаются жены военных инженеров.

На следующий день приехал Симон. Он сразу же, не заезжая домой, поехал на службу. Он позвонил мне и сказал, что похороны тети прошли нормально, что сейчас он будет занят, а потом сразу вечером приедет домой. Еще он сказал мне, что очень соскучился.

Я помню, что даже не могла с ним говорить. Слезы душили меня. Ведь он еще ничего не знал… Но у меня не было сомнений, что очень скоро он все узнает и его ждет такой страшный удар. Я боялась, что бедный Симон не выдержит…

Предательство жены, ее поведение, ее разврат, и эти ужасные террористы. Они были в его доме, куда их привела его жена… И они владеют компрометирующим материалом…

Все случилось даже раньше, чем я предполагала. Это, вероятно, к лучшему. Не знаю как бы я смогла сохранять самообладание с мужем вечером, когда он приехал бы домой и обнял меня.

Одним словом, Симон приехал домой, уже осведомленный обо всем. Я это сразу поняла.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он и мрачно опустился в кресло в гостиной. Симон был бледен как полотно, как снег в горах…

– Я все расскажу тебе, и ты сама скажешь, что я неправильно понял, – сказал он. – Потому что, честно говоря, я не понял ничего. И очень хотел бы услышать, что ты об этом скажешь.

Я молчала и смотрела на него как затравленный зверь. Исподлобья. Меня трясло, как в лихорадке.

– Сегодня в середине дня мне позвонили с контрольного поста на верфи и сказали, что мне оставлен пакет, – начал Симон, и лицо его при этом нервно дергалось, как от тика.

– На вахте действительно был приготовлен для меня пакет, – продолжал Симон. – Я взял его и пошел обратно к себе в кабинет. Когда я открыл его, первое, что выпало оттуда, были женские трусы, – он достал их и показал мне. Я узнала их. Это были те самые трусики, которые Мигель снял с меня в первый раз и не отдал обратно…

– Вот и первый вопрос, – сказал мрачно Симон. – Твои ли это трусы? Потому что память подсказывает мне, что у тебя были точно такие, – он выжидательно смотрел на меня. Я передернулась и прошептала:

– Позволь мне сейчас не отвечать…

– Да, позволю, – неожиданно согласился муж. – Так как в том пакете было еще кое-что. Так что про трусы я спросил просто так, для начала разговора. Ну вот, а еще там было две вещи. Видеокассета и письмо. Вернее, записка. Письмо – это все же нечто благородное… Как ты думаешь, Эстелла, что было написано в этом письме-записке?

– Я не знаю, – прошептала я. И тогда Симон протянул мне его. Это был смятый лист бумаги. Я взяла его и заметила, что руки Симона дрожат так, что бумага скачет вверх и вниз…

«Синьор Роман! – начиналась записка. – Вы отказались сотрудничать с нами по доброй воле и за хорошие деньги. Мы предупреждали вас, что добьемся своего. Узнаете ли вы трусы вашей уважаемой жены, синьоры Эстеллы?

Посмотрите кассету. Там много интересного о жизни вашей супруги. Особенно обратите внимание на то, как страстно она отдается молодому человеку. Достаточно взглянуть на любой полицейский стенд и вы узнаете этого юношу. Ваша жена спит с опасным террористом, которого безуспешно ищут по всей стране. Подумайте об этом.

Вечером будьте дома. Мы вам позвоним. Подумайте о себе и своей карьере. Мы сделаем вам последнее предупреждение и последнее предложение. Будьте разумным человеком».

На этом записка заканчивалась.

– Ты смотрел кассету? – спросила я с ужасом.

– Смотрел, – отозвался Симон, опуская глаза. – Я сначала подумал было, что это киномонтаж, но потом понял, что нечего тешить себя иллюзиями.

Он выглядел совершенно убитым. Что, конечно, неудивительно. Я встала и подошла к нему, но он отшатнулся от меня, прижавшись к спинке кресла.

– Отойди от меня, – почти крикнул он, с ненавистью глядя на меня и весь трясясь от гнева и возмущения. А потом он начал плакать. Он сотрясался от рыданий. Ты знаешь, я никогда не видела, чтобы взрослые мужчины плакали. Может быть потому, что кроме мужа, из мужчин хорошо знаю только своего отца. Он никогда не плакал. Но ведь он не попадал в такие ситуации и ему не приходилось смотреть такие кассеты про свою жену…

Симон рыдал, и я не знала, как поступить. Подойти к нему я боялась. Ведь я увидела его глаза и поняла, что стала отвратительна ему. Он испытывал ко мне чувство презрения и физической гадливости, как к грязному животному… Что говорить, я и сама то же самое чувствовала о себе.

