Текст книги "Правитель Аляски"

Автор книги: Аркадий Кудря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)

Тараканов не счёл необходимым передавать доктору Шефферу разговор, однажды состоявшийся у него с Каумуалии. Король тогда сказал ему: «Когда ты будешь отправляться в Россию, Тим, я бы хотел послать с тобой своего сына, чтобы он обучился русскому языку. Ты такой человек, кому не страшно доверить сына», чем ввёл Тараканова в большое смущение. Он только и сумел сказать, что не знает, когда сможет выбраться на родину.

В его ближайшие планы это не входило.

По просьбе доктора Шеффера шхуна «Тревеллер» была бесплатно обеспечена королём Каумуалии всеми съестными припасами. Передав с Уилкоком письмо Баранову, доктор Шеффер попросил американца вручить его в Калифорнии, в форте Росс, начальнику форта Ивану Кускову: тот найдёт, как переправить главному правителю. В письме доктор Шеффер сообщал о своих удачных действиях на Кауаи и просил извинения за обещание купить у капитана Виттимора корабль «Авон»: «Так сложились обстоятельства». В числе своих особых заслуг он упомянул о строительстве на Кауаи трёх мощных укреплений для защиты русской собственности от возможных посягательств врагов. «Прошу прислать мне ещё людей, а также лошадей и коров для разведения на острове и десять медалей для награждения особо отличившихся перед русскими местных вождей», – писал доктор Шеффер. Он умело посетовал на трудности – «Кадьяк» в плохом состоянии, на ходу сильно течёт», «оба суперкарго, Верховинский и Тропогрицкий, пьяницы, толку от них мало, одни неприятности», «боюсь, что капитан «Ильменя» Водсворт скоро предаст нас», – но сделал упор на том, что готов преодолеть все препятствия и не сомневается в скором процветании их новой колонии.

Доктор Шеффер имел все основания смотреть в будущее с оптимизмом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Остров Кауаи,

декабрь 1816 года

Шли дни, и строящаяся крепость на берегу реки Ваимеа постепенно поднималась всё выше и выше.

Руководивший работами Тимофей Тараканов не мог нарадоваться на своих помощников-канаков. Если поначалу они часто упрашивали делать перерывы на отдых, то теперь, когда каменные стены крепости превзошли человеческий рост, ими овладел азарт, понятный лишь тем, кому довелось созидать что-то такое, о чём и понятия не имели их предки. Невиданное на острове сооружение, которое канаки возводили своими руками, словно возвышало их в собственных глазах, и почти каждый вечер, завершив на закате солнца свой труд, полуголые, покрытые потом мужчины и женщины устраивали под стенами крепости темпераментные пляски с песнями, прославляя самих себя и покровительствующих им богов. Глядя на веселящийся народ, Тараканов иногда думал, что, вероятно, сандвичане видят в этом деянии тайный религиозный смысл, считая его своего рода культовым актом, призванным обезопасить их от бед и напастей.

Он и сам с удовольствием принимал участие в общей работе, нередко становился рядом с каменотёсами и точно выверенными ударами молота по зубилу убирал всё лишнее, придавая камню ту форму, которую требовала кладка. А потом, используя простейший подъёмный механизм, с помощью канаков или трудившихся тут же русских и алеутов обработанный каменный блок под энергичные крики, словно вливавшие в мускулы строителей добавочную силу, водружался на определённое ему место на стене. И этот процесс коллективной и уже хорошо налаженной работы наполнял радостью сердце Тараканова. Он сознавал, что величественное каменное творение надолго переживёт всех его создателей и останется здесь на века.

Встречаясь в свободное время с Ланой, Тимофей всё чаще посещал канакскую деревню. Лана познакомила его со своей семьёй. Кроме отца и матери, у неё были два брата, тринадцати и двадцати лет. Старший брат по приказу короля Каумуалии был направлен с другими молодыми мужчинами в горы на заготовку сандалового дерева. Младший, по имени Кане, с некоторых пор, после того как Тараканов подарил ему один из своих охотничьих ножей, считал этого бородатого русского, мужчину его сестры, своим лучшим другом и покровителем.

