Текст книги "Мануэла"
Автор книги: Анжела Де Марко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
– Это неправда! – закричала Бернарда, сложив перед собой руки, словно клялась в церкви перед распятием Христа.
– Что случилось опять? – прервала их спор Исабель, подходя к кровати матери. – Почему вы все время ссоритесь, стоит только оставить вас наедине? Бернарда, ты снова позволяешь себе повышать голос на мою маму? К чему столько крика?
– Просто кое-что в этой истории происходило не так, как рассказывает Бернарда, – заявила мадам Герреро. – Ей очень хочется выгородить себя, предстать перед нами невинной жертвой. Но я этого не позволю!
– Я говорю только правду! – вновь закричала Бернарда, забыв о том, что Исабель не нравится, когда она повышает голос на мадам Герреро. – Оказавшись брошенной, беспомощной, одинокой, эта несчастная девушка уехала! Уехала в Буэнос-Айрес. И тогда… – Бернарда посмотрела на мадам Герреро и почему-то замолчала.
– И что тогда? – спросила ее Исабель. – Продолжай дальше, Бернарда.
– Нет, Исабель! – остановила ее и собиравшуюся продолжить рассказ Бернарду мадам Герреро. На этот раз она уже не выглядела слабой и беспомощной, какой была еще минуту назад. Глаза ее снова сверкали. Тонкая сухая рука была властно поднята вверх. Наверное, именно так поднимали вверх руку коронованные особы, призывая подданных к вниманию и повиновению. – Будет справедливо, если эту часть истории расскажу тебе я.
– Но, мама, разве ты тоже знаешь эту историю? – удивилась Исабель.
– Да, – кивнула мадам Герреро, устраиваясь поудобнее на подушках. – Мало того, некоторые главы этой истории развивались далеко не так, как рассказывает она. – И вновь рука мадам устремилась в сторону Бернарды, сидевшей сейчас молча на стуле и утратившей весь свой пыл. Мадам помолчала, собираясь с мыслями, и заговорила, прищурив глаза, словно стараясь получше рассмотреть давние события: – Однажды, во время страшной бури, какой давно не видывала здешняя земля, когда небо раскалывалось пополам от молний, а горы сотрясались от ударов грома…
– Но, сеньора! – вдруг взмолилась Бернарда. – Ведь это было гораздо позже! – Бернарда повернулась к Исабель. – Исабель, ты помнишь, о чем я рассказывала? – И, не дожидаясь ответа, словно не доверяя ее памяти, начала торопливо напоминать ход событий: – Дело происходило в маленьком поселке на Сицилии. Девушка поняла, что она беременна. Потом она узнала, что ее возлюбленный оказался негодяем и бросил ее на произвол судьбы с ребенком в чреве из страха быть убитым братьями девушки. Они не успели ему отомстить за поруганную честь семьи, ибо он уплыл в лодке и покинул Сицилию. – Бернарда говорила торопливо, словно опасалась, что ее могут прервать в любой момент и она не успеет рассказать все до конца. – Девушка понимает, что если только братья узнают о ее беременности, они немедленно убьют ее. Законы Сицилии жестоки по отношению к таким, как она. Честь семьи тут ставится выше жизни того, кто опозорил семью. Девушка понимает прекрасно, что ей ни в коем случае нельзя оставаться в поселке. У нее есть лишь один выход – бежать!
– И что? – Исабель опять была захвачена разворачивавшимся сюжетом. – Она решила убежать? Одна? Куда? К кому? Ведь она ни разу не уезжала дальше соседнего поселка. И у нее, наверное, не было для этого денег? Как она решилась на бегство? Тем более так далеко – в Буэнос-Айрес.
– Дело в том, что туда когда-то уехали их близкие родственники, – пояснила Бернарда, вдохновленная вспыхнувшим вновь интересом Исабель.
