Текст книги "Правитель Аляски"

Автор книги: Аркадий Кудря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

   – Хватает ли у тебя людей на караулы, надёжны ли они?

   – Так я, Александр Андреевич, по вашему распоряжению действую. Приболело у меня тут намедни два человека, так я кой-кого из промышленных в караулы взял. Вроде люди надёжные.

   – Надёжные, значит? – с иронией процедил Баранов. – Вот так, не подозревая ничего, и змей гремучих на груди пригрели.

   – Что приключилось, господин правитель? – напрягся Огородников.

   – А то случилось, что злодеи в стане нашем затаились. Страшное, богопротивное дело замыслили и лишь ждут момента, чтоб сатанинские планы свои осуществить.

Баранов кратко изложил ему всё, что услышал от Лещинского о заговоре и планах мятежников.

   – Наплавков?! – взъярился Огородников. – Верил ему! Собственными руками голову оторву!

   – Ты не шуми, Матвей, – осадил его Баранов, – у меня уж дети спать легли, а ты в горлопанстве упражняешься. Самосуд устраивать не позволю. Мне не глотка, а мозги твои сейчас нужны. Что делать предлагаешь?

   – Завтра же, – почесав в затылке, сказал притихший Огородников, – и возьмём всех смутьянов, а напервой Наплавкова с Поповым.

   – А ну как открестятся они от всех обвинений, заявят, что оговорил их Лещинский по присущей ему злобе, тогда что?

   – Есть средства заставить их всю правду о себе сказать, – мрачно намекнул Огородников.

   – Не то говоришь, не о том думаешь. Я считаю, терпения надо набраться. Обождать, пока вновь они не соберутся и документ свой не подпишут. Тут же всех, с подписями на изобличающей их бумаге, и возьмём. Вот когда у нас письменное доказательство их вины и преступных замыслов на руках будет, уже не отвертятся.

Огородников с одобрением осклабился и даже рискнул подмигнуть Баранову.

   – Ох и голова у вас, господин правитель!

   – Кому-то надо и голову иметь. Пока же вот что от тебя хочу. Наплавкова не трогай, не спугни. Злобу свою перед ним не раскрывай. Сюда, в дом ко мне, приведёшь тайно трёх стражников, сам выберешь, но чтоб Наплавков и прочие караульные о том не догадывались. Пока не схватим всю банду, они здесь и дневать и ночевать должны, семейство моё оберегая. На «Открытие» Наплавкова и тех двух караульных, что с ним заодно, более не посылай. За сохранность корабля ты своей головой отвечать будешь и за арсенал тоже. Имей наготове с десяток верных людей на тот случай, когда Наплавкова и его сообщников брать будем. Понял меня?

   – Всё понял, господин правитель.

   – Тогда иди, Матвей, и потише, сапожищами-то не греми.

Огородников, осторожно ступая на носки сапог, с грацией быка, пытающегося станцевать менуэт, пошёл к двери.

Ещё несколько дней прошло в тревожном ожидании. Более всего Баранов переживал за детей. А вдруг что-то поменяется в планах заговорщиков и они начнут свои кровавые действия раньше срока? В доме-замке, где тайно разместились на первом этаже присланные Огородниковым охранники, семья его была в относительной безопасности, но каждый выход детей на улицу лишал Баранова покоя. И потому, придравшись по пустяку к поведению Антипатра с Семёном, он объявил, что наказывает их и запрещает на три дня покидать стены дома. Парни надулись и всем видом показали оскорблённое самолюбие. Ничего, когда всё кончится, он их обласкает, попросит прощения, что погорячился. Они-то хорошо знали, что он вспыльчив, но быстро отходит и готов даже покаяться, если видит, что был не прав.

Не было бы счастья, да несчастье помогло: заболела, простыв, младшая дочь Катенька, и теперь и Анна сидела вместе с дочерьми дома.

Наконец Лещинский сообщил долгожданную весть, что сегодня вечером на квартире, которую он занимал с другим ссыльным, Березовским, тоже участником заговора, состоится очередной сход с подписанием обязывающего всех манифеста. Для конспирации компания собиралась под предлогом отметить именины Березовского, и в связи с этим Наплавков попросил Лещинского достать водки. Водку можно было получить в селении лишь по личному распоряжению Баранова, что и оправдывало визит к нему Лещинского. Начало схода намечалось на семь вечера.

