Текст книги "Правитель Аляски"

Автор книги: Аркадий Кудря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

В первый же день к ним пожаловали на своих длинных долблёных лодках гости. Лица туземцев были раскрашены красными и чёрными полосами, а их главарь имел на физиономии изображение чёрного полумесяца. Лесные жители держались с подчёркнутой независимостью, они были вооружены огнестрельным оружием, но хотели приобрести ещё и предлагали по два морских бобра за ружьё. Лисянский, понимая невозможность подобной сделки с людьми, истребившими поселение Баранова, отослал их прочь.

Баранов появился в заливе девятнадцатого сентября на судне «Ермак», но лишь на следующий день смог обстоятельно побеседовать с Лисянским на борту «Невы».

...Их разговор длился уже третий час. Вначале в нём принимали участие и представленные Баранову офицеры «Невы», потом они остались в каюте наедине. Баранов интересовался деталями плавания, сам рассказал о положении русских поселений. Теперь предстояло обсудить планы совместных действий против колошей.

На столе каюты лежали привезённые Барановым трофеи – взятые им в оставленных колошами селениях боевые деревянные маски, шаманский бубен и погремушка, которая, по предположению Баранова, тоже использовалась при обряде шаманских заклинаний.

Воспользовавшись паузой в разговоре, Лисянский взял в руки погремушку и стал внимательно рассматривать её. В этой затейливой вещице, как и в других предметах, разложенных на столе, была зашифрована тайна народа, объявившего войну русским. Что же означает эта мистическая фигура с человеческим телом и головой птицы, держащая на руках детёныша с длинным, как у пеликана, клювом? Что означают цветные росписи толстых деревянных масок, которые, по словам Баранова, не в силах пробить и пуля, – все эти лики ворона, знакомых и фантастических зверей? Лисянский как бы между прочим уже обмолвился Баранову, что собирает коллекцию туземных редкостей, и сейчас намеренно подчёркивал свой интерес к этим вещам, как бы намекая правителю, что не прочь получить кое-какие из них для своей коллекции.

   – И вот представьте, Юрий Фёдорович, – говорил между тем Баранов, отпивая из стоявшей перед ним рюмки глоток вина, – где я впервые увидел эти образины. Шёл всего лишь второй год, как я прибыл на американские берега. Летом устроил поездку для обозрения своих владений. Ночевали на острове у Чугацкой губы. Вдруг среди ночи слышу вопли, будто с кого-то живьём кожу сдирают. Выскочил в одной рубахе из шалаша, схватил фальконет. Вижу, костёр почти потух, только-только светать начало, и мечутся вокруг табора нашего тени в таких вот зверских масках и вопят так, что мёртвого кондрашка хватит. Тут и сам заорал что-то воодушевляющее, чтоб подбодрить людей, начал стрелять из фальконета. Алеуты мои от страха в лес разбежались, но кое-кто и отбиваться стал. Обратили всё же врагов в бегство. В пылу схватки и не замечал ничего, лишь потом обнаружил, что рубаха моя копьём туземца порвана: будь он немножко половчее, мне бы несдобровать. Вот тогда с колошами и познакомился. У них ведь каждый клан своё имя имеет. Есть племена, или кланы, Ворона, Волка, Медведя, и каждый клан своей личиной отмечен. Слышал, что Вороний род самым из них воинственным и почётным считается, самым страшным и беспощадным. И похоже, на нашу с вами беду, что с этим-то родом и предстоит нам копья скрестить. Хотя я этого не хотел, да и сейчас не хочу.

   – А как же можно избежать кровопролития? – спросил Лисянский.

   – Надо впервой мирные переговоры с ними вести, взять у них аманатов как залог мирных намерений. И лучше всего, чтобы аманаты эти противникам нашим были дороги, чтоб за жизнь их боялись, – для того тоенских родственников надо получить. Ежели пойдут на это – воевать не будем. Откажутся – войны не миновать.

Баранов встал. Заложив руки за спину, прошёлся по каюте. Погруженный в изучение туземных диковинок капитан «Невы», с его курчавой цыганистой головой и так явно выраженным интересом к искусным поделкам колошей, вызывал у Баранова симпатию. Он чувствовал какое-то внутреннее родство между ними. Недаром хотелось высказать ему то, что не стал бы поверять другим.

