Текст книги "Правитель Аляски"

Автор книги: Аркадий Кудря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

   – Ну, братцы, – радовался Лазарев, – заслужили-таки благодарность от гишпанских властей. Это письмо своего рода индульгенцией для нас послужит.

Накануне отплытия судна, в полдень, на корабль прибыли итальянец Анджеоли с двумя малыми детьми и супругой, весьма полной и очень живой дамой, оперной певицей из Неаполя. Чета Анджеоли работала по контракту в местном театре. Они собирались обратно на родину и договорились с Лазаревым, что их возьмут пассажирами в Европу. Капитан проводил итальянцев по судну, показал туземные редкости и находившихся на корабле многочисленных представителей животного мира.

   – Это тоже наши пассажиры, – говорил Лазарев, демонстрируя двух гигантских черепах с Галапагосских островов и возбуждённо кричащих тропических попугаев.

   – Какая прелесть, как они милы! – восторженно восклицала синьора Анджеоли.

Наконец подошли к вольерам, где содержались ламы, и тут восторгу итальянцев и их детишек не было предела. Глядя на важно вышагивающих в вольере лам, синьора Анджеоли даже рискнула протянуть сквозь решётку руку и погладить одну из них по спине. Но та сердито уставилась на непрошеную гостью, фыркнула, грациозно топнула ножкой и неожиданно для всех вдруг изрыгнула прямо в лицо певице ком жвачки.

   – Антонио! – накинулась пострадавшая на мужа. – Что же ты не заступишься? Эта дрянь всю меня оплевала!

Лазарев едва сдерживал улыбку. Приставленный к животным матрос Кузьмичев хмуро бубнил:

   – Сама полезла с нежностями да ещё и обижается. Нечего к животным приставать!

Оскорблённые в своих лучших чувствах, итальянцы тут же удалились в предоставленную им каюту.

На следующий день, отсалютовав порту Кальяо девятью выстрелами, «Суворов» покинул гавань.

Ново-Архангельск,

2 марта 1816 года

Вопреки намерению Баранова поскорее прислать подмогу доктору Шефферу отправка судов на Сандвичевы острова задерживалась. После возвращения с промыслов и «Открытие» и «Кадьяк» требовали ремонта. «Открытие» привели в порядок первым, и Баранов решил сразу же направить его в южный вояж под командой лейтенанта Подушкина.

За время, прошедшее после отъезда на Сандвичевы доктора Шеффера, Баранов более глубоко продумал все выгоды, какие может извлечь компания из ситуации с «Берингом». Сегодня пришёл момент ознакомить со своими планами и командира «Открытия». Подушкин был одним из тех верных людей, на кого можно всецело положиться.

Баранов писал в своём кабинете письмо Шефферу, когда Григорий Терентьев известил его, что Подушкин прибыл и дожидается приёма.

   – Скажи, пусть заходит минут через пять. Надобно письмо закончить.

Всё основное в письме было уже сказано, но самую важную мысль Баранов записал последней: «Ежели будет необходимо подчинить Каумуалии силой оружия, посоветуйтесь по этому вопросу с Яковом Аникеевичем Подушкиным». Лейтенант Подушкин до поступления на службу компании неоднократно участвовал на кораблях русского военного флота в морских баталиях на Средиземном море, и коли придётся пустить в ход корабельные пушки, командовать операцией должен именно он. Теперь, кажется, всё.

   – Можно, Александр Андреевич? – спросил возникший в дверях лейтенант Подушкин.

   – Заходи, Яков Аникеевич, – сказал Баранов, не вставая из-за стола. Он сложил письмо в конверт, заклеил, надписал: «Егору Николаевичу Шефферу». И только тогда встал, подошёл к Подушкину, пожал ему руку.

   – Ну, как корабль, всё готово?

   – В полной готовности, Александр Андреевич.

Баранов подошёл к окну, бросил взгляд на гавань, где стояло на якоре «Открытие».

   – Байдарки погрузили?

   – Все уже на борту.

   – Сколько?

   – Как было велено, тринадцать.