Родители Ланы относились к Тараканову с глубоким почтением. В глазах канаков крепкий рыжебородый человек, командовавший строительством крепости, был русским вождём, алии. И потому всем уже известную в деревне любовную связь русского алии с Ланой её родители воспринимали как большую честь для себя.

Чтобы всё было по-людски, как положено, Тараканов собирался в скором времени торжественно сделать Лане и её родителям предложение о женитьбе и преподнести Ланиной родне свадебный выкуп – «уку мале», как это называлось у канаков.

Для разговора на эту тему он как-то навестил доктора Шеффера. Тот был занят в саду фактории посадкой винограда винных сортов. Тараканов подошёл к нему и, против обыкновения, нерешительно сказал, что надо бы поговорить по серьёзному делу.

– Так говорите, Тимофей Осипович, говорите, вы мне не помешаете, – не отрываясь от работы, отозвался доктор Шеффер. – Какие-то сложности на строительстве форта?

   – Не о том я, – замялся Тараканов и вдруг бухнул: – Просто я жениться надумал.

Доктор Шеффер выпрямился, лицо его изобразило подобие улыбки.

   – А я уж кое-что слышал. Мне Фёдор Лещинский докладывал, что, мол, погуливает Тимофей Тараканов, в деревне молодуху себе завёл, работой манкирует.

   – Мели, Емеля, твоя неделя, – презрительно сплюнул Тараканов. – А у самого Федьки и других дел будто нет, как за всеми доглядывать.

   – Вы на меня не обижайтесь, – весело сказал доктор. – Я доволен вами, и всякие такие разговоры на меня не влияют. Это даже хорошо, что вы официально решили породниться с сандвичанкой. Ваш брак, дорогой Тимофей Осипович, – в голосе Шеффера зазвучали торжественные ноты, – будет знаменовать вечную и нерушимую дружбу между русскими и канаками.

   – Мне надо бы кое-что подарить её родне, – перевёл на земные надобности Тимофей.

   – Выбирайте на нашем складе что хотите, – размахнулся по-царски доктор, – любые материи, инструменты, что может понравиться канакам. Я и сам одарю вас и вашу избранницу от имени компании. Поговорю с королём, чтобы и он не поскупился на подарки чете, символизирующей крепкий союз между русскими и сандвичанами. Подумай, Тимофей Осипович, о свадебном наряде невесты. Она должна выглядеть прилично.

   – Уже думал, – тяжко вздохнул Тараканов. – Платьев-то женских на складе у нас нет. Придётся самому блузу ей сшить.

   – Вам и дом свой нужен, – продолжал входить в его нужды Шеффер. – Не в канакской же деревне жить будете.

   – Насчёт дома тоже думал Сам построю. Мужики наши помочь обещали.

   – А какой же дом хотите строить и где?

   – Да как у канаков. Для местного климата лучше не придумаешь. Только по нашему обычаю хочу...

Предбанничек, что ли, устроить. А то как-то непривычно с улицы – прямо в горницу. А поставим его, ежели вы, Егор Николаевич, не против, аккурат посерёдке между факторией и деревней канаков, чтоб и мне и ей сподручно было к своим ходить.

   – Это место с королём Каумуалии обсудить надо, чтоб к нам претензий с его стороны не было, – заговорил в Шеффере законник. – Но вы об этом не беспокойтесь. С королём я всё улажу.

Вполне удовлетворённый разговором, Тараканов с чувством сказал:

   – Спасибо, Егор Николаевич, за понимание и содействие.

   – О чём речь, дело важное, – протянув промышленнику руку, по-простецки сказал доктор Шеффер.

Вечером Тараканов навестил Лану и, приласкав, сразу стал заниматься малопонятными ей операциями. Достал из кармана узкую ленту с делениями, обернул сначала вокруг её плеч, потом вокруг талии, вокруг груди и бёдер, старательно помечая что-то на бумажке. Когда же она спросила, зачем это, он объяснил, что хочет сделать ей новый наряд.

Подарки Лана любила и стала с нетерпением ждать, что ещё такое выдумал для неё милый.

