Текст книги "Геракл"

Автор книги: Антонио Дионис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

СЕДЬМОЙ ПОДВИГ
Геракл усмиряет Критского быка

Давнее то было время, когда боги и люди делили между собой землю и небо: боги царствовали на светлом Олимпе, в поте лица люди обхаживали землю, добывая себе пропитание.

Лишь море, где правил грозный царь морской Посейдон, никому не принадлежало, живя странной и таинственной жизнью, никому неподвластной. Столь же странны и порою опасны были и дары моря, которые часом прибивало к берегу.

Но если опасности нельзя устранить – к ним стоит привыкнуть. К бурному и своеобразному нраву моря– соседа привыкли жители острова Крит, во время морских бурь прячась в жилищах, рыбача и занимаясь мелкой морской торговлей, когда бескрайняя синь вокруг сияла улыбкой. И Посейдон был снисходителен к островитянам, пригоняя рыбьи стайки прямо к рыбакам в сети.

А благодарные жители острова Крит делились с Посейдоном дарами, принося ему в жертву каждый год по упитанному быку.

Так царила идиллия меж людьми и морским божеством. Но всякому ведомо, что непрочна дружба меж богом и человеком, уж слишком разнятся их желания и вкусы, а коли тянуть одеяло, непременно ткань разорвется.

Как-то волны вынесли на берег чудо. Сбежались взглянуть на находку жители, столпились, любуясь на диво. Сбежал у Посейдона с его подводных пастбищ его лучший бык. Был он белоснежен, а могучий лоб прекрасного животного украшали золотые рога.

Слух об удивительном быке тут же распространился по острову – сам царь Минос пришел взглянуть на подарок моря. И сердце прикипело у Миноса к невиданному чуду. Приказал Минос отвести быка в свое стойло.

Но тут забурлило, вскипело море: разъяренный Посейдон, обыскавшись, решил посмотреть, нет ли на берегу его любимца.

Несказанно обрадован был бог, узрев быка с белоснежной шкурой, которого, обвязав рога животного веревками, десятки слуг Миноса тащили по направлению к сараю.

Стойте! – вскричал Посейдон,– Спасибо, что разыскали моего быка! Гоните его в море!

Но жадный царь Минос, выступив смело вперед, так молвил:

Да где ж это видано, чтобы быки жили в море? Стыдно тебе, Посейдон, покушаться на чужое добро, потому что это животное мое – и сбежало из моего стойла!

В ужасе замерли люди, слыша несказанно наглые речи. Взъярился Посейдон, взмахнув посохом, от которого разбежались злые черные волны, но не было у морского бога права ступить на сушу. А Минос лишь посмеивается, не боясь гнева Посейдона: что грозит ему за обман?

Не стал спорить, доказывая правоту, морской повелитель. Грозно лишь сверкнул очами, исчезая в морской пучине. Огромные волны набежали на берег, обдавая людей водяным потоком. Загудело море – на семь дней и ночей поднялась вокруг острова буря по повелению Посейдона. А бык, только черные брызги темными пятнами намочили белоснежную шкуру, взбрыкнул задними ногами, вырвался из веревок и бросился бежать в глубь острова: бешенство охватило зверя – и не было пощады тому, кто подвернется быку на пути.

В испуге забились под кровлю люди. Но горше, чем бешеный бык, оказался для людей голод: ни на миг не успокоится море, ни на день не проглянет солнце сквозь тучи. Нет ни рыбы, ни хлеба: не выйти на ловлю в кипящую бурю, не пробиться торговцам с припасами к окруженному валом воды Криту.

Лишь царю Миносу горя мало: ест он и пьет у себя во дворце – на годы и годы хватит вина и съестного в глубоких царских погребах и подвалах.

Но где нет пути для людей, есть дорога для слухов.

Странное деется на острове Крит! Бешеный бык загнал островитян в дома, а голод делает черное дело, поскольку вышли у жителей все припасы! – принесли мореходы грустную весть.– И никакому кораблю не пробиться сквозь бурю, что ярится лишь полосой вокруг Крита, хотя рядом море светло и покойно!

Тогда, когда слухи достигли Микен, Эврисфей, гнусный в помыслах, снова призвал Геракла.

