Текст книги "Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля"

Автор книги: Артур Мерлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– И где ты теперь живешь?

– Мы снимаем квартирку с подругой, – ответила Марина. – Вот, с Рашидой… Кстати, они уже, наверное, сейчас выйдут. Ты не будешь жалеть потом, что не воспользовался мной по прямому назначению?

– Нет, – сказал я. – Все равно платить Шмелеву. Это он меня угощает. Так что не жалко. Можешь одеваться.

Можно было разрешить ей одеться и раньше, просто я как-то не сообразил. Когда Шмелев и его Рашида вышли к нам в комнату, Марина уже торопливо натягивала на себя одежду, которую принесла из предбанника, где женщины раздевались.

Мне больше не захотелось общаться со Шмелевым. Не знаю даже, почему. Наверное, тут было дело в том, что прежде он был для меня загадочной личностью, и мне было интересно разговаривать с ним, смотреть на него. Все же незаурядный человек.

Теперь же после этой вульгарной оргии мне стало неинтересно с ним. Он превратился для меня в обычного сластолюбца, эгоиста, короче говоря, – примитивного человека. Я подумал о том, что таких знакомых у меня и без него очень много. Театры страны переполнены такого рода «эпикурейцами»…

Единственное, за что я мог быть ему благодарен, так это за то, что я отвлекся от тяжелых и печальных мыслей. Да еще таким симпатичным способом – слушая увлекательную историю о вещах, которые прежде казались мне невероятными и происходящими только где-то за океаном…

Способ не обсуждать ничего и быстро удалиться у меня есть. Это испытанный и годами «обкатанный» способ. Я всегда на него полагаюсь в таких случаях, и ни разу он меня не подводил.

Поэтому, стоило Шмелеву перешагнуть порог комнаты, приятно улыбаясь и отдуваясь, как я тотчас же притворился пьяным. Совсем пьяным. Я булькал ртом нечто невразумительное, мотал головой и поводил бессмысленными глазами. Еще бы – на уроках актерского мастерства в институте я был главным специалистом по изображению пьяных…

Шмелев поверил. И повел себя именно так, как и большинство людей в такой ситуации. Он утратил ко мне интерес и захотел сделать как-нибудь так, чтобы я исчез с глаз долой.

Поэтому его весьма устроило, когда я, пошатываясь, встал и с глупой улыбкой сообщил, что мне пора домой и «пойду-ка я пройдусь»…

Он только вяло и еле слышно сказал мне:

– Тебя проводить? – но при этом явно не настаивал. А я, в свою очередь, сделал вид, что не расслышал. Сунул руку в его ладонь и пробормотал, что «созвонимся»…

Вероятно, Марина была единственным человеком, кто понял, что я притворяюсь. Она мельком посмотрела на меня с удивлением в глазах, но, похоже, ее уже приучили молчать. Так что она ничего не сказала, а так и осталась сидеть, уже одетая, на лавке, дожидаясь, пока Шмелев попрощается с ее подругой.

«Свинство, конечно, с моей стороны, – подумал я, выбираясь по скользким ступенькам на свежий воздух. – Надо будет потом ему позвонить и поблагодарить за все. Человек старался, пригласил меня, за все заплатил, а я даже спасибо не сказал. Надо будет исправиться».

Было уже около семи часов вечера, и начинало смеркаться. Боже, никак не могу привыкнуть к вечной темноте на петербургских улицах. Приезжие все время восхищаются белыми ночами… Конечно, есть такое природное явление. Но ведь все остальное время мы живем в кромешной темноте. Я успел уже забыть об этом, живя в другом городе, где нормально светит солнце. А теперь вот приходится воскрешать воспоминания и ощущения детства и юности.

Как писал по этому поводу Мандельштам:

 
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей…
 

Я остановился посреди улицы, на которую вышел. Где я?

Вокруг меня простиралась ровная гладь Каменноостровского проспекта. По нему мчались, мигая огоньками, машины, по тротуару, сбивая друг друга с ног, бежали люди. Это – одна из самых шикарных улиц Петербурга. Правда, есть еще Большой проспект, но это тоже рядом и они, кстати, пересекаются.