Меж тем по деревне Ваимеа уже полз слух: скоро будет большое веселье в честь того, что русский алии берёт в жёны Лану, а русские уже начали строить дом для молодых под сенью одинокой пальмы на берегу реки. Помогать им пришли и канаки. Они с энтузиазмом обтёсывали жерди, заготовляли листья для крыши дома, и, кажется, более всех радовался этому событию неугомонный братишка Ланы, суетившийся у всех под ногами и счастливый тем, что каждый, кому хотелось, использовал его на подхвате.

Сооружаемый всем миром дом был готов через два дня. Он получился с удивительной пристройкой: небольшое крыльцо с резной фигуркой конька наверху и похожие на веранду сени перед входом в жильё. В остальном же был подобен обычной канакской хижине – с продуваемыми ветерком стенами, с крышей из листьев и полом, покрытым плетёными циновками.

А ещё до того, как дом начали строить, Тараканов пришёл с Ланой к её родителям и, преподнеся им подарки – топор для отца, зеркало и отрезы сатина для матери и в придачу – нет большего сокровища в любой канакской деревне! – железный котёл и медный чайник для всей семьи, – попросил отдать Лану ему в жёны. В знак согласия отец Ланы, лет сорока рыбак с дочерна загорелым телом, потёрся носом о нос Тараканова и протянул ему крепкую руку. Он был счастлив, что их любовь и гордость Лана, так рано потерявшая первого мужа, снова нашла достойного её мужчину – русского алии по имени Тим.

В оставшиеся до свадьбы дни Тараканов, вооружившись ножницами, иголкой и нитками, колдовал над выделенным ему из компанейских припасов отрезом белого атласа. Изготовление женских блуз было для него делом новым, но он справился. Накануне торжественного дня заставил Лану примерить наряд, чуть сузил блузу в талии, немного расширил в плечах. Сверкающая на солнце материя спускалась на округлые бёдра Ланы затейливыми воланами, туго натягивалась на груди. Взглянув на себя в зеркало, Лана опешила от неожиданности и восторга и пылко обняла шею своего «кане лауае».

Угощение было устроено в саду на территории русской фактории. Для канаков скатерти были расстелены прямо на земле, для самых важных гостей поставили столы. Поскольку канакские обычаи запрещали женщинам принимать пищу вместе с мужчинами, немногие допущенные на торжество представительницы прекрасного пола лишь пригубляли напитки. Молодых заставили целоваться и по-русски и по-канакски – носом о нос. Дородные жёны короля Каумуалии с завистью взирали на экстравагантный, по их понятиям, наряд невесты Сверкающая белая материя была так хороша, так ярко выделялось на её фоне спускавшееся с шеи Ланы ожерелье из красных, сиреневых и жёлтых цветов, таким счастьем светились тёмные глаза избранницы русского алии, что королевские жёны, каждая сама по себе, твёрдо вознамерились потребовать у своего супруга, чтобы и он выпросил у русских для их нарядов такую же материю.

Хорош был и Тараканов в красной сатиновой рубахе, подпоясанной ремнём. Он подровнял бороду, аккуратно причесал ещё густые рыжие волосы, глубокой нежностью теплел его взгляд, когда он смотрел на сидевшую подле него Лану.

От имени компании и всего отряда находившихся здесь русских доктор Шеффер подарил молодожёнам большой кованый сундук с ярко расписанной крышкой. И король Каумуалии не ударил лицом в грязь, важно объявил гостям, что в честь этого события, укрепляющего союз русских с канаками, он дарит Тараканову и Лане деревню с тринадцатью жителями в провинции Ханапепе.

   – На берегу реки Дон! – радостно возвестил несведущим русским уже всё заранее обговоривший с королём доктор Шеффер.