Ты гордишься своей добротой, и народ прославляет тебя за бесстрашие?-молвил царь, обращаясь к герою.– Вот повод подтвердить первое и укрепить другое: возьми мой корабль, погрузи из моих кладовых сколько хочешь припасов да отправляйся к острову Крит!

Взыграло сердце героя отвагой и жалостью к обреченным на голодание людям. Тут же лучшей едой и отборным вином нагрузил он корабль. Из преданных друзей собрал Геракл команду и, не мешкая, отправился в путь.

Море было светло и прекрасно. Легкая рябь колыхала сверканием волны. Попутный ветер гнал корабль к близкому острову, вздувая паруса.

Лишь дивился Геракл чудесной погоде, да недоумевала команда, о какой страшной буре судачат мореходы.

Но вдруг, словно корабль пересек незримую черту, вмиг пропало в седых тучах солнце, ветер рванул, унося, паруса. Будто сухая веточка, треснула мачта, разломавшись, и придавила одного из мореходов. Огромные волны перехлестывали через борта – и норовили опрокинуть судно; люди не успевали вычерпывать воду, побросав бесполезные весла.

Судно швыряло. Люди, не в силах удержаться на ногах, попадали на днище. Вдруг мокрый соленый язык, заслонивший небо, лизнул мокрые доски – и мореходы в ужасе увидали, как гигантская волна похитила одного из товарищей.

И все это – за скотину?!-вскричал Геракл, безуспешно пытаясь противоборствовать волнам, хлещущим в грудь и слепящим глаза.– Да что б сдохло то животное, из-за которого гибнут люди!

Услышал Посейдон проклятье Геракла. И устыдился морской повелитель: хоть хорош и красив белый бык, но как слеп оказался бог в гневе! Разве стоит целое стадо одной человеческой души, созданной по подобию богов Олимпа?

Вспомнил Посейдон, как ему было весело следить за сетями, что с лодок ранним утром забрасывают в морскую пучину старательные рыбаки, вознося Посейдону молитвы. Вспомнил, как плескаются на мелководье, прогретом солнцем, дети, щебеча веселыми голосами. Припомнил Посейдон, чего лишился, подняв на море бурю: когда юные девы, думая, что никто их не видит, сбросив одежды купались в светлых владеньях царя Посейдона в хорошую погоду, а старый сластолюбец лишь хихикал, окатывая прекрасные белоснежные тела красоток брызгами, сверкающими на чистой коже драгоценными камнями, радовалось тогда и пело сердце морского владыки. Тогда махнул рукой Посейдон на обиду, учиненную Миносом, приказал умерить свой гнев морю. Тут же улеглись волны, открывая необъятные горизонты. Про– синела вода; ласкаясь щенками, лизнули борт судна Геракла легкие волны.

И солнце с улыбкой воззрилось на море и остров, на берег которого, ожившие от надежды, устремились жители острова Крит, в громких криках приветствуя незнакомый корабль. Пришвартовалось судно. Ступил Геракл с товарищами на землю.

Тут, откуда ни возьмись, из-за холмов вылетел и окаменел белоснежный бык с золотыми рогами. Яростно роет копытами песок, так что комья летят. Хрипит, диким ревом пугая округу. Глаза налились кровью, с ненавистью следят за людьми. Белая пена капает с морды – вот-вот бросится бык на людей. Отощал бык за время скитаний – никто и охапки сухой соломы не бросил животному. Зол белый бык – ни одна рука не протянулась его приласкать и дать сладкое лакомство. Грозен бык – тоскует бык по родным подводным угодьям, где следом за ним послушно шествуют круторогие коровы, а трава растет сочная и густая, не то что жалкие колючие клочки на каменистом острове. Вся обида и злость – в стремительном беге быка, домчится громадная туша, сметет робко теснящуюся друг к дружке толпу.

Но Геракл уж готов к поединку: выставил перед собой на вытянутых руках плащ, дразнил огромного зверя. Пуще прежнего бесится бык, пронзая рогами воздух. Тут изловчился Геракл, схватил быка за рога и повалил, придавив красивую голову к земле коленом. Тяжело дышит бык, пытаясь вырваться из железных объятий Геракла, но крепко держит рога герой, не отпуская ни на секунду. И сдался бык, смирился, лишь устало взнимаются бока животного и опасливо смотрит лиловое око.