   – Я взял эти вещи, – продолжал Баранов, – потому что пытаюсь, как и вы, понять этих людей – что им дорого, что движет ими, во что они верят. Их вера не похожа на нашу. Они, как и наши далёкие предки, поклоняются идолам. Мне приходилось видеть в их селениях столбы с ликами языческих богов. Их обряды отличаются от наших. Мы закапываем своих почивших друзей и родичей в землю – они сжигают. Как-то я присутствовал здесь, на Ситхе, на церемонии сожжения знатного тоена. Меня считают человеком не робкого десятка, но в тот вечер мне было не по себе. Торжественно наряженного мертвеца усадили на приготовленную для костра поленницу дров, и шаман исполнил похоронный обряд. А потом запалили огонь, и в какой-то миг показалось, что покойник оживает: жаркое пламя привело его члены в движение. Я ясно видел, что лицо мертвеца начинает корчить страшные гримасы, руки вздёрнулись, будто он хотел ударить в ладоши. Но огонь быстро делал своё дело, и то, что ещё недавно было фигурой человека, превратилось в обугленный остов. Когда от плоти остался лишь пепел, кости вождя захоронили в специальном ящике, привязанном к деревьям. – Баранов взглянул в упор на Лисянского и резко сменил тему: – Скажите, Юрий Фёдорович, начистоту. Ежели нам не удастся договориться с колошами и придётся воевать, вы сможете помочь мне своими людьми?

   – Я помогу вам, Александр Андреевич, – почти не раздумывая, ответил Лисянский. – Не только орудиями «Невы», но и силами моего экипажа.

   – А с лёгким ли сердцем пошлёте вы в бой своих матросов, зная, что кто-то из них может быть ранен, а то и убит?

   – Нет, – тяжко вздохнул Лисянский. – Мне будет непросто отдать им этот приказ. Но мы люди военные, должны подчиняться обстоятельствам общего дела и, ежели потребуется, приносить жертвы на алтарь Отечества.

«На алтарь Отечества – очень хорошие слова», – подумал про себя Баранов. Капитан Лисянский верно определил его жизненную цель. Ведь не личная же корысть двигала и им все эти годы, пока жил здесь, боролся с невзгодами, посылал в опасные предприятия людей. Он всегда помнил, что благо компании связано и с благом Отечества, с его процветанием, потому и шёл на всяческие жертвы, считая, что высокая цель искупает их.

   – Мне пора обратно на «Ермак», – сказал Баранов.

   – Может, Александр Андреевич, здесь, на «Неве», заночуете? – предложил Лисянский. – Выделю вам офицерскую каюту, пока стоим в заливе. На «Неве» будет удобнее и безопаснее.

   – Это, Юрий Фёдорович, лишнее, – решительно отказался Баранов. – Я привык к походной жизни, и каюта на «Ермаке» вполне меня устраивает. Негоже отделяться от сподвижников. Я уж буду поближе к ним. – Баранов взглянул на маски, погремушку, медную расписную доску на столе. – Вижу, вам понравились поделки колошей. Половину масок я оставлю вам для вашей коллекции. Остальное заберу. Погремушку тоже возьму с собой. Мне кажется, в ней есть какая-то магическая сила. Что ж, до завтра, капитан. Будем верить в удачу.

   – Я распоряжусь, – заторопился Лисянский, – чтобы на всякий случай с вами пошла до «Ермака» и наша шлюпка. Час поздний. Как бы беды не случилось.

   – Как знаете, – равнодушно сказал Баранов. – Да стоит ли тревожить людей?

Они вышли на палубу под моросящий дождь. Спустившийся к ночи туман скрыл от глаз тёмные склоны гор на берегу. Порывы ветра раскачивали висевший на корме фонарь.

   – Мичман Берх! – окликнул Лисянский. – Пойдёте на шлюпке сопроводить господина Баранова до «Ермака».

   – Слушаюсь сопроводить господина Баранова до «Ермака», – послышался в ответ весёлый голос мичмана.

Всю последующую неделю к острову продолжали подходить отставшие от парусных судов байдарки промысловиков. Опасаясь, как бы они не подверглись нападению со стороны колошей, Лисянский распорядился направить к входу в залив баркас с вооружёнными матросами. Эти предосторожности не оказались лишними. Одна из групп партовщиков сообщила, что шедшие следом за ними были атакованы, и хотя на подмогу были посланы с «Невы» десятивёсельный баркас и ял под командой лейтенанта Арбузова, схватить нападавших не удалось. Убив двух алеутов, колоши тут же скрылись.

