Текст книги "Тень Радуги"

Автор книги: Антонина Клименкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Наконец-то в тишине раздался робкий стук. Вошел князь – на сей раз в дверь, а не через потайной ход.

– Вы еще не спите? – зачем-то спросил он, хотя это было очевидно.

Гортензия расцвела в улыбке, взяв его за руку, усадила на постель. Сегодня князь выглядел как-то неуверенно, заговорил сбивчиво, не глядя в глаза:

– Я знаю, сестра рассказала мне, скоро вы покинете Лавендель, отправитесь назад в королевство...

Гортензия вздохнула:

– Ваша сестра обещала отправить в столицу чародеев из Ордена. Я уверена, они смогут справиться с некромантом. Но прежде я должна привести ей официальное прошение о помощи от члена королевской семьи, иначе это может быть расценено как попытка военного вторжения.

– Как жаль, – произнес князь. – Мне действительно будет жаль с вами расстаться.

– Напрасно, – возразила Гортензия, но голос ее прозвучал неуверенно. – Между нами не может быть ничего серьезного. Наше чувство вспыхнуло столь внезапно... Но я знаю, и сгорит оно тоже слишком быстро.

– Да, вы правы, – согласился князь. – Меня точно ослепило, когда я увидел вас там, у водопада. Вы были столь прелестны! Точно небесный дух, спустившийся на землю. Как будто колдовство, наваждение, чары затмили мой разум...

Наконец-то он осмелился поднять глаза на внимавшую с затаенным дыханием Гортензию.

– Ваши волосы тогда были влажны и темны. Ваша одежда... – прошептал он, потянувшись к ней, теряя самообладание от вновь вспыхнувшей страсти.

– Я была без одежды... – напомнила она тихо, одним дыханием, отодвигаясь назад, но одновременно с тем складывая губы для поцелуя.

Еще мгновение – и он снова не сможет совладать с собой, с нахлынувшим желанием. Еще чуть-чуть, и расстояние, разделяющее их, исчезнет, уста сольются в поцелуе...

– О, светлые Небеса!! – вдруг вскрикнул князь, резко отскочив назад, буквально скатился с кровати.

– Что случилось? – испугалась Гортензия, бросившись к нему.

Но князь уже вскочил на ноги и, выставив руку, точно защищаясь, не позволил приблизиться.

– Нет, право же, глупости, – ответил он, хоть тон дрожащего голоса говорил об обратном.

– Что? – недоумевала Гортензия.

Она шагнула к нему. Оказавшись как в ловушке – в углу между стеной, кроватью и ею, князь вынужден был признаться:

– Мне на миг почудилось, что вместо вас я собирался поцеловать какую-то старуху! Просто кошмар...

Гортензия обернулась: на подушке в изголовье постели лежал амулет. Похоже, она случайно коснулась его рукой – так не вовремя!.. Горько вздохнула, отступила, понурив голову. Старуху? Не так уж она и стара на самом-то деле... Но, конечно, не в глазах юного князя, вдвое ее младшего. Для этого мальчишки она, конечно, представляется древней каргой.

Подойдя к постели, взяла в руки амулет, обернулась к князю, так чтобы он видел ее лицо. Напряженно следивший за ней князь не смог сдержать сдавленно возгласа.

– Ваше высочество! – сказала она.– Помните, что я вам говорила? О том, что лицо, которое вы видите – не мое? Я вам не лгала! Я заколдована, на меня наложены чары. Наконец-то вы увидели меня настоящую.

– Вы... – начал он, но осекся, сглотнул. – Вы, признаю, несколько старше, чем я полагал.

Она сжалилась, бросила амулет на столик. Князь с облегчением перевел дух.

– Прошу прощение за свое возмутительное поведение, – повинился он, всё-таки придворное воспитание с детства прививало привычку к лицемерию. – Просто такая резкая перемена застала меня врасплох, это было слишком неожиданное превращение. Вы на самом деле довольно милы... для своих лет. Но я...

– Простите, что разочаровала вас, – произнесла она. – Я надеялась, что этого не случится. Я действительно надеялась, что заклинание не рассеется прежде, чем мы с вами попрощаемся, и тем более не хотела пользоваться при вас амулетом. Однако я сама забыла об осторожности. Но что ж поделать!.. Благодарю вас, ваше высочество, вы подарили мне прекрасные воспоминания.

– Я тоже вас никогда не забуду, – с чувством признался он. Поклонился. И уже в дверях бросил на ведьму прощальный, полный искреннего непонимания взгляд...

Подойдя к умывальнику, ведьма вынула из серебряного кувшина с водой белый ирис, вдохнула сладкий запах в последний раз. Обломила стебель и, достав из походного ларца свою колдовскую книгу с записями и рецептами, вложила цветок между страниц. Нежные гофрированные лепестки, ломая, сжал грубый пергамент. Ведьма захлопнула книгу и защелкнула застежки переплета.

– Вот и всё, кончилась чудесная сказка... – прошептала она, наклонившись, чтобы задуть свечи. Подняв голову, прислушалась к безмолвию – не раздастся ли вдруг из темноты язвительно-насмешливый смех. Но нет, кроме нее в комнате больше никого не было.

Гортензия так и не сомкнула глаз до восхода солнца. На рассвете она собрала свою дорожную сумку – и отправилась искать в лабиринте замка каморку подопечных. Ворчание невыспавшегося Мериана и категорический отказ просыпаться со стороны драконессы настроения ведьме не прибавил, пришлось повозиться – пустить в ход угрозы, объяснения и уговоры.

Видимо, шум из коморки гостей разбудил прислугу – а те в свою очередь доложили фрейлинам княжны. Поэтому Гортензия не особо удивилась, когда во дворе их нагнали две полуодетые придворные дамы, которые, зевая во весь рот, сообщили, что княжна-де распорядилась одарить ведьму – лошадьми из личной конюшни и кошельком золота. Гортензия не стала отказываться, ложная скромность ей была не к лицу. К тому же дары были от имени Беатрикс, а не от ее ветреного брата.

Решетка ворот со скрипом поднялась, выпуская из замка двух всадников и сверкающее чудище, правящее тележкой. Фрейлины махали вслед гостям широкими рукавами. Обернувшись в седле, Гортензия помахала рукой в ответ. И увидела, как лица девушек перекосило от неприятного удивления. Но как истинные придворные, они мгновенно справились с собой – и заулыбались еще шире и еще радостней.

Пощупав свой нос, Гортензия поняла, что за воротами замка с нее спало заклятье демона. Из красавицы она снова превратилась в саму себя, немолодую ведьму. Признаться, немного жаль, что это маленькое приключение закончилось, и амулет теперь ей был не нужен... Хотя нет, теперь, когда она держит путь обратно в столицу королевства, амулет ей терять никак нельзя! Она сунула руку в карман и крепко стиснула тяжелое волшебное украшение. Если она сумеет распорядиться им верно, амулет ей всю жизнь перевернет!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Алая роса на лугах

Как и все юноши из благородных семейств, Гилберт с особым трепетом ожидал самого важного дня в своей жизни – дня, когда он будет посвящен в рыцари. Но в отличие от большинства юношей, в его сердце не было места тщеславной гордыне и радостному предвкушению праздника. Он не мечтал о том, сколько свершит подвигов, какие чудеса ловкости проявит на турнире, как своей исключительной доблестью завоюет расположение прекрасной дамы. В отличие от прочих сверстников, он не был склонен преувеличивать свою физическую силу и мастерство мечника, скорее напротив. В отличие от них, он был чернокнижником. И накануне перед посвящением его ждало испытание куда более болезненное и сложное, чем турнир.

В ночь накануне посвящения состоялось богослужение в главном соборе столицы. Под огромным куполом собралось множество людей: члены знатных семейств, придворные вельможи, достопочтенные горожане. Их сыновья готовились завтра присягнуть на верность королю и получить из рук государя меч в знак вступления в новую жизнь. Чета Эбер занимала особое, почетное место. Изабелла с гордостью взирала на юношей, преклонивших колено перед алтарем, ведь среди них был и ее сын. В отличие от прочих матерей, ее глаза оставались сухи. А вот маршал едва сдерживал чувства, уже ясно видя, как завтра официально представит своего наследника королю – на виду у всей столицы.

Кроме Гилберта, к торжественному посвящению готовились еще одиннадцать достойных юношей. Большинство из них были на несколько лет младше графа, но выглядели более мужественно из-за привычки к тяжелым физическим упражнениям. Некоторые недавно вернулись вместе с отцами из военного похода, где сопровождали маршала Эбера и на равных со старшими бились в сражениях. Но также здесь были и сыновья простолюдинов, разбогатевших торговлей или возглавивших ремесленные цеха или гильдии. Ибо, как гласил закон, рыцарем мог стать каждый, у кого есть конь, оружие и смелость. Первое им купили родители. А вот найдется ли отвага – покажет завтрашний день.

При мысли о турнире у Гилберта вновь учащенно забилось сердце. Он клял себя презренным трусом, но не мог спокойно думать о завтрашнем дне. Ничего от этого представления, кроме унижения и позора, он не ждал.

Однако до завтрашнего дня нужно было еще дожить. Как ни громко это звучит, но торжественная служба в храме могла обернуться для него смертью. Пропитывавшая чернокнижника энергия темных материй от звуков церковных песнопений буквально вибрировала болью – и ему стоило огромных усилий не выдать себя ни дрожью, ни стоном.

Если бы церемонией руководил придворный епископ, хорошо знакомый графу добродушный толстячок, в карманах которого всегда находились сладости для детей и милостыня для бедняков, – возможно, Гилберту было бы не так невыносимо терпеть эту пытку. Но службу вел какой-то аббат, по просьбе матери специально приехавший черт знает откуда. Предписанная поза не позволяла будущим рыцарям поднимать склоненных голов на протяжении всей церемонии, и Гилберт не мог толком его разглядеть. Но ему уже до тошноты стал противен голос этого священника, третий час занудно призывающий божественную благодать на благородных юношей, на клинки их добрых мечей и на всех людей, собравшихся в храме.

Пытка усугублялась тем, что аббат постоянно останавливался напротив Гилберта, явно выделяя его среди прочих соискателей рыцарского звания, особо одаривая благословениями. Это внимание, которое должно было доставить удовольствие герцогине, причиняло Гилберту невыносимые страдания. Он не сразу понял, что аббат Хорник не просто вторит хору, а негромко читает специальную очистительную молитву, основанную на древнейшем заклятии изгнания злых духов. Гилберт стиснул зубы, на лбу выступили капельки пота, в глазах мутилось. Иризар всё-таки оказался прав, предупредив, что такое может случиться...

Гилберт почувствовал, что начинает задыхаться. Жар от множества свечей, дыхание собравшихся сожгли воздух.

В толпе стали возмущенно перешептываться. Похоже, молитва аббата коснулась не только чернокнижника, но и обычных колдунов и ведьм. Некоторые из присутствующих, не выдерживая боли, сжимающей голову стальным обручем, поспешили к выходу.

Церковь издавна относилась к колдовскому братству с подозрением и неприязнью – иной раз и с откровенной враждой. Однако народ недолюбливал монахов, а Гильдия пока что была куда влиятельней только начинающей входить в силу церкви. К тому же придворный епископ, равно как и государь, не являлся сторонником крайних взглядов и считал чародеев и ведьм такими же людьми, как прочие – и потому никогда не допускал подобных молитв в богослужениях. А вот аббат Хорник, видимо, оказался ярым гонителем богопротивного ремесла.

Гилберт покосился на мать – герцогиня незаметно стащила с пальца перстень, с помощью которого обыкновенно вызывала к себе сына. На пальце осталась алая полоска ожога. Учитывая, что она тоже была мастерицей на счет проклятий, порчи, сглаза и ядов, можно представить, как трудно ей было сохранить на губах эту ясную, благожелательную улыбку. Наверняка уже пожалела о своей затее, заручиться поддержкой церковников можно было бы и просто с помощью денег, без этого чудовищного представления... Пальцы дрогнули – заговоренный камень среагировал на очередную фразу в песнопениях, – перстень выскользнул, упал под ноги. На безмятежной маске герцогини мелькнуло-таки раздражение: нагнуться, чтобы отыскать пропажу, сейчас было совершенно невозможно! Тень усмешки тронула уголки губ графа. Хоть бы навсегда пропал чертов перстень, это избавило бы его наконец от жалкой участи щенка на привязи... Кстати, хорошо, что Иризар подсказал оставить все амулеты, прежде чем явиться в собор. Без них граф чувствовал себя будто раздетым, но если бы не послушал своего демона, сейчас не скрипел бы зубами, а выл в голос, как бесноватый. Вместо защиты от внешнего зла усиленные ритуалом службы амулеты прожгли бы дыры в его собственной шкуре.

Граф опустил голову, закрыл глаза. Голоса хора, священников и прислужников слились в единый рев, перерастающий в низкий, какой-то металлический гул с привкусом ржавчины на языке. Кровь толчками пульсировала в жилах в такт речи аббата, разливаясь под кожей расплавленным железом. Только бы не закричать, не завопить, не сорваться и не разнести здесь всё к дьяволу, чтобы купол рухнул и камнями придавило этого проклятого аббата и всех с ним заодно! Гилберт задержал дыхание, заставил разум отгородиться от жгучей боли, от происходящего вокруг, как от смутного ночного кошмара...

Стоявший по правую руку от него крепкий рослый парень побледнел и, испустив сдавленный стон, повалился без сознания. По толпе пронесся вздох негодования. Прислужник поспешил помочь оробевшему от неожиданности родителю вынести несчастного на свежий воздух. Вероятно, парню не повезло иметь скрытый колдовской дар, и это сейчас обернулось против него.

Аббат же и не подумал остановить службу, довел церемонию до конца – ведь он служил не для толпы, не в угоду кому-то, но ревностно прославляя божественный дух. Однако Гилберт был более чем уверен: то злобное нетерпимое божество, которому поклонялся этот аббат, не имело ничего общего со Светлыми Небесами...

На алтаре горели свечи и поблескивали выложенные в строгий ряд клинки – тщательную полировку пока что не нарушила ни единая царапина, замысловатую шнуровку на рукоятях не истерли ладони, не запачкала кровь...

Когда служба наконец-то закончилась и храм опустел, погрузившись в благословенную тишину и полумрак, будущие рыцари остались в одиночестве. Их заперли – согласно традиции, дабы ночь перед посвящением провели в молитвах и благочестивых размышлениях.

Однако кто будет соблюдать тоскливые предписания, если за тобой не следят? Юноши разумеется не стали лицемерить друг перед другом и изображать благочестие. Тем более в действительности никто не собирался коротать ночь в холоде и посте – как и было условлено заранее, вскоре к ним явилось избавление в лице доверенных служанок маршала: тихо скрипнули петли, слабо засветился ночной синевой проем малой двери, врезанной в угол огромных врат.

– Мальчики? – кокетливо позвал нежный девичий голосок. – Господа завтрашние рыцари-и-и?

Как считал маршал, будущие рыцари – это ведь не монахи, негоже им ночевать на холодном полу, маясь от голода и скуки, если можно провести остаток ночи в куда лучших удобствах и с удовольствиями, приличествующими настоящим мужчинам.

Разумеется, юноши не противились воле военачальника – и в сопровождении игриво настроенных девиц отправились в кабак веселиться.

Одна из служанок сунулась было в двери – но заметив Гилберта, смерившего ее хмурым взглядом, пробормотала извинения и сбежала. Ясно – герцогиня велела найти потерянный перстень. Но девица смешалась и решила отложить поручение до утра...

– А ты почему остался?

Гилберт вздрогнул и резко развернулся – он вовсе не ожидал, что случайно заденет плечом демона, возникшего позади него из кромешного мрака.

– Разве ты не хочешь провести эту ночь в веселой компании, с кружкой вина и с красоткой на коленях? Привыкай к такому времяпрепровождению, ты же станешь завтра рыцарем!

– Отстань, – устало отмахнулся Гилберт.

– Понятно. Тебе сейчас не до красоток? И без вина голова трещит и руки трясутся? – участливо осведомился Иризар. – Хорник на этот счет мастер, устроить обряд изгнания для него сущее удовольствие! Я слышал, один твой товарищ оказался слабаком – позорнейше упал в обморок посреди церемонии? Даже представить страшно, какие муки пришлось вытерпеть тебе!

– Убирайся, ты мне надоел. И вообще, как ты проник сюда? Демону не место в храме.

– Равно как и некроманту. Я всего лишь верный слуга своего господина.

– Иди к черту.

– Что ж, не смею мешать твоему отдыху и благочестивым размышлениям!

Отвесив шутовской поклон, Иризар направился было к дверям, но на полпути кое о чем вспомнил, развернулся на каблуках. Размотал с запястья цепочку, на которой кроме причудливых подвесок были нанизаны перстни с мрачно поблескивающими каменьями, протянул графу.

– Если ты собрался ночевать в одиночестве, забери обратно, – предложил он. – Мало ли какие призраки захотят заглянуть к тебе на огонек.

– Какие могут быть призраки в храме? – неуверенно переспросил Гилберт, потянулся взять... Но стоило лишь прикоснуться, как от кончиков пальцев через всё тело пробила такая молния боли, что даже в глазах потемнело. Он отдернул руку. Похоже, песнопения этого проклятого аббата всё еще действуют. И судя по скользнувшей усмешке, Иризар предполагал подобную возможность.

– Считаешь, они мне помогут? – ядовито спросил граф, срывая злость. – Если какой-нибудь мстительный дух окажется настолько силен, что сможет прорваться в храм, то неужели его остановят эти безделушки!

Иризар ничего не ответил. Бережно спрятал заговоренные драгоценности за пазуху – ведь среди них был и перстень его воплощения. Поклонившись – то ли шутя, то ли всерьез, – удалился под стук собственных шагов, раскатистое эхо умножило отзвуки под высокими сводами. Свечи на алтаре мигнули от ворвавшегося в дверь ветра.

Гилберт вздохнул, потер горящие от ожога пальцы.

Кстати, о перстнях. Забрав с алтаря свечу и свой меч, граф направился к тому месту, откуда за торжественным богослужением наблюдала чета Эбер.

Долго искать не пришлось. В щели между плитами пола блеснул камень, отразив гранями тусклый огонек. Гилберт решил не испытывать удачу – не стал брать перстень в руки, осторожно поддел на кончик клинка. Поднял повыше, чтобы рассмотреть ненавистное украшение. Пусть утром служанка обыскивает весь храм, хоть в святилище залезет. Бедняжке конечно влетит от госпожи за неисполненный приказ. Но герцогиня не получит обратно свой перстенек. Довольно, наигралась.

В красноватом полумраке оконные ниши казались чернеющими длинными шрамами между ребер массивных стен. Не здание, а утроба огромного чудовища. Истинное величие храма невозможно было осознать днем, при свете, в присутствии толпы горожан. Только ночь, спрятав пышные росписи и яркую отделку, в полной мере могла показать подавляющий размер, по сравнению с которым человек чувствовал себя ничтожным насекомым.

В окна не пробивалось ни одного городского огонька, на неровных цветных стеклышках плясали искаженные отражения от алтарных свечей. Розетки роскошных витражей в острых вершинах стрельчатых проемов вовсе казалась металлической паутиной, наложенной на чернильную темноту. Сыроватая, пахнущая воском тишина не пропускала звуков внешнего мира...

Гилберт выбрал одну из оконных ниш, откуда свободно просматривалось всё пространство. Бросил на широкую лавку подоконника плащ, сел, прислонившись спиной к простенку, вытянул ноги, не смущаясь грязью с сапог испачкать девственно-белый мрамор. Рядом прилепил свечной огарок. Капающий воск вскоре подобрался лужицей к одежде – наплевать.

Он с презрительным интересом разглядывал, как изящно перстенек крутится на кончике клинка, от малейшего осторожного движения с противным тонким скрипом металла о металл елозит по кромке лезвия. Кажется, в эти минуты в перстне сосредоточилось всё, что так бесило графа в собственной матери... Нет, хватит пустых мыслей, он должен прекратить думать о обо всём этом. О герцогине, которая нацелена лишь на месть и жаждет только власти. О собственной его ничтожности, слабости и никчемности. О предстоящем турнире... Ему нужно лишь несколько часов тишины, чтобы хоть сколько-нибудь восстановить силы, так необходимые для завтрашнего дня.

Свечи на алтаре мигнули и погасли.

– Разве я не просил оставить меня в покое? – произнес Гилберт, уверенный, что это вернулся демон.

Но свечи потухли не из-за сквозняка – двери храма были по-прежнему закрыты. В тишине не было слышно ни чьих-нибудь шагов, ни дыхания. Ни знакомого, ставшего привычным, тихого ядовитого смеха.

Гилберт поднялся, напряженно прислушиваясь. Перехватил удобнее рукоять меча, вслепую выставив перед собой клинок – позабыв о перстне, который сорвался и со звоном укатился куда-то во тьму. По спине пробежал озноб, сердце заныло от тоскливого ожидания. Хотелось спрятаться, забиться в угол, стать невидимым, слиться с окружающей тьмой... Гилберт встряхнулся, отгоняя наваждение – это ощущение ему уже знакомо! Не зря Иризар помянул призраков.

Неясный, едва уловимый человеческим зрением свет... Вернее сказать – тень света разлилась в воздухе, выползала понизу клочьями тумана, клубящимися без ветра.

– Опять ты! – прошипел Гилберт.

Завитки приподнимались от пола, свивались в вихрь, в высоту человеческого роста. Дымное колышущееся веретено медленно поплыло в сторону графа.

Нельзя позволить призраку приблизиться. Гилберт знал, на этот раз у него нет ни одного шанса выжить. Без защитных амулетов, без сил сопротивляться, без возможности призвать помощь – ведь Иризар не услышит сейчас его приказ, без перстня и сквозь непроницаемые стены храма. Если призрак вновь попытается завладеть его телом – на этот раз Гилберт погибнет.

Струящиеся ленты тумана потянулись к нему, точно распахнутые в призывных объятиях руки. Сознавая, что его действия бесполезны, Гилберт рубанул по ним клинком – меч рассек пустой воздух. Но полосы тумана мгновенно съежились, болезненно отдернулись. Гилберт направил лезвие вперед – и с удивлением увидел, как призрак поджимает свои бесформенные, невесомые покровы, явно стараясь избежать прикосновения лезвия. Неужели из-за того, что меч освящен? Неужели не напрасно он вытерпел сегодня все эти благословения?.. Гилберт с шумом втянул воздух – и решительно обрушил на призрака град беспорядочных ударов, вместе с самыми действенными заклятиями против мертвых духов и ночной нежити.

Отсеченные клочки завитками сизого дыма взвивались вверх и таяли в темноте. И призрак как будто уменьшался – однако он не пытался уйти, словно его неудержимо манило нечто, что было сильнее, чем ранения от благословленного оружия и заклинаний.

Шаг за шагом Гилберт оттеснил призрака ближе к алтарю. Не прекращая наносить рубящие удары, подхватил в левую руку второй меч. Хоть тот и оказался тяжелее привычного кинжала, держать круговую оборону с парой клинков было гораздо удобнее.

Однако пелена тумана постепенно теряла проницаемость, становясь вязкой. Сперва лезвие будто сквозь воду проходило, но очень скоро клинки стали встречать ощутимое сопротивление, врубаясь точно в живое мягкое тесто – и застревая там. Теперь графу приходилось расходовать силы не столько на удары, сколько на то, чтобы выдернуть клинки назад, непомерно тяжелые от налипшего на лезвия нечто. Был ли смысл в этих ударах? Это уже мало походило на поединок. Это было бы странно и нелепо – если бы не было настолько страшно и смертельно опасно.

Гилберт уже выдыхался, мышцы сводило от напряжения. А перед глазами всё мерцал клубящийся живой сгусток полупрозрачного вязкого тумана... И в очередной раз граф не сумел выдернуть плотно застрявший в этом клубке меч. Он рвал изо всех сил, но клинок крепко заклинило. Висевший же в воздухе призрак от его усилий даже с места не сдвинулся.

Краем глаза заметив движение сбоку, Гилберт обернулся – и отрубил тянущиеся к нему сзади ленты тумана прежде, чем вообще успел понять, что перед ним такое. Оставив застрявшее оружие, отскочил назад к алтарю, подхватил другую пару мечей – и вонзил в сгусток сразу два клинка. Потом еще два, и еще. Перехватив рукоять своего меча обеими руками, граф собрался – и одним, последним ударом, вложив всю ярость, разрубил призрака надвое.

Со звоном мечи упали на каменный пол. Стерев пот со лба, Гилберт смотрел, как оставшиеся от призрака клочья тумана медленно растаяли в темноте. Неужели ему удалось? Получилось победить? Он жадно глотал воздух, пытаясь отдышаться.

И вдруг ощутил, как в груди сворачивается плотный горячий комок. Горло сжалось болезненной судорогой, он силился вдохнуть, но что-то внутри него не позволяло, распирая легкие...

Призрак всё-таки обыграл его? Позволил изрубить себя на куски – и, растворившись в темном воздухе, вдох за вдохом проникал в противника... Гилберт сражался до изнеможения, не замечая, что с каждым мгновением всё глубже и глубже увязает в заготовленной ловушке. И лучшего момента для нападения было не выбрать.

Гилберт бился и рвался – но не мог пошевелить и пальцем. Овладевший им дух разлился по венам, подчинив своей воле каждый мускул, каждый нерв его тела. Кожу и внутренности как будто пронзали тысячи тысяч тупых игл. Гилберт закричал бы от нестерпимой боли, если б ему позволили.

Но еще больше, чем боль и ставшее чужим собственное тело, его ужасала пустая чернота, распахнувшаяся перед ним. Чернота стремительно засасывала его сознание. Оттуда, он знал, он не сумеет найти выход. Оттуда возврата не существовало.

– Ах да, Берт, забыл тебе сказать... Что?! – перешагнув порог, Иризар замер в дверном проеме. Но лишь на миг.

Он подбежал к бьющемуся в конвульсиях хозяину. Но резко остановился, шагнул назад. Обнажил свой меч.

– Иризар... – прохрипел Гилберт. Но голос его пресекся. И зазвучал вдруг совсем по-иному:

– Иризар? Ты и вправду собираешься убить своего господина?

Тело перестали сотрясать судороги. Некромант, двигаясь явно с трудом, медленно поднялся, выпрямился. С подобием улыбки посмотрел в глаза демона.

– Кто ты такой, призрак? – прорычал Иризар, направив в лицо острие меча.

– Ты сам сказал – я всего лишь призрак.

– Что тебе нужно? – продолжал допытываться демон.

– Когда-то у меня было живое тело, – мечтательно произнес призрак устами своей жертвы. – И я хочу получить новое. Но долго ты собираешься тянуть время, задавая пустые вопросы? Кажется, ты собирался отнять у меня этого мальчишку?

Некромант, нагнувшись, поднял один из освященных мечей, разбросанных по полу храма. Переложил оружие из руки в руку, заново познавая ощущение прикосновений. С интересом взглянул на покрасневшую от ожога ладонь.

– Не мешкай, нападай! – бросил он демону. – Из-за меня твоему господину очень больно держать этот меч.

Иризар сделал несколько выпадов – но ведь не мог же он всерьез сражаться! Понимая это, призрак быстро перешел к нападению, нисколько не заботясь о безопасности захваченного тела. Под бешеным натиском, при нечеловеческой скорости движений, демон только и успевал парировать и уклоняться. Но не оставил попыток нащупать брешь в самом существе противника.

– Мальчишка тоже думал избавиться от меня с помощью заклинаний. Заклинаний, которым у меня же и научился! – хохотнул призрак. – Ты сильный демон. Но с мертвым некромантом, познавшим саму суть смерти, даже тебе не справиться.

– Я еще только начал, – возразил Иризар. Кажется, удалось зацепиться. Нужно еще немного отвлечь наглого мертвеца и действовать осторожно, чтобы тот ничего не почуял...

– Аккуратно! Не вышиби ненароком дух из хозяина! – со смешком двусмысленно предупредил призрак.

– Постараюсь, – бросил демон.

Иризар обошел его обманным выпадом, выбил из рук меч – и сжал в объятиях, похожих на тиски. На мгновение противники замерли лицом к лицу, Иризар чувствовал кожей бешеный стук его сердца.

– Ты уже забыл меня, Иризар? – с неожиданной грустью прошептал призрак.

Но демон не слушал – прошептав заклятье, он отшвырнул некроманта от себя и, с разворота, ударил клинком плашмя в грудь. Вскрикнув, Гилберт отлетел назад, врезался в колонну. Призрак же, захваченный в ловушку волей демона, словно не почувствовав удара – остался на месте мерцающим силуэтом, сотканным из переплетения тончайших жилок, повторяющих рисунок кровеносной сети. Но обратный замах меча в короткий миг смял этот узор, рассеча надвое по поясу, смешал в дымные завитки.

Туманным облаком призрак ринулся вперед:

"Скоро мы встретимся вновь, Иризар!.."

Демон ощутил, как мерцание прохладной волной пронеслось сквозь него, вдохнув в сознание эту мысль. И оставив на лице леденящий след короткого поцелуя.

– Исвирт?.. – узнал он, обернувшись в смятении.

Но тьма за спиной уже опустела...

Однако тратить время на сомнения было непозволительно. Демон поспешил к пытающемуся подняться господину.

– Спасибо, что вернулся, – с трудом, едва слышно выдохнул Гилберт. Сбежавшая изо рта струйка крови окрасила губы, он закашлялся. – Кажется, ты сломал мне ребра...

– А ты меня всего изрезал, так что мы квиты, – усмехнулся демон, поддерживая хозяина.

Гилберт скользнул взглядом по бесчисленным кровоточащим ранам.

– Прости, – шепнул он.

Чернота вновь затопила его разум – но теперь он отдался ей без страха. Сквозь водоворот тьмы почувствовал, как земля резко ушла из-под ног. Но надежные руки не позволили упасть.

Рассеченный дугами сводов огромный купол всё еще хранил нежные серые сумерки. В ожерелье из узких окон просачивались косые стрелы мягкого света. Где-то за этими стенами, совсем близко, звенели птичьи голоса, и эта музыка жизни звучала куда слаще песнопений богослужения. В нижних огромных окнах светилось предрассветное небо – нежно-бирюзовое, с золотистой кромкой поднимающегося над городом утра. Яркие стеклышки в переплете играли причудливыми оттенками, а розетки витражей теперь оказались не паутиной, но действительно волшебными розами...

Очнувшись, Гилберт сразу осознал, что боль ушла. Лишь легкое оцепенение сковывало тело, покалывало кожу. Подняв глаза, он с удивлением увидел Иризара. Тот сидел, прислонившись спиной и затылком к стене, плечом к переплету окна. Гилберту была видна шея и потемневший от щетины подбородок – на коже краснели свежие рубцы. Одежду тоже покрывали бесчисленные разрезы, на рукавах расплылись успевшие побуреть пятна. Гилберт чуть повернул голову, огляделся: они всё еще в храме, в нише оконного проема. Его голова покоится на коленях Иризара, а теплая рука демона просунута в расстегнутый ворот под одежду, лежит у него на груди...

Почувствовав движение, Иризар наклонил голову, внимательно посмотрел на хозяина сверху вниз. Отнял руку – скользнув, ладонь на миг задержалась на шее, будто что-то проверяя. Гилберт с недоумением ощутил, как под пальцем бьется тонкая жилка, выдавая размеренные удары сердца. Так странно... Натянув перчатки, демон ворчливо произнес, отвечая на вопросительный взгляд: