Текст книги "Том 4. Сорные травы"
Автор книги: Аркадий Аверченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)
Индейская хитрость
После звонка прошло уж минут десять, все уже сидели за партами, а учитель географии не являлся. Сладкая надежда стала закрадываться в сердца некоторых – именно тех, которые и не разворачивали вчера истрепанный учебник географии… Сладкая надежда: а вдруг не придет совсем?
Учитель пришел на двенадцатой минуте.
Подсолнухин Иван вскочил, сморщил свою хитрую, как у лисицы, маленькую остроносую мордочку и воскликнул деланно испуганным голосом:
– Слава Богу! Наконец-то вы пришли! А мы тут так всполошились – не случилось ли с вами чего?
– Глупости… Что со мной случится…
– Отчего вы такой бледный, Алексан Ваныч?
– Не знаю… У меня бессонница.
– А к моему отцу раз таракан в ухо заполз.
– Ну и что же?
– Да ничего.
– При чем тут таракан?
– Я к тому, что он тоже две ночи не спал.
– Кто, таракан? – пошутил учитель. Весь класс заискивающе засмеялся.
«Только бы не спросил, – подумали самые отчаянные бездельники, – а то можно смеяться хоть до вечера».
– Не таракан, а мой папаша, Алексан Ваныч. Мой папаша, Алексан Ваныч, три пуда одной рукой подымает.
– Передай ему мои искренние поздравления…
– Я ему советовал идти в борцы, а он не хочет. Вместо этого служит в банке директором – прямо смешно.
Так как учитель уже развернул журнал и разговор грозил иссякнуть, толстый хохол Нечипоренко решил «подбросить дров на огонь»:
– Я бы на вашем месте, Алексан Ваныч, сказал этому Подсолнухину, что он сам не понимает, что говорит. Директор банка – это личность уважаемая, а борец в цирке…
– Нечипоренко! – сказал учитель, погрозив ему карандашом. – Это к делу не относится. Сиди и молчи.
Сидевший на задней скамейке Карташевич, парень с очень тугой головой, решил, что и ему нужно посторонним разговором оттянуть несколько минут.
Натужился и среди тишины молвил свое слово:
– Молчание – знак согласия.
– Что? – изумился учитель.
– Я говорю, молчание – знак согласия.
– Ну так что же?
– Да ничего.
– Ты это к чему сказал?
– Вы, Алексан Ваныч, сказали Нечипоренке «молчи»! Я и говорю: молчание – знак согласия.
– Очень кстати. Знаешь ли ты, Карташевич, когда придет твоя очередь говорить?
– Гм! Кхи! – закашлялся Карташевич.
– …когда я спрошу у тебя урок. Хорошо? Карташевич не видел в этом ничего хорошего, но принужден был согласиться, сдерживая свой гудящий бас:
– Горожо.
– Карташевич через двух мальчиков перепрыгивает, – счел уместным сообщить Нечипоренко.
– А мне это зачем знать?
– Не знаю… извините… Я думал, может, интересно…
– Вот что, Нечипоренко. Ты, брат, хитрый, но я еще хитрее… Если ты скажешь еще что-либо подобное, я напишу записку твоему отцу…
– «К отцу, весь издрогнув, малютка приник», – продекламировал невпопад Карташевич.
– Карташевич! Ступай приникни к печке. Вы сегодня с ума сошли, что ли? Дежурный! Что на сегодня готовили?
– Вятскую губернию.
– А-а… Хорошо-с. Прекрасная губерния. Ну… спросим мы… Кого бы нам спросить?
Он посмотрел на притихших учеников вопросительно. Конечно, ответить ему мог каждый, не задумываясь. Иванович посоветовал бы спросить Нечипоренку, Патваканов – Блимберга, Сураджев – Патваканова, и все вместе они искренно посоветовали бы вообще никого не спрашивать.
– Спросим мы…
Худощавый мечтательный Челноков поймал рассеянный взгляд учителя, опустил голову, но сейчас же поднял ее и не менее рассеянно взглянул на учителя.
«Ого! – подумал он. – Глядит на Блимберга. А ну-ка, Блимберг, раскошелив…»
– Челноков!
Челноков бодро вскочил, захлопнув под партой какую-то книгу, и сказал:
– Здесь!
– Ну? Неужели здесь? – изумился учитель. – Вот поразительно! А ну-ка, что ты нам скажешь о Вятской губернии?