   – Надобно насчёт условного сигнала договориться, – вслух размышлял Баранов, холодно глядя на нервное и бледное лицо Лещинского. – Когда бумагу подписывать завершите, тогда знак дашь, да погромче, чтоб люди за дверью услышали.

   – Какой же знак, господин правитель? – сдавленным голосом спросил Лещинский.

Баранов понимал его состояние: трусит, ещё не знает, пощадит его правитель или нет, зачтётся ли ему проявление личной преданности, ждёт гарантий.

   – Песни русские знаешь, петь-то хоть что-нибудь умеешь, про того же Ермака? Как раз на злобу дня будет.

   – Знаю, – угодливо ответил Лещинский, – вот хоть «Покорение Сибири».

   – Её и запоёшь, и погромче, пьяненького изобрази.

   – Только вы, господин правитель, скажите, чтоб меня не трогали.

   – Не трусь. Всё сделаешь, как надо, никто тебя не тронет. Прощён будешь за верность. Верных людей в обиду на даю.

   – Благодарствую, молиться буду, чтоб всё благополучно кончилось.

   – И выпей штоф перед сходкой для успокоения души. Дрожишь как осиновый лист. Подозрения на себя навлечь можешь. А сейчас ступай с этим. – Баранов подал Лещинскому записку на склад с предписанием, чтоб отпустили водку.

Чуть позже состоялся у него разговор с Огородниковым.

   – Люди готовы?

   – Всё готово, господин правитель.

   – Сколько?

   – Со мной дюжина.

   – Далеко идти не придётся. На квартире Лещинского сегодня вечером собираются. Чтоб у дома этого никто раньше времени не маячил, лишь одного тайного наблюдателя поставь – смотреть, как подходят. В дом вломимся, как только Лещинский сигнал даст, песню запоёт. Несколько человек на дворе оставишь на случай, если через окна побегут.

   – Да вам-то, Александр Андреевич, зачем с нами? У них оружие может быть. Они в отчаянии и огонь откроют. Не дай Бог, пострадаете.

   – Ты, Матвей, не пужай меня, не впервой, предохранюсь. Я в глаза этих негодяев хочу посмотреть, когда поймут они, что песенка их спета. Накажи кой-кому, чтоб железа прихватили сковать мятежников. Около семи зайдёшь за мной. Вместе пойдём.

Весь этот день Баранов испытывал странное возбуждение, подобное тому, какое случилось с ним пять лет назад накануне штурма крепости колошей. Им владела всё растущая ярость на людей, которые посмели покуситься на самое для него святое – благополучие компании, жизнь детей.

Ужин приказал подать несколько ранее обычного, в шесть. Дети и Анна, прежде чем приступить к трапезе, вслед за отцом семейства перекрестились. Анна, одетая в расшитый сарафан, о чём-то будто догадывалась, обеспокоенно посмотрела на него.

   – Что с вами, здоровы?

   – Здоров, – коротко ответил Баранов. – Как ты, Катенька как?

   – Сопельки у неё, но сегодня лучше. Видите, даже порозовела.

   – Баранов перевёл взгляд на младшую дочь. Какая она худенькая, грустная, румянца на лице не заметил. А Иришка весела, глазами так и зыркает. Старшая дочь, с точёным носиком, нежным овалом лица, этим её изливающим радость взглядом, обещала стать красавицей.

   – Что за люди у нас в доме? – спросила Анна. – С оружием. Спросила, почему здесь, говорят – правитель велел. А мне ничего вы не говорили. – В голосе Анны звучала обида: не считается с ней властный супруг.

   – Так надо. Скоро уйдут.

После ужина Баранов удалился к себе, надел под низ кольчугу, сунул за ремень пистолет. Когда появился Огородников, он был полностью готов.

Дом, где жили Лещинский с Березовским, стоял недалеко от дома Баранова. Остановились, не доходя немного, на улице. Подошёл один из людей Огородникова.