На закате солнца молодых торжественно проводили в новую хижину. Русские гости и большинство канаков разошлись по своим домам. Но возле хижины на берегу реки осталось несколько мужчин и женщин в возрасте от двадцати до сорока лет. Они тихо сидели на траве вокруг дома и ждали, вслушиваясь в доносившийся изнутри нежный любовный шёпот, в котором русские слова мешались с канакскими. Когда над землёй спустилась мгла и выглянул лунный серп, бросивший серебристое отражение в воды реки, из-за тонких стен хижины стали слышны прерывистые вздохи и сладкие стоны Ланы. Насладившись этой любовной песней, вознаграждённые за своё терпение канаки с довольным видом посмотрели друг на друга и, встав с земли, молча пошли в деревню.

По примеру испанца Марина, успешно разводившего скот на острове Оаху, доктору Шефферу тоже хотелось организовать на Кауаи солидное животноводческое хозяйство. Этой идеей он поделился с королём, намекнув, что животным нужен простор и корм и неплохо было бы, если бы король уступил компании для выпаса скота подходящий участок земли. Король думал недолго и предложил доктору использовать для этих целей необитаемый остров Льхуа, расположенный к северу от острова Ниихау. По словам короля, Льхуа был невелик, но пастбищ для животных там вполне хватало. Доктор Шеффер решил отправить на Льхуа четырёх русских вместе с козами и овцами.

Животных погрузили на «Ильмень». Руководить экспедицией по доставке людей и скота на остров доктор поручил помощнику комиссионера Степану Никифорову. Ему же, с учётом того, что Никифоров разумел по-английски, он собирался дать и другое, тайное задание, касающееся капитана Водсворта. Водсворт по-прежнему не внушал Шефферу доверия, и доктор опасался, что американец вот-вот подложит ему какую-нибудь мерзкого вида свинью.

   – Постарайтесь, – сказал Шеффер Никифорову незадолго до отхода корабля, – исподволь приглядеться во время плавания к капитану Водсворту. Послушайте, о чём он говорит с матросами и что матросы говорят о нём. Главное – не дайте Водсворту, если появится у него такое намерение, угнать «Ильмень» на Оаху. Как это у нас, у русских, говорится: даже сытый волк всё в лес смотрит?

   – Примерно так, – согласно кивнул Никифоров.

Его, как и других промышленников, уже не удивляло, что доктор Шеффер предпочитает считать себя русским.

На «Ильмене» пошёл попутно в Ханалеи Фёдор Лещинский с поручением от доктора произвести инспекцию состояния дел в долине Шеффера и доставить оттуда мел и глину для строительных нужд в Ваимеа.

Лещинский вернулся первым на большой туземной лодке и обстоятельно доложил, что происходит в долине.

   – Поначалу-то, Егор Николаевич, – подобострастно глядя на доктора, говорил Лещинский, – показалось мне, что всё там ладно, путём идёт: виноградники поднимаются, плоды на деревьях созревают, люди веселы и всем довольны, трудятся на благо компании и на полях, и на холмах, где крепости велели строить. А мистер Джордж Янг, который вами Петру Кичерову в помощь был послан, ходит хмурый и говорит мне, что не нравятся ему местные канаки, что-то они вроде замышляют. Прав оказался мистер Джордж Янг. Я-то ему впервой не поверил, успокаивал, что всё, мол, мерещится, и с лёгким сердцем собрался было, взяв груз на лодку, обратно с канаками-гребцами отплывать. Жду мистера Янга на берегу, пока он не закончит писать письмо вам, и тут вдруг прибегает он сам и Иван Бологов с ним и говорят: беда, сандвичане взбунтовались, нападение на винокурню нашу учинили, захватили бочки с вином и корни для гонки крепких напитков. Вино и напиток крепкий стали разливать по взятым с собой калабашам, и началась у них вакханалия и бесстыдство пьяное, и тот дым коромыслом уж и до фактории дошёл, но стражники, вовремя поставленные, канаков пьяных к фактории не подпустили. Только высказали они мне своё беспокойство, слышим – выстрел со стороны винокурни прозвучал. Все втроём, схватив оружие, кинулись мы к винокурне, а оттуда уж бегут нам навстречу и кричат, что охранника убили. Добежали мы и видим: кругом дым и огонь, винокурня горит, а ни одного сандвичанина рядом уже нет, будто она сама по себе вспыхнула. На сожжённой траве нашли бездыханное тело нашего стражника-алеута с тремя смертельными ножевыми ранами на теле. Собрав людей компанейских, стали тушить огонь. А мёртвого стражника принесли на факторию и послали за вождями Ханалеи и Платовым, чтоб спросить совета, что теперь делать. Вождь Ована Платов был очень сердит и сказал, что всё выведает у сородичей и накажет виновников злодеяния. А пока посоветовал всем русским и алеутам носить при себе оружие для устрашения недовольных. Ежели найдёт злодеев, пообещал Ована Платов, то будет над ними судилище и предадут их публично смерти. Но мы, помозговав, решили: не надо этого делать, чтоб не злить других канаков, кто верен нам.

