Текст книги "Правитель Аляски"

Автор книги: Аркадий Кудря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Борт «Открытия»,

март 1818 года

С того момента как Тимофей Тараканов ступил на палубу «Открытия», он сразу почувствовал, что вернулся в родную для себя среду.

Экипаж корабля состоял преимущественно из бывших промышленников. В своё время каждый из них хлебнул немало лиха, гоняясь на утлых байдарках за морским зверем вместе с привычными ко всему алеутами и рискуя получить на привале стрелу или пулю от карауливших их колошей. Нескольких лет, проведённых в таких походах, было достаточно, чтобы понять: на корабельной палубе жить всё же спокойнее, а в тесном, но сухом кубрике сон бывает несравненно крепче и слаще, нежели под перевёрнутой байдаркой на диком берегу, где каждый шорох или резкий крик птицы может говорить о приближении врага.

Многие из матросов «Открытия» давно знали Тараканова, его встречали здесь доброжелательными улыбками, крепкими рукопожатиями натруженных рук, задорными возгласами: «Здорово, Тимоха! И ты с нами?» И Тараканов с весёлым прищуром глаз в тон им отвечал: «А где же мне ещё быть!» После почти двух месяцев, проведённых в селении в состоянии уныния и всё нараставшей тоски, он вновь был приобщён к бесшабашному, лихому братству морских бродяг.

Тараканов без сожаления покидал хмурые туманные берега, пребывание на которых в этот раз лишь обострило его одиночество. Единственной разрядкой стала с барановским размахом проведённая свадьба дочери Ирины. Но последовавшая вскоре после этого отставка Баранова и смена его капитан-лейтенантом Гагемейстером с болью отозвались в сердце Тараканова, как и в сердцах других ветеранов.

Знакомство с нынешним главным правителем оставило у Тараканова неприятный осадок. Он понял, что с этим чопорным офицером никогда не сможет поговорить по душам, как можно было говорить с Барановым. Одна эпоха Русской Америки, которой он, Тараканов, отдал свои лучшие годы, безвозвратно уходила в прошлое. Начиналась иная. Может, и для него наступило время уступить своё место другим. Об этом и думал Тараканов, глядя, как за кормой тает в тумане вершина горы Эчкомб.

Меньше месяца пути – и они придут из промозглой зимы в край ослепительного солнца, на землю вечной весны. Где-то там, на Кауаи, средь пышной зелени трав, стоит на берегу реки одинокая хижина, крытая листьями дерева ти, – её так дружно, с таким согласием строили они вместе с канаками – приют недолгой и пылкой любви. Он был уверен, что Лана тоскует о нём, ждёт его возвращения, и вспоминал, как она сидела на траве и, растерев пальцами сочный лист тропического папоротника, подносила его к лицу и губы её упоённо шептали: «Лауае, кане лауае!» С позолоченной солнцем кожей, с сильным, налитым соками жизни телом, с глазами, из которых словно изливалось счастье, – воистину она самый нежный и благоуханный цветок долины Ваимеа. Расставание заставило его с тревожной ясностью осознать, как скудна и неполна стала его жизнь вдали от возлюбленной.

На борту «Открытия» плыли к солнечным островам и другие пассажиры, столь же нетерпеливо, как Тараканов, ожидавшие встречи с родной им землёй, – вождь Ханалеи с женой Митиной и тремя слугами и молодой канак Фёдор, покинувший Кауаи почти десять лет назад, посмотревший мир и суровую снежную Россию. Тараканов часто присоединялся к ним на палубе, чтобы поговорить на их певучем языке. Вождь Ханалеи не уставал ругать обманщика доктора Шеффера, заманившего их в край дождей и туманов, где из-за плохого питания его жена едва не умерла от истощения. «Взгляни, – трагическим голосом говорил вождь, – на что она стала похожа! Она стала похожа на выжатый лимон!» Тараканов внутренне не мог согласиться с вождём: едва ли какая женщина в Ново-Архангельске могла бы и сейчас сравниться дородством с Митиной, но, сочувствуя скорби уважаемого собеседника, кивал головой и озабоченно говорил: «Да, ваша жена действительно сильно сдала».