Деньги у нее были, правда немного, но их должно было хватить. Она знала об этих родственниках по рассказам матери. Кузина Джулия, посоветовавшая в свое время обратиться к старой знахарке, да еще несколько тетушек втайне от ее родителей и братьев помогли ей с деньгами, чтобы она могла оплатить дорогу. До того часа, пока Бернарда не очутилась на борту корабля, отплывавшего в Буэнос-Айрес, она не чувствовала себя в безопасности. В любой момент все могло выплыть наружу и закончиться трагически для нее. Но наконец все осталось позади, и она отправилась в долгое путешествие.
Бернарда помолчала, собираясь с мыслями. Мадам Герреро не прерывала ее. Если раньше Бернарда спешила, боясь, что ее могут прервать, то сейчас она не торопилась, уверенная, что ей дадут возможность довести рассказ до конца.
– Это путешествие было ужасным, – продолжала Бернарда. Когда она начала рассказывать о самом путешествии, ее даже передернуло, настолько неприятны были воспоминания. – Погода почти все эти дни, которые показались ей долгими годами, стояла неспокойная. Морские волны кидали корабль то вверх, то вниз. Девушка очень страдала от качки. А тут еще и беременность. Ей было так плохо, что она пролежала всю дорогу пластом, не подымаясь. Временами состояние ее становилось столь невыносимым, что ей хотелось броситься за борт и покончить раз и навсегда с мучениями. И лишь мысль о ребенке, который жил в ней и поминутно напоминал о себе, удержала ее от самоубийства.
Я уже говорила, что денег у девушки было очень мало и ей удалось купить билет лишь в третий класс, где не было никаких удобств. Наверное, раньше так перевозили живой товар из Африки в Америку работорговцы. Не будь на борту ее земляков, которые отнеслись к девушке очень доброжелательно, она бы не доплыла до далекого Буэнос-Айреса живой. Они делились с ней своими скудными запасами пищи, приносили ей воду, кто-то пожертвовал одеяло, на котором она лежала и которым укрывалась.
Куда плыли все эти несчастные сицилийцы? Почему они решились бросить землю своих предков, собрав нехитрый скарб? Да потому, что для нищей Сицилии и ее населения Аргентина была сказочной страной, где самый бедный богаче самого богатого сицилийца. Буэнос-Айрес был легендой, он не давал покоя, он снился по ночам, о нем мечтали. Аргентину называли землей надежд. Эти надежды давали многим веру в то, что есть смысл за что-то бороться и к чему-то стремиться. И девушка решила, что она выдержит любые испытания, но доберется до сказочной аргентинской земли. Ради того маленького человечка, что должен был появиться на свет уже совсем скоро. Она верила в то, что ей и ее ребенку удастся закрепиться на новой родине и там им повезет больше, чем на старой.
Девушка очень надеялась, что ее аргентинские родственники поймут ее и помогут. Она была готова на любую работу, она была молода, полна сил, ей неведомы были капризы городских девушек, привыкших к легкой жизни. – Бернарда вновь замолчала, в который раз переживая те давние события. Собравшись с духом, она попыталась продолжить. – Но…
– Что случилось? – с тревогой спросила Исабель. – Она не доплыла до Аргентины? Заболела в дороге?
– Нет, она добралась до этой обетованной земли. Ей даже удалось довольно быстро отыскать в большом городе своих родственников, на которых она так надеялась. Но надеждам ее не дано было сбыться. Как только родственники узнали о том, что она беременна, сразу же стали открыто презирать ее. Несмотря на то, что они уже давно уехали из Сицилии, законы далекой родины продолжали действовать в их кругу. Они считали себя почему-то обманутыми, считали, что их дом покрыт позором. В этом отношении они мало отличались от братьев девушки. Разве что только не грозились убить ее. Но порой презрение, с каким они относились к ней, было хуже смерти. Если бы не ребенок, который вот-вот должен был появиться на свет, девушка давно покончила бы жизнь самоубийством.
– Грубые люди, невежды! – произнесла неожиданно для Исабель и Бернарды молчавшая все это время мадам Герреро.
– Нет, – покачала головой Бернарда, – простые люди, жизненная философия которых была ими впитана на далекой Сицилии, в таких же маленьких деревушках, как и та, откуда бежала девушка. Хотя они и жили далеко от родины, в большом городе, по сути своей они оставались прежними сицилийцами.