   – С тобой пойдёт ещё мой конторщик, Григорий Терентьев. Сам напросился: не можно ли на Сандвичевы с Подушкиным сходить? Я говорю: почему же не можно? Можно, ты заслужил. Он мужик толковый, грамотный, думаю, пригодится тебе.

   – Найдём, чем занять, – весело ответил Подушкин.

   – Вижу, настроение у тебя неплохое?

   – Отличное, Александр Андреевич. Не терпится повидать Сандвичевы. Лучше, говорят, раз увидеть, чем сто раз слышать.

   – То верно. И сам бы с удовольствием сходил туда вместе с тобой, да здесь дела не на кого оставить. Ладно, вернёшься – расскажешь. А пока последнее моё напутствие послушай. Да и присядь, а я уж постою, насиделся.

Подушкин опустился на стул, посерьёзнел.

   – Так вот, Яков Аникеевич, от доктора Шеффера вестей я пока не имел и не знаю, как продвигаются его дела. Но, полагаю, медлить с отправкой кораблей ему на подмогу более нельзя. Вслед за тобой и «Кадьяк» под командой Джорджа Янга на Сандвичевы уйдёт. Боюсь, ежели не поторопимся, бостонские корабельщики поломать могут наши планы заключить соглашение о поставке сандалового дерева. Как только встретишься с доктором Шеффером – он, как бостонцы мне говорили, на острове Гавайи сейчас находится, где резиденция Камеамеа, – выясни у него, что он успел за эти месяцы сделать. Ежели он пальцем не шевелил и лишь бананами утробу свою набивал, дай ему хороший нагоняй от моего имени.

Баранов помолчал, чтобы Подушкин крепче запомнил его последующие слова:

   – К острову Кауаи желательно подойти совместно с «Кадьяком», чтобы сразу показать Каумуалии вашу силу. Требуйте у короля мирного удовлетворения всех наших претензий, возникших в связи с захватом собственности компании и оскорблением российского флага. Ежели король будет упрямиться, есть смысл преподать ему урок в форме военного наказания. Но по возможности избегайте людских потерь и пролития крови как наших людей, так и сандвичан. Ежели не будет найдено мирное решение вопроса, весь остров Кауаи должен быть захвачен именем нашего суверенного императора и стать собственностью Российской империи.

Подушкин, внимательно глядя на Баранова, невольно напрягся. Такого поворота он не ожидал. Военная акция – это уже серьёзно. Вправе ли торговая компания предпринимать её? Но ежели Баранов так уверенно говорит об этом, стало быть, он согласовал свои действия с главным правлением компании и получил санкцию.

Баранов, словно уловив его замешательство, жёстко добавил:

   – Насколько мне известно, ни англичане, ни какая иная нация не имеют прав на эти острова. Капитан Ванкувер, сказывают, пытался внушить Камеамеа, что все острова, коими он владеет, принадлежат Англии, но Камеамеа никогда этих посягательств не признавал. Остров же Кауаи, где правит Каумуалии, и подавно никак не может считаться английской собственностью. Нам надо использовать этот момент, чтобы закрепиться на острове Кауаи. Того требуют и насущные, и дальние интересы компании. Но очень надеюсь, что вам удастся решить это дело мирным путём.

Показывая, что с главным покончено, Баранов смягчил голос:

   – Когда будете покупать сандаловое дерево, имейте в виду, что оно бывает разных сортов, так вы поспрошайте у местных, какое считается лучшим, чтоб вас не надули. За четыре месяца это, конечно, должен был выяснить находящийся на островах наш учёный-натуралист. А на всякий случай вот тебе мой совет: чтоб взять пробу дерева, изотри мякоть в порошок и положи на горячий уголь. Так же сделай и с деревом другого сорта. У коего запах будет приятнее и сильнее – то и берите... Двух учеников навигационной школы, кои пойдут с тобой для морской практики, надобно почаще привлекать к несению вахты. Пусть тренируются бросать лаг, держать курс по заданному румбу. Компания потратилась на их обучение – теперь они должны показать себя не дармоедами, а полезными компании людьми... Кажется, я сказал тебе всё, что хотел.

