Текст книги "Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля"

Автор книги: Артур Мерлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

В прежние времена его бы давно уже сделали директором театра за его опыт и связи, но он был евреем. А директор театра евреем быть не мог. Режиссер – вполне мог. А директор – никогда…

Теперь его бы спокойно могли назначить директором, но он был уже стар. Тем не менее все сложные дела поручались ему.

– Сочувствую вам, – сказал он в трубку отрывисто. – Мне сказали… Могу достать билет на проходящий поезд. Это через два часа. Хотите?

– Хочу? – ответил я, плохо соображая, о чем он меня спрашивает.

– Только места могут быть плохими, – сказал он.

– Ничего, – произнес я механически. – Какая разница?

– Нет, я мог бы хорошие, – стал объяснять он обиженным голосом, – но времени слишком мало. Вы же знаете, Берта из железнодорожной кассы всегда мне сделает, но…

– Все нормально, Зиновий Аронович, – ответил я. – Мне нужно ехать скорее, так что какие там места – мне все равно. Давайте любое место до Питера.

– Такие халоймес, – вздохнул Зиновий Аронович и повесил трубку, добавив, что сейчас обо всем договорится.

Потом, почти тут же прибежал дежурный заместитель директора, явившийся на вечерний спектакль, и спросил, не нужна ли какая еще помощь. От него пахло коньяком, на шее виднелись следы губной помады, а в глазах светилась надежда, что мне от него ничего не понадобится…

– Спасибо, все в порядке, – отвязался я от него и попросил только передать директору, что я уезжаю на неделю и прошу его оформить все бумаги как надо. Отпуск за свой счет или еще что он там сочтет нужным…

В поезде я не спал всю ночь. Во-первых, мне попалось боковое место в плацкартном вагоне. Давно я уже не ездил в таких вагонах и на таких местах, так что Зиновий Аронович не напрасно извинялся. Подвела его на этот раз Берта из железнодорожной кассы…

И вообще, всю дорогу я лежал и думал. Дверь в тамбур все время хлопала, мимо меня ходили какие-то пахнущие потом люди в тренировочных штанах, а я все никак не мог понять, кому могла понадобиться жизнь моего мирного брата…

Мне всегда казалось, что бизнес бизнесу рознь. Можно заниматься оптовой торговлей или хотя бы иметь большой магазин. Ну, тогда понятно, за что могут тебя убить. Взял в долг крупную сумму и не смог отдать. Или еще что… Встал на пути серьезных конкурентов, например.

Но Василий? Он же зарабатывал свои деньги собственными руками… Как бы ни были высоки его заработки, все равно они не могут представлять интереса для мафии. Хоть она, как говорят, и бессмертна…

А по характеру он вообще очень уравновешенный человек. Почти не пил и даже не курил. А о том, чтобы Вася мог взять в долг крупную сумму, и речи не было. Он вообще никогда ничего не одалживал. Ни у кого. Правда, он и сам никому ничего не давал. Но это уже другая сторона его характера, может быть, и неприятная иногда. Он был очень прижимистый и аккуратный человек.

Да-да, именно, так – аккуратный. Так лучше. Потому что теперь он мертв, а о мертвых – или хорошо, или ничего. Так что он был аккуратный человек. И очень осторожный. Так что…

Я терялся в догадках.

Терялся я и тогда, когда в милиции отвечал на вопросы следователя. Это был молодой человек, примерно Васиного возраста. Очень серьезный и озабоченный многими проблемами. Наверное, у него не одно дело, а сразу много. Вот отчего у него такой измученный и отрешенный вид…

– Вы никого не подозреваете в совершении убийства? – спросил он меня почти сразу.

Я ответил, что вообще живу в другом городе и с братом виделся хотя и регулярно, но не часто. Так что никого особенно хорошо не знаю из его окружения.

– Он вам не говорил, что опасается кого-нибудь? Не было ли ему угрожающих звонков по телефону? Или писем? – продолжал свои вопросы следователь.

– Я ничего не знаю об этом, – честно сказал я. – Да это и не случайно. Ведь мы виделись три месяца назад, в мой последний приезд.