   – Ну что там, Иван? – спросил начальник стражи.

   – Кажись, все в сборе. Восемь человек насчитал.

   – В дозоре есть у них кто?

   – Не замечено. Из окна могут наблюдать.

   – Сторожите окна, но не высовывайтесь. Мы, как сигнал будет, в дверь пойдём.

Сигнал прозвучал минут через тридцать после начала сходки. Лещинский развесёлым голосом запел:

 
Вопрошает тут его царь-государь:
Гой ты еси, Ермак Тимофеев сын!
Где ты бывал, сколь по воле гулял?
И напрасных душ губил?»
 

В дверь кинулись сразу четверо во главе с Огородниковым, всей своей массой сорвали её с петель. Баранов появился в комнате за спиной штурмовавших. Наплавков вскинул пистолет. Его выбил Огородников быстрым ударом сабли. Попов исступлённо рвал бумагу, но его уже схватили, как и Наплавкова, стали обряжать в кандалы.

   – Что?! – яростно кричал Баранов. – Не вышло бунт учинить, семя барановское извести? На поверку слабо оказалось? Кто ещё с вами, какое ещё отребье сговорили?

Наплавков, сжав губы, молчал. Глаза его сверкали ненавистью.

   – Увести их, – приказал Баранов. – Самосуда не чинить. Охотская власть с ними разберётся.

Происшествие с арестом заговорщиков взбудоражило всё население крепости, грянуло для многих как гром среди ясного неба.

Баранов сам допрашивал схваченных бунтовщиков. Наплавков с Поповым держались стойко, дерзили, не хотели выдавать сообщников, которых имели в ещё не вернувшейся промысловой партии.

Несмотря на захват главарей, Баранов всё же беспокоился за безопасность близких. Чтобы исключить всякий риск, он решил отправить семью на Кадьяк, поручив воспитание детей отцу Герману.

Сентябрь 1809 года

В начале месяца возвратилась «Нева».

Среди прочих поручений Баранов ставил перед лейтенантом Гагемейстером задачу попытаться отыскать острова, будто бы виденные одним из мореплавателей между Сандвичевыми и Японией, но главное – провести обстоятельную разведку Сандвичевых островов, закупить по возможности продукты, попробовать договориться о торговле, прощупать почву насчёт будущего основания там поселения компании. Из бесед с приходившими в Ново-Архангельск американскими шкиперами и торговцами Баранов знал, что все они давно используют Сандвичевы острова как своего рода перевалочную базу на пути к северо-западным берегам Америки и Кантону.

Вояж Гагемейстера можно было считать успешным лишь частично. Настойчивые поиски неизвестных островов ничего не дали. Из продуктов Гагемейстеру не удалось привезти почти ничего, он закупил лишь соль да сандаловое дерево. По словам командира «Невы», вся торговля на островах сосредоточена в руках короля Камеамеа. Договориться с ним о продаже продуктов питания по приемлемым ценам капитан «Невы» не смог. Но разведка ситуации на островах принесла весьма обнадёживающие результаты.

Они беседовали с глазу на глаз в доме Баранова, сидя в глубоких кожаных креслах. Слуга-алеут принёс и поставил на невысокий столик вино и лёгкую закуску.

   – Вам трудно себе представить, Александр Андреевич, – говорил Гагемейстер, – как щедра тамошняя земля. Лишь один из этих островов способен производить продуктов столько, сколь потребно не только нашим американским колониям, но и всей восточной окраине России.

   – Много ль островов вы посетили? – спросил Баранов.

   – Я был на всех крупных островах – на Гавайях, Молокаи, Оаху, Кауаи... Сказать откровенно, кое-кого это всполошило, они что-то заподозрили. Недаром, пока я находился там, с берегов Перу на Гавайи пришёл английский фрегат. Капитан его интересовался, не имеют ли русские каких-либо территориальных намерений в отношении этих островов. С тех пор как на Сандвичевых побывал капитан Джордж Ванкувер, кое-кто в Англии считает эти острова своими. Однако король Камеамеа думает иначе. В беседе со мной он ясно дал понять, что все эти острова – собственность его народа и никакая из европейских держав не может на них претендовать.