Подушкин поднялся. Баранов положил руку ему на плечо, сказал проникновенно:

   – Очень надеюсь, Яков Аникеевич, что всё у вас удастся, и желательно – без пролития крови. Уходите завтра, ничего не задержит?

   – Не должно, Александр Андреевич, задержать.

Баранов взял со стола письмо Шефферу и протянул Подушкину:

   – Передашь доктору, когда встретитесь, как и те устные инструкции, которые получил сейчас. Что ж, с Богом, Яков Аникеевич, желаю тебе удачи!

Он проводил взглядом высокую, прямую фигуру флотского офицера. Молодец, с одобрением подумал, исправный служака, лишних вопросов не задавал и, кажется, всё правильно понял.

Мысли его обратились к другому кораблю. Где же «Ильмень» с партией Тараканова? Пора бы ему вернуться из Калифорнии. Ежели после ухода «Открытия» и «Кадьяка» не вернётся «Ильмень», он останется здесь совсем без кораблей.

Борт брига «Ильмень»,

19 апреля 1816 года

Потерей возле миссии Санта-Барбара группы людей во главе с комиссионером судна Элиотом де Кастро неприятности команды «Ильменя» не ограничились. Исчез, как в воду канул, отряд охотников, оставленный для промыслов недалеко от Сан-Педро под командой промышленника Бориса Тарасова. Поиски ничего не дали, и Тараканов с капитаном Водсвортом пришли к общему мнению, что и эти люди захвачены испанцами. Таким образом, общие потери достигли тридцати человек.

Вернувшись в ноябре в форт Росс, Тараканов получил у Кускова подтверждение, что отряд Тарасова действительно захвачен испанцами. По поводу незаконного промысла у их берегов испанцы вновь сделали представление Кускову и Баранову и потребовали прекратить браконьерство.

Будто и мало было этих бед: при входе в залив Румянцева корабль получил повреждения, и вплоть до апреля пришлось стоять на ремонте.

Но вот всё было завершено, на «Ильмень» погрузили продовольственные товары – пшеницу, мясо, овощи – для доставки в Ново-Архангельск. Иван Кусков вручил Тараканову бумаги с отчётом Баранову о том, как идут дела во вверенной ему калифорнийской колонии, и корабль взял курс к северо-западным американским берегам. На нём отправились в столицу Русской Америки несколько промышленников и алеутов из колонии Росс.

Перед отходом судна между капитаном «Ильменя» Уильямом Водсвортом и его первым помощником Николасом Харпером состоялся многозначительный разговор. Водсворт вызвал в свою каюту Харпера и, поговорив о том о сём, как бы между прочим сказал:

   – Знаешь, Ник, не пойму, что со мной происходит, но очень уж мне не по душе этот рейс в Ново-Архангельск. Как подумаю, что опять придётся мочить шкуру под бесконечными дождями, так выть от тоски хочется. А как было бы хорошо пойти отсюда на Сандвичевы да отдохнуть пару недель под тамошним солнцем вместе с какой-нибудь аппетитненькой сандвичаночкой. Как сам-то думаешь об этом, Ник?

   – Да уж что там говорить, капитан, – понимающе ухмыльнулся Харпер, – на Сандвичевых да с сандвичаночкой было бы приятнее.

Ник Харпер хорошо знал, сколь неравнодушен его хозяин к женскому полу, и особо к любвеобильным жительницам Сандвичевых островов.

   – И вот я подумал, Ник, – мечтательно продолжал Водсворт, – если бы у нас обнаружилась небольшая течь, мы могли бы сменить курс и пойти вместо Ново-Архангельска в Гонолулу, чтобы стать там на ремонт. Конечно, лучше, чтоб течь появилась в море, когда мы уже уйдём отсюда. Немножко воды в трюме ведь не погубит наше судно, как ты считаешь, Ник?

   – Не погубит, капитан, – с заговорщицким видом подмигнул Харпер.

– Если тебе надо будет проверить, нет ли воды в трюме, постарайся, чтоб русские не видели, как ты туда лазил. И помни, что я всегда ценил сообразительных людей.

   – О чём разговор, капитан! Мы же всегда понимали друг друга.