– Может быть, у вашего брата были враги с юности? – выпытывал следователь, и я понимал его настойчивость. Надо же хоть за что-то зацепиться. – Когда вы разговаривали по телефону в последний раз? – спросил следователь.

– Две недели назад, – ответил я, подумав. – Он звонил мне и спрашивал, не собираюсь ли я приехать.

– А зачем? Он часто просил вас приезжать к нему? – поинтересовался следователь, и я сразу же подумал, что он совершенно прав… Действительно, никогда раньше Василий не звонил мне просто так, не спрашивал, когда я приеду. Приезжал я, и слава Богу. Он бывал всегда очень рад и мы отлично общались. Но вот так, специально он никогда раньше не звонил. Я сказал об этом.

– Вам не показалось, что он был взволнован? Или чем-то напуган? – спросил следователь. – Вы понимаете, что я имею в виду. У вас не сложилось впечатления, что он хотел рассказать вам что-то? Или посоветоваться о чем-то?

Человек вообще – эгоистичное создание. И ленивое. И замкнут, как правило, на самого себя. У меня был тогда тяжелый период в жизни – я начинал репетировать «Ричарда Третьего». Это всегда трудно – начинать сценические разводки. Так что звонок Василия я не принял всерьез. Сказал, что, наверное, приеду потом, месяца через два… И все. И повесил трубку. Правда, подумал еще, что это очень приятно – родственные отношения. Вот, мол, звонит брат, скучает…

И со спокойным сердцем лег спать. А ведь он, наверное, на самом деле хотел, чтобы я приехал. Он хотел что-то мне сказать. С чего иначе он вдруг стал бы специально звонить мне и спрашивать, не собираюсь ли я приехать?

– Вы правы, – ответил я наконец. – Тогда я об этом не подумал… А теперь, после вашего вопроса и вообще в свете того, что случилось… Да, у меня сложилось именно такое впечатление.

– Может быть, вы хотя бы отдаленно представляете причину его звонка и желания вас видеть?

– Да, – задумчиво ответил я, – какой вы хитрый… Если бы я знал причину, то разгадка, скорее всего, была бы уже в наших руках. Потому что, судя по всему, вы правы и это взаимосвязанные события. Я имею в виду его звонок мне и убийство. Но я ничего не знаю и даже предполагать не могу.

– Убийство из ревности? – спросил следователь и покрутил в пальцах ручку. Он вопросительно смотрел на меня, как бы оценивая, что я скажу на это предположение…

– Вы думаете, что Вася завел себе любовницу и его убил ревнивый муж? – спросил я его в качестве ответа.

– Это был бы идеальный вариант, – сказал он. – Оставалось бы найти любовницу, а потом ее мужа. Но это несложно, как правило. И сравнительно легко доказуемо. Из ревности убивают дилетанты, а с дилетантами легче работать. Пятьдесят на пятьдесят, что в этом случае убийца уже не в себе от содеянного и просто через пару дней явится с повинной.

– Надеюсь, вы не собираетесь ждать этого момента? – спросил я. – Потому что вероятность невелика.

– Нет, – успокоил меня следователь. – Этого момента я ждать не буду. Хотя это было бы лучше всего. Кстати, и убийце это было бы неплохо… Хоть труп и изуродован, но все же. Убийство в состоянии аффекта, на почве ревности… Бытовуха. Суды любят таких убийц. Больше восьми лет не дали бы. Да и то в основном из-за зверств.

– Поскольку убийца – не я, то вы можете так не распинаться, – сказал я в ответ. – К тому же на убийство, совершенное в состоянии аффекта, это вообще не похоже. Так что вряд ли вы дождетесь явки с повинной кого-нибудь. В состоянии аффекта и на почве ревности трупы так не обезображивают.

– Откуда вы знаете? – с удивлением и даже несколько раздраженно спросил следователь. Естественно. Неприятно, когда кто-то лезет в твою епархию, да еще таким уверенным голосом…

– Что знаю? – переспросил я. С милицией надо держать ухо востро, это мне еще папа говорил…

– Что на почве ревности не истязают? – пояснил следователь. Он смотрел на меня подозрительно и с неприязнью.