   – Камеамеа по-прежнему живёт на Оаху?

   – Да, он живёт там и не оставляет намерения подчинить себе короля Каумуалии. Об этом он тоже говорил мне, когда посетил борт «Невы». Это на редкость прямолинейный человек. Он упомянул о слухах, которые распространили бостонцы в связи с появлением в его владениях «Невы», будто мы хотим основать здесь своё поселение, и спросил меня, правда это или нет.

   – Что же вы ему ответили?

   – Я сказал, что в первую очередь мы заинтересованы в торговле. Ежели наладим её и дела пойдут, то тогда, может быть, и будет нужда в учреждении на одном из островов представительства нашей компании. И ежели, разумеется, на то будет его добрая воля.

   – Всё правильно! – похвалил Баранов. – И что же сказал король?

   – Он сказал: «Пусть русские приходят, мы попробуем вести дела с ними». Кстати, я договорился о поставке нам тысячи бочек таро. Король пообещал прислать в скором времени свой корабль с этим грузом.

Баранов встал, молча прошёлся по комнате, сдержанно заметил:

   – Это очень хорошая новость, Леонтий Андреянович. Я всегда чувствовал расположение к себе короля. Значит, пришло время переводить нашу личную друг к другу симпатию на уровень выгодной для обоих коммерции.

   – Можно попытаться купить участок земли у короля, – продолжал Гагемейстер. – Некоторым живущим на островах европейцам, англичанам Янгу и Дейвису, американцу Холмсу, которых он сделал своими советниками, король подарил большие участки земли. А бостонцам, братьям Уиншип, он разрешил приобрести землю на Оаху, и там уже появились свои плантаторы, на которых работают островитяне. Ежели король не захочет уступить нам землю, есть и другие способы, чтобы убедить его, – продемонстрировать военную силу. Двух кораблей для этого будет достаточно.

   – Постараемся всё же закрепиться там мирным путём, – осадил его Баранов. – Где, уж ежели зашёл о том разговор, на ваш взгляд, наиболее подходящее место для основания поселения, на каком острове?

   – Те места, которые я видел на самом крупном острове – Гавайи, не показались мне особо привлекательными. Там преобладают лавовые породы. Остров Молокаи значительно более плодороден. Весьма подходящим для земледелия выглядит и остров Кауаи. В устье реки Ваимеа на Кауаи – неплохая гавань, но стоянка там опасна, когда дуют южные ветра. Самая же лучшая гавань – это, бесспорно, Гонолулу на острове Оаху. На этом острове великолепный климат и плодородные почвы. Я бы избрал Оаху. Для постройки поселения достаточно будет и двадцати толковых работников и примерно столько же – для возделывания земли. Затраченные усилия окупятся быстро и многократно. Нам может помешать лишь соперничество со стороны бостонцев. Они осели там достаточно прочно и, судя по всему, надолго. Едва ли захотят иметь у себя под боком русских конкурентов.

   – Находясь на острове Кауаи, – добавил Гагемейстер, – и встречаясь с тамошним королём Ка у муалии, я понял, что он с радостью готов приютить у себя иностранцев, которые помогут ему удержать два острова, которыми он владеет, от посягательств со стороны Камеамеа. Но тогда Камеамеа будет нашим врагом со всеми вытекающими из этого последствиями.

   – Что ж, спасибо, Леонтий Андреянович, – заключая беседу, сказал Баранов. – Собранные вами сведения очень интересны и кое-что проясняют. Рано или поздно нам придётся решать вопрос, как закрепиться на Сандвичевых. Бостонцы действуют дальновидно. Мы не должны отставать от них.

Спустя двадцать дней Леонтий Гагемейстер, забрав на борт корабля арестованных заговорщиков, повёл «Неву» на запад, к берегам России. Он надеялся достичь Охотска до наступления зимы, чтобы не бороться с противными курсу ветрами.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Батавия,

9 апреля 1819 года

Только к вечеру, перед закатом солнца, в отель «Морской» приехали трое русских с «Кутузова». Лейтенант Подушкин привёз с собой корабельного доктора Кернера и штурмана Клочкова.