Через двадцать дней плавания в море появились и начали шлёпаться на палубу летучие рыбы. Ещё через пять дней корабль подошёл к бухте Каилуа на западном берегу острова Гавайи, где проживал король Камеамеа.

Остров Гавайи,

апрель 1818 года

В числе первых посетителей на борт «Открытия» поднялся, к немалому удивлению Тараканова, бывший суперкарго брига «Ильмень» португалец Элиот де Кастро. Он выразил неподдельную радость, встретив на корабле товарища по морским походам у берегов Калифорнии, и тут же не преминул вспомнить, сколько тягот и лишений претерпел, томясь долгих полтора года в испанском плену – сначала в миссии Санта-Барбара, а затем в Монтерее, пока его не выручил русский мореплаватель Отто Коцебу.

– А сейчас, – с гордостью говорил невысокий, быстрый в движениях португалец, – я всеми уважаемый здесь человек, министр иностранных дел при дворе Камеамеа.

Присутствовавший при этом лейтенант Подушкин многозначительно переглянулся с Таракановым: в его нынешнем положении Элиот де Кастро мог бы существенно повлиять на результат их переговоров с королём Камеамеа.

Но последующий ход беседы основательно подорвал эти надежды. Элиот де Кастро вдруг начал жаловаться, что, несмотря на письмо, посланное им Баранову с просьбой выплатить причитающееся ему жалованье за период испанского плена, в котором он оказался лишь потому, что самоотверженно служил компании, никакого, ответа так и не получил.

   – Как вы думаете, господа, – португалец взглядывал поочерёдно то на Тараканова, то на Подушкина, – могу ли я надеяться, что Российско-Американская компания всё же выполнит свои финансовые обязательства передо мной? Баранов направил меня на рискованное дело – он и должен заплатить за понесённый мною ущерб.

   – Александр Андреевич, – сказал Подушкин, – уже не является главным правителем. Его сменил пришедший осенью капитан-лейтенант Гагемейстер.

Элиот де Кастро в отчаянии вскричал:

   – Но как же так, господа?! Я и не знаком с этим капитан-лейтенантом, и мне придётся вновь объяснять письменно суть дела и моих претензий к компании. Может, хоть вы посодействуете мне? Тим! – картинно всплеснув руками, воззвал он к Тараканову. – Дорогой мой друг, меня же пленили на твоих глазах, неужели ты не можешь рассказать о моей беде нынешнему главному правителю, чтобы он вошёл в моё положение и рассчитался, как принято между честными людьми?

Тараканов выжидательно взглянул на лейтенанта Подушкина, как бы давая понять, что командиру корабля уместнее ответить на этот вопрос, тем более что ситуацию можно использовать с выгодой для себя. Подушкин понял значение его взгляда и, миролюбиво положив руку на плечо де Кастро, сказал:

   – Разумеется, сеньор де Кастро, мы можем выступить посредниками в урегулировании ваших финансовых взаимоотношений с компаний. Более того, я обещаю вам, что мы непременно это сделаем. Но мы тоже нуждаемся в вашей помощи и поддержке при переговорах с королём Камеамеа.

Подушкин сжато изложил цель их визита на Сандвичевы острова. Выслушав, Элиот де Кастро тяжко вздохнул.

   – Я постараюсь устроить встречу с королём. Он сейчас в море, на ловле марлинов, но после обеда должен вернуться. Разумеется, я попытаюсь помочь вам, но вы должны понять, господа, что это очень щекотливое дело. У короля портится настроение, как только он вспоминает этого Папаа, доктора Шеффера. Камеамеа очень глубоко переживает обиду, нанесённую ему доктором Шеффером. Я думаю, король не будет чинить вам препятствий, чтобы вы забрали с островов ваших людей. Но уговорить его приобрести дырявый корабль, сидящий на мели в Гонолулу, будет очень нелегко. Ещё сложнее будет убедить его вновь разместить на Оаху или Кауаи русскую факторию. Король Камеамеа не любит ошибаться дважды. Я постараюсь расположить его к вам, но не могу ручаться, что он послушает. И всё же, господа, будем пытаться. Кто знает, может, нам и повезёт.