Когда судно было уже далеко в море, Водсворт пригласил к себе Тимофея Тараканова, чтобы отметить благополучное отплытие. Они распили в честь этого события бутылку вина и уже приступили ко второй, когда в каюту, постучавшись, зашёл промышленник Балашов и спросил, нет ли у них свечей.

Капитан Водсворт пошарил по ящикам, но лишних свечей не нашёл.

   – У нас, Билл, – напомнил Тараканов, – должен быть ящик свечей в трюме.

   – Пойдём посмотрим, Тим, – предложил Водсворт.

Они вышли на палубу, и, открыв люк, Водсворт с фонарём в руке полез вниз.

   – Осторожней, Билл, с огнём, – предупредил его Тараканов. – Кроме пшеницы, там лежит и порох.

После короткой паузы снизу донёсся голос Водсворта:

   – Вот так дела, Тим! Похоже, этот порох уже не взорвётся: он залит водой.

   – Как так?

Тараканов сам спустился в трюм и вскоре убедился, что не только часть пшеницы, но и порох подмочены водой. Где-то с левого борта в корпусе была течь. Они достали свечи, передали Балашову и вернулись в каюту Водсворта, чтобы обсудить положение. Капитан вызвал Харпера и, заявив ему, что в трюме вода, дал команду поставить несколько человек к помпам.

   – Ума не приложу, Тим, – озабоченно говорил Водсворт, – как же мы на берегу-то проморгали, что корабль дал течь! Теперь нам придётся опять вставать на ремонт. Но с этой течью по левому борту до Ново-Архангельска мы не дотянем. В Калифорнии тоже нет подходящего дока для ремонта корпуса. Единственный выход – идти на Сандвичевы, в Гонолулу. Ветра благоприятствуют нам. За пару недель, Тим, можем добраться до Сандвичевых.

Тараканов выпил ещё рюмку вина и какое-то время молча размышлял.

   – Так, значит, Билл, иного выхода у нас нет? – глянул он на капитана.

   – Иного выхода, Тим, у нас нет, – потупившись, мрачно подтвердил Водсворт.

   – Что ж, тогда пойдём на Сандвичевы.

   – Хорошо, Тим, давай выпьем по последней, и я распоряжусь о смене курса.

Утром все на «Ильмене» уже знали, что корабль сменил курс и вместо северо-запада идёт теперь на юго-запад, к Сандвичевым островам. И матросы и промышленники особого беспокойства по этому поводу не выразили. Их командирам виднее, куда идти, тем более что из охотников никто прежде на Сандвичевых не бывал и вояж туда вносил в их жизнь некоторое разнообразие.

Выйдя на палубу, Тараканов увидел близ ростров, к которым были принайтовлены байдарки алеутов, человек восемь беседующих о чём-то промышленников и алеутов. Он подошёл к ним и, поздоровавшись, пристроился рядом. Все слушали взятого пассажиром в форте Росс промышленника Степана Никифорова, чернобородого мужика лет сорока пяти со шрамом на левой щеке, полученным в стычке с колошами. Никифоров был в числе тех, кто, высадившись в Калифорнии четыре года назад, помогал Кускову строить крепость Росс.

   – ...И вот сказывал мне дядька мой Иван Васильев, который и приохотил меня к промыслам, как выезжали они на байдаре командой в десять человек за этими самыми коровами. Обычно один или двое на корме стояли с железными поколюгами длиной четвертей в пять-шесть. Выбирали одну из стада и тихонько кормой подгребали к ней и кололи поколюгою, норовя промеж передних ног попасть. И тут же надо было со всей силы угребать от неё, потому как начинала она от боли яростно бить ластами по воде, угрожая утопить байдару и людей в ней. И снова подгребали и кололи её поколюгами и носками железными, к коим привязывалась верёвка длиной саженей в пятьдесят. Опосля обессиленную от ран корову подтягивали верёвкой к берегу, разделывали и употребляли в своё пропитание. И оная корова длиной бывала саженей в четыре и более, а весом почти в двести пуд. Передние ноги ей и как ласты служат: ими и ходит по дну, и гребёт. Под передними ногами, сказывал дядька мой, были у неё две титьки махонькие, величиной с курячьи яйца. А уж вкусна та корова была отменно. Мясо её по вкусу телячьему было подобно, а жир не отличить от свиного. И тех коров видели всегда с опущенными в воду мордами, непрестанно жующими водоросли и траву морскую. И поднимали они рыла свои из воды лишь для того, чтоб глотнуть воздуху, и при этом ухали и ржали, как лошади...