– Бесчувственные! – вновь бросила обвинение мадам Герреро.
– Нет, – снова возразила Бернарда. Она не защищала тех далеких родственников, которых уже и на белом-то свете не было. Она просто знала, что иначе те не могли поступить. – Поверьте мне, у них было море чувств, но у них была и своя оценочная шкала в отношении к поступкам людей. И если по этой шкале поступок считался плохим, ничто уже не могло их переубедить, заставить изменить свое мнение.
– О каких чувствах ты говоришь, Бернарда?! – возмутилась мадам Герреро. – Не раздумывая, они вышвырнули эту одинокую беременную бедняжку из дому!
– Да, мадам, это так, но они считали, что девушка согрешила и заслуживает наказания. Они искренне верили в то, что поступают правильно. Никогда потом у них не возникало сомнения в том, что надо было поступить иначе. Не их вина, что они воспитаны были согласно суровым сицилийским традициям.
Исабель с ужасом слушала Бернарду и думала: а смогла бы она перенести все эти мучения, выпавшие на долю героини из повести Бернарды? Ведь с самого рождения у нее все было. Она не знала ни в чем отказа, для нее не существовало проблем. А если те и появлялись, их решали другие. Например, мать, или Бенигно, или та же Бернарда.
– Первое время, – продолжала Бернарда, – девушка ходила по церквям, прося милостыню, по приютам, где ей удавалось провести ночь под кровом, а не под открытым небом. – Голос у Бернарды все чаще срывался. – Она старалась попасть туда, где могли дать тарелку с едой и не задавали лишних вопросов. Таких, как она, в городе было много, и не всегда удавалось успеть получить свой кусок хлеба.
– Это просто чудо, что она осталась живой, не замерзла однажды ночью, когда приходилось спать под открытым небом, не умерла с голоду или от какой-нибудь болезни, – произнесла мадам Герреро.
– Нет, – уже в который раз возразила Бернарда, – это не чудо помогло ей выжить в этом аду. Та жизнь, что развивалась в ее материнском чреве, заставила и помогла ей выжить. Та новая жизнь, которая росла в ней, набирала силу, все чаще давала о себе знать, требуя к себе все большего внимания и заставляя с собой считаться. И вот однажды ночью, – Бернарда достала платок и вытерла выступившие на глазах слезы, – ночью, – продолжала она…
– Когда бушевала буря? – перебила ее Исабель.
– Да, – кивнула Бернарда. Она уже не сдерживала слез, не вытирала их платком, и они ручейками бежали по ее щекам. – Да, когда бушевала ужасная зимняя буря, столь редкая для этих мест, девушка из последних сил брела по темным ночным улицам, стараясь добраться до церкви, в которой она находила ночлег в последние дни. У нее не было теплой одежды, и она куталась в старый большой платок, который ей из жалости подарила одна почтенная сеньора. Но этот платок был слабой защитой от проливного дождя и промозглого ветра. Девушка чувствовала, что холод пробирает ее до костей. Но она боялась не за себя, а за маленького, что был у нее под сердцем. Земля от дождя размокла, превратилась в густую грязь, ноги в рваной обуви скользили, и несколько раз девушка падала прямо в потоки воды, но вновь поднималась и упрямо продолжала путь. В небе сверкали молнии, громыхали раскаты грома, окна домов смотрели на нее, словно темные пустые глазницы. Ни одного огонька вокруг. Весь город спрятался от ненастья. Все меньше оставалось сил у девушки, а до церкви надо было еще идти и идти. Все тяжелее было вставать с земли после очередного падения. Иногда ей хотелось так и остаться лежать, ни о чем не думая, не шевелясь, настолько она устала. С самого утра у нее во рту не было и маковой росинки, голод терзал ее не меньше, чем усталость. Узелок, в который было сложено жалкое тряпье, она прикрепила к поясу, потому что замерзшие пальцы не держали его. И вот девушка почувствовала, что силы совсем оставляют ее и что она не сможет добраться до церкви. Как только она поняла это, ей стало даже как-то легче.