– То-то же! – похлопал Геракл быка по холке. Порывшись среди припасов, достал горсть сладких фиников, протянул на раскрытой ладони. Теленком потянулся огромный зверь, мягко, стараясь не оцарапать, собрал с руки лакомство. Смотрит в глаза, еще выпрашивая угощенье.

Ах, ты, подлиза! – смеются счастливые люди, наперебой угощая красавца.

Успокоился бык, с охотой идет на зов любого, у кого что-то есть в ладонях. Накормили быка обитатели Крита, почистили грязную шкуру, напоили чистой водою. А потом порешили вернуть беглеца законному владельцу, царю Посейдону.

Воззвали жители острова к богу моря:

– О, Посейдон! Забери свое животное, которое тебе принадлежит по праву! И прости, что из страха перед царем Миносом мы промолчали, но за то уж наказаны мы достаточно!

Взбурлили, вспенились волны. Явился на зов сам Посейдон. Но отказался он взять обратно быка:

Из-за этой скотины гнев овладел моим сердцем! Не по чести и совести я поступил, обрекая вас всех на голод и бурю! Так теперь я и видеть его не хочу!

Вновь попросили жители принять белого быка – и снова отказался Посейдон. Долго б они препирались, если б не вступился Геракл, которому надоела бесполезная перепалка.

Ну, раз и ты, Посейдон, и вы, жители Крита, отказываетесь, самое время мне вступиться в ваш спор! Отдайте быка мне, раз он никому не нужен!

С радостью согласились жители, поразмыслив, согласился и Посейдон, что Геракл подкинул здравую мысль.

Не стал герой медлить, накинул прочную цепь на золотые рога и хотел вести его на корабль.

Но остановили товарищи-мореходы Геракла:

Да такое чудовище потопит судно!

Так пусть плывет следом! – порешил герой, пихая быка в воду.

А сам поднялся на судно следом за остальными. Плывет корабль. Следом пенятся волны: то морской бык поспешает.

ВОСЬМОЙ ПОДВИГ
Геракл и кони-людоеды

В каменной нише, вырубленной в гранитной скале, за двенадцатью дверями, за коваными замками бережет сокровище грозный царь Диомед, фракийский властитель. Но слух – не птица, в клетке не запрешь, от людей не удержишь, не утаишь.

Слышали люди страшное о тайне царя. Вдали от всех лежит царство Диомеда, но вездесущие мореходы разнесли по свету дурную весть. Будто есть у царя четверка диких коней, что дышат огнем, а кормятся человеческим мясом.

Достигли слухи микенского царя Эврисфея. И хитроумный царь, желая раз навсегда погубить Геракла, тут же призвал героя.

Восьмой раз ты послужишь мне службу во имя Зевса,– молвил Эврисфей.– Ты гордишься своей силой и смелостью, как раз по тебе добыть огнедышащих скакунов!

Украсть?! – поразился Геракл, смущенный.

Сузились глаза Эврисфея, хитрая злость зажгла огоньки в черных зрачках:

Ты готов отказаться, герой? Ты не выполнишь клятву отца?

Не хотел идти Геракл на богопротивное дело – не мог и предать клятву Зевса: нет прощения сыну, не заплатившему отцовский долг.

Закутался в шкуру, чтобы люди не видели, как горят от стыда его щеки, и двинулся в путь, гадая, не удастся ли честным путем упросить Диомеда расстаться с сокровищем.

Долог и разнообразен путь – дивится герой новым странам, неведомым обычаям, незнакомым одеждам, в которые рядится тамошний народ.

Первым городом, к которому дорога прибила Геракла, были Феры, город в Фессалии.

С почтением принял царь фессалийский Адмет гостя. Предоставил пышные покои, выставил игристые вина. Нет ни в чем чужеземцу нехватки. Геракл радовался сердцем, видя сколь богато и прекрасно царство Адмета.

Колосятся в долинах нивы. Тучный скот бродит по зеленым склонам холмов, нагуливая жир. Нет убогих и нищих среди подданных царя. Народ весел и беззаботен: о чем тосковать, когда в каждой семье на ужин есть жареный молодой барашек, а подвалы полны бочками с виноградным вином?