Всех туристов водят на Невский. И говорят им, что это самая красивая и роскошная улица в городе. Наивное заблуждение… Невский – довольно заурядная улица по европейским меркам. Если оттуда еще убрать клодтовских коней, то и смотреть будет не на что. Такие торговые улицы, застроенные архитекторами средней руки, есть в каждом приличном и даже не слишком приличном городе Европы. И никто там не водит туристов на такие улицы…

А вот Каменноостровский и Большой проспекты на Петроградской стороне – это да. Это уровень.

Домой, то есть к Ларисе ехать не хотелось. Пойти к кому-нибудь из старых знакомых – тем более. Это означало бы сиденье в продавленном кресле и разговоры о том, кто что поставил и у кого какие перспективы в смысле заграничных постановок. Театральный мир – это вообще мир разбитых иллюзий и раздавленных амбиций.

Недавно, в последний мой приезд в Петербург меня затащили в один дом и там с благоговением представили некоему режиссеру, точно такому же как и я – провинциальному неудачнику.

Только о нем теперь говорили с придыханием. Говорилось так: «Вот Зяма Шустерман. Он поставил „Три сестры“ Чехова в Израиле. Его пригласили на постановку, и спектакль имел большой успех».

Никто, правда, при этом не задумывается, что этот Зяма поставил спектакль в заштатной нетеатральной стране, где отродясь театра вообще почти никто не видел. Да еще не в столице, а в городке в пустыне, где живут переселенцы, не расстающиеся с мотыгой и автоматом…

Но разве можно об этом говорить! Что вы… Это же называется – заграничная постановка…

Нет уж, к театральным знакомым я не пойду, хватит.

«Надо бы заехать к Боре, – подумал я, вспомнив наш разговор. – Кажется, я уже достаточно отвлекся от тяжелых мыслей благодаря Шмелеву. Теперь можно было бы выслушать, что хочет сказать этот бородатый искусствовед».

Я постоял еще полминуты, определяя, достаточно ли я трезв для серьезного разговора. Достаточно. А к тому времени, когда приеду, протрезвею окончательно.

Я дошел до метро и купил жетон. Оттуда же, со станции я позвонил Боре по телефону, который он мне дал при расставании.

– Я дома и никуда не собираюсь, – ответил он мне, когда я представился. – Вы можете приехать. Сейчас я вам объясню, как добраться.

От «Приморской» до Бориного дома я дошел по пустырям минут за пятнадцать. Признаться – это не мое амплуа, ходить в темноте по пустырям. Но делать было нечего.

С залива дул сильный ветер. Я поднял воротник плаща и пошел. Как разросся этот район за время моего отсутствия. Прежде, когда я был молодым, город доходил только до реки Смоленки и на ней обрывался. Никакого метро здесь, конечно, не было, а вместо него был редкий лесок и болото.

Над мутной водой Смоленки раздавался только колокольный звон с церкви на Смоленском кладбище. Здесь было «кольцо» автобуса, выли волки и вообще об эти камни разбивались волны Мирового океана. Тут был край земли…

Теперь тут почти что центр города. Огни Центра Фирменной Торговли, еще что-то в этом роде. У метро – толкучка, рынок, бойкие газетчики продают последние выпуски погромных и черносотенных газет… Одним словом, кипит жизнь.

Боря жил один. Он встретил меня в фартуке и с закатанными рукавами фланелевой рубашки.

– Извините, я работал, – пояснил он, проводя меня в большую комнату, разделенную пополам перегородкой. – Это даже не вполне жилая комната, – сказал Боря. – Это еще и мастерская.

Судя по тому, что я увидел, Боря занимался примерно тем же самым, что и мой брат. Он тоже что-то такое мастерил по антикварной части. Пол был засыпан древесной стружкой.

– А соседи не ругаются, что вы шумите? – спросил я, потому что заметил – квартира коммунальная.

– Нет, не ругаются, – сказал Боря спокойно. – Тут двое соседей. Один – алкаш. Ему все равно, что тут происходит. Он не реагирует. И еще старушка. Но у нее есть большое достоинство. Можно сказать, золотая старушка. Она глухая. Совсем, от рождения…

– Да, это большой плюс, – согласился я.