И все же вдруг я подумала: «У него же нет близких людей кроме меня. Даже друзей в этом городе мы еще не завели. Да и не расскажешь другу о таком… Кто же утешит его, кроме меня. Конечно, я не самый подходящий утешитель сейчас, но все равно – кто же?»

И я подошла к Симону, опустилась на колени возле кресла и обняла его трясущиеся плечи. В ту минуту он напоминал маленького мальчика, которого обидели. У него было две любимых игрушки, и он так дорожил ими… И вдруг пришли злые сильные дяди и отняли обе сразу. Одна игрушка – это жена. А другая – его работа. И вдруг ничего не стало…

– Послушай, Симон, – сказала я. – Послушай меня, я хочу тебе что-то сказать. – Я очень хотела «достучаться» до его сердца. Хотела, чтобы он мне поверил. Поэтому я точно не знала, что буду говорить, но надеялась, что Бог подскажет мне правильные хорошие слова. На минуту я представила на своем месте мою мать и подумала: «Какие слова сказала бы она сейчас? И я постаралась говорить мудро и спокойно, хотя это было очень тяжело. И я не была уверена, что Симон вообще станет слушать меня. Ведь я была так виновата перед ним…»

Но он молчал, и я могла продолжать.

– Послушай, мы с тобой одни здесь. И не только в этом доме, но и во всем мире… Я люблю тебя, Симон. И ты тоже любишь меня, – говорила я совершенно искренне, стараясь чтобы мой голос звучал ровно и убедительно.

– А когда ты подставляла свое тело этому… Этому… – Симон захлебнулся. – Когда ты подставляла свой зад этому – ты тоже меня любила тогда?

Я сразу вспомнила все, и у меня появилось желание отдернуть руки от мужа и самой разрыдаться. Но я нашла в себе силы. Ради него, ради Симона.

– Это было наваждение, – сказала я твердым голосом. – Это было минутное сумасшествие. Такое бывает. И проходит бесследно, и человек сам потом не верит, что с ним это было… Поверь мне, Симон, я сделаю теперь все, что ты хочешь, чтобы загладить свою вину. Этого больше никогда не повторится. Только скажи, что ты когда-нибудь простишь меня… Подумай о том, что я сейчас сама переживаю. Ты мог бы меня немного пожалеть.

На самом деле я не считала, что ему следует меня жалеть. Я нисколько не заслужила жалости. Во всяком случае, от мужа… Но я сказала так, чтобы как-то разбудить окаменевшего Симона. Чтобы он почувствовал ко мне что-то кроме брезгливости и презрения.

Мне еще предстояло вернуть отношение Симона ко мне как к человеку… Он перестал, наконец, плакать и замолчал. Надолго замолчал. Весь тот вечер мы провели вдвоем, друг возле друга.

К концу вечера я стала ловить на себе взгляды мужа. Сначала он просто не хотел смотреть на меня. Постепенно он успокоился, или мои слова, тихие слова покаяния и любви так на него подействовали… Не знаю.

– В конце концов, у меня действительно нет больше никого, кроме тебя, – сказал наконец Симон, грустно качая головой. – Тут ты права. Мы с тобой действительно самые близкие друг другу люди. Во всяком случае, я так всегда считал.

– Это и сейчас так, – торопливо подтвердила я. – После стольких лет семейной жизни один эпизод не должен дать нам повод для того, чтобы забыть все хорошее и разрушить нашу связь.

Видно было, что Симон на самом деле уже отошел, и сам хочет поверить мне, хочет убедить себя в том, что меня нужно простить… Конечно, я воспользовалась этим.

Мне очень не хотелось терять Симона. Ведь я его любила.

– А сейчас ты его по-прежнему любишь? – спросил вдруг я, прерывая Эстеллу.

Она странно посмотрела на меня и ответила:

– Люблю. Но не по-прежнему.

– Почему же? – спросил я, в общем-то заранее зная ответ.

– Я люблю его за многое. За долгие годы нашего брака, за нежность, за благородство характера, за многое-многое, – сказала Эстелла. – Однако, после того, как он сделал эти две вещи, мое отношение к нему все же стало иным…

– Какие вещи? – не понял я.