– Это же очевидно, – ответил я. – В состоянии аффекта, застав свою жену с любовником, человек бросается очертя голову вперед и убивает соперника. А потом уже оставляет его. Он мертв и незачем терзать труп. Потом убийца уже занимается своей неверной женой.

– Вы так это говорите, словно сами убивали в такой ситуации, – усмехнулся следователь.

– Я и убивал, – спокойно подтвердил я. – И даже неоднократно.

– Э! – сказал следователь и глаза его выпучились на меня, а ручка выпала из пальцев и упала на стол рядом с протоколом. – Э, – повторил он. – Что вы имеете в виду?

Он был потрясен. Наверное, на любого другого человека моя шутка не произвела бы такого впечатления. Но здесь был кабинет следователя по особо важным делам, тут все время говорили об убийствах и всяких прочих ужасах. Тут признавались в них, тут отказывались от них… В любом случае, здесь было в этом смысле нехорошее место. Поэтому я тут же раскаялся в своей неудачной шутке. Вернее, шутка-то была нормальная. Просто тут ей было не место.

– Кого вы убивали? – повторил свой вопрос следователь, глядя на меня дикими глазами.

Я извинился. Сказал:

– Я не то имел в виду, конечно. Простите, что не к месту влез со своими размышлениями. Дело в том, что я режиссер. И естественно, неоднократно ставил сцены убийства в театре. Так что много об этом размышлял. И старался понять психологию преступления. Его мотивы, его физиологию, если хотите… Вот это я и имел в виду. Мне кажется, что я неплохо себе представляю такие вещи. Это чисто профессиональное. А убивал я в своем воображении. Это – не по вашей части.

– У вас богатое воображение в таком случае, – усмехнулся следователь. – И в целом вы правильно понимаете. Так что у вас правильное воображение.

– Спасибо за комплимент, – ответил я. – Это у нас с вами профессиональное. Следователь и режиссер – это профессии, в которых либо у тебя есть воображение, либо тебе надо искать другую работу.

– Это вы точно сказали, – согласился следователь. Потом он подумал над чем-то и добавил: – Конечно, вы правы. На убийство из ревности это не похоже. Совсем не похоже. Еще и потому, что… – Следователь замолчал, оценивающе посмотрел на меня, размышляя, сказать или не сказать. Потом решил поделиться. – Еще и потому, что уродовали не труп… То есть вашего брата подвергали истязаниям еще когда он был жив. Понимаете? – Он внимательно смотрел на меня, и, когда до меня дошел смысл его слов, я содрогнулся…

Так его пытали и истязали, когда он был живым. Какие же мучения он перенес перед смертью? И какая это была ужасная смерть?

Я представил себе то, что мог представить. То, что услужливо предложило мне мое воображение… Картина была поистине страшной… Мой брат, Василий, образованный и порядочный человек из хорошей петербургской семьи. Он лежит где-то, его пытают. Его сознание меркнет, он понимает, что умирает и что последние минуты земной жизни он проводит вот так – среди отвратительных рож, под свои стоны и их звериный смех… Какой кошмар!

Зачем у меня такое хорошее воображение? Не зря я всю жизнь завидовал людям без фантазии. Им легче переносить все это. Они не понимают и остаются спокойными…

– Вы уверены в этом? – дрогнувшим голосом спросил я после долгой мучительной паузы.

– Результаты экспертизы, – кивнул следователь и опустил глаза к столу. Он не читал и не писал. Просто в эту минуту нам было тяжело встречаться глазами и он это понимал…

– Кстати, – заговорил он вновь глухим голосом, – это показывает, что от вашего брата чего-то хотели. Добивались. Это еще один и окончательный довод против версии убийства из ревности… Ревнивцы так не поступают. Кто это был и чего добивались?

– Надо полагать, не добились, – сказал я. – Иначе он был бы жив. Да?