Боря снял с себя передник и предложил мне чаю. Кофе у него не оказалось, хотя именно от него я бы не отказался, учитывая то, что я почти целый день пил водку. Хоть в рекламе и говорится, что от нее «похмелья не будет», а все же тяжеловато для стареющего организма.

– Так что вы хотели мне сказать? – поинтересовался я наконец, когда Боря сел на колченогий стул напротив.

– Дело вот в чем, – сказал он, закуривая сигарету. – Я поехал в милицию и имел разговор со следователем. Он рассказал мне, между прочим, что труп они нашли случайно. То есть Лариса сделала заявление о том, что Вася пропал утром, и утром же, через несколько часов тело было случайно найдено. Лариса говорит, что Вася ушел накануне из дому по делам и не вернулся. Вот так обстоят дела.

– Ну, и что? – спросил я. – Почему это вас смущает? К сожалению, это довольно распространенный случай. Сейчас по улицам и днем-то ходить опасно.

– Это так, – ответил Боря. – Но дело в том, что неделю назад я брал у него клей для работы. Очень редкий клей, – он показал на яркий тюбик, лежавший недалеко на табуретке. – Он сказал мне, что клей ему этот нужен и что он просит меня немедленно вернуть его, как только я управлюсь с работой. То есть желательно на следующий же день.

– Ну, и какая тут связь? – спросил я. Меня стала раздражать эпическая манера повествования.

– Так вот, – не обращая внимания на мою раздражительность, продолжал все так же спокойно Боря. – Я действительно постарался сделать все, что нужно было, с этим клеем в один день. И начиная со следующего дня я стал звонить Васе, чтобы спросить его, когда мне принести клей обратно.

– Ну, и что?

– А то, что всю неделю я не мог связаться с ним, – ответил Боря и посмотрел на меня тяжелым взглядом. – Его не было дома.

– Бывает, – сказал я недоуменно. – Мало ли… Дела всякие. Причем тут убийство?

Боря докурил сигарету, медленно и тщательно затушил ее в жестяной банке, которую использовал для окурков, и сказал:

– Вы что, не знаете своего брата? Он же целыми днями всегда сидел дома. У него работа была такая. Иногда он, конечно, выходил в магазин, но вскоре возвращался. Много лет мы с ним дружили, и я всегда точно знал, что до Васи дозвониться не составляет труда. Если вышел, так скоро придет. Вечером-то уж в любом случае.

– А что? – удивился я. – Его и по вечерам не было дома?

– Хм, – помялся Боря. – Его и по ночам не было. Всю последнюю неделю. Ну, не неделю, это я преувеличиваю. Но четыре дня точно не было.

– Где же он был? – спросил я, не зная, что и подумать.

– Лариса сначала отвечала, что он пошел по делам. На третий день я позвонил в полночь, и она сказала, что он возится с машиной в гараже… Вы в это верите?

Я задумался на минуту. Представил себе своего ленивого и домашнего брата. Он, как кот, любил сидеть дома, и его вообще трудно было вытащить на улицу. А ночью, в гараж? Какая глупость…

– Нет, не верю, – решительно сказал я.

– Я тоже не поверил, – сказал Боря. – Но решил не показывать виду. Мало ли что… Может быть, они были заняты. Занимались любовью, например. Мало ли какую чушь соврешь в таком состоянии.

Но на следующий день, то есть в тот вечер, когда Вася пропал по словам Ларисы, она уверенным голосом сказала мне, что он поехал «в одно место».

Я тогда спросил ее все же, что происходит. Сказал, что мне это не нравится, и если Вася больше не хочет со мной общаться, то пусть тогда объяснит причину.

На самом деле я совершенно в это не верил, потому что я же не сумасшедший. Мы дружили десять лет, или около того, никогда не ссорились, да и не из-за чего было. В последний раз, когда мы расстались, мы простились нормально… Это было все очень странно.

– И что же ответила вам Лариса?

– О, это было еще глупее предыдущего, – сказал Боря и горестно покачал годовой. – Совсем нелепо. Она деланно, искусственно засмеялась в трубку и сказала: «Может же быть у мужчины личная жизнь».