«Будь что будет», – подумала она уже равнодушно, прислоняясь к металлической ограде, увитой какими-то растениями. За оградой виднелся большой дом. Девушка с тоской посмотрела на него. Там, за стенами, наверное, было тепло, горел свет, хозяева этого дома ужинали и не обращали внимания на вой ветра и раскаты грома, в комнатах было уютно, тепло и сухо, а в гостиной жарко горел камин… И она горько заплакала, уткнувшись головой в металлические прутья ограды.
4
– Девушка не помнила, сколько простояла она так под проливным дождем возле витой металлической решетки, пока не сообразила, что надо что-то делать, иначе она останется навсегда на этом месте. Озноб сотрясал все тело, одежда совсем не согревала, потому что была насквозь мокрая, а беспокойство за ребенка толкало ее на отчаянный поступок.
Она двинулась вдоль ограды и через несколько шагов очутилась возле широкой калитки. Когда девушка прислонилась к ней плечом, калитка приоткрылась. Она была не заперта. Что-то подсказало ей толкнуть ее сильнее и проскользнуть в образовавшуюся щель. Было так темно, что девушка двигалась почти вслепую.
Она шла осторожно по аллее, густо обсаженной какими-то растениями, к смутно белеющему впереди зданию. Когда она подошла к нему вплотную, то разглядела, что все окна плотно закрыты наружными жалюзи. Вскоре она обнаружила и входную дверь. Судя по ее массивности, резьбе, дорогой медной ручке, дом принадлежал людям богатым. Девушка в растерянности остановилась, не зная, как ей поступить дальше. Постучать или поискать какое-нибудь укрытие в глубине двора, в одном из подсобных помещений, чтобы переждать дождь.
Выступающий край крыши защищал ее от водяных потоков. Она опустила рядом с собой узелок и присела на него. Дом прикрывал ее от ветра, и стало немного теплее. Незаметно для себя она склонила голову на грудь, прислонилась к стене и задремала. Слишком сильно она устала в этот день и уже не могла себя контролировать. Сон сморил ее моментально. Не мешали этому ни шум дождя, ни промозглая сырость, ни мокрая одежда. Она словно провалилась в черную бездонную яму.
Девушка не проснулась даже тогда, когда к воротам подъехала большая легковая машина. Свет фар на мгновение выхватил из темноты уснувшую возле дома на узле с тряпьем девушку. Это мгновение было таким коротким, что и сидящие в машине не заметили ее, а девушка лишь глубоко вздохнула во сне, застонала и инстинктивно прикрыла лицо руками.
Водитель остановил машину и, не заглушая мотора, вышел из нее, предварительно раскрыв большой зонт. Он почтительно прикрыл от дождя то место, где должна была появиться пассажирка.
В водителе можно было узнать Бенигно, только был он не такой седой, сутулый, как сейчас. А пассажиркой в машине, которую он вел, была мадам Герреро. Моложе на двадцать лет. Да и машина была та же, что и сейчас. К чему менять вещь, если она служит тебе верой и правдой, ни в чем не уступая более новым вещам?
– Какой ливень! – пожаловался Бенигно хозяйке. Они спрятались под выступом крыши перед входом в дом, под защитой которого так крепко спала измученная девушка.
Видно было по наряду мадам Герреро, что она возвращалась с приема. На ней была изящная белая шубка с пушистым воротником, модная шапочка, тоже меховая, с перьями, на руках – перчатки. Она была в хорошем настроении и предвкушала отдых в теплой постели после чашки горячего чая с капелькой спиртного.
И тут Бенигно увидел спящую почти у самых дверей незнакомую девушку. От неожиданности он отпрянул назад и обернулся к мадам Герреро, которая шла чуть позади него и тоже заметила девушку. Оба растерянно переглянулись, потом мадам решительно отстранила Бенигно и подошла к девушке. Склонившись над ней, мадам внимательно рассмотрела при свете автомобильных фар лицо спящей, ее густые, мокрые волосы, дырявую шаль, в которую куталась несчастная, и, протянув руку, коснулась ее волос, убрала тяжелую прядь со лба девушки. Даже через перчатку мадам Герреро ощутила сильный жар.
