Текст книги "Том 4. Сорные травы"

Автор книги: Аркадий Аверченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 35 страниц)

Соседки

Луч солнца с раннего утра носился по всему городу: скользил по зеркальным окнам широких магазинов, по лакированным верхам сверкающих автомобилей, запутывался между цветов на модной дамской шляпке – и наконец все это надоело ему, солнечному лучу… Усталый, пополз он в тихую дремлющую улицу, наткнулся на маленькое подслеповатое окно одноэтажного домика, просочился сквозь коленкоровую белую занавеску и, зацепив одним краем огненный цветок фикуса, мирно задремал на плече маленькой бедной старушки.

Посидев в приятной дремоте минут десять, старушка вдруг дернула плечами и проворчала:

– Однако и припекает сквозь стекло. Совсем по-летнему… Поди и кофе закипел.

Бодро проковыляв на кухню, сняла с печки кофейник и, вернувшись, принялась стучать тихо, потом все громче и громче в дверь, полузакрытую ситцевой гардиной…

– Макрида Семеновна! А, Макрида Семеновна… встали?

Из-за дверей послышался тонкий, как мышиный писк, голос соседки:

– Ох, и не говорите! Насилу встала. Все кости ноют… к погоде, что ли?

– Не иначе – к погоде. Пожалуйте ко мне – кофейком угощу.

Из дверей показалось сморщенное лицо, курносый носик понюхал воздух, а востренькие глазки так и зашмыгали – будто не один, а тысяча взглядов, как горох, сразу рассыпались по всей комнате.

Она вошла неслышно, будто серая мышь проскочила в дверь, и, поправляя выбившуюся из-под наколки прядь жиденьких серых волос, промурлыкала сладко, как сахар:

– Ну, и к чему вам, право, беспокоиться, Анна Перфильевна. Ей-Богу… Мне даже совсем неловко…

– Какое же тут беспокойство… Никакого беспокойства и нет!

При этом обе расцеловались довольно нежно.

Жилица Макрида Семеновна сейчас же опустилась на стул, потрясла головой и простонала тоненьким, как ниточка, голосом:

– Всю ночь поясница чуть не на куски разламывалась.

Это дало повод хозяйке загореться самым энергичным сочувствием:

– И с чего бы это? Продуло где, что ли?

В ответ на это Макрида Семеновна только горько усмехнулась:

– Хи! Продуло… Где же еще может продуть? Из окна дует… Вот и продуло; в этой паршивой комнате отовсюду дует.

Это были жестокие слова.

Анна Перфильевна отшатнулась от Макриды Семеновны и поглядела на нее совершенно непередаваемым взором:

– Извините, пожалуйста! Почему же это моя комната паршивая?! Сдаю я ее вам почти даром…

Макрида Семеновна одним движением сморщенной руки стерла с губ еще не успевшую исчезнуть улыбку – и голос ее сразу приобрел силу надвинувшегося урагана:

– Это двадцать-то два рубля – даром? Ну, знаете, спасибо за такое «даром». Это ежели все так будет «даром», так скоро и по миру с рукой пойдешь.

– Пожа-алуйста! Если дорого – зачем же вы умоляли сдать вам. «Анна Перфильевна, душечка, – сдайте! Анна Перфильевна, такая-сякая, намазанная, – сдайте!..»

У Анны Перфильевны, конечно, был свой яд в голосе, но по сравнению с Макридой Семеновной это был лимонад, розовая водица.

Макрида Семеновна открыла рот и сама захлебнулась:

– Ах, так?! Милая моя… Может быть, я здесь вообще лишняя?!.. Может, вы и на кофе пригласили меня так уж, скрепя сердце? Пожалуйста, пожалуйста! Не видала я вашего кофе! Свой имею!

Тут Анна Перфильевна вовремя вспомнила, что она хозяйка и что законы гостеприимства святы даже у диких народов…

– Что вы, что вы, милая!.. Мне кофе не жалко. Пейте, сколько влезет. Я вон даже наливочку поставила.

Сладкое, волшебное слово!.. Ядовитые слова будто ветром сдуло с губ… И вот уже на губах тихо колышется сладкая, медовая улыбка.