На берег они отплыли втроём на корабельной шлюпке. Вождь Ханадеи предпочёл остаться на борту «Открытия» и умолял Тараканова не упоминать королю, что он вместе с женой находится на русском корабле: вождь опасался, что король Камеамеа может обвинить его в предательстве интересов канаков и жестоко наказать за содействие кауке Папаа.

Король вернулся с охоты на марлинов вскоре после полудня. Он шёл впереди своей свиты, в одной набедренной повязке и прикрывавшем его торс белом плаще. Несколько слуг несли следом за королём положенные на плечи жерди с привязанными трофеями – тремя марлинами пудов по семь-восемь.

Элиот де Кастро, выбежав навстречу королю, представил ему ожидавших на берегу гостей. Лейтенант Подушкин, желая напомнить королю, как он обучал его русскому приветствию, подошёл к Камеамеа и хотел было на правах старого знакомого заключить его в свои объятия и трижды расцеловаться, но Камеамеа, сдержанным видом показывая неуместность столь тёплой встречи, ограничился рукопожатием.

Беседа состоялась в уже знакомой Подушкину резиденции короля. Король не посчитал нужным облачаться в европейскую одежду и принимал русских в простом туземном одеянии, в каком был на рыбалке: было ясно, что он не придаёт их визиту большого значения. Переводил беседу англичанин Кук.

   – С чем пожаловал к Камеамеа русский корабль? – спросил возлёгший на циновки король. – Может, вы привезли с собой Папаа, чтобы он извинился перед Камеамеа за свои плохие дела?

Вместо Папаа пришлось извиняться Подушкину, и он горячо уверил короля, что они никогда не хотели причинять ему вреда. А что касается доктора Шеффера, то все неприятности возникли потому, что доктор нарушил инструкции Баранова и именно по этой причине, боясь гнева правителя, предпочёл после изгнания с Кауаи бежать в Китай.

   – Я уполномочен передать вам, ваше величество, – сказал Подушкин, – самый тёплый привет и пожелания здоровья и успехов во всех ваших предприятиях от нового главного правителя американских областей России капитан-лейтенанта Гагемейстера. Вы должны помнить его: капитан Гагемейстер бывал здесь некогда на корабле «Нева» и встречался с вашим величеством. Он хочет, как и прежде, жить в дружбе и согласии с вашим народом.

   – Камеамеа благодарен русскому капитану. Но я хотел бы знать, что случилось с моим давним другом Барановым? Здоров ли он?

   – Он в преклонных годах и нуждается в отдыхе.

   – Камеамеа шлёт свой привет новому правителю и Баранову. У вас есть просьбы к Камеамеа?

Подушкин изложил пожелание продать находящийся в Гонолулу корабль «Кадьяк». Камеамеа, выслушав его, сказал:

   – Как бы вы отнеслись ко мне, капитан, если бы Камеамеа предложил вам купить протухшее мясо свиньи?

Подушкин с жаром возразил:

   – Если вы, ваше величество, имеете в виду, что наш корабль в Гонолулу в плохом состоянии, то это не совсем так. У него отличный корпус, изготовленный в Индии из очень прочного дерева. Судно надо лишь проконопатить, и оно может служить ещё долгие годы.

   – Зачем мне возиться с дырявыми кораблями, когда я всегда могу купить у американцев такой корабль, какой мне захочется. У вас есть другие просьбы к Камеамеа?

По тону короля Подушкин понял, что тема о корабле исчерпана.

   – Мы пришли сюда, чтобы забрать с островов наших людей, но прежде, ваше величество, я бы хотел передать вам просьбу капитана Гагемейстера позволить нам, как и прежде, завести факторию в Гонолулу или на острове Кауаи.

Камеамеа взглянул на доселе молчавшего Элиста де Кастро:

   – Что думает об этом мой министр иностранных дел?

   – Полагаю, нам было бы выгодно сохранить торговые отношения с русской компанией, – осторожно заметил де Кастро.