– Кхе! Кха! Хррр…
– Что это с тобой? Ты кашляешь?
– Да, кашляю, – обрадовался Челноков.
– Бедненький… Ты, вероятно, простудился?
– Да… вероятно…
– Вероятно! Может быть, твоему здоровью угрожает опасность?
– Угрожает… – машинально ответил Челноков.
– Боже мой, какой ужас! Может быть, даже жизни угрожает опасность?
Челноков сделал жалобную гримасу и открыл было уже рот, но учитель опустил голову в журнал и сказал совершенно другим, прежним тоном:
– Ну-с… Расскажи нам, что тебе известно о Вятской губернии.
– Вятская губерния, – сказал Челноков, – отличается своими размерами. Это одна из самых больших губерний России… По своей площади она занимает место равное… Мексике и штату Виргиния… Мексика одна из самых богатых и плодородных стран Америки, населена мексиканцами, которые ведут стычки и битвы с гверильясами. Последние иногда входят в соглашение с индейскими племенами шавниев и гуронов, и горе тому мексиканцу, который…
– Постой, – сказал учитель, выглядывая из-за журнала. – Где ты в Вятской губернии нашел индейцев?
– Не в Вятской губернии, а в Мексике.
– А Мексика где?
– В Америке.
– А Вятская губерния?
– В… Рос… сии.
– Так ты мне о Вятской губернии и говори.
– Кгм! Почва Вятской губернии имеет мало чернозему, климат там суровый и потому хлебопашество идет с трудом. Рожь, пшеница и овес – вот что главным образом может произрастать в этой почве. Тут мы не встретим ни кактусов, ни алоэ, ни цепких лиан, которые, перекидываясь с дерева на дерево, образуют в девственных лесах непроходимую чащу, которую с трудом одолевает томагавк отважного пионера Дальнего Запада, который смело пробирается вперед под немолчные крики обезьян, разноцветных попугаев, оглашающих воздух…
– Что?!
– Оглашающих, я говорю, воздух.
– Кто и чем оглашает воздух?
– Попугаи… криками…
– Одного из них я слышу. К сожалению, о Вятской губернии он ничего не рассказывает.
– Я, Алексан Ваныч, о Вятской губернии и рассказываю… Народонаселение Вятской губернии состоит из великороссов. Главное их занятие хлебопашество и охота. Охотятся за пушным зверем – волками, медведями и зайцами, потому что других зверей в Вятской губернии нет… Нет ни хитрых гибких леопардов, ни ягуаров, ни громадных свирепых бизонов, которые целыми стадами спокойно пасутся в своих льяносах, пока меткая стрела индейца или пуля из карабина скваттера…
– Кого-о?
– Скваттера.
– Это что за кушанье?
– Это не кушанье, Алексан Ваныч, а такие… знаете… американские помещики…
– И они живут в Вятской губернии?!
– Нет… Я – к слову пришлось…
– Челноков, Челноков!.. Хотел я тебе поставить пятерку, но – к слову пришлось и поставлю двойку. Нечипоренко!
– Тут!
– Я тебя об этом не спрашиваю. Говори о Вятской губернии.
– Кхе!
– Ну? – поощрил учитель.
И вдруг – все сердца екнули – в коридоре бешено прозвенел звонок на большую перемену.
– Экая жалость! – отчаянно вздохнул Нечипоренко. – А я хотел ответить урок на пятерку. Как раз сегодня выучил!..
– Это верно? – спросил учитель.
– Верно.
– Ну, так я тебе поставлю… тоже двойку, потому что ты отнял у меня полчаса.
Преступление Голубого Шакала
I
– Михаил! – сказал отец. – Через две недели экзамены, а ты до сих пор и за книжку не брался.
Михаил Черепицин, ученик второго класса, держался на этот счет другого мнения.
– Еще рано готовиться, – ответил он, не задумываясь.
– Как так рано?!
– Еще две недели. Если я теперь все выучу, так к экзаменам и забуду.
– Нечего сказать, хороший ученик! Другие всю жизнь помнят, а он через две недели собирается забыть… Марш сейчас же за книгу!
Михаил Черепицин, ученик второго класса, покорно вздохнул и сел за книгу. На переплете было написано: «Малинин и Буренин. Арифметика».