   – Так отчего ж прозвали их коровами, а не лошадьми? – с недоумением спросил промышленник Иван Бологое с «Ильменя». Он был здесь единственным, кто вместе с Таракановым содержался когда-то в плену после крушения «Николая» и был выручен шкипером Брауном на бриге «Лидия».

   – Я так полагаю: потому, – рассудительно отвечал Никифоров, – что с титьками они и мясо их вкусом подобно говяжьему.

   – Так кобылы тож с титьками. Коровы ж не ржут, а мычат, а эти, сам говоришь, ржали по-лошадиному».

   – То мне неведомо, почему прозвали их коровами, – признался, почесав в затылке, Никифоров, – но токмо рогов у них, как у коров, точно не было. О том, помню, сам дядьку выспрашивал. И ещё сказывал мне дядька мой Иван Васильев, что на спинах у них, когда они ели, чайки сидеть любили и насекомых из кожи их выклёвывали. По тем чайкам и коров в море нередко находили. И было их у Командорских островов столь великое множество, что дядька мой и товарищи его промышленные никогда недостатка в пище не имели.

   – С кем же промышлял дядька твой? – поинтересовался Бологое.

   – Сначала ходил он со Степаном Глотовым, а опосля примкнул к Ивану Соловьёву.

Услышав имена Глотова и Соловьёва, пятеро слушавших рассказ алеутов молча встали и отошли в сторону. Тараканов, часто общаясь с ними, знал, что упоминаний о промышленниках Глотове и Соловьёве, оставивших по себе плохую память жестокими избиениями туземцев, алеуты не переносили.

   – А чуешь, Иван, уже теплее стало, – как ни в чём не бывало, не заметив, что он оскорбил чувства своих слушателей, сказал Никифоров Бологову. – Скоро на Сандвичевых кости греть будем.

   – Но почему же всё-таки корова, а не морская лошадь? – думая о слышанном, недоумённо пробурчал Бологов.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Остров Оаху,

март 1816 года

Перед отъездом на остров Оаху для обозрения владений, дарованных ему членами королевской семьи, доктор Шеффер вновь встретился с Камеамеа.

Король принял его теперь совершенно запросто. Он полулежал на циновке в своей просторной хижине, одетый в одни панталоны, и доктор Шеффер с почтением обозрел голый торс неутомимого воина, испещрённый шрамами и рубцами. Кроме переводчика Кука, в хижине более никого не было.

Камеамеа указал доктору место на циновке рядом и спросил:

   – О чём хотел говорить со мной Папаа?

Шеффер уже привык к своему гавайскому имени и воспринимал такое обращение короля как знак более доверительного к себе отношения. Поэтому сначала участливо поинтересовался:

   – Как здоровье вашего величества, не беспокоит ли сердце?

   – Я здоров, – коротко ответил Камеамеа.

   – Завтра я отплываю на Оаху и хотел бы ещё раз выразить вам благодарность за помощь в моих научных исследованиях.

   – Камеамеа рад, что Папаа занимается здесь полезным делом. Камеамеа надеется, что Папаа посоветует, как можно использовать богатства островов с большей пользой для моего народа.

   – Можете быть уверены, ваше величество, что как только я осмотрю остальные острова, я дам вам не один, а несколько очень полезных советов. Но сейчас я хотел бы передать вам ещё одну просьбу господина Баранова. Как я говорил вашему величеству раньше, господин Баранов очень хотел бы развивать торговые отношения с королём Камеамеа, для чего заключить контракт о поставке компании сандалового дерева на тех же примерно условиях, как подписывали вы с американцами, братьями Уиншип.

Король неожиданно нахмурился.