   – Однажды Камеамеа уже разрешил Папаа устроить свой торговый пост в Гонолулу. Но Папаа, не спросив совета Камеамеа, начал строить там каменную крепость. Камеамеа будет благодарен русскому капитану, если вы заберёте с моих островов всех ваших людей. Камеамеа больше не хочет, чтобы на его землях были русские поселения. Мы можем торговать и без этого. – Король приподнялся на своём ложе и протянул Подушкину руку. – Если у русского капитана нет здесь других дел, Камеамеа желает вам успешного плавания к острову Оаху.

Остров Оаху,

апрель 1818 года

Поскольку король Камеамеа столь жёстко и определённо выразил свою позицию в отношении дальнейших отношений с Российско-Американской компанией, задерживаться на острове Гавайи особого резона не было, и «Открытие» взяло путь на Гонолулу.

Когда они вошли в сопровождении местных лоцманов в гавань, Тараканов не нашёл здесь никаких изменений. «Кадьяк» по-прежнему лежал на мели на правом борту, близ восточного берега бухты.

Верховодивший в порту Джон Янг встретил появление русского корабля с настороженностью, но, узнав, что они прибыли лишь для того, чтобы забрать оставленных в селении промышленников, сменил гнев на милость и даже распорядился оказать русским морякам всяческое содействие в эвакуации с острова их людей.

Что же касается застрявших в Гонолулу бедолаг, то большинство со слезами на глазах встречали своих сородичей: их жизнь на острове, несмотря на благодатный климат, была весьма безрадостной. Оставшись без прикрытия могущественной компании, они оказались в положении изгоев, которыми каждый готов был помыкать как ему хочется. Приходилось трудиться и на обработке плантаций, принадлежавших местным вождям, и на строительстве зданий на землях, уступленных Камеамеа английским чиновникам и американским торговцам, причём работать не за жалованье, а лишь за харч.

Тимофею Тараканову довелось выдержать напор и прямо противоположных эмоций: некоторые из страдальцев кляли его за то, что он слишком долго организовывал отправку сюда компанейского корабля.

Лишь несколько сандвичанок, заменивших задержавшимся в Гонолулу промышленникам оставленных в Ново-Архангельске жён-алеуток, искренне горевали по поводу предстоящей разлуки с полюбившимися бородачами. Да и временным мужьям нелегко было расставаться с пылкими южанками. Тараканов, помогавший товарищам доставлять к кораблю нехитрый скарб, с искренним сочувствием наблюдал за бередившими его сердце сценами прощания. Сандвичанки, заливаясь слезами, висели на шеях своих русских приятелей, хватали их за руки, не давая сесть в шлюпку, некоторые сопровождали шлюпку на своих туземных лодках до стоявшего на якоре корабля и тоже пытались подняться по трапу. По приказу лейтенанта Подушкина матросы преграждали им путь, и отчаявшиеся добиться своего женщины с жалобным криком бросались с трапа в воду.

– Ишь, какие они привязчивые! – с явной симпатией к безутешным подругам уходящих с острова русских комментировали эти сцены матросы «Открытия». – Да была б у меня такая горячая девка, я б на другую и не посмотрел.

И потому никто, даже командир корабля, не перечил Алексею Однорядкину, заявившему, что без своей полюбовницы уехать он отсюда не может, и каждый радовался, когда счастливая избранница Однорядкина, попрощавшись с родными и подругами, поднялась на палубу «Открытия».

Завершив сборы всех людей компании в Гонолулу, «Открытие» направился к острову Кауаи.

Остров Кауаи,

апрель 1818 года

За месяц плавания от Ново-Архангельска к Сандвичевым островам Тимофей Тараканов постарался поближе сойтись с командиром «Открытия» лейтенантом Подушкиным. Лейтенант узнал от него о всех обстоятельствах, приведших к изгнанию с острова отряда Шеффера. Лейтенант загодя был убеждён, что в немалой степени незавидный финал так славно начатой операции предрешился из-за особенностей характера доктора Шеффера и свойственного ему авантюризма.