Баранов по-прежнему лежал на кровати в своём номере, но сознание уже вернулось к нему. Увидев зашедших в комнату, он слабым голосом сказал:

   – Здравствуй, Яша! Плохо мне, силы уходят.

Доктор Кернер подошёл к нему, взял правую руку.

Глядя на часы, начал замерять пульс.

   – Ну что? – нетерпеливо спросил Подушкин, когда доктор опустил руку Баранова на кровать.

   – Пульс семьдесят, – сказал Кернер. – Что беспокоит вас, Александр Андреевич?

   – Жарко в груди, колотье, ноги цепенеют, – будто во сне пробормотал Баранов.

   – Похоже, у вас действительно лихорадка: все симптомы... Принесите, Ефим Алексеевич, воды, – попросил Кернер штурмана, – ему надо принять хинин. А вы, Яков Аникеевич, соберите, пожалуйста, все вещи. Александра Андреевича необходимо срочно доставить на корабль. Боюсь, что он болен уже несколько дней.

На всякий случай они не стали отпускать доставивший их к отелю экипаж. Через полчаса сборы были закончены, и Баранова вынесли на руках и осторожно посадили в карету. Возница-малаец дёрнул за удила, и экипаж неторопливо покатил к порту.

На город уже опустилась густая тропическая ночь. Лишь кое-где пробивался сквозь зелень свет из окон особняков голландских негоциантов. С нависавших над дорогой деревьев слышалось чьё-то настораживающее щёлканье, негромкий посвист птиц. И всё отчётливей ощущался в воздухе характерный запах гниющих в болотах растений, так знакомый каждому, кому приходилось жить в Батавии в сезон дождей.

Ново-Архангельск,

30 июня 1810 года

Получив известие, что «Диана» под Андреевским флагом входит в гавань, Баранов распорядился насчёт званого обеда и сам поспешил на шлюпке встретить дорогих гостей.

Кряжистый, с волевыми чертами лица капитан Головнин сразу приглянулся ему своим властно-решительным видом, и тем не менее Баранов посчитал нужным высказать капитану «Дианы» мягкий упрёк:

   – На салют крепости российской положено, Василий Михайлович, отвечать равным числом выстрелов.

   – Я действовал согласно морскому уставу, – попытался оправдаться Головнин.

   – Из всякого устава могут быть исключения, особливо когда касается компании, находящейся под покровительством его императорского величества, – поучительно ответил Баранов.

Он указал, где лучше встать на якорь, и с радушием хлебосольного хозяина пригласил капитана, а с ним и всех офицеров пожаловать к нему сегодня на торжественный обед.

По прибытии офицеров на берег они были встречены салютом крепостных орудий. Гостей проводили к дому правителя, и Баранов сам показал им свои владения.

   – Да у вас, оказывается, несметное здесь богатство! – не мог сдержать удивления Головнин, когда Баранов провёл их в библиотеку дома.

   – Более тысячи двухсот томов, на всех европейских языках, – горделиво пояснил Баранов. – Стараниями и заботами покойного Николая Петровича Резанова книги эти собраны были и доставлены сюда Лисянским на «Неве».

   – И превосходные картины! – присоединился к восхищению своего командира мичман Пётр Рикорд, внимательно рассматривая полотна итальянских, фламандских и русских живописцев. – Такая коллекция могла бы сделать честь европейскому музею.

   – Н-да, – на этот раз как-то неопределённо промычал Баранов. – Это ещё не всё. Некоторые полотна из-за их срамного содержания пришлось спрятать в чулан, дабы не смущать лиц монашеского звания и не развращать промышленников. Сии картины подарены были компании при её основании. Директора же решили нас облагодетельствовать. А по мне, Василий Михайлович, лучше бы прислали вместо картин лекарей. А то ведь ни здесь, ни на Кадьяке, про Уналашку молчу уже, ни одного лекаря не имеется, ни аптекаря, ни даже лекарского ученика.