«Что ты имеешь в виду?» – пораженный, спросил я ее. Тогда Лариса вдруг сказала: «Может быть, он у женщины… Откуда я знаю… Может быть, ему стало мало жены и он поехал еще к кое-кому?»

Она говорила это неестественным голосом и при этом явно волновалась. Вы же понимаете, в отличие от вас я неплохо знаю Ларису, ведь я очень часто бывал в доме…

– Про неестественный голос и глупые смешки – неубедительно, – заметил я. – В тот, последний вечер, когда она ждала мужа, а он пропал, она волновалась. А в таком состоянии человек может сказать любую глупость. И голос у него может быть взволнованным. Дрожать может и так далее. Так что в этом я не вижу ничего подозрительного.

– В голосе – согласен, – ответил Боря. – А что вы скажете по поводу того, что она сказала такое про Васю? Вы же знаете, что у него не могло быть никакой любовницы.

– Почему? – спросил я. Зря спросил, ибо понимал, что Боря прав и любовницы – это нереально для брата… Никогда у него не было любовниц. Он вообще был чрезвычайно целомудренный человек. Всю жизнь, когда театральные циники говорили мне, что в наше время целомудренных людей не осталось, я отвечал им: «Вот я познакомлю вас с моим братом, и вы узнаете, что все еще остались такие люди». Так что это было правдой.

– Так что же вы думаете по этому поводу? – спросил я Борю. – Мне кажется, что пора уже раскрыть карты и не играть в кошки-мышки с разными хитроумными умозаключениями.

Боря помолчал. Он как будто все еще сомневался, говорить мне или нет. Тогда я решил подтолкнуть его.

– Вы все равно уже пригласили меня специально для этого разговора, – сказал я спокойно. – И начали этот разговор, Так что, теперь странно было бы ничего мне не сказать. Вы не находите?

– Нахожу, – согласился он. Потом добавил: – Ничего не было бы странного, если бы у меня был другой человек, с которым я мог бы посоветоваться. Но таких друзей у меня нет, а говорить все это следователю у меня нет оснований.

– Итак? – поторопил я его и закинул ногу за ногу. При этом я видел, что Боря явно нервничает и курит одну сигарету за другой.

– Одним словом, я уверен, что Вася пропал из дома гораздо раньше, – наконец сказал Боря резко, решительно, как будто отрубил. – Он исчез дней за пять до своей гибели… Ну, может быть, за три… Но уж во всяком случае – не накануне. Его не было дома все последние дни. И он не был ни у какой любовницы. Это – чушь, которую Лариса «спорола» просто от растерянности. Была бы у нее хоть минутка на то, чтобы подумать, она придумала бы что-нибудь поумнее.

– Что это значит? – я был потрясен Бориным предположением и не знал, как его истолковать.

– Это значит именно то, что я вам сказал, – ответил он. – Не более и не менее…

Мы помолчали несколько секунд и оба наблюдали, как тянутся кверху, к потолку тонкие синие змеи дыма от наших сигарет.

– Но ведь экспертиза установила, что он погиб именно в ту ночь, – сказал я и тут же сам догадался, что имел в виду мой собеседник. А догадавшись, ужаснулся. – Так вы хотите сказать?.. – я даже не мог продолжить свою фразу, настолько меня захлестнуло чувство ужаса.

– Ну, да, – ответил Боря. – Вы наконец догадались… Много же вам потребовалось времени, чтобы догадаться. Я хочу сказать, что Вася был похищен и скрыт где-то все эти дни. И только потом, в ту, последнюю ночь, его убили.

– И значит все эти шрамы от ножа, и все следы пыток… – начал я, и Боря строгим голосом продолжил:

– Были нанесены постепенно. Его пытали несколько дней, а убили только потом. Как ни тяжело об этом говорить.

– Но почему? – вытаращился я на собеседника. – Отчего? Зачем? Как это следует понимать?

Боря мрачно улыбнулся:

– Сколько у вас вопросов. И все сразу. Это оттого, что вы не имели времени обдумать это с разных сторон.

– А вы обдумали? – спросил я.