– В общем – да, – согласился следователь. – Если бы он дал то, что от него хотели, его должны были бы отпустить. Рэкет поступает именно так. И не из гуманизма, конечно. Просто они рассуждают: человек нам отдал то, что мы хотели. Кроме того, он сломлен. Морально сломлен, подавлен. То есть основная работа с ним проведена… Значит, теперь он будет и впредь отдавать нам то, что мы желаем. А зачем же резать курицу, которая несет золотые яйца? Вот так они рассуждают. Так что вы правы, они не получили от вашего брата своего.

– Но чего они хотели? – спросил я растерянно.

– Как чего? – удивился следователь, – денег, естественно. Чего же им еще хотеть?

– Но ведь он был вовсе не самым богатым человеком в городе, – сказал я. – Совсем не миллионер…

– А-а, – улыбнулся печально следователь. – Процесс дележки уже завершен. Всех настоящих миллионеров уже давно разобрали серьезные рэкетиры и группировки. Осталась мелочь. Вот ее сейчас и «добирают». Так что это как раз вполне возможно. – Потом следователь помрачнел и сказал, закуривая дорогую американскую сигарету: – На самом деле это очень плохо, что его убил не муж любовницы… Потому что в случае рэкета и вымогательства очень трудно искать. Будем проверять, конечно, но… Вы же сами не хотите нам помочь.

– Я не не хочу, – возразил я. – Я не могу. У меня нет никаких фактов и никаких подозрений.

– Ну не можете, – махнул рукой он. – Какая разница…

На этой безрадостной ноте мы и попрощались. Он протянул мне листок бумаги, на котором было написано несколько слов. Я вгляделся – это был его телефон и фамилия. Следователь Барабанчиков… Очень приятно.

– Вы надолго приехали в Питер? – спросил он меня на прощание.

– Нет, наверное, – ответил я рассеянно. – А что вы еще хотите получить от меня?

– Да нет, – ответил он, помялся вновь и добавил безразличным голосом: – Если понадобитесь, мы вас пригласим. Вы где остановились?

– Я… У брата, как всегда, – глупо сказал я и поперхнулся. У меня еще не выработалась привычка говорить слова «У вдовы брата»… Это не так-то легко входит в привычку…

Я вышел от следователя и стал ждать на улице Ларису. Она задерживалась. Я даже успел выкурить две сигареты. Одну за другой. Подумал между первой и второй, что не следовало бы этого делать, здоровье одно у человека. А потом решил, что брат у меня тоже был один, и закурил вторую…

Потом вышла Лариса, мы сели в машину и поехали домой. Домой… В осиротевший без хозяина дом…

– Тело можно забрать завтра, – сказала Лариса. – Давай заедем в похоронное бюро на Достоевского, надо все равно заказать похороны.

– Что значит – все равно? – спросил я не поняв ее.

– Все равно – это значит – все равно, – ответила отрывисто Лариса. – Все равно нужно это сделать, вот что я хотела сказать. – Она была взвинчена, но я прекрасно понимал ее. Я и сам был на пределе, особенно после разговора со следователем. – Сколько угодно можно это откладывать, но потом все равно нужно ехать в похоронную контору и совершать все необходимое.

– Я могу поехать сам, – сказал я. – А ты поехала бы домой. Наверное, ты устала и должна отдыхать.

Лариса посмотрела на меня и усмехнулась невесело:

– Лежать дома и думать обо всем этом? Ты это мне предлагаешь?

Мы подъехали к похоронному бюро. За час мы сделали все, что хотели и заказали кремацию на послезавтра.

– В каком зале будете прощаться? – спросила женщина оформлявшая заказ. – Есть большой, средний и малый.

– Малый, – быстро сказала Лариса.

– Ты уверена? – спросил я. – Ты ведь не знаешь, сколько народу придет. Может быть, заказать побольше? Деньги у меня есть…

– Я знаю, сколько придет народу, – ответила Лариса, поджав губы, и строго посмотрела на меня. Я понял, что она действительно знает это лучше меня, и я напрасно беспокоюсь.

– Ты давно не разговаривал с Васей по душам, – сказала Лариса, когда мы сели в машину. – Иначе ты знал бы, что у нас так мало друзей… Раньше было больше, а теперь…

– Куда же они подевались?