Учтив и внимателен царь Адмет. С заметным интересом расспрашивает о похождениях Геракла, потчует гостя в собственном доме. Лишь время от времени легкое облачко туманит чело Адмета, но хмелен Геракл, лишь хвастает подвигами да нахваливает хозяйское угощенье.

Сидит на роскошном покрывале хозяин, слушает пришельца, но тяжело таить горечь в сердце. Не показывает Адмет вида, сколь великая скорбь пожирает пламенем душу: к чему чужим людям знать о чужом горе? Кто посочувствует, кто посмеется, злорадствуя втихомолку. Но помочь не сумеет никто. Вздыхает украдкой Адмет, наливая Гераклу в чашу вино: тягостен для царя непредвиденный пир. Сам не ест, не пьет: горло сдавила тоска и заботы. Горько раскаивается Адмет за радости и удовольствия, которыми щедро его оделила судьба.

Ни в чем не знал недостатка царь Адмет. Мало кто мог сравниться с ним богатством и славой. А с тех пор, как сам бог Аполлон пришел в Феры простым пастухом, отбывая наложенное Зевсом наказание за провинность, недостойную бога, с тех пор не знает печалей и нищеты Фессалия.

Целый год Аполлон пас стада царя Адмета, а, как вышел срок, открылся он, кто он есть и спросил, нет ли у царя заветного желания, чтобы надолго он запомнил дар Аполлона.

Подивился Адмет странному раскладу судьбы. Поколебался, правду ль говорит пришелец. Помедлил, тая великую тайну сердца, но все же промолвил:

– Чудны твои речи, о незнакомец, что называешь себя Аполлоном! Но если б нашелся человек или бог, который помог бы добыть мне в жены Алкесту, прекрасную дочь Пелия!

Красива девушка, как само солнце, но выше солнца– гордыня ее безумного отца, который сказал, что отдаст Алкесту лишь тому, кто впряжет в колесницу для сватанья рядом льва и медведя! Виданое ль дело, чтобы два хищных зверя бежали, как послушные кони, в единой упряжке? Но упрям Пелий, не хочет слушать доводов рассудка. И коль хочешь помочь, расскажи, как добыть мне девушку – опостылела мне жизнь без нее!

Рассмеялся Аполлон:

Ну, это-то ты и сам сумеешь, волей богов! А раз ты сам так скромен в желаниях, я сам подберу тебе дар! А сейчас собирайся, едем за невестой!

Адмет, хоть и сильно сомневался в словах пастуха, но заторопился во внутренние покои, готовя дорогие подарки и надев праздничные одежды.

Еще пуще развеселился проказник Аполлон, но ничего не сказал, лишь указав протянутой вперед ладонью во двор, где, прикованные железными цепями, грызли друг друга и скалили зубы два грозных хищника. Концы цепи свисали с могучей шеи медведя, звеньями охватывали, запутавшись в гриве, огромного льва. Звери царапались и грызли звенья упряжи, распугивая громким рыком прислужниц и воинов. Бегут из дворца переполошенные люди. Не рискует спуститься со ступеней во двор царь Адмет. А Аполлон лишь поддразнивает:

О, гляди, царь! Если ты испугался этих набитых трухою мешков с когтями, как ты справишься с молодою женой? Женщина в гневе страшнее голодной тигрицы!

Сам смело выступает вперед, протягивая к хищникам незащищенную руку. Рычат звери. Брыжжет голодная слюна. Вот-вот заденет когтистая лапа, разорвет незнакомца зубастая пасть. Но только дотронулся Аполлон до зверей, с тихим ворчанием улегся на спину медведь, раскинув лапы; кошкой мурлычет и лащится лев, усмиренный,– стоявшая на загривке шерсть мирно струится. Приласкал, погладил зверей Аполлон и зовет Адмета:

Не время ли ехать за прекрасной Алкестой?

Даже теперь, вспоминая, Адмет улыбнулся, воочию увидав переполох, что устроили они в доме гордеца Пелия. Ходячий бы побежал, безногий заковылял, когда странная упряжка прокатилась по улицам селения. А Пелий, видя сколь точно выполнено его приказание, забился в темный сарай и оттуда кричал:

Уберите, уберите этих злодеев отсюда!