– Я обдумал, – ответил он серьезно. – На самом деле вся куча вопросов группируется в три главных. Они же суть сии. Вопрос первый – чего хотели от Васи те, кто его удерживал где-то и пытал? Вопрос второй – почему Лариса скрывала исчезновение мужа? Не сообщила в милицию и даже мне не сказала? И третий вопрос – почему она молчит сейчас, когда Вася уже все равно убит?

– Из трех ваших вопросов два касаются Ларисы, – резюмировал я. – Означает ли это, что вы считаете ее в какой-то степени скрывающей многое из того, что она знает?

– Означает, – подтвердил Боря, сопровождая свои слова энергичным кивком головы. Он встал и прошелся по комнате, осторожно ступая среди раскиданных прямо по полу инструментов.

– Я вам даже больше скажу, – произнес он наконец осторожно и даже более тихим, чем прежде, голосом. – Мне кажется, что она имеет вообще непосредственное отношение к тому, что случилось с Васей. Конечно, нехорошо так говорить, но факты – упрямая вещь. Я ведь не собирался специально расследовать это дело, я не милиционер, но просто в глаза лезет всякая несуразица.

Боря опять сел на стул напротив меня и продолжил свои рассуждения:

– Ответ на первый вопрос достаточно прост и сам собой напрашивается. Мотив убийства – ценности. Это понятно. Ничего другого у Васи не было и быть не могло. Икона и коллекция. Может быть, еще деньги, но вряд ли у Васи были крупные суммы наличных денег… Во всяком случае, ясно, что именно материальный интерес двигал теми, кто убивал его.

– Но тогда какое отношение к этому может иметь Лариса? – спросил я, как бы раздумывая. – Она и так была жена Василия, и все принадлежало ей… Они же не собирались разводиться…

– Ответ на этот вопрос у меня был, – ответил Боря. – Только теперь я в недоумении. И чем дальше, тем горестнее становится это недоумение. Дело в том, что могло случиться так, что Васю похитили и стали требовать ценности. А Ларисе пригрозили, что убьют мужа, если она хоть кому-то скажет обо всем. Вот она и молчала.

– Ну, да, – подхватил я. – Вот поэтому она вам ничего и не могла сказать. – Это было радостно сознавать, потому что всегда приятно, когда с человека спадают подозрения… Пусть даже этот человек тебе и не слишком симпатичен.

– Вы звонили, а она не знала, что и соврать вам, – добавил я.

– Ну, да, – вяло отреагировал Боря на мои слова. – Это было бы все очень хорошо, если бы…

– Если бы что? – быстро переспросил я. Теперь мне стало вдруг казаться, что Боря слишком подозрителен. Так иногда бывает. Он – одинокий человек, а его ближайший друг женат. И вот он начинает чувствовать сначала раздражение к жене друга, а потом и ненависть к ней. И готов свалить на нее вообще вину за все, что угодно. Это такая форма дружеской ревности…

– Если бы что? – спросил я еще раз.

– Если бы после всего этого Вася остался жив, – сказал жестко Боря, и я осекся. Он был совершенно прав. – Я согласен с вами относительно того, что это довольно распространенная ситуация. Похищают мужа, а жена никому об этом не сообщает, а старается сама достать деньги и выкупить мужа… Потому что на милицию никто не надеется по-настоящему… А потом жена собирает деньги, отдает их разбойникам и освобождает мужа. Это – обычное дело в наше время. Но сейчас-то картина совсем другая.

– Да, – согласился я. – Вы, конечно, правы. Теперь Вася убит.

– Мы можем пойти еще дальше, – продолжал Боря. – И предположить следующее. Лариса молчала, потому что боялась рассердить разбойников. Она отдала ценности, а они все равно его убили. И уже поняв, что они его убили, она и обратилась в милицию с заявлением. Возможно такое?

– Конечно, – ответил я. – Вероятнее всего, именно так и было. Коварство этих мерзавцев всем известно. Как можно им доверять?

– Но, – сказал Боря многозначительно, – в этом случае возникает следующий вопрос. А почему она солгала в своем заявлении? Ведь она сделала простое заявление об исчезновении мужа. И все. Кроме того, она до сих пор ничего никому не говорит. Мне во всяком случае. А судя по вашей неосведомленности, и вам тоже.