– Трудно сказать, – усмехнулась опять грустно Лариса. – Это трудно сказать, – вздохнула она. – Кто куда. Кто уехал за границу, кто умер, кто рассорился. Деньги, знаешь ли, очень портят отношения… Так что малого зала будет вполне достаточно, я думаю. Неприятно, когда заметно, как мало людей стоит у гроба.

Мы приехали и я впервые вошел в квартиру, где меня всегда встречал брат. Теперь его здесь больше не было.

– Лариса, как это все случилось? – задал я наконец этот самый главный вопрос.

Потому что не следователю же было его задавать? В конце концов, он мог рассказать о технической стороне дела, мог поделиться своими соображениями. Но главное я хотел узнать от Ларисы.

Она сидела передо мной в гостиной, на низком мягком диване насыщенного зеленого цвета и курила сигарету, роняя пепел мимо стоящего рядом с ней переполненного окурками блюдца.

Ларисе – тридцать лет. Она ровесница Василия. Я всегда невольно восхищался тем, как она хорошо выглядит, Тут дело было не только в том, что она вообще отлично сохранилась. Это как раз не так уж удивительно. При такой-то жизни почему бы и не сохранить фигуру и цвет лица? Ни работы, ни заботы…

Кроме всего прочего, Лариса удивляла меня тем, как тщательно она всегда следила за собой. Я ведь часто останавливался у них во время моих приездов в Питер. А когда живешь с кем-то в одной квартире, невольно видишь человека в разных, так сказать, видах.

Наши квартиры ведь, даже самые большие из возможных, не предназначены для совместного проживания не самых близких людей. Потому что одна ванна, одна кухня и один туалет. И все-все время сталкиваются друг с другом. Это происходит утром, днем и вечером.

Так вот, Ларису я ни разу не видел непричесанную, без макияжа, вообще «не в форме». Она всегда бывала подтянутая, накрашенная, с прической. Даже ночью и утром.

Самый страшный враг женщины – это утро. Ибо утром все люди выглядят не лучшим образом. Кроме детей, наверное… И если ты хочешь узнать, красива женщина или нет – посмотри на нее утром. Накраситься и причесаться и одеться красиво может каждая. И после часа приведения себя в порядок даже дурнушка будет выглядеть все же ничего… А вот утром, когда ничего этого еще нет на ней, и она предстает перед тобой беззащитной в ярких лучах утреннего света – тогда и можно делать окончательные выводы относительно ее внешности.

Это я давно уже знаю, и поэтому, наверное, не женился до сих пор. Как бы женщина не очаровала меня, какой красавицей бы не показалась, я стремился всегда посмотреть на нее утром, когда она встает с постели. И видел…

Что же я видел всегда? Мешки под глазами, бледность лица, отечность… Уже через час мои подруги красились, мылись, приводили себя в порядок и вновь становились волшебницами и прелестницами. Но я уже не мог забыть того, что видел. Того, что промелькнуло перед моими глазами утром. И думал:

«Марк, не будь идиотом! Если ты женишься на ней, то вот эта очаровательная красавица будет являться тебе от силы раз в неделю. А обычно, каждый день ты будешь смотреть на вот это заспанное, некрасивое лицо с покрасневшим носом…»

Теперь же лицо Ларисы мне было очень трудно узнать. Наверное, в первый раз в жизни я видел ее в состоянии глубокого, непрекращающегося отчаяния. И это наложило отпечаток на весь ее облик.

Лицо было бледным, это было очевидно даже при том, что на щеках были наложены румяна. Мертвенная бледность все равно проступала наружу.