Но нашел его Аполлон под кучей соломы и старого тряпья. Вытащил за шиворот под всеобщий хохот: уже не казались грозными усмиренные звери собравшимся к дому Пелия.

Так строить насмешки над женихами ты умеешь,– произнес Аполлон, не предвещавшим доброго голосом,– а как держать слово – так в кусты?

– Отдаю! Отдаю дочь без выкупа! – взвыл Пелий.

Рассмеялся Адмет, осчастливленный в единочасье, попросил отпустить будущего тестя.

А Алкеста, украдкой давно заглядывавшаяся на фессалийского властителя, сама вышла навстречу и, испросившись, зарылась пальцами в густую львиную гриву. А лев лишь ревниво следил, чтобы медведю не досталось больше ласк от девушки, чем ему.

Но, хоть добры и могущественны боги Олимпа, лучше б им оставить земные дела в покое! Безумны и беззаботны боги, как дети,– и по-детски жестоки бывают их шалости.

Хотел осчастливить Аполлон Адмета навеки – навеки он сделал царя неутешным.

Мойры, богини судьбы, долго колебались на просьбы Аполлона – старухи побольше знали о жизни и смерти, чем вечно в кого-то влюбленный ветреник, вечно решающий любовные интрижки и витающий среди снов и яви. Но устоять пред красноречием и красотою бога любви и света даже старухам оказалось не под силу – выполнили мойры желание Аполлона.

С радостной вестью помчался с небес на землю Аполлон, бросаясь в Феры к царю Адмету.

Радуйся, царь! Я сделал тебя бессмертным! Теперь смерть заберет кого-то другого, когда придет за тобой! А ты, любимец богов и народа, с легкостью найдешь того, кто, без раздумий, с радостью отдаст свою жизнь за твое бессмертие!

Обрадовался дару Адмет. Возбужденно загудел народ, радуясь счастью царя.

Лишь юная Алкеста нахмурила брови, точно была недовольна.

Что с тобою, душа моя! – наклонился к любимой Адмет.

Просто думаю, каково жить, видя смерть вначале ровесников, потом детей, потом внуков...– девушка смотрела прямо перед собой, не замечая смеющихся и радостных лиц.– Годы и годы пройдут, не одно поколение сменится на земле, а тебе не избавиться от бессмертия, дарованного смертному!

Ты завидуешь? – заледенел лицом Адмет.

О, ты не понял! – грустно усмехнулась Алкеста. – Но вспомни мои слова, когда меня сотни лет уж не будет!

Ничего не отвечал молодой жене Адмет. Лишь закатил на весь белый свет пиршество, приказав, чтобы среди собравшихся не было никого, что б прочно стоял на ногах, так напиться должны все в честь дара великого Аполлона. Много дней длился разгул. Со скольких виноградников выпито вино, сколько стад овец и коров было съедено, никто б не сосчитал.

Но однажды с похмелья проснулся Адмет и не смог оторвать голову от подушки, такая внезапная слабость охватила тело. Слабым голосом позвал царь на помощь, но пьяны и спят беспробудно гулявшие вместе друзья и слуги. Попытался царь сползти с ложа, но не сумел удержаться, скатившись на холодные плиты пола.

Тут, откинув полог, тихо вошла в опочивальню мужа Алкеста, держа на руках своего сына. Девочка держалась пухлыми ручонками за края материнской одежды.

Со стыдом и мольбой посмотрел Адмет на забытую в гульбищах жену. Слезы раскаяния потекли по побелевшим щекам. Но вот хотел что-то сказать царь Адмет – странное оцепенение охватило члены, и провалился Адмет в небытие. Много дней он горел в лихорадке, на грани жизни и смерти. И бессвязны были туманные речи. Но вот, совсем ослабев, пришел в себя царь Адмет. Смотрит: горит на стене светильник. Сидит рядом жена с рукодельем. А из-за фигуры жены уставилась на постель безобразная скрюченная старуха, ухмыляется, выставив желтые клыки, с сине-лиловым языком, касающихся подбородка, в одеждах, обезображенных свежими пятнами крови, вкусных и ярких, до которых хочется прикоснуться рукой. Протянул руку к старухе Адмет, а та смеется:

Рано, дружок! Сначала давай-ка узнаем, не хочет ли кто первым прогуляться со мной вместо тебя!