– Если она выполняла волю бандитов ради спасения мужа, – сказал я, – то после его смерти она, естественно, не должна молчать. Теперь, когда он уже мертв, она могла бы признаться, что ее шантажировали жизнью мужа.

– Но она ничего не говорит, – сокрушенно покачал головой Боря.

– Честно говоря, – сказал он, немного помолчав, – когда я узнал о смерти Васи, я первым делом подумал о ценностях. Они в каком-то смысле ключ к ответу на вопрос о степени виновности Ларисы…

– То есть?

– Возможно ведь и иное течение событий, – сказал Боря. – Васю похитили, связались с Ларисой. Назвали цену. Скорее всего, просто потребовали икону и коллекцию бронзы… А она не согласилась с ценой. И не отдала вещи.

– Тогда это ответ на вопрос о том, почему Васю убили, – произнес я и тут же встрепенулся. – Вы что же, хотите сказать, что Лариса из жадности отказалась отдать вещи и тем самым сознательно обрекла мужа на мучительную смерть?

Боря усмехнулся в бороду и промолчал. Он продолжал неподвижно сидеть на стуле. Потом сказал:

– Нет, я ничего не хочу сказать. Я логически размышляю. А про это вот… Про виновность Ларисы в смерти Васи – это вы сами сказали.

– Когда я такое сказал? – возмутился я.

– Только что… Вы же сами сделали вывод из наших с вами общих умозаключений.

Он был прав. Вывод напрашивался сам собой.

– Поэтому я первым же делом поехал к Ларисе и предложил ей дать мне на хранение ценности. Мы с вами тогда как раз встретились. Она отказалась. И тогда я заподозрил, что с вещами она расставаться не хочет, – продолжил свои рассуждения Боря.

Но тут я вспомнил наш с Ларисой разговор накануне.

– Но она сказала мне, что вещи продал сам Вася за несколько дней до гибели, – сказал я.

Боря наклонил голову вперед и посмотрел на меня исподлобья. Он был мрачен, и таким образом давал мне понять абсурдность моих слов.

– Как можно в это поверить? – сказал он. – Продать такие вещи, как та икона и коллекция бронзовых печаток, – это событие. К нему человек готовится долго, он созревает. И во всяком случае сообщает об этом ближайшему другу. Кроме того, это быстро сделать вообще невозможно ввиду большой ценности вещей. То есть мгновенно найти покупателя просто маловероятно.

– Но Вася мог сделать это быстро, – сказал я. – У него же были большие связи.

– Конечно, – кивнул согласно Боря. – Как и у меня… То есть я узнал бы об этом через полчаса… Никто же до сих пор ничего об этих вещах не знает. Где они?

– А как вы думаете?

– Я не знаю, – признался Боря. – Скорее всего, они у Ларисы. Она, вероятно, пожалела отдавать эти вещи. Решила, что мужчины у нее в жизни еще могут быть, а такие ценности – вряд ли. Так что, я не исключаю, что вещи у нее…

– А Вася в могиле, – заключил я.

– Именно, – произнес Боря. – Ценности у жены, а муж – в могиле. Вот ведь какой каламбур получился.

Я подумал, все взвесил.

– Нет, – наконец сказал я. – Это вряд ли… Она сегодня попросила у меня денег взаймы. Триста тысяч. Человек, у которого оказались такие ценности в руках, триста тысяч просить в долг не будет. Тем более, у меня.

– Для отвода глаз, – предположил Боря.

– Сомнительно, – ответил я. – Ей это было неприятно. Я имею в виду – просить у меня. Не такие у нас с ней отношения.

– Кстати, а вы не спросили у нее в ответ, где же деньги?

– Какие деньги? – не понял я.

– Ну, те, которые якобы получил Вася, якобы продав ценности… Она же сказала вам, что Вася незадолго до гибели продал икону и коллекцию. Так где же деньги, вы спрашивали?

– Спрашивал, – ответил я.

– И что же?

– И ничего. Она сказала, что не знает этого.