   – Позвольте, Александр Андреевич! – недоверчиво вскричал Головнин. – Возможно ли такое в стране с дурным климатом, при образе жизни, сопряжённом со многими лишениями и опасностями? Да как же вы лечитесь здесь без докторов?

   – Так вот и лечимся – сами, чем Бог послал, травами да заговорами старинными. А если кто получит опасную рану, тому одна дорога – в могилу. Вы-то, думаю, как военное судно лекарем обеспечены?

   – А как же, – подтвердил Головнин. – У нас есть и лекарь, и помощник его.

   – Так не могли бы вы, – тут же уцепился за такую возможность Баранов, – Василий Михайлович, распорядиться, чтобы во время пребывания здесь корабля ваши лекари и наших больных, в крепости имеющихся, пользовали?

   – Буду рад оказать вам такую услугу, – тут же согласился Головнин. – Тем более что на шлюпе, слава Богу, все здоровы.

   – Вот спасибо! – обрадовался Баранов. – Теперь любезной помощью вашей и людей сохраню.

Он подошёл к Головнину и, усмехнувшись, негромко сказал:

   – За это доброе решение я, так и быть, прощу вам вчерашнее ваше представление.

   – О чём вы? – не сразу понял Головнин.

   – Мне промышленники доложили уже, как вы ночью их на корабле встречали. Они к вам с раскрытой душой, с лучшими намерениями приплыли, а вы чуть не засаду им устроили и форменный допрос на палубе учинили, поставив по стойке смирно в окружении своих матросов. И уж потом только объявили, что бояться, мол, нечего, вокруг соотечественники русские, и дозволили обняться по-братски.

   – Позвольте, – со смущением и недовольством опять стал оправдываться Головнин. – Я же наслышан, какой у вас здесь народ ненадёжный, отчаянный, бунтовать склонный. На Камчатке сказывали мне, что в прошлом году заговор был замыслен с намерением убить вас и захватить корабль, чтоб уйти из колонии на один из южных островов. Зная всё это, я счёл необходимым при появлении ночью у корабля неизвестных людей принять меры предосторожности.

   – Что ж, – Баранов одобрительно взглянул на Головнина, – ежели слышали о заговоре, то предосторожности ваши понятны и простительны.

Зашедший в библиотеку служивый сказал, что стол накрыт, и Баранов пригласил гостей спуститься в банкетный зал.

1 июля 1810 года

Роскошный обед, в продолжение которого каждый тост – за государя императора, за процветание колонии, за здоровье императрицы – сопровождался пушечным салютом крепости, как и пышная церемония проводов гостей (гарнизон был выстроен на стенах и кричал «ура» под аккомпанемент орудийной пальбы), окончательно покорили сердца офицеров «Дианы», и на следующий день Головнин вновь съехал на берег, чтобы поблагодарить Баранова за оказанную им честь. Теперь он понимал, что главный правитель дал ему тонкий урок, как надо встречаться соотечественникам в далёких краях.

Баранов принял капитана в своей конторе и в ответ на слова благодарности с чувством сказал, что капитану, вероятно, трудно представить себе, какое большое событие для гарнизона крепости и всех живущих здесь русских прибытие корабля из России. Сие, увы, случается довольно редко и потому истинный для них праздник.

Разговор вскоре повернулся на дела, в коих Баранов рассчитывал на содействие капитана Головнина.

   – Вчерась, Василий Михайлович, ты интересовался, – говорил Баранов, утверждаясь, по праву старшего возрастом и своего положения здесь, в более привычном ему обращении, – что за суда стоят в гавани и с какими целями прибыли они в наши владения. Так вот, судно «Изабелла» бостонца Дэйвиса ждёт, пока я выделю кадьякских алеутов для совместного промысла у берегов Калифорнии. Сколь мехов промышлено будет, то мы поделим с ним пополам или в другой пропорции, как договоримся. Такими совместными операциями я лет семь уже с бостонцами занимаюсь, и дело это и для них, и для нас весьма выгодное. Я даю им людей, способных промышлять морских бобров и другого зверя. Они дают для похода свои корабли. В собственных кораблях у нас всегда недостаток есть, и тем они меня выручают. А другой корабль, «Энтерпрайз» капитана Джона Эббетса, пришёл из Нью-Йорка. Послан Яковом Астором, крупным купцом нью-йоркским, главой Американской меховой компании, и хочет Астор соглашение со мной заключить, в чём поддерживает его наш генеральный консул в Соединённых Американских Штатах Андрей Яковлевич Дашков. На судне Эббетса личное письмо Дашкова мне доставлено. Поскольку я обсудить с тобой, Василий Михайлович, это дело собирался и помощь твоя потребуется, то лучше сам письмо и прочти.