   – На тех же условиях? – с неудовольствием повторил Камеамеа. – Но эти братья хотели обмануть Камеамеа. Они покупали у меня ценное дерево, мои люди заготовляли его и доставляли к их кораблям, и за всё это братья Уиншип выделили мне лишь четвёртую часть доходов от продажи сандала. Они уверяли, что это очень выгодная для меня сделка и что за десять лет, пока действует этот контракт, я стану богатым человеком. Люди, которые хотят Камеамеа добра, объяснили мне, что братья Уиншип грабители, воры, они хотят разорить Камеамеа. Когда я прервал действие этого нечестного контракта, они даже не хотели отдать мне мою долю прибылей. Они так и не вернули мне мой корабль, который вместе со своими кораблями направили в Кантон. Они пытались без моего разрешения заготовлять сандаловое дерево на острове Кауаи и добились того, что их изгнали оттуда. Камеамеа не верит теперь братьям Уиншип. Почему же русские хотят заключить со мной такой же нечестный контракт? Неужели Баранов тоже стремится обмануть Камеамеа?

Доктор, мгновенно оценив ситуацию, с жаром ответил:

   – Ваше величество, дорогой мой король, господин Баранов и в мыслях не имеет, чтобы кого-то обманывать. Это братья Уиншип все уши прожужжали ему, что хотят сделать короля Камеамеа богатым, продавая сандаловое дерево в Китае. Баранов тоже решил помочь королю и его подданным разбогатеть. Но он никогда бы не пошёл на несправедливую сделку с королём Камеамеа. Он хочет вашему величеству только добра.

   – Значит, эти братья обманули не только меня, но и Баранова? – Король скорбно покачал головой. – И после этого они ещё обижаются, что я не хочу больше разговаривать с ними. Передай Баранову, Папаа, – почесав голую грудь, заключил король, – что пока не будет никаких сделок с сандаловым деревом. Это дерево растёт слишком медленно. Пусть вырастут новые деревья, и через пару лет мы можем поговорить об этом ещё раз. Но если у Баранова есть ещё какие-либо просьбы к Камеамеа, я готов выслушать их.

Доктор Шеффер вкрадчиво сказал:

   – Ваше величество, господин Баранов очень хотел бы основать факторию в Гонолулу, чтобы вести с вами торговые дела.

После короткого раздумья Камеамеа ответил:

   – Хорошо. Я и сам хотел торговать с Барановым. Пусть Папаа обратится на острове к американцу Холмсу. Он был моим губернатором на Оаху и всех там знает. Холмс получит от меня указание, что вам разрешается строительство фактории в Гонолулу и выделяется под неё земля. Это всё?

И тут доктор Шеффер, видя, что король наконец-то стал сговорчивым, рискнул покуситься на большее:

   – Для фактории нужен каменный склад...

Король задумчиво посмотрел на него и с укоризной сказал:

   – Папаа слишком жадный. Папаа будет иметь на Оаху два участка земли, Папаа будет иметь факторию в Гонолулу и ещё Папаа хочет каменный склад. Мы ещё не заключили с вами никакого соглашения, а вы уже собираетесь строить каменный склад. Если вам нужно помещение для товаров, можете воспользоваться моим складом в Гонолулу. У Папаа больше нет никаких просьб к Камеамеа?

Поймав на себе опять тот же, словно испытывающий его, взгляд короля, Шеффер наконец понял, что следует поставить точку.

– Я глубоко благодарен вашему величеству.

Встал и церемонно поклонился.

По зрелом размышлении доктор Шеффер решил, что провал сделки с сандаловым деревом надо объяснять кознями против него американцев. Кто-то – не тайные ли агенты Джона Эббетса и Ханта? – вновь наплёл королю что-то нехорошее о русских и о цели приезда сюда доктора Шеффера. Недаром же, как сообщил доктору один из расположенных к нему людей, его, Шеффера-Папаа, называют здесь «русским шпионом».

«Ничего, – мстительно думал доктор Шеффер на пути к острову Оаху, – придёт время, и я рассчитаюсь с этими злобными завистниками».