– Забавно, – сказал Боря и, встав, опять начал ходить по комнате. Потом остановился и спросил меня: – Вам налить еще чаю?

Я отказался. Тогда Боря покружил еще немного и произнес:

– Как вы относитесь к путешествиям? – При этом он не улыбался, а напряженно смотрел на меня остановившимися глазами, глубоко спрятанными в глазницы.

– Путешествиям? – удивился я. – А вы что, хотите пригласить меня в путешествие? Самое время, как мне кажется.

При этом я сразу же привычно оценил обстановку. Боря – одинокий мужчина. Не женатый, и следов пребывания женщины я в комнате не обнаруживаю. Значит может оказаться «голубым»… А это, в свою очередь, означает, что нужно не расслабляться и быть осторожным. Как поется в современной бардовской песенке:

 
Наступают времена «голубых»…
 

Боря заметил мое замешательство и, вероятно, понял его причину. Он улыбнулся.

– Да нет, вы совершенно напрасно беспокоитесь, – сказал он. – Я имел в виду совсем не это.

– Не что? – спросил я осторожно.

– Не то, что вы подумали, – сдержанно ответил он. – Я предлагаю вам совершить путешествие не в какое-то конкретное место. И не вместе со мной, а одновременно. Вы ведь понимаете разницу между совместным путешествием и одновременным?

– Понимаю, – кивнул я. – Теперь я понял, что вы имеете в виду. Так вот, смею вас уверить, что никакой иглой я тыкать себе в вену не дам. Ни обычной иглой, ни даже одноразовой. Так что, спасибо за приглашение.

У меня с детства неприязнь к уколам. То есть, я их терплю и спокойно переношу, если это уж так необходимо в медицинских целях. Но мысль о том, чтобы лезть себе самому иглой в вену на руке, – это не для меня.

– Что вы такое говорите, – обиделся слегка Боря. – Будто мы петеушники или бедные студенты-провинциалы… Никаких игл, разумеется. Какое путешествие вам больше нравится?

– А какой есть у вас выбор? – задал я встречный вопрос. Главное мое условие – отсутствие игл – было соблюдено, и я несколько успокоился. Может быть, подумал я, путешествие мне даже поможет пережить этот период жизни.

– Можно совершить путешествие в красное царство, можно в белое, – пояснил Боря, мотнув головой в сторону, тем самым как бы давая понять, что «ключи царств» находятся поблизости и могут быть быстро приведены в действие.

– Белое я вам больше рекомендую, – пояснил он еще. – Это – полегче, и вы быстрее вернетесь из него.

– У нас что – мало времени? – спросил я.

– Нет, что вы, – ответил Боря. – Времени сколько угодно. Просто я подумал, что, может быть, вам с непривычки будет тяжело путешествовать в красное царство. Лучше начинать с белого.

Он встал, подошел к столу, выдвинул один из ящиков и достал коробочку. Коробочка была маленькая, квадратная.

Боря протянул ее мне, и я открыл ее. Внутри она была разделена перегородкой из картона на два отделения. Одно из них было наполнено красными таблетками, а другое – белыми, обычного вида, вроде аспирина.

– Вам принести воды? – поинтересовался Боря, все еще оставаясь хорошим хозяином. Я отказался, так как в моей чашке еще были остатки чая. Правда, он остыл, но для такого дела подходил наилучшим образом.

– Так что вы предпочтете? – задал вновь вопрос Боря, видя мою нерешительность. Я поднял к нему глаза и спросил:

– Я правильно полагаю, что мы закончили официальную часть нашей беседы? Больше вы ничего важного не имеете мне сказать?

– Мне кажется, что я сказал достаточно много важных вещей, – ответил Боря. – Вам так не показалось?

– Совершенно верно, – произнес я. Потом я помолчал и в сердцах добавил раздраженно: – Это все очень важные замечания и подозрения… Беда только в том, что мы ничего не можем с ними поделать. И потому все ваши мудрые мысли останутся невостребованными. Что мы с вами – милиционеры, что ли?

– Все-таки я счел необходимым рассказать вам об этом, – сказал Боря. – Как-никак, вы брат Васи. Поэтому я не мог скрыть от вас своих мыслей и догадок.