– Серьезно, наливочка?.. Неужели своего изделия?

– Своего.

– И что это за золотые руки у вас, – захлебнулась Макрида Семеновна. – Все сама да сама!.. Истинный клад, а не женщина. Смородиновая?

– Смородиновая. Пейте. Ну, что новенького?

Как снег искрится под лучами луны, так вся заискрилась, заблистала, заиграла Макрида Семеновна…

И столько было дикой энергии в ее взоре, что автор с этого момента должен поневоле оставить спокойный, тихий повествовательный тон и перейти на тон резкий, сжатый, отрывистый, одним словом, на тон драматического диалога…

Макрида Семеновна. – Ах, матушка моя! Новостей – мильон! Да что там мильон? Сто тысяч новостей – вот сколько!

Анна Перфильевна (вся дрожа от лихорадочного ожидания). – Ну? Ну? Да ну же!

Макрида Семеновна. – К инженеру-то нашему, что напротив живет…

Анна Перфильевна. – Ну?!!!

Макрида Семеновна (торжественно). – Опять жена приехала!

Анна Перфильевна (пораженная до глубины души, всплескивает руками). – Что вы говорите?

Макрида Семеновна (торжествуя): – Вот то вам и говорю. Приехала с вещами – я все, все, все, как есть, в окно видела: желтенький чемоданчик, потом коробка такая деревянная, сак да два сверточка. Что уж там, в этих сверточках, не знаю. Он, значит, взял ее за руку, увел поскорее в комнату, и уж они там промеж себя: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр… – почитай до самого утра.

Анна Перфильевна. – Вот помяните вы мое слово: он ее заманил– к себе, а потом возьмет и зарежет;;

Макрида Семеновна (полная изумления и ужаса). – Да зачем же ему резать?

Анна Перфильевна. – Зачем? А затем. (Придумывает, что бы сказать,) Затем, что потом он опять эту рыжую выпишет, Рюмочку наливки – можно?

Макрида Семеновна (восторженно). – И выпишет! Как Бог свят, выпишет. Вот тебе возьмет выпишет и зарежет! Рюмочку? Не много ли будет?

Анна Перфильевна. – Ну что вы! Кушайте.

Выкушали по рюмочке обе.

Макрида Семеновна (осматривая). – Это что у вас, новые гардины?

Анна Перфильевна. – Да. Недавно купила. Нравятся?

Макрида Семеновна (восторженно). – То есть так бы весь век и глядела на эти гардины. Так бы и глядела. Глазу бы от них не отвела… До чего замечательны эти вещи! А супруг ваш все на службе?

Анна Перфильевна. – На службе.

Макрида Семеновна. – Очень даже они замечательный человек, супруг ваш, редкий мужчина. Скромный, непьющий. Истинно, что вам Господь Бог счастье послал за вашу добрую душу, за сердце ваше золотое.

Анна Перфильевна. – Еще чашечку! Да что у вас рюмочка-то пустая? Так не полагается… А вот печеньице.

Макрида Семеновна. – И к чему вы, право, тратитесь, Анна Перфильевна… Только одно беспокойство. Мне – я буду говорить прямо, я человек прямой – разговор ваш приятнее всякого печенья… Ну хорошо. Рюмочку, пожалуй. Только чтобы последняя. (Пьют. Пауза. Макрида Семеновна осматривается, останавливает восторженный взгляд на фотографической карточке, висящей на стене. Фотография изображает упитанного мужчину с рачьими, остолбенелыми глазами и полуоткрытым от восторга перед самим собой ртом.) Сынок-то ваш, Петенька, большой-большой… Совсем мужчина! И красавец прямо невозможный.

Анна Перфильевна. – Да… Вырос. Уже ему сорок первый.

Макрида Семеновна. – Да, да, да, да! Такой человек женится – не меньше ста тысяч взять должен! Истинно говорю вам…

Анна Перфильевна. – Да, он у меня молодец.

Макрида Семеновна (с энтузиазмом). – Молодец? Это мало, что молодец. Орел! Овца прямо, а не человек. (Пауза.) Какая вы нынче интересная, Анна Перфильевна… И вам эта кофточка удивительно к лицу. Прямо королева. (Анна Перфильевна кокетливо и сконфуженно смеется, отмахиваясь рукой. Пауза.) Анна Перфильевна!