Баранов достал из сейфа письмо, протянул Головнину.

Дашков сообщал, что при отъезде в Американские Соединённые Штаты поручено ему министром иностранных дел и коммерции графом Румянцевым оказывать всяческое пособие и защиту по торговым и другим делам Российско-Американской компании. На запрос главного правления компании, нельзя ли через правительство Соединённых Штатов добиться запрета на продажу гражданами этой страны оружия диким племенам, от чего страдают русские поселения, был дан ему ответ, что, исходя из Конституции, правительство не может препятствовать своим купцам торговать с каким-либо народом, просвещённым или диким, и запрещать американским гражданам доставлять оружие, как и любой другой товар, во все места, где есть на такой товар спрос.

Желание теснее свести представителей американской торговли с Российско-Американской компанией побудило Дашкова лично познакомиться с Яковом Астором. Беседа с Астором выявила, что он хочет заключить договор с Барановым на три года о поставке нужных компании товаров по взаимно условленным ценам или менять их на пушные товары, для чего готов ежегодно отправлять два-три корабля. Торг с дикими при этом он производить не будет. Астор готов отдавать свои суда под фрахт для доставки российских товаров в Кантон. Более того, Астор предлагает услуги своего агента в Кантоне, который, буде на то пожелание, станет продавать, наряду с американскими, и товары российской компании.

Дашков сопроводил предложения Астора собственными соображениями в поддержку этого соглашения. Во-первых, союз с солидной компанией Астора подорвёт коммерцию в российских владениях Америки отдельных спекулянтов, снабжающих диких оружием во вред русским. Во-вторых, будет гарантия постоянного снабжения колоний необходимыми товарами по подходящим ценам. В-третьих, соглашение между двумя крупными компаниями позволит регулировать к обоюдной выгоде цены на меха в Кантоне.

В заключение письма Дашков сообщал, что, по просьбе Астора, он передал ему список товаров, в которых нуждаются российские селения в Америке, составленный на основе перечня таких товаров, полученного им в Петербурге от директоров компании.

   – Ежели вам потребны мои соображения, – сказал Головнин, вернув письмо Баранову, – то полагаю, Александр Андреевич, что в предложениях Астора, поддержанных нашим консулом Дашковым, есть много разумного, что может послужить к пользе компании.

   – Я тоже так думаю, – согласился Баранов. – На «Энтерпрайзе» Астор партию товаров для пробной расторжим послал. Что среди них нужного нам есть, пока не знаю, но надеюсь, имея список Дашкова, Астор в потребностях наших не промахнулся. Относительно предлагаемого им контракта ещё подумать надобно, как бы это боком нам не вышло. При встрече с Эббетсом я сомнения свои ему выскажу. Вообще-то мне с ним много чего обсудить надобно, и очень рассчитываю я, Василий Михайлович, на помощь твою при переговорах с бостонцами. Мой переводчик, Джонс, на Кадьяке сейчас, и больше нет тут никого, кто на английском говорить способен.

   – Это не вопрос, – сказал Головнин. – Переведём, или сам я, или мичман Рикорд.

   – Вот и ладно, – добро взглянул на него Баранов. – А тебе, Василий Михайлович, советую познакомиться пока с Эббетсом. Потом легче будет нам договариваться. Я-то с ним уж давненько, лет восемь как знаком. Бывал здесь Джон Эббетс неоднократно. Опытный моряк, да и человек вроде неплохой.

Покидая резиденцию Баранова, Головнин испытывал приятное чувство, что правитель внимателен к его мнению. Надо будет, решил Головнин, всячески посодействовать Баранову в его торговых предприятиях с американцами.