Не раз и не два лейтенант Подушкин, пригласив Тараканова в свою каюту, досконально расспрашивал об их жизни и делах с доктором Шеффером на Кауаи, и Тараканов не считал нужным что-либо утаивать от располагавшего к себе лейтенанта. Почти всегда при этих беседах присутствовал и штурман Клочков. Тараканов упомянул им, что там, в селении Ваимеа, у него осталась молодая жена, которую он крепко любит. Он с дальним прицелом откровенничал с флотскими офицерами: Тараканов пока не знал, как поступит, увидевшись с женой, но на всякий случай готовил собеседников к тому, чтобы они поняли мотивы его будущих действий и не устраивали из-за этого переполох.

«Что же вы собираетесь делать, Тимофей Осипович? – спрашивал его Подушкин. – Заберёте сандвичанку с собой?» – «Ежели не разлюбила меня, так, может, и заберу, – уклончиво отвечал Тараканов. – Встретимся – посмотрим, как нам дальше жить».

Король Каумуалии узнал русский корабль, на палубе которого ему некогда был торжественно вручён русский флаг и где он подписал акт с просьбой о российском подданстве. Но теперь король не спешил подняться на его борт и направил сначала одного из своих министров для выяснения, зачем русские вновь пожаловали сюда. Король, должно быть, сразу успокоился, услышав от вернувшихся на берег посланцев, что русские всего лишь хотят забрать оставленных на острове своих людей, и пригласил визитёров посетить его резиденцию.

Лейтенант Подушкин посчитал целесообразным пойти к королю вместе с Клочковым и Таракановым. Если правильно его предположение, что штурман направлен в этот вояж Гагемейстером для контроля, насколько точно будет соблюдать командир «Открытия» данные ему указания, то пусть Клочков будет свидетелем, что никаких отступлений от этих инструкций он допускать не намерен. Тараканов же был полезен, как человек, детально знакомый со всеми делами, которые вёл здесь после ухода «Открытия» доктор Шеффер, и к которому, если верить самому Тараканову, король благоволил.

Пока шли на шлюпке к берегу, Тараканов показал своим спутникам на стоявшую на якоре небольшую шхуну «Лидия», купленную доктором Шеффером у американцев для короля Каумуалии, а внимание Клочкова обратил на страшноватый остов выброшенного на рифы «Беринга», из-за которого и заварился здесь весь сыр-бор.

На берегу гавани уже собралась изрядная толпа туземцев, и Тараканов, когда они ступили на землю, с надеждой всматривался в них: вдруг и Лана, прослышав о появлении русского корабля, прибежала встретить его? Недолго гостившего здесь прежде Подушкина, кроме приближённых к Каумуалии вождей, мало кто помнил, и уж совсем забыли приходившего к острову вместе с Гагемейстером Клочкова. Но оставившего в Ваимеа несравненно более яркий след Тараканова признали многие. Кто-то совал ему для пожатия руку, кто-то с дружеским видом похлопывал по плечу, и Тараканов, двигаясь сквозь окружившую их толпу, был счастлив этим проявлениям внимания, доказывающим, что никто здесь не видит в нём своего врага.

«Тим, Тим!» – позвал его ещё не окрепший голос, и Тараканов увидел пробивающегося к нему младшего братишку Ланы, Кане. Курчавый паренёк радостно улыбался, и Тараканов, протянув подростку руку, сказал на языке канаков:

   – Здравствуй, Кане! А где Лана, она здорова?

   – Она в селении и ждёт тебя, Тим. Ты придёшь?

Тараканов едва поборол охватившее его волнение.

   – Передай, что я приду – после встречи с королём.

Должно быть, эта новость была столь важной для покинутой Ланы, что Кане, едва услышал ответ Тараканова, опрометью побежал к деревне. Тараканов ещё смотрел вслед парнишке, как кто-то сзади сказал:

   – Ты долго не возвращался, Тим. Ты и не знаешь, что Лана родила тебе сына?