Через несколько дней собрались почти все, и теперь берег залива на протяжении почти мили представлял собой живописный лагерь, напомнивший Лисянскому виденные в детстве в Малороссии цыганские таборы. Алеуты, кадьякцы, жители Кенайского полуострова, из коих Баранов набрал своё пёстрое войско, расположились со всем своим нехитрым скарбом по губе. Повсюду вились дымки костров, на жердях и ветвях близстоящих деревьев сушилась одежда, кто-то, сморённый усталостью, тут же уснул в лёгком шалаше, сооружённом с помощью поставленной на бок байдарки, к которой крепилась натянутая на жерди тюленья шкура.

Лисянского удивила энергия этих людей. Едва успев отдохнуть с дороги, они буквально на следующий день, украсив головы перьями и пухом, устроили в честь завершения долгого пути, а может, для поднятия своего боевого духа, темпераментные песни и пляски. Один бил при этом в бубен, другой азартно стучал по видавшему виды медному котлу. И пляски, и пение казались Лисянскому лишёнными гармонии, варварскими, но энтузиазм исполнителей был так велик, что капитан «Невы» приказал по окончании веселья оделить всех певцов и танцоров листьями жевательного табака и другими подарками.

Противник тоже по-своему готовился. Из укреплённого на реке селения колошей, к которому подтянулись по распоряжению Баранова парусные суда и байдарки алеутов, до утра доносилось протяжное пение и воинственное уханье многих мужских голосов. «Должно быть, шаманят», – сделал вывод Баранов.

Баранов вместе с группой промышленников и алеутов высадился на выдающийся в залив высокий каменный уступ – кекур. На гору втащили несколько медных и чугунных пушек, подняли русский флаг.

Ближе к полудню из-за островка недалеко от берега вдруг вывернулась набитая воинами лодка. Кто-то из глазастых алеутов приметил на ней одного из главарей ситхинцев тоена Котлеяна.

   – Взять бы его живым, – загорелся такой возможностью Лисянский. – Тогда, глядишь, и без лишних жертв дело завершили бы.

Лисянский направил к лодке вооружённый баркас. При его приближении колоши открыли частый ружейный огонь. Тогда и с баркаса ответили тем же. С палубы «Невы» было видно, как двое колошей спрыгнули в воду и быстро поплыли к берегу. Между тем оставшиеся в лодке отстреливались всё ожесточённей, и Лисянский, пока они не переранили матросов, приказал дать по ним залп из корабельных пушек. Одно из ядер угодило в цель, и лодка неожиданно для всех взорвалась: должно быть, на ней подвозили к туземной крепости порох. Баркас подобрал плававших в воде шестерых воинов и доставил на корабль. Большинство имело по нескольку пулевых ран. Котлеяна среди пленных не было: вероятно, успел вплавь добраться до берега.

   – Да как же могли они ещё грести и сражаться! – поразился Лисянский. – И откуда у них в лодке порох?

Арбузов протянул ему подзорную трубу. Милях в двух от них при всех парусах уходил в море корабль О'Кейна. На сей раз навсегда.

   – Американец хочет, чтобы здесь пролилась большая кровь, – мрачно откомментировал Баранов. – Не быть по его.

Вечером он прибыл на «Неву», куда вскоре пожаловали парламентёры. Баранов объявил: если они искренне и чистосердечно хотят мира, то он готов вести переговоры. Русские не желают пролития крови, но об условиях мира говорить он будет лишь с местными тоенами. Без предоставления аманатов никакого мирного соглашения заключено не будет, твёрдо заявил Баранов.

На следующий день в знак начала переговоров и на русском укреплении на берегу, и на крепости ситхинцев были подняты белые флаги. Колоши прислали одного аманата. Баранов, расспросив его с помощью толмача, выяснил, что он простой воин и не находится ни в каком родстве с местными тоенами. Баранов одарил его торбаганьей паркой и отослал обратно, просив сказать Скаутлелту и другим вождям, что без их присутствия переговоры вести не намерен.

Ближе к вечеру к лагерю Баранова подошли берегом несколько десятков колошей. Баранов передал им, что готов забыть причинённое русским зло, если будут возвращены все находящиеся у них пленные кадьякцы и он получит несколько аманатов тоенской крови. Посовещавшись, колоши ответили через переводчика, что это требование выполнить невозможно.