Но если раскрыть эту книгу, на первой же странице можно было прочесть:
«Солнце склонялось к западу… Вдруг высокая трава заколебалась, чьи-то руки раздвинули ее, и на прогалину выполз краснокожий сиукс, свирепое лицо которого было покрыто татуировкой.
– Оах! – воскликнул он вполголоса, хватаясь за томагавк…»
Готовиться к экзаменам было еще рано. Так мирно шли дни, и каждое утро и каждый вечер сиукс Голубой Шакал хватался за томагавк. А когда до экзамена осталось два дня, ученик второго класса Михаил Черепицин, по примеру сиукса, схватился за книги.
Но, схватившись, увидел, что, пожалуй, к экзамену ему не приготовиться. Книг было много, а времени мало.
Вдумавшись и свое положение, Черепицин заметался, как зверек в клетке, но помощи ждать было неоткуда.
Даже сам гроза прерий Голубой Шакал не мог помочь Черепицину, несмотря на все свое влияние н связи на Дальнем Западе.
Сколько бы он ни кричал свое грозное «оах», сколько бы ни размахивал томагавком, учителя не обратили бы на него никакого внимания.
Черепицин тоскливо брал книги в руки, перелистывал их одну за другой, но вызубрить все это в несколько часов – он сам понимал – было невозможно.
– Ну, раз уже поздно, – решил Михаил Черепицин, – ничего не поделаешь. Попробую на авось.
Впрочем, в день перед экзаменом некоторые меры, которые были в ходу у ленивых товарищей, он принял: положил на ночь книги под подушку, что, по словам некоторых бездельников, якобы помогает в смысле запоминания предмета.
Кроме того, вырвал из книги самые трудные страницы и натощак съел их. Кто-то в училище уверил его, что если съесть какую-нибудь страницу, то уж никогда ее не забудешь.
Было очень противно: жеваная бумага не проходила в черепицино горло, но он запил водой и с трудом проглотил несколько отвратительных комков.
А отправляясь на экзамен, Черепицин решил сделать доброе дело: дал нищему две копейки и попросил помолиться за то, чтобы он, Черепицин, выдержал экзамен.
II
– Черепицин Михаил!
– Здесь.
– Подойдите к столу.
Ноги Черепицина дрожали, когда он подходил к экзаменационному столу.
«Эх, – подумал он, – хорошо бы, чтоб сейчас из-под этого покрытого зеленым сукном стола выполз вождь сиуксов Голубой Шакал! Все бы испугались, убежали, и экзамена бы не было».
Но чудес в наши дни не случается. Из-под стола никто не вылез, а учитель математики прищурился и сказал:
– Ну-с… Черепицин Михаил… Что такое арифметика?
Черепицин Михаил проглотил слюну и ответил, робко озираясь:
– Арифметика, это такое… такая книжка, которая… которая… орая…
– Которая что?
– Которая… в зелененьком таком переплете с корешочком…
– Нет, Черепицин, я с вами не о внешности книги говорю, а о сущности этого предмета. Какую цель преследует арифметика?
– Она преследует… цель.
– Ну, да. Какую же?
– Эту самую… Задачи. Берется задача и решается.
– Я вас не о задачах спрашиваю! Арифметика – это наука о числах.
– Наука о числах, – печально повторил Черепицин.
– Этого, очевидно, вы не знаете… Ну-ка, скажите нам что-нибудь о дробях. Сколько будет – половина от трех восьмых?
Черепицин опустил голову:
– Ну?
– Половина из трех восьмых?
– Да.
– Сейчас… сейчас, – забормотал Черепицин. – Половина из трех восьмых… трижды восемь… двадцать четыре, вычитаем половину, остается двенадцать… восемь и три – одиннадцать…
– Ну?!
– Сейчас, сейчас…
– Ну, у вас есть три восьмых. Сколько из них – половина?
Черепицин вытер пот со лба и прохрипел:
– Видите ли… Наверно, я вам не могу этого сказать, только многого это не составит.
– Та-ак. А сколько будет, если сложить сорок семь и девяносто два?
– Рубль тридцать пять.
– Что-о-о?
– Пол… полтора рубля.
– О господи! Я вас не о деньгах спрашиваю, а о числах!
Один из экзаменаторов что-то шепнул другому, и тот, ответив «хорошо», обратился к Черепицину:
– Попробуем теперь письменный ответ. Вот садитесь за ту парту и решите вот эту задачку. Прочтите ее! Вы ее понимаете?