Тараканов замер на месте и, обернувшись, напряжённо уставился на молодого высокого канака с характерными для сандвичан крупными, выдающими добродушный нрав губами. Лицо было знакомым, но имени Тараканов припомнить не мог. Кажется, это один из тех, кто помогал им строить хижину перед свадьбой с Ланой.

   – Это правда? – хрипло спросил Тараканов: у него внезапно пересохло в горле.

   – Пусть покарает меня богиня Пеле, если я лгу! – торжественно ответил канак.

И сразу несколько голосов радостно подтвердили:

   – Это правда, Тим, правда! У тебя растёт сын.

Что-то доселе неведомое нахлынуло на Тараканова. Новость была столь оглушающей, что ему захотелось немедленно бежать в деревню и убедиться, что его не разыгрывают, собственными глазами. Но тут он услышал оклик:

   – Тимофей Осипович! Мы ждём вас.

Ушедшие вперёд Подушкин с Клочковым стояли уже на склоне холма. Вместе с ними терпеливо ожидали два сопровождавших гостей вождя и переводчик Фёдор. Лейтенант Подушкин призывно махнул ему рукой, и Тараканов в смятении чувств поторопился догнать спутников.

Итоги переговоров с королём Каумуалии крайне разочаровали лейтенанта Подушкина. Создавалось впечатление, что король с чьей-то помощью тщательно подготовился отклонить возможные претензии к нему Российско-Американской компании. К самому же Подушкину Каумуалии отнёсся с холодком, видимо считая его, наряду с доктором Шеффером, одним из главных виновников всех неприятностей, которые претерпели его подданные из-за заключённых в прошлом соглашений. Каумуалии напирал на то, что каука Папаа вынудил его предоставить русской компании монопольные права на торговлю и вывоз с острова сандалового дерева и прекратить всякие отношения с американскими торговцами.

   – Папаа говорил, что он мой друг, – с пафосом восклицал король, – но Папаа хотел почти задаром получать у нас всё, чем богата наша земля. Разве настоящие друзья так поступают? Американцы сказали мне: Папаа грабит твой народ, а мы готовы дать тебе за сандаловое дерево хорошие деньги. И тогда я понял, что Папаа не друг мне, а обманщик. Да, он купил для меня небольшую шхуну, но где же обещанный им большой корабль? Много моих людей трудилось на Папаа. Они рубили в горах деревья, строили крепости, помогали русским возделывать поля. Что они получили за свой труд? Несколько кусков материи, зеркала, топоры. Или Папаа думает, что труд канаков ничего не стоит? Мои люди могли бы в это время ловить рыбу, собирать плоды, копать канавы для орошения полей, и тогда их семьям жилось бы лучше. Вы хорошо посчитали, что потратил на канаков и на моих вождей каука Папаа. Но почему вы не посчитали, сколько свиней, коз, сколько рыбы и другой пищи съели здесь ваши люди, которые пришли сюда вместе с Папаа? Да, Папаа подарил мне две медных пушки, шхуну, он дарил кое-что и моим вождям. Но за это он требовал у нас землю, целые долины, он требовал в вечную собственность людей, он запрещал канакам плавать по рекам, которые теперь принадлежали ему. Кто же кому должен? Я попрошу своих помощников сесть и как следует посчитать, сколько стоило нам пребывание на острове отряда Папаа. Забирайте своих людей. Вы найдёте их в Ханапепе и в Ханалеи. Они не виновны в том, что Папаа привёл их сюда, и я велел не обижать их. Когда вы соберёте своих людей и вернётесь обратно в Ваимеа, я буду готов сделать с вами окончательный расчёт.

Присутствовавшие на переговорах вожди согласно кивали головами и с мрачным видом говорили:

   – Да, каука Папаа плохой человек.

   – Он обманывал нас. Канаков ждала большая беда, если бы мы не прогнали Папаа...

   – Похоже, это бостонцы подготовили короля к разговору с нами, – горько заметил Подушкин, когда они покинули резиденцию Каумуалии. – Не могу поверить, что король сам додумался до всех этих доводов.

   – Не иначе как бостонцы настроили его не уступать нам, – согласился с Подушкиным Тараканов. – Пока мы жили в Гонолулу после возвращения отсюда, я слышал от бостонцев такие же слова. Мы мешали им, а теперь они займут наше место и приберут к рукам эти земли.