– Во-первых, меня смутило, что Симон не захотел рисковать карьерой и не стал сообщать в полицию о предложениях террористов. Я ведь еще тогда предполагала, что это малодушие. Я ведь тогда сказала ему, что не сообщив о террористах, он подвергает опасности других людей… А он не захотел связываться, и они остались на свободе. Так что, кстати, и мое падение – тоже произошло из-за этого. Отчасти…

Сообщи Симон сразу же в полицию, там приняли бы меры, и террористы не стали бы действовать дальше так нагло и безнаказанно. И я не попалась бы им в сети. Вот так…

– А вторая вещь? – напомнил я Эстелле ее слова.

– А вторая вещь, которая смущает меня до сих пор, – это как раз то, что он меня простил, – сказала Эстелла задумчиво.

– А что же он должен был сделать? – недоуменно спросил я. – Ты просила у него прощения, и он тебя простил, как любящий человек… Ты что же, считаешь, что он должен был поступить иначе?

– Да нет, – ставшим вдруг скучным голосом сказала в ответ Эстелла. – Я очень рада и благодарна ему за великодушие. Так что все в порядке. Вот только…

– Только что? – опять поторопил ее я.

– Только я не могу уважать мужчину, который простил свою жену после того, как она сделала такое, – выпалила Эстелла и нахмурилась. Она напряженно смотрела в окно и ломала себе пальцы рук…

– Он не должен был прощать меня, – заговорила она вновь, стараясь вложить в свои слова всю убедительность. – Это неправильно. Благородно, великодушно, но неправильно… Простил – значит он тряпка и слюнтяй. Вот Мигель бы никогда не простил меня, если бы я сделала такое с ним, – неожиданно вырвалось у Эстеллы.

– Мигель? – не поверил я своим ушам. – Ты сравниваешь мужа с этим подонком Мигелем? Разве ты забыла, что сделало с тобой это грязное похотливое циничное животное? Ты только что сама мне об этом рассказывала.

– Да, – согласилась женщина. – И что с того? – Голос ее был безучастный. Казалось, Эстелла утратила интерес к этому разговору.

– Как что с того? – возмутился я. – Ты что, считаешь, что муж не должен был тебя прощать? И сравниваешь его с Мигелем?

– Да, – ответила Эстелла. – Вот и ты меня не понимаешь… Я думала, что ты меня поймешь. Надо было меня убить… Или побить хотя бы. Это было бы по-мужски. Так реагируют мужчины. А Симона я все так же люблю, но теперь эта моя любовь больше стала походить на жалость. А это уже не то. Женщина должна простираться ниц перед своим любимым, а не жалеть его…

– Я бы сказал, что ты должна молиться на своего мужа, – произнес я значительно.

– Я молюсь, – ответила Эстелла и неожиданно зевнула. – Я ему очень благодарна и постараюсь всей дальнейшей жизнью искупить свою вину перед ним.

Она это сказала так, таким голосом, каким школьники рассказывают на скучном уроке надоевшую тему…

– А зачем вообще террористы прислали ему видеокассету с твоими… упражнениями? – спросил я. – Это ведь вообще было совершенно излишне.

– Да нет, – протянула женщина. – Это весьма разумно. Кассета должна была вывести Симона из душевного равновесия. Когда человек напуган и расстроен, он легче управляем. Они и рассчитывали на это, что Симон почувствует безысходность и…

– И согласится на все, что от него хотели. – От отчаяния, понял я.

– Вот-вот, – улыбнулась Эстелла. – Они этого и добились. В том смысле, что Симон действительно испугался и почувствовал безысходность. Только реакция его оказалась прямо противоположной.

– В каком смысле?

– В прямом, – ответила женщина. – Симон из семьи потомственных военных. Отец, дед, и так далее. И корнями военное прошлое семьи уходит во времена короля Филиппа. Вернее, Жоао Второго, потому что Симон из португальцев. Ну, да это неважно.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, недоумевая. – Какое это имеет отношение ко всему происходящему?

– Прямое, – ответила Эстелла. – Симон может быть несчастным, жалким и каким угодно… Одним словом – обманутый муж. Этим все сказано. Но он человек долга. Это тебе не современные нувориши… Пять веков служения присяге – это накладывает на человека некоторый отпечаток. Террористы – деревенские парни и этого не могли предвидеть. Люди часто заблуждаются в таких вещах…

Симон понял, что его загнали в тупик, понял, что попал в безысходную и довольно щекотливую ситуацию, и решил не усугублять ее.

– Я не хотел ввязывать в это спецслужбы, – сказал он ночью, когда все наши беседы подошли к концу. – Но, вероятно, ошибся. И ты была права – надо было с самого начала сообщить обо всем. Тогда и ты не пережила бы всего, что ты пережила в лапах этих негодяев… И я поплатился за свою чрезмерную осторожность. Ну что ж, сейчас мы это исправим.