Словно от толчка, девушка вдруг открыла глаза, увидела склоненное над ней лицо незнакомой дамы и испуганно прижалась к дверям. Она привыкла к тому, что ее прогоняли богатые люди, приказав прислуге подать ей что-нибудь. Случалось и так, что доставались ей лишь презрительные слова. Больше всего девушку поразил и испугал не сам факт появления этой красивой и богатой сеньоры, не перспектива подниматься и двигаться по дождю в ночь. В том, что ее так или иначе попросят покинуть это место, она не сомневалась. Хорошо уже то, что она успела немного подремать и отдохнуть. Ей даже казалось, что стало теплее. Но больше всего поразил девушку огромный камень на перстне, надетом поверх тонкой белой перчатки.
Сеньора неожиданно помогла девушке встать, взяв ее за руку. Та молча подчинилась. Ей было все равно, что с ней сделают, сознание было затуманено болезнью. Рука богатой сеньоры уверенно приподняла ее голову за подбородок, повернув сначала в одну, потом в другую сторону. Мадам внимательно изучала лицо девушки. Оно понравилось ей. Потом сеньора заметила, что незнакомка руками поддерживает свой большой живот. Она приложила и свою руку к ее животу, поняв, что девушка беременна и время родов вот-вот наступит. Что-то заставило сеньору улыбнуться.
– В тот день она получила впервые за многие месяцы не только кров и тарелку горячей пищи, а гораздо больше, – раздался с кровати немного хрипловатый голос мадам Герреро. – Ей не пришлось больше думать о том, как не умереть с голоду, и не пришлось искать на каждую ночь пристанище. Она стала жить нормально, как и подобает человеку.
– За все, что она получала, девушка должна была платить честным трудом, – дополнила Бернарда. – Бесплатно ей ничего не давали.
– А что случилось с ее сыном? – спросила Исабель. – Как поступили с ним, когда он появился на свет? Что стало с ним?
– Сын? – Бернарда, услышав вопрос Исабель, вдруг словно потеряла дар речи. Лишь несколько мгновений спустя она смогла заговорить вновь. – Вскоре родилось и дитя… – Бернарда бросила взгляд на мадам Герреро, мучительно проглотила комок, стоявший в горле, и едва слышно сказала: – Это была девочка.
– Девочка? – удивилась Исабель. – А я почему-то решила, что у девушки должен был родиться мальчик. Ведь этот ребенок так много страдал еще во чреве матери, и, мне кажется, это смог бы выдержать только будущий мужчина.
– Да, это была девочка, – уже гораздо тверже повторила Бернарда. – Прелестная девочка! – При этих словах Бернарда подняла глаза на сидящую напротив нее Исабель. Этот взгляд перехватила мадам Герреро, внимательно наблюдавшая за развитием событий, и прервала ее.
– Теперь говорить буду я, – сказала она. Голос ее стал до неузнаваемости хриплым, прерывался, в нем не было той всегдашней уверенности, присущей мадам Герреро.
Бернарда всхлипнула, но замолчала, не став возражать.
– Это была прелестная девочка, – с легкой улыбкой на губах заговорила мадам. – Она озарила своим рождением этот большой и грустный дом. У нее не было недостатка ни в чем! Ни в игрушках, ни в праздниках и путешествиях. – Мадам даже не обратила внимания на то, что Бернарда медленно поднялась со своего пуфика и, словно сомнамбула, начала ходить по комнате. – Она училась в самых лучших школах, – продолжила мадам, – у нее было все, что только можно пожелать! – И тут мадам впервые посмотрела в глаза Исабель. – У нее было все для того, чтобы вырасти настоящей принцессой. – Мадам Герреро рассказывала и плакала. Можно было подумать, что речь идет о девушке, которая когда-то умерла. – У нее не было недостатка ни в чем для того, чтобы получить достойное воспитание, принятое в лучших кругах общества. – Она с мольбой смотрела на Исабель, которая внимательно слушала ее, пытаясь разгадать пока не разгаданную тайну ее матери и Бернарды. – Исабель, я только хочу, чтобы ты поняла, что эта девушка, а также сеньора, которая взяла на себя всю заботу о ней, делали все это из самых лучших побуждений…
Бернарда стояла спиной к кровати, словно ее не интересовало то, о чем говорила Исабель мадам Герреро. Но при последних словах мадам плечи Бернарды задрожали. Она рыдала.