Да кто ты? – вскричал Адмет, не раскрывая рта.

Но старуха поняла беззвучные мысли. Расхохоталась, обнажая черное небо:

Я – твоя смерть! Но есть уговор, за который щедро со мной Аполлон рассчитался. Дурачок влюбленный, он так мало знает людей, куда меньше, чем я!

Тут вспомнил Адмет, что может спастись, если кто-то, кому не мила жизнь, примет смерть вместо Адмета.

Ну-ну,– хмуро глянула старуха из-под нависших бровей,– ищи! Но помни: не больше месяца я дам тебе сроку, а там придешь на старое кладбище! Буду ждать тебя у свежевырытой могилы!

Почувствовал прилив сил Адмет, привстал:

Сегодня ж к вечеру толпа соберется на кладбище, чтобы ты могла выбрать! – высокомерно ответствовал царь.

Через месяц,– тихо шевельнулась смерть, пока исчезая.

И тогда собрал царь убогих калек, от рождения безногих, горбатых, больных. Приказал доставить ко дворцу слепых старух, оставшихся без детей, и сгорбленных стариков, которые уже не в силах пережевывать и глотать пищу. Пришли друзья и собутыльники Адмета. Украдкой, прячась за стволами деревьев, прибежали к царскому саду женщины, которых так щедро дарил подарками и любовью Адмет.

Пришли старики-родители царя, встали у изголовья. Все рыдают и плачут над печальной участью своего признанного любимца. Безутешны собравшиеся ко дворцу в своем горе.

Тогда молвил пресветлый царь:

Нет причины и места для скорби! Я вижу, как я вам дорог, как любит народ своего царя! Найдется ли хоть один, кто не пожелает поменяться со мной местами?!

Тут примолкли присутствующие, с опаской слушают, что скажет царь дальше. Тут раскрыл Адмет тайну, что приходила за ним смерть, но готова старуха забрать кого– то взамен. Попятились от ложа больного люди, потянулись из дворца приближенные. В великом страхе, помогая себе и другому, поползли прочь со двора калеки и убогие, прослышав, чего хочет царь.

И вскоре оказался Адмет в одиночестве, с тоской и отчаянием видя, как удаляются спины тех, кто был так искренне к царю расположен, какие только не расточая похвалы и сладкие речи. И заплакал Адмет, только сейчас поняв злой смех старухи: никто не отдаст другому свою жизнь, никто не захотел поменяться с Адметом местами. Тогда окаменел царь, готовый принять свою участь.

Но тут выступила, не замеченная Адметом, Алкеста. Поцеловала сынишку, шепнула что-то нежное дочке и выпроводила детей, кликнув кормилицу. Долго и печально смотрела Алкеста на изможденного недугом мужа, а потом прижалась щекой к его бледной, почти прозрачной руке с проступившими венами, и молвила так:

Мой любимый! Я все равно не смогу жить без тебя, так огромна моя любовь! Я пойду вместо тебя в царство мертвых, чтоб ты мог остаться среди живых! Береги детей. И еще: выполни мою просьбу, ибо не успокоится моя душа, зная, что ты, твои руки, губы ласкают другую женщину. Обещай мне, что, пока кости мои не истлеют, ты не введешь другую красавицу во дворец хозяйкой!

Запротестовал Адмет, пытаясь остановить жену. Но она лишь прижала ладонь к его устам, налагая печать молчания и в тоске отправилась к кладбищу. Там она села на землю в сени одинокого куста белой розы и принялась ждать условленной встречи со смертью.

Но смерть все не приходила. Минул день. Неделя. Смерть навещала других, но в Феры не торопилась, дав Адмету означенный месяц.

В тоске и тревоге прошел определенный Адмету срок–так случилось, что Геракл прибыл в царство фессалийское в последние часы месяца. Но, не зная о горе, постигшем царя, лишь ел, пил и услаждал взор прекрасными танцовщицами. Особенно хороша была юная девушка, с кожей, белей мрамора, с волосами, темными, как ночь. Однако замедленны были ее движения, а раз она чуть не споткнулась.

О прекрасная! – обратился к танцовщице герой.– Судя по твоему прекрасному виду, и в танцах тебе не должно быть равной! Однако ты так неуклюжа, что жалко смотреть! Ступай отдохни, чтобы силы твои вернулись – и мы вместе будем веселиться!