Через несколько дней Головнин пригласил Баранова и капитанов находившихся в гавани американских кораблей отобедать на его шлюпе, и хотя съестные припасы судна не позволяли устроить гастрономическое пиршество в стиле Баранова, но всё же повар и помогавшие ему матросы постарались на славу.

Корабль был празднично украшен флагами, гостей встречал почётный эскорт, и под гром пушечной стрельбы звучали тосты за императора России, за главного правителя колоний и директоров Российско-Американской компании. Американских же гостей особо тронуло, что этот торжественный приём на русском корабле случился в День независимости Соединённых Штатов и тост за президента их республики сопровождался девятью выстрелами из орудий «Дианы».

Покидая поздно вечером корабль, суровый, с внешностью старого морского волка Джон Эббетс протянул капитану Головнину мозолистую руку и прочувствованно сказал:

   – Спасибо, капитан Головнин! Откуда вы узнали, что сегодня наш праздник?

Головнин в ответ лишь с заговорщицким видом подмигнул: о празднике ему сообщил многоопытный в таких делах Баранов.

   – Вы перехватили у нас честь приёма в наш праздник. Но я на вас не сержусь. Прошу, как только сможете, наведаться ко мне на корабль. Ваш приход сюда очень поможет нашим общим делам с Барановым, – сказал, прощаясь, Джон Эббетс.

Головнин не заставил себя ждать и вскоре навестил Эббетса на борту «Энтерпрайза».

Наконец было решено собраться вместе для деловых переговоров в доме Баранова. Головнин предварительно известил правителя, что прибудет на час раньше. Ему надо было поделиться некоторой информацией, случайно полученной во время визита к Джону Эббетсу.

Баранов, когда Головнин прибыл в его контору, извинился и попросил минут пять обождать, пока он закончит «срочную писанину».

Головнин, стоя у окна, с интересом наблюдал, как при не перестававшем моросить дожде две большие байдары буксируют в гавань корабль под американским флагом. Вот в такую же, почти безветренную погоду вели буксиром на рейд Ново-Архангельска и его шлюп несколько дней назад. «Меркурий», – прочёл Головнин название корабля.

   – Ещё один бостонец на рейд пожаловал, – сообщил он Баранову.

   – Знаю, – не отрывая головы от стола, сказал Баранов. – «Меркурий» Эйрса. И этот будет клянчить алеутов для совместного промысла. Думаю, он не последний. Летом все они сюда тянутся. Каждый хочет ухватить кусок от нашего пирога.

Баранов наконец закончил свою бумажную работу, поднялся, расправляя плечи, тоже подошёл к окну и посмотрел на гавань.

   – Так как, Василий Михайлович, Эббетс тебя принял, был у него?

   – Был, и принял он меня хорошо. Вот только казус один по его собственной оплошности случился, о чём и хотел я рассказать.

Баранов перевёл на Головнина внимательный взгляд выцветших голубоватых глаз.

   – Что же это за казус?

   – Он сначала расписывал мне своего хозяина, Астора, какой это энергичный и дальновидный человек и как удачно, что он проявил интерес к совместным делам с Барановым. Мол, ежели Астор объединится с Барановым для торгового союза, то вдвоём они горы своротить могут и всем другим купцам делать здесь нечего будет. Расспрашивал, как бы между прочим, о торговых делах компании, на подъёме они или, может, спад намечается, и где поселения наши расположены. Я, признаться, по своей неосторожности и нашей русской доверчивости на все вопросы его давал откровенный ответ, говорил, что знал. Потом сам спросил его, трудно ли было Астору снарядить в путь такое большое судно и много ли товаров сюда доставили. И тогда Эббетс, желая отплатить мне за откровенность той же монетой, решил показать бумаги с финансовыми расчётами, что стоила Астору эта экспедиция. Достал свёрток из бюро и протянул мне. Я стал смотреть и наткнулся среди них на бумагу, которую совсем не должен был Эббетс мне показывать, и успел пробежать её глазами. Равнодушно вернул ему бумаги и сказал, что теперь сам вижу: Астор на затраты не скупился.