Вокруг глаз были огромные темные круги. Это от бессонных ночей и стресса. Руки Ларисы постоянно находились в нервном движении. Она постоянно перебирала ими, как будто пряла некую пряжу…

– Как это случилось? – повторила она задумчиво, как будто сейчас только впервые задала себе этот вопрос. – Позавчера вечером Вася не пришел домой. Я ждала его до самого утра, не ложилась… Когда утром он не пришел домой, я уже поняла, что случилась беда… Ты ведь знаешь Васю – он такой тихий семейственный человек. Никогда с ним ничего такого не было, чтоб домой ночевать не пришел. С самой нашей свадьбы…

– Да, я знаю, – перебил я Ларису. Наверное, мой голос был довольно раздраженным, потому что она тут же вскинула на меня свои красивые серые глаза, и я тогда счел необходимым пояснить: – Про Васю я вообще много знаю. Я же его брат… Ты рассказывай главное.

– А что тут рассказывать? – опять с удивлением ответила женщина. – В девять утра я позвонила в милицию, а потом и пошла туда. Сообщила, дала приметы… Мне уже тогда очень страшно было за него. Как будто мое сердце чуяло, что беда случилась. В милиции даже заявление принимать не хотели. Сказали: «Он у вас гуляет где-то, пьет или вообще с женщиной „закрутил“»… Я им говорила, что это совершенно исключено, но они только смеялись и отвечали, что все жены так думают до тех пор, пока не убеждаются в обратном. В конце концов я сумела как-то убедить их хоть принять заявление. «Мы сейчас все равно искать не будем», – честно предупредили они меня, и я согласилась. Пусть хоть лежит… Вот я и оказалась права.

– То есть? – не понял я.

– Я вернулась из милиции и стала обзванивать все больницы и морги. Есть такая справочная городская, но туда информация поступает очень поздно. Так что, если хочешь все узнать быстро, надо самой звонить.

– Это ты откуда знаешь? – спросил я.

– Шмелев сказал, – ответила Лариса. Потом, поймав мой недоуменный взгляд, добавила: – Это его лучший друг… Васин друг, я имею в виду. Он часто у нас бывал и они были очень близки.

– Это новый друг? – поинтересовался я, зная, как трудно Василий сходился с людьми. Не знакомился, а именно принимал в близкие друзья. Это же совсем разные вещи…

– Это друг детства, как Вася говорил. Просто они давно не виделись… Так вот. Я села звонить по больницам, но уже довольно скоро оказалось, что в этом нет нужды…

Лариса замолчала и потупилась, как бы вновь переживая эту ужасную минуту.

– Так вот выяснилось, что я была совершенно права, заставив все-таки милицию принять мое заявление. Потому что мне позвонили и сказали, что они нашли труп человека, подходящего под мое описание. Не может быть, – подумала я тогда. – Это слишком быстро произошло. И слишком страшно. И невероятно… Но оказалось, что все так. Я приехала по адресу, какой мне сказали, и там меня провели в морг. И я узнала Васю… Хотя ты сам видел – так сильно его изуродовали, что узнать нелегко. – Лариса вздохнула и уронила руки на диван. – Я потеряла сознание, на меня побрызгали водой… И я пошла домой. И позвонила тебе, чтобы ты приехал. Вот так это случилось.

– У меня спрашивали в милиции, кого я подозреваю, – сказал я. – Надеюсь, ты понимаешь, что я ответил… Уровень осведомленности о жизни брата у меня невысок. А что ты думаешь? Кто мог это сделать? Ты кого-нибудь подозреваешь?

– Даже ума не приложу, – сказала Лариса. Потом повторила это еще раз, тупо, как автомат. Или как бы прислушиваясь к звуку своего собственного голоса и этим словам. – Ума не приложу. – А потом закрыла лицо руками и зарыдала. Все тело ее сотрясалось от плача и столько отчаяния и боли было в этом плаче… Лариса была просто в шоке, я это понял.

– Мы жили так спокойно, – сказала она наконец. – Никаких происшествий… Даже не верилось, что жизнь может протекать так безмятежно. И вдруг… Как снег на голову.

– Может, у него были враги, завистники или еще кто? – спросил я и подумал тут же, что общение со следователем не прошло для меня даром…

– Да никого у него не было, – ответила даже с некоторой досадой Лариса. – Ты же сам знаешь, у него не было ни особенных друзей, ни врагов…

– И ничего странного не происходило в последнее время? – спросил я, вспомнив его звонок ко мне две недели назад.

– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась Лариса и вскинула на меня глаза, полные слез. – Ты что-нибудь знаешь?

– Нет, конечно, – пожал я плечами. – Просто две недели назад Вася звонил мне и спрашивал, не собираюсь ли я приехать. И у меня сложилось такое впечатление, что он хотел, чтобы я приехал. Может быть, он собирался мне что-то рассказать, о чем-то посоветоваться. Кто знает? Вот я поэтому и спросил, не случилось ли чего заслуживающего внимания две недели назад.

– Да нет, – вздохнула Лариса. – Все было как обычно.

В этот момент наш бесплодный и только напрасно раздирающий сердце разговор был прерван телефонным звонком. Лариса сняла трубку и сказала несколько коротких фраз. Видно было, что она не может говорить и просто хочет как можно скорее прекратить разговор.

– Да нет, – говорила она усталым голосом. – Ничего не надо… Мы уже все сделали, все заказали, так что ничего уже не нужно помогать. – Потом она помолчала, видимо слушая то, что говорил тот человек на другом конце и сказала наконец: – Ладно, хорошо. Завтра к одиннадцати. Пока. – Потом положила трубку и сказала мне, объясняя: – Это Шмелев. Тот, о котором я тебе говорила. Он спрашивает, не нужна ли какая-нибудь помощь. Ты слышал, я отказалась, потому что мы с тобой уже все заказали. Тогда он спросил, когда можно приехать его жене Лиде, чтобы помочь мне все приготовить для поминок. И я сказала, что завтра в одиннадцать.

– А что, будут еще и поминки? – спросил я удивленный.

Мне как-то не приходило это в голову… Наверное, странно, что не приходило. Таков обычай, освященный веками, так что чего же мне было удивляться? Просто как-то странно мне это показалось. Человека зверски убили, причем неизвестно какие подонки. Он принял такую ужасную смерть… И мы вдруг ни с того ни с сего сядем пить водку по этому поводу…

Смерть – разве это повод, чтобы выпивать и закусывать? А впрочем, не знаю… Как еще нужно реагировать на смерть человека? «Да не смущается сердце ваше, и да не устрашается» – сказал об этом Иисус Христос. Может быть, он имел в виду, что действительно не надо плакать и что Василию теперь лучше, чем всем нам вместе взятым? Как ни страшна была его земная смерть, теперь он уже освобожден от всего и предстал перед Отцом Небесным… Не то, что мы тут, оставшиеся – копошимся, боимся, плачем…

– Будут и поминки, – ответила безучастным голосом Лариса и как-то криво усмехнулась, – чтоб все чин чином… – Потом она как бы спохватилась и сказала: – Я тебе постелю в той же комнате, где и всегда. Ладно? А то ты, наверное, сильно устал с дороги. Да и вообще все эти переживания.

– Могу себе представить, что ты тут пережила за эти часы, – вдруг сказал я в ответ. – Ты была совсем одна и, наверное, растерялась… Сначала ждала всю ночь, потом ругалась с милиционерами. А спустя час или два узнала такое…

Лариса странно, как-то искоса, поглядела на меня, как бы проживая сказанные мною слова, а потом вдруг неожиданно упала ко мне на руки и затряслась от горестных судорог. Ее буквально корчило на моих руках. Женщина вся содрогалась и только бормотала:

– Боже мой… Боже мой… Боже мой.

Я понял, что это прорвалось то, что накапливалось в ней все это время. Все отчаяние ее, вся растерянность и подавленность случившимся, все это прорвалось сейчас.

Она терпела, ходила в милицию, разговаривала с разными людьми. Со следователем, со мной, с приемщицами в похоронном бюро. И все это время она держалась, а теперь вот, наверное, почувствовала рядом более или менее близкого человека и расслабилась…

Конечно, ей было тяжело…

– Ты вызвала маму и папу из Саратова? – спросил я, чтобы как-то отвлечь ее от тяжелой истории.

– Папа умер, ты же знаешь, – простонала она.