Черепицин прочел задачу и признался очень добросовестно:
– Нет, не понимаю. Ее нельзя решить.
– Да?.. Вы так думаете? А составитель задачи думал, вероятно, иначе. Он думает, что ее решить можно' Ну? Чего же вы молчите?
– Составить задачу легче, чем решить, – пролепетал Черепицин, водя пальцем по краю стола.
– Да? Вы так думаете? Знаете что? Садитесь вон за тот стол и составьте-ка задачу вроде этой. Посмотрим… Может быть, у вас действительно особый талант.
Экзаменатор улыбнулся и шепнул что-то соседу, Тот тоже усмехнулся.
III
– Готово?
– Готово.
– Ну-с… посмотрим: «Три мальчика имели двенадцать пушек: первый имел три пушки, второй вдвое больше, а третий имел остальные. Сколько пушек имел каждый мальчик?»
– Ну, милый мой, какая же это задача? Ее и шестилетний ребенок решит. Нет, ты составь задачу посложнее, подлиннее. Чтобы ее решить было не так легко.
– Подлиннее? – тоскливо сказал Черепицин. – Сейчас.
– Да, да. Понимаешь, чтобы она была запутаннее, а то что это такое – три строки, и готово. Так нельзя.
Усевшись снова за стол, долго тер бедный Черепицин свою бедную пустую голову.
– Длинную задачу… Ну, как ее там сочинишь, длинную-то?
Только через полчаса поднялся он с места и неуверенно подошел к экзаменатору.
– Сделал? Ну, давай. Гм… «Три виноторговца купили 12 кусков сукна. Один выехал из Москвы, другой ему навстречу из Петербурга, а третий устроил бассейн и выпустил туда все вино в четыре часа… Если из одного крана вода выливается в час сто ведер, а в другой кран вливается пятьдесят, то спрашивается, сколько было воды. От Петербурга до Москвы 6400 верст, а из Москвы в Петербург вдвое дешевле: спрашивается, сколько стоили билеты двух виноторговцев, если один выехал туда, а другой обратно. Сочинил ученик 2-го класса Михаил Черепицин!»
– Здорово! – сказал учитель. – Ступай домой, больше нам от тебя ничего не надо.
С искаженным от ужаса лицом вышел на улицу Черепицин. Увидел нищего, подошел к нему и сказал плачущим голосом:
– Ты, наверное, не молился… Отдавай мои две копейки!
Японская борьба
Общий друг и благоприятель Саша Кувырков вошел в комнату, оглядел снисходительно всю компанию и очень бодро воскликнул:
– Ну, вы! Червяки дождевые! Что сидите, нахохлившись? Нужно быть радостными, бодрыми и здоровыми! Спортом нужно заниматься.
Это было что-то новое…
Все подняли головы и вопросительно поглядели на Сашу.
– Это ты с каких же пор стал спортсменом? – осведомился долговязый Бачкин.
– Я-то? Меня, братцы, всегда к этому тянуло. Что может быть лучше гармонически развитого тела… И теперь… Вы знаете, я будто снова на Божий свет народился…
– Господи! Еще раз? Нам тебя и одного было довольно.
– Вы – лошади! Поймите вы, что с тех пор, как я стал изучать джиу-джитсу, я хожу, дышу и говорю по-новому.
– Чего-о?
– Что «чего»?
– Как ты сказал, какое слово?
– Джиу-джитсу. Японская борьба.
– Ага. Очень приятно. Садитесь.
– Эх вы, деревянные мозги! Вы все готовы высмеять, над всем вы издеваетесь, а того не знаете, что джиу-джитсу такая борьба, в которой маленький хрупкий человек расшвыряет трех больших верзил.
– Что ты говоришь, Саша?!
– Вправду, Саша?
– А, что мне с вами говорить! Я вас просто отошлю к Ганкоку!
– Хорошо, что не дальше.
– Кто же этот удивительный Ганкок?
– Ганкок? О, это, братцы, человек! Он систематизировал и привел в порядок весь огромный материал по истории борьбы джиу-джитсу.
Раздались восторженные восклицания:
– Какой молодец!
– Тебе бы так.
– Обязательно запишу его имя в поминание за здравие.
– Боже, как вы омерзительны своей самовлюбленной тупостью. Я вам говорю серьезно, я раскрываю перед вами одно из лучших сокровищ великого японского народа, а вы хрюкаете, как меланезийские дикари над граммофоном!..