Анна Перфильевна. – Да-с?

Макрида Семеновна (медовым голосом), – А что я хотела у вас попросить…

Анна Перфильевна (насторожившись, тоном довольно-таки деревянным). – А что именно?

Макрида Семеновна. – Не можете ли вы дать мне на недельку швейной машины. А то моя племянница Оленька совсем обтрепалась. Хе-хе…

Анна Перфильевна. – Что вы! Что вы, Макрида Семеновна… Как же я могу дать, если машина у нас каждый день в ходу; семья-то, слава Богу! То то, то се! С утра до ночи она у меня занята. Нет, что вы!..

Макрида Семеновна (в голосе подозрительная сухость и отсутствие прежних гибких интонаций). – Ну, на недельку могли бы.

Анна Перфильевна. – На три дня не могу, миленькая Макрида Семеновна. Верьте совести.

Макрида Семеновна (в голосе погромыхивание отдаленного, но приближающегося грома). – Ах, так? Понимаю-с, понимаю-с. (Пауза.)

Анна Перфильевна. – Что вы понимаете?

Макрида Семеновна. – Нет уж… что там! Насквозь вижу вас. (Гром ближе; коричневое небо прорезывается кое-где ослепительными молниями.) Это вы мне за то не хотите дать, что я вашему Петьке давеча, когда вы прислали, утюгов не дала. И не дам! (Гроза переходит в ливень.) И не дам! Потому, я знаю вашего Петьку… Возьмет этот дылда утюги, да вместо того, чтобы вам снести – пропьет их!!!

Анна Перфильевна. – Да как ты смеешь так говорить о моем сыне!

Макрида Семеновна (вспыхивая, как овин, подожженный ударом молнии). – А что за цаца такая, твой сын? Тоже он не очень важная птица… Хи-хи… Еще если бы в отца был, а то… так: в проезжего молодца. Да, да! Нечего, матушка, махать руками – не мельница, чай! Именно, что в проезжего молодца! Мы кое-что тоже знаем. Мне про одного землемера тоже кое-что рассказывали!

Анна Перфильевна (дрожа, как лист, от внутреннего напора чувств). – Ах, вот как? Да пусть у тебя язык отсохнет, если это правда!

Макрида Семеновна. – Ну, после этого…после этого, матушка моя… я знаю, что мне делать… Ноги моей тут в этом доме не останется. Нынче же переезжаю! Не-ет, довольно-с! Да меня тут в этом вертепе удушат! (Встает, ураганом несётся в свою комнату.)

Анна Перфильевна. – Ах, дрянь этакая! Землемером попрекаёт! Я тебе покажу землемера. Ты у меня сама землю мерить будешь на паперти у собора. (Обращается к коту, мирно спящему на диване.) Вот вам и дружи с этими людьми! Вот и обращайся с ними по-великосветски! Вы подумайте! (Подходит к дверям.) Послушайте, вы, Макрида Семеновна! Вы мне там за полмесяца должны – так уж, пожалуйста, потрудитесь уплатить.

Макрида Семеновна (выходит: губы у нее прыгают, как доски ветхого мостика под колесами телеги, в руках все ее имущество: узел и клетка с канарейкой). – Сделайте такое одолжение. Нам вашего не нужно! Слава Богу – жили до вас, проживем и без вас. Вот, пожалуйста, – позвольте сдачу с 25-ти рублей.

Анна Перфильевна. – Сколько угодно! Сейчас Лукерью пошлю разменять. (Уходит, Макрида Семеновна подходит к столу, наливает рюмку наливки и, грозя сама себе пальцем, выпивает; заслышав шаги Анны Перфильевны, отпрыгивает от стола и равнодушно садится на стул в стороне. Анна Перфильевна, войдя, бурно прохаживается по комнате. Зловещее молчание. Потом подходит к окну, смотрит в него, постепенно оживляясь.) Боже мой, Боже! Ни стыда у людей, ни совести. (Макрида Семеновна обиженно молчит.) Только позавчера жена приехала, а он опять с этой рыжей под ручку идет.