– Размышлений, – подсказал я ему.

– Можно назвать и так, – согласился Боря. – Это вам решать, что делать дальше со всем этим. Можете пойти в милицию и все это рассказать.

– А вы потом подтвердите свои слова? – спросил я. Боря кивнул, и лицо его приняло озабоченное выражение:

– Конечно. Но пойти вы должны сами, если хотите. Когда меня спросят, я готов подтвердить.

– Только Васе это не поможет уже, – произнес я. – Ну, возьмутся они за Ларису. И что?

– А я вас не уговариваю, – ответил Боря. – Поступайте, как знаете. Можете вообще не реагировать никак на мои слова. Будто бы я вам всего этого не говорил. Хотите?

– А вы хотите этого? – задал я встречный вопрос.

– Я не знаю, – признался мой собеседник мрачно.

– И я не знаю, – ответил я ему. Тогда мы посмотрели друг на друга и чуть улыбнулись.

– Не так-то просто – пойти и «заложить» человека, которого мы оба знаем уже давно, – прокомментировал Боря. – Все-таки Вася уже мертв и он любил эту Ларису. Это уже свершившийся факт. В этом мы уже ничего не сможем изменить.

– К счастью, – сказал я. – К счастью, не сможем.

Боря поставил перед собой стакан воды и сказал философски:

– А поскольку все так сложно, непонятно и непредсказуемо, я и предлагаю вам ненадолго уехать отсюда. Может быть, проблема решится сама собой.

Я взял из коробочки красную таблетку и поднес ее ко рту. Тут меня охватило сомнение. Все-таки меня нельзя назвать завзятым «путешественником», и про эту таблетку я ничего не знал.

– Нужно брать одну или сразу две? – спросил я у Бори. Он усмехнулся:

– Судя по вашему вопросу, вам достаточно будет одной. Я возьму две. Но предупреждаю вас – красное царство может показаться вам несколько необычным и пугающим. Возьмите лучше белую и через полчаса вы придете в себя с отличными ощущениями.

Я промолчал и положил в рот красную таблетку. Не те события произошли в жизни, не в том я был состоянии, чтобы удовольствоваться «приятными воспоминаниями»…

Я запил таблетку остатками холодного чая и передал коробочку Боре. Он взял ее у меня из рук, достал две красные таблетки и запихал себе в рот. Он стал запивать их водой.

В этот момент я заметил, что стакан в его руках превратился в огненный сосуд. Из белого, прозрачного и наполненного водой он на моих глазах превратился в багрово-красный. Из него прямо в горло Бори лилась широким потоком алая густая жидкость.

«Это кровь», – догадался я.

Поток алой крови лился все больше. Он, как маленький водопад, падал в открытый Борин рот.

«Как он не захлебнется ею?» – испугался я, но тут же успокоился, потому что заметил, что рот превратился в огромную черную трубу. Это было его горло…

Свет в комнате померк и трансформировался в огненное свечение. Источник его находился где-то здесь, в комнате, но я не мог определить его точного местонахождения. Красный свет заливал комнату, и все, находящееся в ней, приобрело кровавый оттенок.

Но тут мне стало понятно, что я ошибался. Причем трагически ошибался весь вечер. Как я мог быть таким безрассудным и невнимательным? Почему я взял с собой Шмелева? Мне ведь казалось, что я оставил его в бане, но это было не так.

Оказывается, я пригласил его с собой, и теперь он сидел напротив меня, на том месте, на котором должен был сидеть Боря – хозяин комнаты. И я не знал, куда девался Боря. Ведь только что он был здесь, а сейчас на его месте сидел Шмелев…

Когда он успел раздеться? И почему сделал это незаметно? И куда он девал хозяина комнаты?

Шмелев, голый и улыбающийся, сидел напротив меня, и все тело его – щуплое и кособокое – было озарено зловещими отблесками алого пламени. Он засмеялся громко и вдруг протянул ко мне руку. Он не должен был со своего места дотянуться до меня, ведь он сидел довольно далеко. Однако неожиданно для меня, он вытянул вперед руку, и она стала расти.