И я вспомнил, что действительно, года два назад в очередной приезд Вася с Ларисой мне что-то об этом говорили. Фигурировала сердечная недостаточность и так далее. Я тогда сочувственно кивал головой, но естественно, это потом совершенно вылетело из моей памяти. Кому нужны и интересны чужие папы и мамы?

– Извини, – промолвил я, но Лариса не обратила внимания на мою бестактность.

– А мама старенькая и больная, – проговорила она, кусая губы. – Зачем ей ехать сюда?

Лариса прижалась ко мне всем телом, и я держал ее на коленях, как маленького ребенка. Она дрожала и всхлипывала… Бедное одинокое создание… Была жизнь, был муж, было все, что нужно женщине. И вдруг этого не стало, причем самым неожиданным и быстрым образом.

Потом – я спохватился – отчего я так сильно жалею Ларису. Я-то ведь тоже брат. Хоть и не родной, а все же…

– Прости меня, – наконец сказала решительным голосом Лариса, вставая с моих колен и одергивая платье. – Я расплакалась, а мне еще нужно сделать много важных вещей. Просто ты пожалел меня и я приняла все так близко к сердцу. Я же совсем одна. Теперь, когда Васи не стало, меня и пожалеть некому.

Лариса отправилась в комнату и стала стелить мне постель.

– Где его нашли? – спросил я.

– Кого? – подняла голову Лариса. Она не была уверена, что правильно поняла мой вопрос.

– Василия, – объяснил я. – Где они нашли тело?

– А, это, – ответила женщина. – В парке Челюскинцев… Может, он теперь как-нибудь иначе называется, но в общем, там. Он там лежал с раннего утра. Они нашли его и отвезли к себе в морг. И стали искать, кто же это, потому что никаких документов на теле не было. Хорошо еще в нашем отделении милиции хороший дежурный попался.

– Да, наверное, – согласился я. – А то могло бы тело и месяц пролежать неопознанным.

Правда, при этом я подумал, что тут особенной разницы нет. Если уж человек мертв, то что до того, когда родственники узнают об этом…

«Вы бы волновались, если бы не знали, что с ним», – скажут мне в ответ.

А так я что, не волнуюсь, когда уже знаю все, возражу я.

– Как ты думаешь, их найдут? – спросила вдруг Лариса, внезапно появившись в комнате рядом со мной.

– Кого найдут? – не сразу понял я ее, потому что задумался.

– Убийц, – сказала она и лицо ее вновь пошло красными пятнами…

– Не знаю, – признался я честно. – Пока что я даже не представляю, в каком направлении искать. Наверное, милиция имеет такое представление… Посмотрим. Во всяком случае, мне кажется, что пока они не напали на след.

– Да это неудивительно, – отозвалась Лариса, присаживаясь рядом. – Какие могут быть следы, если мы даже не можем понять, что произошло? Наверное, это какой-то маньяк. Бывают же такие. Знаешь, как Чикатило…

– Почему ты думаешь, что маньяк? – спросил я. Сам я как-то не подумал и о такой возможности.

– Потому что это внезапное и бессмысленное убийство, – ответила Лариса, кутаясь в шерстяной платок. – И такое зверство, – она закрыла лицо руками. Да и я вздрогнул при воспоминании об этом.

– Ладно, давай не будем об этом, – сказал я и положил руку на ее колено. – Ты хочешь, чтобы я завтра помог тебе в чем-нибудь по хозяйству?

– Нет, – сквозь слезы улыбнулась она. – Спасибо, нет. Придет Лида и поможет мне. Машина у меня есть, мы съездим в магазин и купим все необходимое. А приготовить можно все очень быстро. Так что твоя помощь не понадобится.

– Хорошо. Тем более что я ничего не понимаю в кухонных делах, – сказал я. – Только сварить сосиски или яйца. Дальше этого мои кулинарные способности не идут.

– Как же ты живешь? – спросила Лариса. – Ты ведь не женат. Кто же тебе готовит? Твои женщины?

Я усмехнулся. Сразу видно, что Лариса не понимает специфики театра. Она никогда в нем не работала и потому просто не представляет себе людей, которые реально живут и работают в театре…