Не прерывавший рассказ Лещинского доктор Шеффер и после какое-то время сокрушённо молчал. Кто же посмел, в тупом оцепенении думал он, нарушить мир и согласие в благословенной долине Шеффера? Сами ли канаки отважились на это, или кто-то тайно вдохновил их выступить против русских? Ответов на эти вопросы пока не было.

Вслух же он бесцветным голосом сказал:

– Спасибо, Фёдор Болеславович, за чёткий доклад. Ответ ваш вождю Платову считаю правильным. Нам кровь канаков проливать опасно, и лучше это пьяное недоразумение мирным путём уладить.

Отпустив Лещинского, доктор Шеффер подумал, что за усердие и верность компании вождя Платова стоит вновь наградить ценным подарком.

Рассказы вернувшихся в самый канун Нового года с острова Льхуа на бриге «Ильмень» Джорджа Янга и Степана Никифорова ещё более усугубили угрюмое настроение, в каком пребывал в последние дни доктор Шеффер. И Янг, и Никифоров были возмущены поведением капитана Водсворта.

   – Я был вынужден вернуться на «Ильмене», – рассказывал Шефферу Джордж Янг, – когда увидел, что отходящий из гавани Ханалеи бриг ведёт себя как-то странно. Они напоролись на мель, и мне пришлось с помощью туземных лодок буксировать бриг с мели. Если бы задул ветер, бриг могло ударить кормой о соседний риф. Капитан Водсворт был пьян и не мог управлять кораблём. Мне ничего не оставалось, как взять командование «Ильменем» на себя, чтобы благополучно привести его в Ваимеа. В капитанской каюте я не обнаружил никаких инструментов, необходимых для вождения корабля. Просто чудо, что Водсворт не разбил его раньше.

   – Но как раз накануне отплытия на остров Льхуа, – вскипел доктор Шеффер, – Водсворт пришёл ко мне и попросил выдать со склада и секстант, и компас, и хронометры. На вопрос, куда делись прежние инструменты, божился, что кто-то у него украл. А теперь нет и этого. Хорошенькие дела!

   – Такие, как Водсворт, – махнул рукой Янг, – могут пропить последнюю рубашку, не то что инструменты.

Пришедший после Янга со своим докладом Степан Никифоров добавил новые краски к портрету капитана Уильяма Водсворта:

   – Я разговорился с одним из матросов «Ильменя», американцем, как, мол, жизнь на корабле, не обижает ли капитан, нравится ли им на Кауаи. Матрос спросил, нет ли у меня выпить, и я угостил его. Мы выпивали в моей каюте. Водсворт в это время сменился с вахты и спал. И американец рассказал мне, что Водсворт считает короля Каумуалии дураком за то, что тот доверился русским, и будто бы капитан сам говорил королю об этом. Русские, утверждал Водсворт, обманывают короля. По словам Водсворта, как только русские построят свои крепости, они убьют Каумуалии и всех канаков, и Водсворт открыто говорил об этом некоторым вождям в Ваимеа. Вот матрос у меня и допытывался, неужели это правда. И ещё капитан говорил американским матросам корабля, что, ежели его соотечественники на Оаху помогут королю Камеамеа изгнать отсюда доктора Шеффера, он будет с ними заодно и отомстит за все унижения, какие испытал – извините, ваше благородие, за точную передачу его слов – от этого индюка доктора Шеффера. А ежели в ближайшее время ничего здесь не произойдёт, то пора, ребята, говорил Водсворт своим матросам, давать отсюда деру вместе с бригом. Вот такие пакостные слухи распространяет он о нас. И с чего бы сочинять этому матросу? Что у трезвого на уме, у пьяного на языке. На следующий день мой собутыльник, встретившись со мной на палубе, попросил опохмелиться и всё допытывался, не сказал ли он вчера спьяну чего лишнего. А я ему, Егор Николаевич, ответил, что ничего такого лишнего он не говорил.