Макрида Семеновна (подскакивая, как ужаленная). – Что вы говорите? Где, где?

Анна Перфильевна. – Да вот, видите, остановились, разговаривают.

Макрида Семеновна (подбегая к окну, жадно смотрит). – И впрямь разговаривают. Жена, дура, дома

сидит, а они под самыми окнами разговаривают! В подъезд вошли! (Оборачиваются друг к другу, в ужасе смотрят одна на другую.) Милочка, Анна Перфильевна, что же это такое будет?

Анна Перфильевна (возбужденно хватает Макриду Семеновну за руку). – Нет, вы подумайте только: к жене, к живой жене под ручку с рыжей идет! Что же это за времена такие, Макрида Семеновна? Куда мы идем?

Макрида Семеновна (оживленно). – Не иначе как сейчас скандал будет (ставит на пол клетку и узел. Примирительным тоном). Милочка, вы, надеюсь, разрешите мне подождать, чем это все окончится. А то я спать не буду и есть не буду, ежели всего, всего не узнаю.

Анна Перфильевна (радушно). – Да, сделайте одолжение. Садитесь! Послушайте, Макрида Семеновна… а может, она, жена-то, опять уехала?

Макрида Семеновна (горя ужасом и восторгом).

– Ни-ни! Никаким образом она этого не смогла сделать. Я целый день у окна смотрю… Ах, душечка! (Сладострастно.) Ведь это же что будет!

Анна Перфильевна (подходя к столу). – Ваш кофий совсем простыл.

Макрида Семеновна. – Ничего, Анна Перфильевна… я такой люблю. Похолоднее… А то в горле что-то першит от горячего.

Анна Перфильевна. – А вы рюмочку смородиновой выпейте, вот оно першить и не будет.

Макрида Семеновна. – Да уж не знаю, не знаю, не много ли будет?

Анна Перфильевна. – Ну, глупости! (Наливает. Подходит к окну.) Нет, все тихо пока. Наверное, еще ругаются… Как вы думаете, если выстрел – сюда будет слышно?

Макрида Семеновна. – Ох, будет! Ох, матушка моя, – будет (благоговейно пьет наливку). И чего, кажется, надо людям? Зря с жиру бесятся.

Анна Перфильевна. – Еще чашечку! Сделайте милость!

Макрида Семеновна. – Нет уж – увольте! Не могу больше. По горло сыта…

Анна Перфильевна. – Ну, я отставлю тогда… (убирает посуду). Знаете что, душечка? Я поставлю столик так, чтобы окно было видно, а чтоб скучно не было

– пока в шестьдесят шесть сыграем…

Макрида Семеновна (загораясь). – И очень просто. И очень даже просто! По две копеечки очко хотите?

Анна Перфильевна. – Сделайте одолжение (передвигают столик, садятся).

От только что налетевшей бури нет и следа. Небо чисто, в зеркальных лужах отражаются уличные деревья… Солнышко.

Макрида Семеновна (тасуя карты). – А сынок ваш тоже на службе?

Анна Перфильевна. – Нет, он на похороны к товарищу пошел.

Макрида Семеновна. – Редкий молодой человек! Сколько ему?

Анна Перфильевна. – Сорок первый.

Макрида Семеновна (сдавая). – Скажите, пожалуйста! Вот бы никогда не сказала! Вам ходить.

Анна Перфильевна (почесывая уголком карты бровь). – Ну… пойдем мы… с десятки, что ли?

Макрида Семеновна. – А мы ее тузиком. И вот вам – объявляю двадцать.

Анна Перфильевна (улыбается, скрывая боль); Ишь ты, как прет человеку! Ходите.

Макрида Семеновна. – А что вы скажете насчет этой девятки? (Старается заглянуть партнерше в карты. Партнерша спокойно, будто не замечая, прижимает карты к груди.)'

– А вот что я скажу. Вот-с! А теперь!..

В этот момент на сцене появляется новое лицо – кухарка Лукерья. Платье ее подтыкано со всех сторон так нескромно, что любой представитель сильного пола пришел бы в немалое смущение.

– Барыня! А я деньги разменяла!

Анна Перфильевна (успевшая уже позабыть о только что пронесшейся буре). – Какие там еще деньги?