– Слава Богу! Наконец-то Кувырков вышел из себя.
– Да право! Я, может быть, и сам раньше думал, как вы, но, когда приступил к изучению джиу-джитсу, я благоговейно преклонил голову.
– Ну, не волнуйся, чудак. Расскажи лучше, в чем там дело?..
– Понимаете, это все основано на изучении мускулов и нервных центров человеческого тела. Нажатием известного места на тыльной части кисти руки можно, например, парализовать всю руку и привести человека в беспомощное состояние…
– А ну, покажи.
– Хорошо. Дай-ка ты, Володя, свою руку. Да не бойся, чудак. Джиу-джитсу тем и хорошо, что без злой воли не наносит членовредительства. Давай руку, Володя, не бойся….
– Я не боюсь, – простодушно сказал Володя, протягивая руку.
– Ну вот… Видите это место? Тут, между двумя суставами. Ну вот – я нажимаю это место… больно?
– Нет, ничего. Только ты ногтем не дави.
– Я не давлю, Боже меня сохрани. Больно? Чувствуешь ты, как рука постепенно немеет?
– Нет, как будто ничего.
– Постой… Ах, да, я не ту руку взял. Дай другую.
– На.
– Ну, вот. Больно?
– Да, как будто немножко больно, – сказал добряк Володя, сжалившись над пыхтящим, измученным Сашей Кувырковым.
– То-то и оно. Это еще ничего. А то есть страшные вещи: ребром ладони, если ударить наискосок, можно переломить руку.
– Чью? – робко спросил кто-то.
– Понятно, чужую. Что за дикий вопрос. А вы знаете, например, лучший способ обезвредить противника, не трогая его пальцем?
– Нет, нет. Покажи, Саша.
– Ну вот, скажем, возьмем Бачкина. Пойди сюда, Бачкин. Вот, например, Бачкин подходит ко мне с намерением напасть на меня. Подходи, Бачкин, с намерением напасть на меня.
– Ну, подходи же, Бачкин, – поощрительно зашумела заинтересованная компания. – Подходи, не бойся.
– Подходить, значит, нужно с намерением напасть? – переспросил добросовестный Бачкин.
– Ну да!
Бачкин выпучил самым злодейским образом глаза, растопырил руки и, рыча, стал приближаться к мужественно ожидавшему его Кувыркову.
– Ну вот, смотрите, господа: он приближается, я хватаю его за лацканы пиджака, дергаю их вниз и… Постой, черт! Чего ж ты лезешь? Где у тебя лацканы? Где пиджак?
– А разве нужно пиджак? – смутился Бачкин. – Ну, извини, пожалуйста. У меня рабочая блуза.
– Так же нельзя, господа… В блузе человек, а туда же – на джиу-джитсу лезет. Дайте ему кто-нибудь пиджак сверх блузы. Вот так! Надевай, Бачкин… Подкрадывайся с целью напасть.
– Ну вот, глядите… Постой… ты только не поднимай руки; держи их так вот, опущенными. Ну, глядите: раз, два, три!
Кувырков схватил Бачкина за лацканы и дернул их вниз, спустив пиджак с плеч до половины. Руки у того действительно оказались ущемленными спустившимся пиджаком, что привело всех в восторг.
Поаплодировали.
Кувырков торжествующе держал Бачкина за лацканы.
– А дальше что? – кротко спросил Бачкин.
– Дальше ничего. Я тебя обезвредил.
– Но ведь ты меня должен так держать все время.
– Почему?!
– Да стоит тебе только выпустить мой ворот из рук, как я на тебя нападу.
– А ты не нападай, – благоразумно возразил кто-то,
– Позвольте, – сказал Кувырков. – Но если он на меня нападет, у меня явится другой прием. Ну вот, я тебя выпустил, нападай на меня.
Бачкин поднял руку и нерешительно схватил Кувыркова за горло.
– Постой, постой… Так нельзя. Ты пусти. Видишь ли, ты должен поднять обе руки кверху и напасть на меня.
Ну, нападай! А я приседаю, подныриваю под твои вытянутые руки, одной рукой схватываю за ближайшее колено, и… дальше я, кажется, забыл, что нужно делать… Пусти-ка… Да постой! Я посмотрю, в чем там дело?
Кувырков вылез из-под долговязого Бачкина, вынул из кармана книжечку в кирпичного цвета обложке и стал усердно ее перелистывать.