– Та-ак, – зловеще протянул доктор Шеффер. – Спасибо, вы хорошо выполнили моё поручение. Я всегда подозревал, что Водсворту верить нельзя. Ваш рассказ подтверждает самые худшие мои опасения.

После ухода Никифорова доктор Шеффер сделал несколько задумчивых шагов по комнате. Потом подошёл к бюро, вытащил из ящика пистолет и, зарядив, сунул за пояс. Действовать надо было быстро, решительно.

Сначала он отправился в дом короля. Каумуалии, извещённый стражником о прибытии визитёра, пригласил его к себе, но доктор предложил пройтись, чтобы их разговору никто не мешал. Он кратко пересказал Каумуалии доклад Степана Никифорова.

   – Я прошу вас, ваше величество, ответьте на мой вопрос прямо: слышали вы когда-либо от капитана Водсворта что-либо подобное, – я имею в виду его слова о том, что вы напрасно связались с русскими, – или же мне считать всё это клеветой?

Каумуалии с неохотой сказал:

   – Я слышал от капитана Водсворта такие слова, но ответил ему, что верю доктору. Водсворт может что угодно думать о вас, доктор, но для меня всё это не имеет никакого значения.

   – Благодарю вас, ваше величество, и ещё раз заверяю: вы никогда не раскаетесь в том, что подписали союз с русскими. Что же касается этого изменника, то я поступлю с ним так, как он того заслуживает.

От короля доктор отправился на факторию, где, как ему сообщили, должен был отдыхать капитан.

   – Где Водсворт? – резко спросил Шеффер двоих куривших во дворе фактории промышленников.

   – Почивает, ваше благородие.

   – Возьмите ружья и идите со мной. Бросьте цигарки – и бегом! – подстегнул их доктор Шеффер.

Водсворт, лежавший на койке одетым, громко храпел.

   – Капитан Водсворт! – доктор Шеффер с силой потряс его за плечо.

Тот лишь что-то промычал в ответ. По всем признакам Водсворт был мертвецки пьян, и стоявшие на столе две пустые бутылки из-под рома убедительно свидетельствовали об этом.

Оставив с ним вооружённую стражу, доктор Шеффер отыскал Лещинского и объявил свою волю:

– Приказываю вам арестовать за клевету против компании и русских изменника Водсворта и с помощью двух охранников, находящихся в его комнате, доставить на «Кадьяк». Передайте Джорджу Янгу мой приказ содержать Водсворта в одной из кают как пленника, под стражей. Не допускать его общения с кем-либо, не обращать внимания на его нытье и жалобы, но кормить по офицерской норме. Вы хорошо поняли меня?

– Слушаюсь арестовать капитана Водсворта и доставить на «Кадьяк», – чуть испуганно ответил Лещинский.

– Исполняйте приказ! – доктор Шеффер круто развернулся и, сжимая рукоять пистолета, зашагал к своему дому.

Наступление тысяча восемьсот семнадцатого года доктор Шеффер решил отметить коллективно, в узком кругу своих ближайших сподвижников. Следовало рассеять в умах сомнения в правильности избранного пути, которые могли зародиться в связи с инцидентом, случившимся в долине Шеффера, и арестом капитана Водсворта, и укрепить в людях веру в будущее.

Отдельный дом, где проживал доктор Шеффер, обслуживали две средних лет сандвичанки, но, поскольку планировалось засидеться за полночь, доктор Шеффер отпустил их в семьи, а накрывать на стол попросил двух алеутов.