Апрель 1816 года

Стоило же доктору добраться до Оаху, как все обиды и огорчения улетучились сами собой. Если в ландшафте острова Гавайи тропическая роскошь природы сочеталась с некоторой суровостью пейзажа, носившего на себе недавние следы грозной работы разрушительных вулканических сил, то Оаху походил на приют влюблённых, истинный райский уголок. Зелень лесов была здесь пышнее, гуще, люди казались жизнерадостнее, если можно быть более жизнерадостным, чем настоящий канак, и даже штурмовавший остров неистовый прибой укрощался в гавани Гонолулу цепью окружавших её коралловых рифов, обеспечивая полную безопасность заходящим сюда кораблям.

Не теряя времени, доктор Шеффер вместе с туземным проводником поспешил обозреть свои владения в долине Вайкаруа и по реке Ива. Места ему понравились. В долинах было несколько плантаций таро. Апельсины и бананы можно было рвать где угодно, и доктор по пути вдоволь полакомился сладкими плодами. В озёрах и реках водилось столько рыбы, что, помимо живущих здесь островитян, её хватит для пропитания нескольких сотен человек.

Доктор нашёл в своих владениях две небольшие деревушки и с помощью проводника, немного понимавшего по-английски, попытался объяснить туземцам, что теперь все они его подданные и должны поставлять ему в Гонолулу и фрукты, и рыбу, и таро – словом, всё, чем богата эта земля.

Однако заявление доктора вызвало у сандвичан приступ неудержимого хохота.

   – Почему они смеются? – с негодованием спросил доктор у переводчика. – Они правильно поняли, что отныне я их хозяин?

   – Им никто не говорил об этом, – едва сдерживаясь, чтобы и самому не рассмеяться, ответил проводник-канак. – Они говорят, что так может прийти каждый и говорить, что теперь он их хозяин.

Эти слова глубоко озадачили доктора Шеффера. Может, ему действительно подарили только землю, без живущих на ней людей? О людях, и правда, речи не было. Но тогда какой же в этом смысл? Кто-то ведь должен собирать урожай таро, апельсины, бананы, кокосовые орехи, ловить в реках рыбу. Не делать же это ему, доктору медицины и естественных наук? У него и других забот хватает. С какой же подлинно гавайской беспечностью, досадливо думал Шеффер, отнеслась королева Каахумана и братец другой королевы к дарению ему участков земли! Придётся, вернувшись на Гавайи, прояснить у Каахуманы и Джона Адамса этот вопрос. В следующий раз, твёрдо решил доктор Шеффер, если ему будут дарить землю, надо в деликатной форме сразу просить и людей для обработки земли. Сами же они не утруждают себя физическим трудом. На них работают другие. Вожди, алии, не работают, а руководят своими подданными.

Светлое настроение, в коем пребывал доктор во время осмотра своих владений, выразилось даже в стихотворной форме. Пока он вышагивал вдоль реки, глядя на прозрачные воды текущего с гор потока, он сочинил песенку, в которой были и такие слова: «Сердце ширится в груди, хорошо теперь идти!»

Через несколько дней после возвращения Шеффера в Гонолулу туда пришёл американский бриг «Пантер» под командой капитана Льюиса. Капитан страдал простудой, и кто-то подсказал ему, что в деревне гостит сейчас опытный русский доктор. Льюис разыскал Шеффера и в неделю, исправно принимая выданные доктором таблетки, излечился от болезни.

   – Не знаю, как и благодарить вас, доктор, – сказал, навестив Шеффера перед отходом своего корабля, Исайя Льюис. – Я ещё вернусь на Сандвичевы, и, если смогу быть чем-то полезен вам, можете всегда располагать мною.

   – Очень рад, что вы поправились, – ответил доктор Шеффер. – Желаю вам здоровья и надеюсь, что когда-нибудь вы сможете отблагодарить меня. Пока же, мистер Льюис, мне, право, ничего от вас не надо.

Доктор Шеффер никогда не забывал людей, которые были ему чем-то обязаны, и в нужный момент не считал зазорным напомнить об этом.