– Да те, что давеча давали разменять – забыли, что ли?

Анна Перфильевна (нетерпеливо, вся погруженная в сладкие перспективы выигрыша). – Вот дура-то… Только зря мешает… (Встает, оборачивается к Лукерье. Макрида Семеновна прищуривает один глаз и с самым лукавым лицом смотрит верхнюю карту в колоде.)

Анна Перфильевна (оборачиваясь к ней). – Вот ваши двадцать пять рублей. Разменяла…

Макрида Семеновна. – Спасибо, миленькая. Спасибо, радостная. (Берет деньги, идет в свою комнату, на пути натыкается на свой брошеный узел. Забирает его, забирает клетку с канарейкой, пыхтя относит в свою комнату.)

В это время Анна Перфильевна быстро берет верхнюю карту, бросает на нее косой взгляд, сует в свои карты, вместо нее кладет другую.

Макрида Семеновна возвращается.

Макрида Семеновна (озабоченно). – Ну? Чей ход?

Анна Перфильевна. – Мой (сбрасывает карту).

Макрида Семеновна. – Ну, это мы возьмем (дрожит от тайной радости). Теперь моя первая карта. Так-с. (Берет верхнюю карту – вдруг с гневным удивлением.) Позвольте! А где же козырный туз?

Анна Перфильевна (невинно). – Какой козырный туз?

Макрида Семеновна. – А-ва такой! Который тут сверху лежал!

Анна Перфильевна (тон у нее очень солидный). – Да он у меня, он уже давно у меня!

Макрида Семеновна. – Как давно! Да он только сейчас тут сверху лежал, я сама видела!

Анна Перфильевна. – Как, вы видели? Да это кто же в карточную колоду заглядывает?

Макрида Семеновна (вскакивая). – Ну, матушка, – это две больших разницы! Я только заглядываю, а ты из колоды чужие карты таскаешь! А за это, матушка, и к мировому можно!

И снова небо нахмурилось, и снова ползут зловещие тучи, снова погромыхивает гром…

Лазури и спокойствия как не бывало.

Анна Перфильевна. – Меня? К мировому?!.. А это видела? (Показывает ей тощий, сложенный из непослушных старческих пальцев кукиш.)

Макрида Семеновна. – А-а-а! Мне, титулярной советнице – кукиши сучить? Да ноги моей не будет в этом вертепе… Да что же это такое? Еще ограбят тут!

Анна Перфильевна. – Пожалуйста! Никто вас не держит!

Макрида Семеновна (уперев руки в бока грозно). – Да попробовали бы вы меня удержать! Я бы вам такую тютю поднесла (дрожа от негодования). Не-ет! Скорей бежать из этого зловонного дома…

Быстро убегает в свою комнату; через минуту на сцене снова появляется то же имущество – узел и канарейка.

Макрида Семеновна. – Вот, пожалуйста, ваши деньги получите и – адью-с!.. Воть вам шесть рублей, вот еще три… рубль… два полтинника…

Анна Перфильевна (случайно взглянув в окно).

– Ах! Все трое вышли! И инженер, и жена, и рыжая! Ей– Богу! Он их под руки ведет. Обеих! Обе-их!!

Макрида Семеновна (ослепленная, уронив узел).

– Под руки обеих? Ну, это не иначе – в участок! (С криком бурной радости.) Передрались!..

Анна Перфильевна. – Не знаю, как вы, а я побегу на них смотреть… Ужасно интересно, какие у них лица.

Макрида Семеновна (с неожиданным приливом самой трогательной заботливости). – Да куда же это вы без платка? Ни за что не пущу! Вот вам платочек… Дайте я поправлю… Ну вот! И я вслед за вами… (восторженно). И ох, как же это все интересно!..

И комната опустела.

Только канарейка в клетке встревоженно возилась да жирный кот тихо посапывал.

Луч солнца, заползший сюда отдохнуть, тоже как-то весь покраснел, помутнел, потерял всю свою позолоту, съежился…

Может быть, он устал от всех этих старухиных передряг…

Цепляясь за стену, ручку дверей и позолоту картины, тихонько уполз.

Пошел спать.