   – Что ж, тогда мы будем брать вашу крепость силой, – решительно заявил Баранов.

Парламентёры реагировали на его заявление дружным трёхкратным уханьем. Толмач пояснил: это значит, что они не боятся угроз и прерывают переговоры.

Утром после короткого совещания Баранов с Лисянским приняли решение штурмовать укрепление, лежавшее близ устья реки, в полутора вёрстах от каменного мыса, на котором был устроен русский лагерь. Капитан «Невы» дал в помощь отряд матросов во главе с лейтенантами Арбузовым и Повалишиным.

К полудню выступили по направлению к неприятельской крепости. Матросы с «Невы», взяв с собой одну из корабельных пушек, подошли к берегу на шлюпках и тотчас, выкатив пушку, стали вести обстрел лежавших на берегу лодок, чтобы лишить колошей возможности бегства по воде.

Баранов двигался со своим отрядом из сорока русских и свыше полусотни алеутов, возглавляемых их тоеном, вдоль кромки леса. Они тоже тащили с собой несколько пушек.

Несмотря на уговоры Лисянского не лезть в пекло и поручить командование отрядом кому-либо из помощников, Баранов решительно ответил, что не в его привычках отсиживаться за спинами других. Он верит в силу личного примера.

Был обычный осенний день. С хмурого неба продолжал сыпать, закрывая серой пеленой горизонт, мелкий, пронизывающий до костей дождь. Попрятались на деревьях многочисленные здесь полчища ворон. В молчании крепости на реке, к которой медленно приближались вооружённые промышленники, было что-то зловещее.

Как всегда в опасных ситуациях, Баранов надел под рубаху прочную стальную кольчугу, не раз выручавшую его в стычках с колошами. Её короткие, чуть ниже плеч, рукава не стесняли движений.

Молчавшая крепость вдруг ожила частым ружейным огнём, но матросы «Невы» уже успели переправить через реку свою лёгкую пушку и на стрельбу из крепости тоже ответили выстрелами.

На подступах к крепости Баранов приказал дать одновременный залп из всех пушек, которые его отряд тащил с собой. Он полагался на эффект устрашения, понимая, что рукопашная схватка, если дело дойдёт до этого, едва ли принесёт успех: алеуты не отличались особым мужеством. Едва прозвучал дружный залп, из крепости тоже раздался пушечный выстрел. Ядро вспахало землю чуть впереди наступавшей цепи людей, осыпав их градом мелких каменьев.

Баранов дал приказ остановиться и дождаться наступления сумерек. Ему было жалко подставлять незащищённых людей под прямой огонь бивших из крепости орудий.

На приступ пошли незадолго до захода солнца.

   – Не робей! Смелее, братцы! – воодушевляюще кричал Баранов, размахивая поднятой вверх саблей.

Уже были отчётливо видны толстые брёвна, составлявшие высокий частокол вокруг крепости. Но вот выстрелы оттуда усилились. Несколько десятков колошей в деревянных масках, с длинными копьями выскочили из-за стен. Они с диким воплем бросились навстречу наступавшим. Алеуты вдруг оставили орудия и побежали назад.

   – Стоять! – в бешенстве закричал Баранов.

Но алеуты улепётывали во все лопатки. Бегство возглавлял их тоен Нанкок.

Баранов видел, как воины в масках окружили кого-то из отряда лейтенанта Арбузова. Вот они расступились, образовав конус из поднятых вверх копий. На остриях корчилось тело кричавшего от боли матроса.

   – Отбейте его! – крикнул Баранов державшимся рядом с ним русским промышленникам, но тут вдруг ощутил боль в правой руке, чуть выше локтя. В глазах закружилось от внезапной слабости.

Его подхватили под мышки, кто-то крикнул:

   – Прикройте нас! Правителя ранило!

И сразу за этим раздался звонкий крик лейтенанта Арбузова:

   – Отходим – к шлюпкам!

Неудачный штурм глубоко обескуражил Баранова. Да ещё и это ранение. Пуля прошла навылет, но задела кость.

В ту ночь у лекарей «Невы» оказалось много работы. Помимо Баранова, ранен был лейтенант Арбузов и ещё свыше двадцати человек. Убито более десятка русских промышленников и алеутов.

Баранов, оставшись на берегу, запиской известил Лисянского, что из-за недомогания не сможет возглавлять кампанию по взятию крепости и поручает командование операцией капитану «Невы».