В середине апреля от моряков прибывшего с острова Гавайи американского судна «Форестер» доктор Шеффер получил долгожданную весть о том, что русский корабль «Открытие» стоит сейчас в Каилуа, на острове Гавайи. Другая же новость, касавшаяся самого «Форестера», больно уколола доктора Шеффера: король Камеамеа купил этот корабль за груз сандалового дерева. «Значит, кому-то дерево он всё же продаёт, а русским не хочет. Этот король не такой уж и простак, каким он прикидывается передо мной», – с обидой думал доктор Шеффер.

Остров Гавайи,

апрель 1816 года

Бросив якорь в гавани Каилуа, лейтенант Подушкин послал приказчика Фёдора Лещинского на берег, чтобы договориться о встрече с королём. Тот вернулся с известием, что король готов принять русского гостя.

Подушкин облачился в тёмно-зелёного цвета мундир с золотыми эполетами и белые панталоны и приказал сопровождавшим его гребцам-матросам тоже надеть форму.

Король встретил посланника Баранова в своём деревянном доме, одетый вполне по-европейски.

   – Папаа говорил мне, – сказал король, – что скоро должно прибыть русское судно и забрать на Кауаи товары с разбитого корабля. Я обещал Папаа помощь в возврате груза.

Подушкин не сразу понял, кого имеет в виду король, но переводчик Кук объяснил ему.

   – А где сейчас доктор Шеффер? – поинтересовался Подушкин.

   – Он изучает остров Оаху, – ответил король. – Папаа обещал мне, что по возвращении даст Камеамеа много ценных советов о том, как сделать мой народ ещё счастливее. Я и не знаю, верить ему или нет. Мне говорили американцы, что Папаа не тот человек, за кого себя выдаёт. Мне советовали остерегаться его. Тут ходят разговоры, что скоро придёт несколько русских кораблей и что русские хотят завладеть землями Камеамеа. Неужели это правда?

Смешавшийся Подушкин сердито ответил, что распространять такие слухи могут только люди, которые хотят поссорить русских с Камеамеа. А русские этого не хотят. Они хотят дружить с Камеамеа.

Король зачем-то потрогал себя за затылок и, добродушно улыбнувшись, пояснил:

   – Вот здесь сразу стало легче. А то очень болело, как только увидел большой корабль русских.

Подушкин понял, что не стоит продолжать серьёзный разговор до встречи с доктором Шеффером и получения от него обстоятельного отчёта, чего ему удалось добиться за несколько месяцев пребывания на островах.

   – Мне надо повидаться с доктором Шеффером, – сказал он. – Не могли бы вы, ваше величество, дать распоряжение, чтобы моё судно снабдили продовольствием?

   – Здесь у меня нет запасов продовольствия для других кораблей, – ответил Камеамеа, – но, если пойдёте на Мауи, получите там всё, что надо. Я распоряжусь, чтобы вам помогли.

Подушкин поблагодарил и собрался раскланяться, но король задержал его:

   – Мои подданные, посетившие утром ваш корабль, сказали, что у вас там есть очень хорошие плясуны. Пусть они покажут Камеамеа свои танцы.

Лейтенант Подушкин заверил, что завтра король будет иметь удовольствие посмотреть на танцы алеутов.

   – У вас красивый мундир, – сказал король, потрогав тёмно-зелёное сукно и засмотревшись на вышитый золотой нитью якорь на воротнике. – Камеамеа очень нравится этот мундир. Я бы тоже хотел иногда надевать его.

Покраснев от такой бесцеремонности, Подушкин ответил, что без разрешения императора подарить свой мундир никому не имеет права.

   – А вот англичане и американцы не спрашивали разрешения у своих королей и президентов, когда я просил подарить мне мундир. У меня уже есть несколько мундиров, только нет русского.

В доказательство своей искренности король полез в стоявший у стены большой сундук и извлёк английские и американские военные мундиры.

   – Если вы не хотите подарить мундир королю Камеамеа, подумайте, что вы ещё можете подарить мне. Капитан Ванкувер подарил мне несколько коров и коз, самок и самцов. Я наложил на этих животных табу, и теперь на моём острове выпасаются большие стада. Вот так поступают те, кто хочет Камеамеа добра.

   – Я подумаю об этом, ваше величество, – пообещал Подушкин, проклиная в душе свою неспособность к дипломатии.