– …И с большой любовью, – закончила мысль мадам Герреро.
– Ты говоришь о Бернарде и о себе? – Исабель начинала понимать, какое «непосредственное отношение» имеет к этой истории она. – Мама! – воскликнула она, обращаясь к мадам Герреро. – Скажи мне правду!
Бернарду словно по лицу ударили – так она отреагировала на то, что Исабель после всего услышанного обратилась к мадам, назвав ее мамой.
– Лучше мне умереть прямо сейчас, – рыдала мадам Герреро, откинувшись на подушку и уставясь в потолок, – чем сказать тебе это.
– Скажи мне правду, мама! – вновь воскликнула Исабель, но еще более требовательно.
Бернарда напряженно ждала, что ответит мадам. Во взгляде ее было отчаяние, и все же она надеялась. Она даже перестала плакать.
– Исабель, – простонала мадам Герреро. У нее все же хватило мужества сквозь слезы посмотреть на дочь. – Я не твоя мама! – вдруг выдохнула она и, не выдержав, громко зарыдала.
Они смотрели друг на друга, словно расставались навсегда, обе плакали. Только мадам Герреро делала это более открыто. У Исабель лишь катились по ее прелестным щекам слезинка за слезинкой и дрожал подбородок, как у обиженного ребенка.
– Дочка! – услышала вдруг Исабель у себя за спиной голос Бернарды. – Твоя настоящая мать – я! – И Бернарда присоединилась к двум плачущим женщинам. Теперь они плакали все втроем. В комнате воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь тихими всхлипываниями. Исабель переводила взгляд с одной на другую и не знала, что ей делать.
– Нет! Это неправда! – закричала она, почти с ненавистью глядя на Бернарду. – Вы все это выдумали!
– Но мы же… – начала Бернарда, но, увидев, как смотрит на нее Исабель, которую она впервые за двадцать лет назвала дочерью, замолчала.
– И ты, мама! – обернулась Исабель к мадам Герреро, которая лежала, закрыв лицо ладонями. – Как ты могла позволить?
– Исабель, – воскликнула мадам Герреро, – дочь моя!.. – И она протянула к Исабель свои руки.
– Дочь? – вскочила Исабель. – Так что же, наконец?..
– Исабель, выслушай наши объяснения, – стонала мадам Герреро, продолжая протягивать к ней руки.
– Может, хватит уже объяснений? – Исабель не желала слышать больше никаких историй.
– Исабель, – заговорила Бернарда, – Исабель, постарайся понять причины, которые заставили нас так поступить, ну пожалуйста!
– Нет таких причин, – крикнула Исабель, – которые заставили бы так поступить! Если вы, как утверждаете, моя настоящая мать, тогда почему же не вы воспитывали меня? Почему не вас двадцать лет я называла матерью?
– Такие причины есть, – возразила Бернарда, – конечно же, есть! Мне ведь было тогда всего шестнадцать лет, я была одинока в этом большом и жестоком мире, и мне некуда было идти. Поэтому, когда сеньора Герреро предложила мне такой договор…
– Договор? – возмущенно воскликнула Исабель. От обиды она что было силы зажмурила глаза.
– Исабель, послушай, – продолжала убеждать ее Бернарда. – Вскоре после твоего рождения сеньора предложила мне вот что: ты будешь жить здесь, как ее родная дочь, но с одним условием… – Бернарда показывала на лежавшую молча мадам Герреро, словно обвиняла ее. Она хотела убедить Исабель в своей невиновности и вернуть ее себе как дочь. Бернарду не волновали сейчас чувства мадам, которой она верой и правдой прослужила двадцать лет.