На торжество были приглашены пятеро: Тимофей Тараканов, Фёдор Лещинский, Степан Никифоров, заведующий компанейским складом Филипп Осипов и промышленник с «Кадьяка» Алексей Однорядкин.

В половине двенадцатого почти все гости, кроме Тимофея Тараканова, были в сборе. Расселись вокруг освещённого свечами стола, довольно поглядывая на обильные закуски, бутылки с вином, водкой, ромом.

   – Где ж Тимофей Осипович? – недовольно спросил доктор Шеффер. – Пора бы проводить старый год.

   – Так у него ж жена молодая, другие, поди, заботы, – ухмыльнулся Степан Никифоров.

На него шикнули, потому что послышались шаги Тараканова. Знали: фривольных намёков он не любил.

   – Что ж, господа промышленные, прошу разлить напитки, – встал доктор Шеффер. Он внимательно и даже строго оглядел гостей и, когда Лещинский наполнил его бокал вином, начал: – Я вспомнил сегодня, господа, как в полном одиночестве в своей хижине на острове Гавайи встречал наступление этого года, с которым мы сегодня прощаемся. Я сознавал, сколь тяжело будет выполнить ответственное поручение, возложенное на меня главным правителем Александром Андреевичем Барановым. Несмотря на все мои попытки завоевать доверие Камеамеа, сделать это было нелегко. Американцы Джон Эббетс и Уилсон Хант интриговали против меня, пытались опорочить в глазах Камеамеа. Дьявольский план этих негодяев не удался. Я добился целей, поставленных Барановым. Смею утверждать, я сделал даже больше. Вы все прекрасно знаете, чего удалось достичь нам за этот год. Остров Кауаи принадлежит России. Компании принадлежат обширные участки земли на острове – долины Шеффера и Георга. Мне ли не знать, что я не смог бы достичь всего этого в одиночку, без вашей помощи. Хочу добрым словом вспомнить отсутствующего среди нас лейтенанта флота Якова Аникеевича Подушкина и весь доблестный экипаж корабля «Открытие». Выпьем же, друзья и сподвижники, с лёгким сердцем за уходящий год, который стал очень удачным годом для Российско-Американской компании!

Потянувшись через стол, доктор Шеффер поочерёдно чокнулся с промышленниками.

   – Эх, к такому бы столу да ещё бы огурчик солёный, – мечтательно сказал лысоватый, лет сорока Алексей Однорядкин.

   – Со временем будут у нас и огурчики. У нас всё будет, – заверил доктор Шеффер. Но оставшиеся до полуночи пятнадцать минут он решил посвятить другой теме. – Скажите, Фёдор Болеславович, – обратился он к Лещинскому, – нет ли в связи с последними событиями какой-либо смуты среди наших людей, беспокойства, умственного брожения?

   – Брожение, Егор Николаевич, у нас только в чанах, где вино настаивается, – под ободрительный гогот промышленников ответил Лещинский. – А ежели вы насчёт того, что в долине Шеффера случилось, так народ наш толкует, что просто по пьянке всё так вышло. Канаки, как выпьют, тоже бузить горазды.

   – А об аресте Водсворта что толкуют?

   – Не понимают многие, за что да почему арестован капитан.

   – Придётся всем объяснить, – сделал для себя вывод доктор Шеффер. – А вот нападение на винокурню и убийство охранника-алеута представляется мне делом более серьёзным и опасным. За этим бунтом могут стоять наши враги, агенты Джона Эббетса и Натана Уиншипа. Именно их происками можно объяснить единственную неудачу, которая постигла нас в уходящем году, – разграбление фактории и изгнание наших людей с острова Оаху. Но нашим врагам просто так это не пройдёт. Когда получим подмогу от Баранова, я собираюсь свести с ними счёты.

Доктор Шеффер взглянул на часы. Стрелки приближались к полуночи.

   – Пора, господа промышленные и верные соратники мои, и за наступающий год бокалы поднять. – Он встал, прокашлялся, чтобы голос был чистым: – Выпьем за то, чтобы новый, тысяча восемьсот семнадцатый год, как и предыдущий, оправдал очень большие надежды, которые мы на него возлагаем!