– А, вот: «Нападающий часто пускает в ход такую проделку: прыгнув вперед и выпрямившись, он тотчас же приседает под вытянутые руки противника, одной рукой схватывает его за ближайшее колено, а другой – возможно выше наносит удар. Во время удара надо тянуть охваченное колено вперед или в сторону, и у противника, приготовившегося отразить атаку на другой высоте, остается только один свободный выбор: падать или на спину, или на бок». Ну вот. Давай сначала! Ну, нападай. Руки вверх, как можно выше, ради Бога! Ну вот. Гоп! гоп! гоп! Чего ж ты не падаешь?
– А разве нужно упасть? – удивленно спросил Бачкин.
– Ну как же! Вот дикое существо! Я его и за колено тяну и в живот ударил, а он стоит, как колокольня Ивана Великого!
– Да там как сказано, в книжке-то?
– Просто сказано: «Противнику остается только один свободный выбор: падать или на спину, или на бок». А ты не падаешь.
– Просто Бачкин бездарный парень, – сказал Володя. – Если бы он изучил джиу-джитсу, он знал бы, когда нужно упасть. Охота тебе, Кувырков, со всяким бороться.
– Вот ты, Володя, смеешься, а на самом деле, ей-Богу, джиу-джитсу – замечательная вещь. Вы знаете, господа, знаменитый прием с нажатием основного сустава безымянного пальца?
– Нет… Откуда же нам знать!
– Мы люди темные.
– Прекрасный, так называемый «джентльменский» прием. Вам стоит только повернуть противника к себе вполоборота, захватить его руку и, нажав своими двумя пальцами верхний сустав безымянного пальца противника, совершенно обезвредить его. Володя, дай руку.
– На! Здравствуй, как поживаешь?
– Не шути. Сейчас тебе будет не до шуток. Ну вот. Видите? Я надавливаю на твой сустав. Теперь, – торжествующе закричал Кувырков, – бей меня по чем хочешь – по голове, по затылку, по груди – посмотрим, как тебе это удастся.
– Изволь, – сказал Володя и ударил Кувыркова по затылку довольно сильно.
– Постой, я, кажется, не тот сустав надавил… А ну-ка, дай этот! Ну? Теперь попробуй. Ой! Ну это уже свинство… Я тебе ведь только показываю, а ты обрадовался! Дерется, болван, что есть силы…
– Так ты же ведь говорил, что ударить нельзя!
– Конечно, нельзя. Вот тут и в книжке сказано: «В этом положении противник ни в коем случае не может коснуться ни одной части тела нападающего». Понял? «Ни в коем случае».
– Ну, извини. Других приемов там нет?
Саша Кувырков погас, увял и тон его сделался лениво-покорным.
– Да, конечно, есть и другие приемы. Это ведь замечательная борьба. Еще древние самураи боролись.
– Земля им пухом, – благоговейно прошептал Бачкин.
А проворный Челябинский упругим прыжком вскочил на стол, принял позу и манеру старого профессора– лектора и сказал:
– Милостивые государыни и милостивые государи! Искусство японской борьбы джиу-джитсу очень сложное и трудное искусство. Постольку, поскольку наш известный молодой чемпион Кувырков познакомил нас с этой борьбой – джиу-джитсу требует многого. Во-первых, при нападении враг должен быть в пиджаке; если же оного у него нет, он должен пойти домой, или к приятелю, или в магазин готового платья и там таковой пиджак приобрести. Во-вторых, противник должен быть вежлив, и, если вы утверждаете, что рука у него вашим приемом парализована, он должен немедленно согласиться с вами – иначе он хам и мытарь. В-третьих, если по учебнику джиу-джитсу после одного из ваших приемов противник должен лежать на земле, то пусть он, каналья, ложится, а не стоит, как каланча. И наконец, в-четвертых, если тебе нажимают на сустав, не смей драться, раз тебя уверяют, что в этом положении ты не можешь «ни в коем случае коснуться тела противника»! Резюмируя все вышесказанное и подводя, так сказать, итог, я должен сказать, что японская борьба джиу-джитсу – борьба замечательная, дающая вам бесценные преимущества, но только в том случае, если изучали ее не вы, а ваш противник… За здоровье самурая Кувыркова! Ура!
Все сделали вид, что растроганы, и принялись утирать платками сухие глаза.
И только по виду Кувыркова было заметно, что он не прочь заплакать по-настоящему.