– Не было никаких договоров! – внезапно очень резко и решительно возразила мадам Герреро. Она видела, что Бернарда старается отвести от себя все обвинения и стать в глазах Исабель жертвой обстоятельств. – Ты не была настолько глупой, ты же сразу поняла, что это для тебя самый выгодный вариант и даже не ставила никаких условий.
– Нет, ставила! – Бернарда защищала свое право не менее яростно, чем мадам Герреро. Они отчаянно боролись друг с другом за право называть себя матерью Исабель. А сама Исабель зажала уши руками, словно не хотела слышать этого спора. Она даже отвернулась, потому что и мадам, и Бернарда вели себя по отношению друг к другу так, как никогда до сих пор. Зрелище было не из приятных.
– Я помню все так, как будто это было вчера, – продолжала Бернарда. – Вы сами пообещали мне, что когда Исабель станет совершеннолетней, мы ей скажем всю правду! Может быть, обещая, вы надеялись, что я не доживу до этого дня. Но получилось наоборот, ожидание давало мне необходимую силу и здоровье и, наоборот, отнимало их у вас.
– Представляешь, Исабель, – обратилась за помощью мадам Герреро, привстав на кровати, забыв о своем недомогании и о том, что волнения могут закончиться для нее весьма плачевно, – кто мог думать о твоем совершеннолетии, когда тебе было всего несколько недель от роду?
– Но тогда, значит, все знали, что я… – Внезапная догадка поразила Исабель.
– Нет, – поспешила успокоить ее мадам Герреро, – я на следующий день рассчитала всех слуг, кроме Бенигно, которому доверяла, как себе.
– Этого не может быть, – повторяла тихо Исабель, – это какой-то кошмар, какой-то страшный сон! – Она была в таком отчаянии, что могла в этот момент сделать с собой все, что угодно. Она возненавидела жизнь, окружавшую ее двадцать лет. Ей казалось, что все эти годы она прожила в сплошном обмане. – О, Господи, как мне хочется сейчас же проснуться, открыть глаза и убедиться, что все это мне приснилось.
– Если бы все было так, как ты говоришь! – присоединилась к ней мадам Герреро.
– Мамочка! – бросилась к кровати Исабель. – Я не могу понять, как ты только могла позволить Бернарде вбить все это себе в голову? – Исабель обнимала мадам Герреро, лаская ее, горячо целуя.
– Но я… – растерянно шагнула к ним Бернарда, протягивая руки к Исабель. – Дочка, – позвала она.
– Замолчи! – яростно закричала Исабель, повернувшись к ней и не отпуская рук мадам. – И не говори мне больше ничего! Я не желаю тебя слышать! – И вновь обняла мадам Герреро. – Мамочка, ты в последнее время очень плохо себя чувствуешь. Тебе нельзя волноваться.
Бернарда схватилась в отчаянии за голову. Такого результата она даже не предполагала. Она думала, что основная трудность – заставить сказать правду мадам Герреро, а Исабель останется только признать в ней настоящую мать. Получилось же совсем наоборот. Теперь Исабель может возненавидеть ее и не пожелает видеть вообще. Такого Бернарде не пережить.
– Мамочка, – Исабель продолжала ласкать мадам Герреро, – из-за твоей болезни у тебя возникли проблемы с памятью, а Бернарда воспользовалась этим и придумала всю эту историю. Она все время просто завидовала тебе, потому что у тебя есть я. Она просто-напросто бесплодная старая дева!
– Это неправда! – возмутилась Бернарда, услышав такое обвинение. Она даже забыла свои опасения. Фраза, произнесенная Исабель, прозвучала для нее как оскорбление. – Я выносила тебя в своем чреве, родила тебя в этом доме, вскормила тебя молоком своей груди! – Бернарда доказывала свое материнство яростно, понимая, что теряет дочь навсегда. Тем более что видела, как Исабель старается не слушать ее криков, а, припав к груди мадам Герреро, что-то ей шепчет на ухо, торопливыми движениями гладя по голове.