   – Ура! – крикнул Фёдор Лещинский, и другие гости его поддержали.

Чокнулись, выпили. Доктор Шеффер вновь заговорил:

   – Инциденты, случившиеся в канун Нового года, не должны нас напугать и замедлить наше движение к конечной победе. Не забывайте: на Оаху, на острове Гавайи достаточно людей, которым наши успехи словно нож в сердце. Они радуются каждому нашему промаху, исходят злобой при каждой нашей удаче. Они будут и дальше интриговать против нас, строить ловушки. Меня предупреждал об их коварстве Александр Андреевич. Но я не мог предвидеть силу их злобы и ненависти, как только они увидели в русских серьёзных соперников в торговле. Позвольте, господа, очертить вам некоторые мои планы на будущее и перспективы нашей небольшой, но сплочённой колонии. Недавно я посчитал, что принесёт нам, нашей компании, возделывание этих земель, разумное их использование. Хочу ознакомить вас с некоторыми моими прикидками. Начну с хлопка. На днях на опытной плантации площадью десять квадратных саженей я снял первый урожай – около трёхсот пудов хлопка отменного качества, очищенного от семян. В июне можно будет получить второй урожай. Он должен быть более высоким. На тех землях, которые уже принадлежат компании, можно ежегодно выращивать хлопок стоимостью двести тысяч пиастров. А ежели нам удастся закрепиться на других Сандвичевых островах, то выращивание одного только хлопка принесёт компании не менее пяти миллионов гишпанских пиастров!

Челюсти промышленников перестали жевать: потрясла цифра.

– Далее – маис и таро, очень важные культуры для пропитания северо-западных владений компании. На стандартном поле в шестьсот квадратных футов я получил урожай маиса в сто шестьдесят пудов. По моим подсчётам, на полях Кауаи маис принесёт нам двести – триста тысяч гишпанских пиастров. Мы будем выращивать здесь табак, производить соль. Табак, ежели считать очень и очень скромно, даст не менее ста тысяч пиастров в год. Всё сандаловое дерево, растущее на Кауаи, принадлежит, согласно моему договору с королём, нашей компании. Реализация этого товара в Китае – это ещё не менее двухсот тысяч гишпанских пиастров ежегодно. Огромное будущее у сахарного тростника, масляничных орехов кукуй, находящих всё большее применение в медицине. А виноград, апельсины, лимоны, бананы, папайя? Со временем мы пробьём торговые пути и в Кантон, и в Южную Америку, и в Японию, и на Филиппины. Благодаря нашему господству на Сандвичевых островах Россия станет контролировать всю торговлю в этом районе. Вот теперь, друзья мои соратники, когда я изложил вам наши перспективы, вы должны яснее понять, за что мы боремся и что мы собираемся здесь утвердить!

Доктор Шеффер, уставший от продолжительный речи, с облегчением перевёл дыхание. Глаза его лихорадочно блестели, на щеках выступил румянец.

Лещинский, потом Никифоров, Однорядкин зааплодировали.

   – Прямо, Егор Николаевич, дух от вашей речи захватило, – покачал головой Филипп Осипов.

   – Вот это горизонты! – восхищённо выдохнул Однорядкин.

   – Но осуществление этих планов, – вновь вернулся к любимой теме доктор Шеффер, – зависит, как понимаете, не только от нас с вами. Нас должно поддержать в этих планах руководство компании в Санкт-Петербурге, и я не сомневаюсь, что оно нас поддержит. Нас должны поддержать и государь император, и правительство Российской империи. Выпьем же за здоровье благодетеля нашего государя императора!

Теперь уже пили часто – за всю императорскую семью, за Баранова, за доктора Шеффера, жадно закусывали. Попробовали даже спеть хором сочинённую Барановым песню в честь русских промышленников.

Расходились далеко за полночь. С моря задувал свежий ветер. На фактории, где собрались рядовые промышленники, ещё продолжалось гулянье, слышались развесёлые песни. Один из промышленников хотел отметить наступление Нового года ружейной пальбой. Его с трудом удержали, дабы не потревожил деревню.