Чтобы не подвергать людей излишнему риску и показать всю серьёзность намерений русских, Лисянский дал приказ непрестанно вести огонь по крепости и прилегающей к ней местности. Это возымело необходимый эффект. На «Неву» явился после полудня парламентёр. Лисянский сказал ему, что мира не будет, пока ситхинцы не пришлют всех пленных кадьякцев и аманатов, находящихся в родстве с тоенами. В тот день на корабль прислали аманатом внука одного из тоенов.

Тем не менее Лисянский подозревал, что колоши ведут с ними двойную игру. Неспроста, вывесив белый флаг, они в то же время посылали из крепости своих воинов собирать лежавшие поблизости пушечные ядра, выпущенные с «Невы». Одна из освобождённых колошами кадьякских женщин сообщила, что ситхинцы отправили лесом гонцов к жителям селений по Хуцновскому проливу с просьбой о подкреплении.

Обо всём этом Лисянский проинформировал приехавшего к нему на корабль Баранова. Правитель был бледен и держал руку на перевязи. Настроен же он был ещё решительнее, чем прежде.

   – Аманаты – это хорошо, – жёстко сказал Баранов, – но при нынешних обстоятельствах полагаю, что условием мира будет лишь безоговорочная сдача крепости колошами.

Это требование через толмача передали ситхинским тоенам, а сами между тем предприняли новые действия для взятия крепости в случае отказа колошей добровольно сдать её. На срочно сбитых плотах подвезли на берег корабельные орудия. В тот же день, к вечеру, ситхинцы ответили, что к сдаче готовы.

Утром на «Неве» ждали, когда же колоши начнут покидать крепость. Но оттуда никто не появлялся. Жизнь в осаждённом селении, казалось, замерла. Лишь огромное множество ворон поднялось и с громким карканьем кружилось над крепостью.

Похоже, что-то вспугнуло их, разглядывая птиц и вымершее селение в зрительную трубу, сделал вывод Лисянский. Он распорядился направить к крепости дозорных с толмачом для выяснения обстановки. Вернувшись, те сообщили, что, за исключением нескольких древних старух, крепость пуста.

Лисянский с Барановым подъехали на шлюпке к брошенной крепости. Осмотр её показал, что колоши соорудили своё укрепление по всем законам фортификации. Его защищал частокол из толстых брёвен, уложенных в два и три ряда, и этот палисад был настолько прочен, что ядра корабельных пушек не могли пробить его. С обращённой к морю стороны в ограждении были сделаны амбразуры. Повсюду виднелись следы поспешного бегства. Колоши оставили две лёгкие пушки, солидные запасы вяленой рыбы и солёной лососёвой икры. В домах, тесно стоявших внутри ограждения, было найдено много посуды и иных предметов утвари.

   – Должно быть, отсюда и скрылись ночью, – заключил Баранов, рассматривая следы на земле у выходящих к лесу крепостных ворот.

На берегу колоши бросили почти тридцать превосходных лодок-долблёнок.

Но самое страшное открылось в одном из пустых домов крепости. Там обнаружили трупы пяти младенцев, зарезанных ножом.

   – Почему они сделали это?! – с отчаянием вскричал Лисянский. – Неужели думали, что мы убьём их, и потому предпочли сделать это сами?

   – Нет, – возразил Баранов. – Они боялись, что младенцы своим плачем выдадут их при поспешном бегстве. Потому и убили.

   – Какое варварство! – не сдержался Лисянский.

А Баранов в это время угрюмо думал о том, что ему никогда не удастся привести к покорности людей, которые ради сохранения свободы готовы пожертвовать даже собственными детьми.

Из крепости вывезли некоторые вещи и обнаруженные там ядра корабельных пушек, после чего селение колошей по решению Баранова предали огню. С залива было видно, как разлеталось от жаркого пламени воронье.

Через несколько дней Лисянский, считая свою задачу выполненной, повёл «Неву» на Кадьяк, пообещав к лету, на пути в Макао, навестить Баранова и взять груз мехов для продажи в Китае.

Зимовать на Ситхе остались чуть более сотни промышленников и почти семь сотен алеутов. Предстояло отстраивать крепость заново. По праву победителя правитель Аляски решил воздвигнуть её на облюбованном высоком каменном мысу, с которого открывался прекрасный обзор всего залива.