   – Да ещё выставят себя благодетелями, – с иронией сказал штурман Клочков.

Тараканова после встречи с королём больше всё же занимало другое – пора навестить Лану.

   – Когда, Яков Аникеевич, мы пойдём в Ханалеи? – спросил он Подушкина.

   – Здесь нас уже ничто не держит, – ответил лейтенант. – Думаю, надо отходить завтра утром.

   – Дозвольте, Яков Аникеевич, повидаться с женой, – дрогнувшим голосом попросил Тараканов. – Она ждёт меня... Мне передали канаки, что будто бы сына родила.

Подушкин остановился и весело посмотрел на Тараканова.

   – Поздравляю, Тимофей Осипович! Вы, оказывается, время здесь зря не теряли.

Клочков тоже протянул промышленнику руку, поздравляя.

   – Конечно, Тимофей Осипович, идите к ней, – сказал Подушкин. – Можете и заночевать в деревне. Но завтра, в шесть утра, я прошу вас вернуться на корабль. Вы должны помочь нам отыскать оставленных здесь людей. Шлюпку прислать за вами?

   – Не надо, – ответил Тараканов. – Меня подвезут к кораблю канаки.

Поблагодарив командира, Тараканов пошёл к деревне. Он хотел завернуть по пути к их хижине на берегу реки, но сопровождавшие его канаки предупредительно сказали:

   – Лана здесь не живёт. Она в деревне, у родителей.

У хижин под пальмами собралась радостно настроенная толпа – старики, парни с девушками, голопузые мальцы. Эти обожествлявшие любовь дети природы не могли пропустить такое большое событие, как возвращение мужа к их потерявшей покой от разлуки соплеменнице, и с нетерпением караулили момент их встречи.

Лану уже обо всём оповестили, и она вышла из дома с ребёнком на руках. На ней была короткая юбочка из тапы и та самая кофта из белого атласа, которую Тараканов сшил ей ко дню свадьбы. Она смотрела на него затуманенным от счастья взглядом, и слабая, ещё неуверенная улыбка играла на её полуоткрытых губах.

Когда Тараканов подошёл к ней, она нагнулась над завёрнутым в белую материю младенцем и сказала, словно он мог её понять:

   – Посмотри на него. Это твой отец.

Потом бережно протянула ребёнка Тараканову.

Тараканов осторожно принял из её рук младенца и пытливо взглянул на него. Малыш был упитанным, пухлощёким, с тёмной головкой и глазами цвета пронизанной солнцем морской волны. И эти огромные на маленьком личике бирюзовые глаза доверчиво и простодушно встретили серьёзный взгляд склонившегося над ним рыжебородого человека. Тараканов нагнулся над малышом ещё ниже и нежно поцеловал его в лоб.

Окружившие их канаки в восторге ухнули, раздались ликующие возгласы:

   – Он узнал его!

   – Тим узнал ребёнка, которого родила ему Лана!

   – Тим полюбил своего сына!

И Тараканов, подтверждая эти слова, ласково сказал малышу:

   – Алоха!

Толпа канаков встретила это радостным воем. Они недаром ждали в надежде стать участниками праздника воссоединения любящей пары, и они получили свой праздник.

Тараканов всё смотрел ненасытным взглядом на малыша, потом оглянулся, кому бы его передать, чтобы выразить наконец свою нежность и благодарность Лане. Его поняли без слов. Из-за спины Ланы выступила её мать и приняла младенца в свои руки. Теперь Тараканов молча смотрел на Лану, но его глаза говорили ей, как он любит её и как он благодарен ей за то, что она подарила ему сына. Материнство отразилось на её фигуре: Лана располнела в бёдрах, её налитые груди туго натягивали облегавшую их атласную материю. Тараканов шагнул к ней и, прижав жену к себе, потёрся носом о нос, потом припал губами к её полуоткрытым губам.

   – Тим любит свою жену!