Девушка замерла, словно волшебная птица. Слезы заструились по ее лицу. Испугался герой, не нанес ли девушке обиду, которую и в мыслях не имел.

Что с тобою? Прости за нечаянное слово! – воскликнул Геракл.

Не в тебе причина, чужестранец,– наконец, прошептала девушка, украдкой следя за Адметом.– Но как я могу плясать и веселиться, когда любимая моя госпожа доживает последний час?!

Усовестился Геракл. Стало стыдно ему за его беспечную невнимательность – ведь давно б мог заметить, что не так спокоен, сколько в печали окаменел его гостеприимный хозяин.

Ничего не сказал Геракл. Лишь тихо поднялся с подушек, отставив недопитую чашу, и вышел. Никто его не остановил.

Адмет, зарыдав, удалился в свои покои, оплакивая горькую участь любимой, что в смерти согласилась его заменить.

Тревожен и беспокоен Адмет. Горько кается, что поддался искушению и принял дар Аполлона. Понял он слова царицы – и не понадобилась вечность, чтобы узнать, что без любимого человека и дрянной пробитой монетки не стоят ни жизнь, ни бессмертие.

Геракл же, добравшись до кладбища, украдкой смотрел на сидящую у разрытой могилы женскую фигуру Бледна и печальна царица, но сухи ее очи и упрям темный взгляд. Не жалеет Алкеста за принятое решение, рада, что смогла услужить любимому мужу. Жаль лишь маленьких деток, жаль расставаться с белым светом.

Но, чу?, зашаркали старые ноги. Темная тень мелькнула между могил: то смерть пришла за Адметом. Удивилась, увидав молодую красавицу, но лишь прогремела костями. Уж тянется костлявая лапа, украшенная когтями. Стали ярче кровавые пятна на одеянии смерти.

Вздрогнула царица, почувствовав гнилостное дыхание гостьи, но смело дала ей руку, чтобы навечно уйти в царство мертвых.

Геракл метнулся стремительней леопарда. Встал между царицей и смертью.

Попробуй взять меня, старая рухлядь! – воскликнул Геракл, вступая в сраженье со смертью.

Машет железной косой старушонка, но нет и царапины на львиной шкуре, защищающей героя. Наконец, устала смерть, чуть дышит сама. А Геракл бросился к ней, сдавил шею: хоть бессмертна старуха, да все-таки больно.

Взмолилась смерть:

Что ты хочешь?

И велел Геракл оставить в покое царя и царицу, молвив:

Еще молоды Адмет и Алкеста, еще много счастливых лет быть им вместе! А ты ступай к тем, кто ждет тебя, как избавления: к старикам и калекам!

И к тебе не забуду наведаться я, несчастный! – злобно пробурчала старуха. И сгинула с глаз.

Но лишь рассмеялся Геракл на угрозу. Берет осчастливленную Алкесту, ведет во дворец ко удрученному смертью любимой мужу.

Страшно обрадовался Адмет – быстрее ветра разнеслась радость по городу. Тут же во дворец заспешили те, кто позорно бежал, предоставив царя своей участи. Но Адмет и Алкеста не вспоминали обид. И много вина было выпито, и много быков нашли свое место на вертеле.

А Геракл, неприметно покинув чужое веселье, уж дальше шагает по пыльным дорогам, пока путь не уткнулся в море: нет дальше пешего хода. А лишь там, за широким морем, лежит цель Геракла – чтобы попасть в Диомедово царство, надо сначала пересечь океан.

Нанялся Геракл на корабль простым гребцом. Сел на отполированную многими седалищами деревянную скамью – взлетает перышком весло в могучих руках. Дивятся все на нового морехода, да Гераклу и дела мало, лишь бы скорее достигнуть далекого побережья.

Но много недель плавал корабль, приставая к разным диковинным странам. Везде спрашивал Геракл о царе Диомеде, но лишь пожимали люди плечами.

И вновь утлое суденышко бороздило соленые воды. Как-то долго, после жестокой бури, когда мореходы смогли лишь кое-как заделать течь в борту, не появлялась на горизонте земля: видно, буря далеко забросила судно от ближайших земель. Уж запасы воды на исходе. Уж поели все сухари и вяленое мясо.