– А та несчастная девушка, про которую вы мне рассказывали тут весь вечер, – шептала Исабель мадам Герреро, стараясь действительно не слушать выкриков Бернарды, – умерла, несчастная. А ее смерть так подействовала на бедную Бернарду, что когда ты родила меня, она приняла меня за свою дочь и придумала потом всю эту сумасшедшую историю. – Исабель порой теряла логику, нашептывая мадам свой вариант истории, но для нее главным был сейчас не смысл того, что она шептала, а желание заставить мадам Герреро стать снова властной и волевой сеньорой, привыкшей не уступать никому. Исабель действительно считала, что с матерью что-то случилось во время болезни. Если бы не болезнь, разве она позволила бы служанке вести себя так свободно в своем присутствии.
– Исабель! – мадам Герреро обняла ее голову, прижала к груди и плакала. Были ли эти слезы слезами радости, ведь Исабель не покинула ее как мать, или слезами отчаяния, никто не знал.
– Но ведь твоя настоящая мать я! – рванулась Бернарда к Исабель, протягивая к ней руки, но боясь коснуться ее. Крик Бернарды был похож на крик раненой тигрицы, у которой отнимали дитя. Она никак не могла понять, почему Исабель отказывается от нее, не хочет признавать ее своей матерью. – Я! Я! – яростно кричала она, стуча себя в грудь.
– Замолчи и не смей никогда больше это говорить! – Исабель повернулась и посмотрела на Бернарду с такой ненавистью, что та замолкла на полуслове. – Берегись, Бернарда! – вдруг произнесла с угрозой Исабель. – Берегись! Ты очень горько пожалеешь о том, что сделала сегодня с моей матерью и со мной!
– Исабель, Исабель. – Весь пыл мигом слетел с Бернарды, она испугалась, даже как-то сжалась и, словно оправдываясь, негромко заговорила: – У меня есть доказательства, что все сказанное мной – правда! Это подтвердят и документы, я ничего не выдумала! Ты моя дочь, Исабель! – Бернарда залилась слезами и выбежала из комнаты, сопровождаемая отчаянными криками Исабель.
– Я не хочу этого! Не хочу! Мама, мамочка, скажи мне, что это неправда, успокой меня, мама, помоги мне! – рыдала она на груди мадам Герреро. – Это неправда, неправда, неправда!..
Бернарда буквально бегом направилась к себе. Она бросилась к большому шкафу, где на одной из полок хранились в шкатулке дорогие ей бумаги. У нее так дрожали руки, что не сразу удалось открыть маленьким ключиком эту шкатулку.
– Конечно же, у меня есть документы, – лихорадочно шептала Бернарда, – и у меня никто не посмеет отнять дочь! – Она торопливо перебирала содержимое шкатулки, выбрасывая все ненужное, в поисках той единственной, которая подтверждала ее права матери. – Там все ясно сказано! Ей придется прочитать все от первого до последнего слова! И столько раз, сколько понадобится для того, чтобы убедилась: я говорила чистую правду! – Бернарда развернула найденную наконец бумагу, чтобы еще раз взглянуть на то, что там написано, и бросилась обратно в комнату мадам Герреро. Но, захлопнув за собой дверь, остановилась, внезапно поняв, что злость и гнев – сейчас не лучшие ее помощники. Ей необходимы выдержка и спокойствие.
– Не волнуйся, Бернарда, – шептала она, прижимая к сердцу дорогой листок. Ты столько лет ждала этот день, ты так долго страдала, слыша, как твой ребенок называет матерью другую женщину! Не для того же ты вынесла эти муки, чтобы в последний момент потерять дочь. Спокойно! – приказала она себе и уже неторопливо направилась к мадам Герреро.
Обессиленная бурным эмоциональным взрывом, Исабель неподвижно лежала на кровати мадам, закрыв глаза, побледневшая, осунувшаяся, молчаливая. Внутри была пустота и не хотелось жить.
– Исабель, – тихо проговорила мадам Герреро, ласково коснувшись волос дочери, – там, в комоде, во втором ящике…