   – Тим любит Лану! – с восторгом соучастников счастья вновь завопили канаки. Под аккомпанемент ликующего хора Тараканов обнял Лану за плечи и повёл в дом.

Ночь они провели в своей хижине на берегу реки, куда вернулись вместе с младенцем. Тараканов не мог наглядеться на жену и сына, когда, придерживая малыша рукой, Лана давала ему грудь и маленький ротик привычно тянулся к набухшей соками жизни плоти, умело ловил сосок и начинал сладко причмокивать, вкушая материнское молоко.

   – Когда он родился?

   – Четыре луны назад.

   – Ты дала ему имя?

   – Пусть его зовут как и тебя – Тим.

Тараканов задумался. Что ж, Тим так Тим. Это имя простое и лёгкое для восприятия канаков. Тимофей Тимофеевич.

   – Хорошо, Лана. Пусть будет Тим.

Тараканов объяснил Лане, что завтра он опять оставит её на несколько дней: их корабль должен пойти к долинам Ханапепе и Ханалеи, чтобы забрать забытых там людей компании. Но покидать Кауаи он не собирается и намерен жить здесь вместе с ней и их сыном.

То, что подспудно вызревало в нём ещё до встречи с Ланой, отлилось в твёрдое решение. Он долго работал на компанию, не зная отдыха и не представляя себе другой жизни. Он готов был идти в огонь и в воду за Барановым, но сменивший Баранова на посту главного правителя капитан-лейтенант Гагемейстер не вызывал большого желания служить под его началом. Тараканов надеялся, что лейтенант Подушкин поймёт его и признает его право остаться на острове и помочь своей небольшой семье. А дальше будет видно.

Утомлённая ласками, Лана уснула первой, а Тараканов всё лежал и думал о своей многолетней бродячей жизни, в которой, кажется, наступает иная, счастливая пора. Он чувствовал на своём плече голову Ланы, и на душу его снисходили покой и умиротворение.

К шести утра Тараканов, как и обещал, прибыл на корабль.

Сбор промышленников, забытых при бегстве с Кауаи, прошёл без особых приключений.

Волнующей получилась встреча с двумя алеутами, оставленными в провинции Ханапепе. Изнурённые непривычной жарой и пищей, уроженцы севера уже считали, что компания непонятно за какие проступки обрекла их на вечное поселение среди канаков, и все допытывались у лейтенанта Подушкина, в чём они провинились и за что было определено им столь суровое наказание.

Тараканов подсказал Подушкину, что, по словам канаков, на острове Льхуа уже никого нет и покинутых там следует искать в Ханалеи. Найти сородичей было несложно.

В Ханалеи расстались с экипажем «Открытия» вождь Каллавати с женой Митиной и слугами. Вождю понадобилось совершить путешествие с русскими к берегам Америки и пожить там несколько месяцев, чтобы по достоинству оценить покинутую родину. Сойдя на берег, вождь преклонил колени и прижался лбом к покрывавшей землю траве. Губы его что-то шептали – должно быть, он благодарил богов за то, что они сохранили его на чужбине и помогли вернуться назад.

Повторная встреча с королём Каумуалии вновь не принесла утешения лейтенанту Подушкину. Король заявил, что его помощники тщательно подсчитали все подарки, выданные доктором Шеффером как самому королю, так и его алии в обмен за уступку участков земли на острове. Они посчитали и все затраты, связанные с пребыванием на Кауаи возглавляемого доктором отряда русских. Дары Шеффера сводились, по подсчётам, к нескольким кускам материи, пятидесяти топорам, десяти бутылям орудийного пороха, одной шхуне, двум большим и двум малым орудиям и ещё кое-какой мелочи, вроде зеркал и женских украшений, о чём, по мнению короля, и неудобно говорить.

Тараканов, слушая короля, мысленно отметил, что выпрошенные у него серебряные часы, которыми доктор одарил вождя Камахалолани, в перечне подарков не фигурируют. Но сейчас, когда он окончательно намерился остаться с Ланой на острове, не в его интересах было конфликтовать с Каумуалии и близкими к королю вождями, и потому Тараканов, не поднимая вопрос о часах, промолчал.