Приуныли мореходы – неужто погибать им среди океана?

Вдруг Геракл сквозь сияние вод увидел приближающуюся темную полосу. Возрадовавшись сердцем, закричал он:

– Земля!

Но не подхватили его крик мореходы. Наоборот, еще суровей стали обветренные и просоленные лица мужественных моряков.

Удивился Геракл. Но разъяснил ему мудрый старик, что не земля то, а царство демона Диомеда. Ни корабль, ни рыбачья лодка не могут пристать к побережью, без того, чтобы тут же с каменных стен не пролилось на головы несчастных раскаленное масло, не посыпались стрелы из скрытых бойниц. А огромные валуны, сбрасываемые с крепостных укреплений, пробивают дощатые перекрытия корабля до дна, оставляя безнадежные дыры.

Кто же такой гостеприимный хозяин, царь Диомед?– спросил Геракл, не раскрывая личные цели.

Рассказали Гераклу мореходы, что злобен и жесток Диомед, что любой, высадившийся на берег его царства, уже не вернется. Вот и обходят грозное побережье плывущие корабли, предпочитая умирать от голода и жажды, чем наведаться к царю Диомеду.

«Ну,– подумал Геракл,– зря я терзался угрызениями совести. Совесть и делишки царя – понятия несовместимые !»

И, как не отговаривали Геракла приятели, решил он пробраться на берег.

Если мы не починим корабль, ждет нас смерть в темных морских глубинах,– убеждал товарищей Геракл,– а, если ждет меня погибель во дворце Диомеда, то не один я отправлюсь в царство мертвых – еще кое– кого прихвачу с собой непременно!

Не смогли уговорить товарищи-мореходы Геракла – упрям и своенравен герой. Условились ждать сутки, и, если не явится Геракл к тому часу, поднимать паруса: и так мореходы страшно рискуют, бросив якорь вблизи от страшного побережья.

Вопреки ожиданию, как только ступил Геракл на землю, тут же с приветственными криками подбежали воины Диомеда, со всеми почестями приветствуют гостя. С превеликим почтением приглашают чужеземца на трапезу во дворец к самому царю.

Но хитростью дышат приветливые лица, звон оружия слышится под длиннополыми накидками. Сделал вид Геракл, что рад приглашению; предстал пред царем, назвавшись.

И царь рад видеть гостя. Приглашает отведать кушаний, выпить хмельного вина.

А где же твои товарищи, чужеземец? – как приметил Диомед, что хмель смыкает веки героя, тут же стал выпытывать, где ж остальные.– Негоже тебе пить и есть, если твои друзья перебиваются сухими корками? Что ж они не спустились на берег?

Но Геракл лишь делает вид, что пьян и беспамятен, бормочет невнятное на расспросы царя Диомеда. Уж напевать начал, да лапать ближайших красоток.

Уверился царь, что пьян его гость – и тут же кличет „ послушных слуг, хлопнув в ладоши.

Бегут воины, тащат сундук. Своими руками извлекает царь связку ключей, сам отдергивает полог, что скрывает дальнюю стену: обнажилась горная скала с железной дверью.

Геракл от удивления даже глаз приоткрыл: не думал он, что устроил Диомед свой дворец в пещере, как какой– то дикарь. А Диомед уж торопится, отпирает замки дрожащими руками, не попадая в пазы от нетерпения Лют царь и кровожаден, но нет для него лучшей потехи, чем видеть, как любимые кони рвут на части человеческое тело. Вот уж одиннадцать дверей отпер царь Диомед, осталась последняя. Одиннадцать железных замков валяются на плитах зала. Последняя дверь поддалась, с тяжелым уханьем раскрылись железные створки.

Вихрем вынеслись из стойла дикие кони-людоеды, выглядывая привычную жертву Огнем пышут морды искры летят из-под крепких подков Подвернулся прислужник-мальчонка – растоптали его кони, торопясь на добычу. Лишь лужица крови несчастного растеклась по белому мрамору пола.

Тут всякие сомнения отбросил Геракл – избавит он мир от лютых хищников: от царя Диомеда и его лошадей!

Сбросил Геракл пьяный вид, выпрямился навстречу голодным людоедам. Поднял палицу, готовясь ударить.