И действительно, Симон принял решение сообщить о террористах и вообще обо всем.

– Хватит бояться, – сказал он. – Жизнь показала, что если боишься малого несчастья, да еще вполне гипотетического, с тобой случается гораздо большее.

Только Симон решил обезопасить меня и мою честь. Поэтому он связался по телефону со своим старым приятелем в Мадриде. Они в детстве учились в одном лицее. А теперь Педро стал довольно большим человеком в министерстве внутренних дел. И Симон позвонил ему и сказал, что очень нуждается в помощи…

Надо отдать должное Педро – он сразу же приехал в Барселону. На следующий день он уже был у нас в гостях.

– Педро, – сказал ему Симон в моем присутствии. – Честь моей жены не должна пострадать. Я позвал тебя, потому что доверяю тебе. Здешним я тоже доверяю, и не стал бы звать тебя, но они наверняка сделают так, что о моей жене и о проявленной ею слабости станет известно всем и попадет в газеты… Это было бы ужасно. Поэтому сделай все так, чтобы об Эстелле вообще нигде не упоминалось.

И Педро пообещал все сделать именно так. Только он поставил условие, чтобы Симон удалил меня из города на время проведения операции по обезвреживанию террористов.

– Это – крупная банда, – объяснил он. – И от них можно чего угодно ожидать. А кроме того, мы должны взять их всех, и арестовать по настоящему.

Вот Симон и привез меня сюда. Мы все рассчитали, и полагали, что здесь, среди толп туристов я просто затеряюсь, и меня не найдут. Но мы ошиблись…

– А зачем они охотятся на тебя? – спросил я.

– Не знаю, – вздохнула Эстелла. – Это мне непонятно. Может быть, какие-то события произошли в Барселоне… Симон ничего мне не сказал по телефону. Но он завтра приедет.

– Ладно, – ответил я. – Во всяком случае до завтрашнего дня тебе нужно соблюдать осторожность. А это означает две вещи – сидеть у себя в номере вечером, и не быть одной. Что ж, это совпадает с моими планами. Как говорят в России – мы будем сочетать приятное с полезным…

Мы поехали дальше. До нашего городка оставалось уже немного пути.

– Вот что меня беспокоит, – прервала недолгое молчание Эстелла. – Так это я сама… О террористах, наверное, можно больше не беспокоиться, они больше не должны появиться. Вы с тем мужчиной сильно их напугали. А вот я сама себя беспокою…

– Кстати, – сказал я. – А ты не знаешь вчерашних парней, которым набил морду мой знакомый. Среди них нет твоих знакомых?

– Нет, – ответила Эстелла, недовольная тем, что я ее прервал. – Тех парней я никогда не видела. Но не забывай, что я вообще из террористов видела только Мигеля и Санчеса… Так что в этом нет ничего удивительного. Не понимаю только, что они хотели от меня.

Потом она продолжила с мрачным видом:

– А беспокоит меня в себе то, что прежде я себя не вела так развратно. Еще месяц назад мне и в голову бы не пришло в первый же день знакомства положить к себе в постель мужчину. Я и не думала, что можно с такой легкостью изменять мужу.

– Отчего же ты это сделала сейчас? – не удержался я от вопроса. – Меня уж нельзя назвать таким бешеным красавцем…

– Ну, дело не в этом, – сказала Эстелла. – Просто я как бы втянулась в секс. И стала легче к нему относиться. После всех моих приключений… Боюсь, что теперь это потрясло и изменило меня. Ведь когда я спала с Мигелем и с Санчесом, я изменяла не только Симону, но и себе самой. Я стала уже не такой, как прежде… Вот это меня и тревожит.

– А что тебя так уж сильно беспокоит? – спросил я. – Ведь ничего неприятного между нами не происходит…

– Напротив, между нами происходит даже много приятного, – улыбнулась женщина одними глазами. – Просто я боюсь втянутся и сделать это своим стилем жизни. Вот что… Ибо я уже ощущаю в себе потенции к этому…

Да, тут возразить мне было нечего.

– Мы, конечно, опоздали к ужину в отеле, – сказал я. – Вот ведь беда… Сколько денег зря уплачено…

– Мы можем пойти и поужинать куда-нибудь, – ответила Эстелла и грустно улыбнулась. – Тем более, что это будет наш последний с тобой вечер. Перед тем, как мы расстанемся навсегда.

Я вспомнил строчки из репертуара Вертинского и напел их Эстелле. Они трогательные и нелепые: