Текст книги "Чужой праздник (СИ)"

Автор книги: Анна Ломтева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Елена вздохнула, поёрзала в туфлях влажными пальцами, чувствуя, как липнет и трёт шероховатый материал пропотевших «следков». К концу смены она всегда не столько уставала, сколько преисполнялась отвращением к себе. Потная кожа, косметика, забившаяся в микроскладочки и поры на лице, грязные от бумажек и ключей пальцы, или в качестве альтернативы – чистые, но ужасно сохнущие от постоянного мытья. И вот эти затекшие, влажные ноги в узких туфлях вдобавок. «Я человек-сосиска», – думала она с отвращением. – «Распухшая, тепленькая и вонючая».

Сменщица запаздывала. Сегодня на ночную должна была прийти какая-то новая тётка, спешно найденная Ильёй через знакомых – его собственная двоюродная сестра, которая обычно дежурила по ночам, валялась с сорванной спиной.

Елена посмотрела на часы – восемнадцать пятнадцать, – мысленно выругалась и потянула к себе телефон. Начала даже набирать номер, но тут с улицы послышались оживленные, громкие голоса, открылась резко дверь, и в холл ввалился Василий Петрович Бахарев, специалист по всему и липкая гнида в одном лице. Он сипловато хохотал и повторял «Эх-ай-яй, мать, эх-ай-яй!». За ним шла высокая, худая и изумительно носатая женщина в мужском пиджаке поверх серой блузки «с люрексом», длинной темной юбке и кроссовках на босу ногу. Она тоже хихикала.

Бахарев сразу подскочил к стойке и влип в Елену взглядом:

– Ну, привет, Ленуся! Ждёшь-не дождёшься тут, да? Вот смотри, Наденька пришла. – его жесткие рыжеватые усишки встали дыбом над довольной улыбкой, бровки поднялись кустиками, маленькие мутно-серые глазки заблестели.

– Здравствуйте, – Елена улыбнулась вежливой «протокольной» улыбкой, чуть отодвигаясь с креслом от стойки.

– Так, эээ… Надежда? – она посмотрела на женщину в пиджаке. – Давайте, я вам покажу, где что?

– А не надо, – Надежда обошла стойку, быстро окинула взглядом журнал регистрации, телефон, ключи на стене, – Была я тут уже. Ты, значит, Лена.

– Елена, – сказала Елена, – Приятно познакомиться. – Она встала с кресла и взялась за сумочку.

– Ну, свободна, Елена, – Надежда тут же плюхнулась на освободившееся место, – Вася вон видишь, специально со мной приехал, чтобы тебя со смены перехватить, – и она нехорошо, понимающе и сально ухмыльнулась. Елену едва не передернуло, но она сумела, выходя из-за стойки, спокойно сказать:

– Зачем же вам, Василий Петрович, так утруждаться.

– Ничё-ничё, – Бахарев, точно колобок, подкатился к ней, и у неё моментально возникло неприятное чувство, что он как будто окружил, обежал, отстранил её в отдельную какую-то емкость, завернул, как паук муху. Она много раз от него ускользала разными способами, но сейчас ей деваться было некуда: Ильи в офисе нет, кастелянша, Оксана, тоже уехала, а тут ещё эта вот… Надежда. Сидит и наслаждается спектаклем.

– Я, Ленуся, домой тебя подвезу, если ты не против, – сладко излагал Бахарев, едва заметно подталкивая Елену к выходу, – Я знаю, ты далековато живешь, а? А мы сейчас на машинке раз-раз, и докатим.

Елена почувствовала, как по спине между лопаток начинает натурально течь. Она сделала шаг-другой к выходу, потом остановилась и сказала:

– Вы меня простите, Василий Петрович, но мне бы в дамскую комнату. Перед выходом. Совсем я забыла сходить, – и она решительно развернулась в коридор, к туалетам для персонала. За её спиной Надежда, не скрываясь, сказала:

– Да погоди, куда она из сортира-то денется! Задний выход Илюха ещё на прошлой неделе закрыл.

Конечно, Елена добежала до задней двери и подёргала её. Конечно, дверь была заперта на ключ. Елена бросилась в туалет, торопливо защелкнула ключ-вертушку на двери, плюхнулась на унитаз и согнулась лицом в колени, чувствуя наконец весь груз дневной усталости. А к нему – отвращение, отчаяние и досаду. Это ж надо так проебаться. Но кто мог знать, что эта срань господня приползёт под конец смены! Он же ленивый, как свинья, кто мог подумать, что он жопу от дивана оторвёт только чтобы её, Елену, поймать на выходе. «Знал, что никого не будет», – подумала она с ненавистью и отчаянием.

В общем, можно было, конечно, убежать. Выскочить мимо него в дверь, выбежать из арки на улицу, а там он её преследовать уже не будет. Но до сего дня их отношения всё ещё напоминали что-то в меру ритуально-приличное: он увивался и приставал, она избегала и отбалтывалась. На людях (то есть, при Алёне или Илье) он вёл себя осторожно, в их отсутствие – наглел и распускал руки, но пока она сидела на рабочем месте, далеко не заходил. А теперь… Сбежать вот так, да ещё на глазах другой женщины, будет прямым оскорблением и объявлением войны. А Елена только-только освоилась с работой и начала даже видеть в ней некоторые перспективы.

Конечно, её первые мысли (тогда, в машине) насчёт Ильи были совершенно бестолковыми. Илья был делец, прямой, жесткий и ограниченный тип, но у него были свои принципы. Один из них относился к семье и браку: Илья был однолюб и жене не изменял. Жена его, зубастая русалка Алёна, была им не только любима, но и весьма уважаема, потому что с самого начала ворочала делами и разгребала говны с ним рядом, в четыре руки. У них была одна очень забалованная дочь, две очень больших собаки и полная гармония в чудовищно безвкусном и странно уютном (Алёниными стараниями) доме в ближнем престижном пригороде.

Если её это разочаровало, то не слишком сильно. Илья был хорошим шефом. Он никогда не орал, не устраивал разборок, не гонял персонал попусту, ради демонстрации власти. За ошибки и опоздания он просто и чувствительно штрафовал – со второго раза. Если ошибка была не от лени или небрежности, а от незнания, то штраф был символический, а разбор полётов дотошный и занудный. За март Елена получила ровно половину своего оклада. При этом Илья выложил перед ней список её прегрешений с указанием вычета за каждое. Обидно ей было до соплей, и она почти готова была действительно заплакать, но удержалась на самолюбии. А Илья, дождавшись, чтобы она ознакомилась и прониклась, положил поверх списка ещё часть суммы. Сказал:

– Это вот для облегчения страданий. Считай как бы премией. Алёнка сказала, что ты стараешься. Клиентам ты нравишься, опять же. Так что давай, делай выводы и больше не лажай.

Елена поблагодарила, сгребла деньги вместе со злополучным списком («Опоздание 15 мин. Вычет 200р. Ошибочно сказала расписание бара клиенту. Вычет 100 р…») и выкатилась в коридор, уже всё-таки хлюпая носом. У неё были планы на эту зарплату. Ох, планы… Она подумала, что, видимо, кто-то там наверху не дремлет, указывая ей на то, что скоро сессия, и вместо тусни по барам надо бы поучиться.

За апрель она получила всё – и чаевые. Это для неё было почти потрясением. Она совершенно не ждала, что в этом крохотном отельчике и с её обязанностями может вообще возникнуть ситуация, в которой ей дадут денег. Но вот звонит клиент, у которого раскалывается голова, и она несёт ему пенталгин и воду, напряжённо прикидывая, чем отбиваться на случай, если это только предлог заманить её в номер. В другой раз на ресепшен спускается заплаканная и измазанная собственной косметикой девица, заехавшая с крепкошеим немолодым мужичком, и Елена вызванивает по знакомым девчонкам «ту самую таблетку». Или задерживается у её стойки видавший виды командировочный мужчина, которого непонятным ветром занесло сюда вместо одной из больших городских гостиниц, долго треплется с ней обо всякой ерунде (например, советует посмотреть кино «Четыре комнаты»), а потом оставляет на стойке крупную купюру и уходит в номер, повеселевший и довольный жизнью.

И если бы не Бахарев, всё было бы отлично.

Елена разогнулась, встала, оглядела небольшую комнатушку. Окно было, но… Не пролезу, честно подумала она. Даже и не из-за внушительного бюста, а просто потому, что попасть в окно можно было только встав на унитаз и подтянувшись. Подтянуться она бы не смогла. Значит, убегать. Унизительно, глупо и с неизвестными последствиями. Она вздохнула и принялась расстегивать брюки – раз уж она в туалете, глупо будет не пописать.

И пока струя тихо шуршала о фаянс, Елена вдруг отчётливо осознала, что у неё есть другой выход. Осознание это было жуткое и одновременно захватывающее. Она закрыла глаза и вспомнила: лето, вечер. Смятая подушка под щекой. Пик оргазма – и вдруг жесткая сухая земля вместо постели под боком.

Был ведь и ещё один раз. Тот, который вспоминать было ещё неприятнее. Тот, когда она бродила по территории дома отдыха, всё ещё не отойдя от очередного выкуренного косячка. Тоже лето, тоже вечер…

…Елена шла, чуть пошатываясь, от одной оранжевой сосны к другой. Вечернее солнце светило из-за спины, сосны и дорожки между ними были золотыми и огненными, сияли травинки у корней, отсвечивали медом даже опавшие шишки. Елена подошла к очередной сосне, прислонилась. Вся кожа у неё словно трепетала, обострённо отзываясь на любое прикосновение. Елена опустила руку вниз, положила между ног. Слабый импульс возбуждения был как струйка тёплой воды, плеснувшая в живот. Елена повернулась к дереву лицом и прижалась грудью к шершавой коре. Теплая вода рванула волной, Елена торопливо расстегнула пуговицу на джинсах и толкнула пальцы туда, отводя тонкую тряпочку трусиков и накрывая горячий, пульсирующий бугорок клитора.

Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы достичь оргазма. Он был такой силы, что у неё подогнулись колени. Она как будто на секунду потеряла связь с реальностью, повисла в пустоте, в пространстве, пронизанном сиянием удовольствия.

А потом сияние погасло, и она рухнула на колени на чертовски твёрдый асфальт в темноте.

Елена посидела ещё немного, потом нехотя поднялась, воспользовалась туалетной бумагой и натянула трусы. Смыла воду, постояла немного, положив руку на ручку крана.

– Может, ничего не получится, – прошептала она, пустила воду, медленно, словно во сне, вымыла руки. Закрыла кран, снова замерла, чувствуя под пальцами прохладный металл. Если ничего не получится, не беда. Если что-то получится… Елена сглотнула, чувствуя, как в животе словно что-то проваливается в неведомые глубины. «Вот поди-ка возбудись с таким страхом», – подумала она, пытаясь взбодриться. Надо просто повернуться, открыть дверь и выйти. И решать проблему обычным путём. Может, и бегать не придётся. Ну, хочет он её подвезти, чего там, пока он за рулём, лапать не будет, а если совсем охамеет – можно у ближайшего светофора выскочить…

Она ни разу не разрешала себе вспоминать тот второй раз. Темная дорога, неизвестно куда неизвестно откуда. Километры пешком через лес, пока короткая летняя ночь светлеет и выцветает в утро. Озноб, слёзы, головная боль, жажда, разбитые колени, которые сперва жгло, а потом стало выкручивать ровной болью на каждом шаге. Когда встало солнце, она вышла на перекрёсток с большим междугородним шоссе. Неподалёку стоял павильон автобусной остановки, а рядом толпились бабки в платках и невзрачных робах, все точно горошины из стручка – старые, серые, малорослые, с сумками на колёсиках. Елена подошла к ним, робко поздоровалась и спросила, где находится.

– В лесу, штоль, заплутала? – спросила одна из бабок.

– Заблудилась, ага, – Елена понимала, что выглядит жалко, ободранная и заплаканная.

– От дурьи бошки, – сказала из-за спины другая бабка, – На шашлыки чей выехали?

– Я… нет, – Елена пыталась улыбаться и быть вежливой, – Из дома отдыха я… мы гуляли…

– Из «Морского», что ли?

– Н-нет… Из «Паруса»…

Кто-то из бабок сказал «у-у-ти, бааатюшки», а та, что стояла перед Еленой, перекрестилась:

– Дак почитай что двадцать килОметров! Вот так погуляла, девушка.

– Куда же мне теперь… – беспомощно сказала Елена, оглядываясь.

– Да ладно уж, – старушка перед ней протянула темную, сухую руку, похлопала Елену по плечу, – Автобус сейчас приедет, поедешь с нами. Тебе вон Лида скажет, где выйти.

– Скажу, скажу, – подошла плотная, щекастая Лида в вязаной серой кофте, покачала головой, – Угораздило! Ничего, до Перегона со мной доедешь, там от трассы полчаса пешком. За билет уж скинемся тебе.

– Спасибо, – Елена шмыгала носом.

«Почитай что двадцать километров». Елена расстегнула снова пуговицу на джинсах и села на унитаз. Потом вспомнила разбитые колени и опустилась на пол, прислонившись к двери.

На этот раз она даже ничего себе не расшибла. Впрочем, если бы у неё был выбор, она бы предпочла снова разбить колени, потому что, придя в себя, едва не утонула. Водоём, в котором она оказалась, был чертовски холодный и довольно большой. Окажись она парой метров левее, там, где начиналась глубина, ей бы и конец. А так она хлебнула совсем немного воды, но тут же уперлась ногами в твердое дно, выдернула себя на поверхность и встала по пояс, кашляя и фыркая, размахивая руками и пытаясь не упасть на скользком иле.

Наконец она смогла дышать и откинула с лица мокрые спутанные волосы. Перед ней был пустой пляж, чуть выше – дорога и деревья, и совершенно незнакомые на вид дома. И хотя несколько мгновений назад ещё был вечер, Елена моментально поняла, что сейчас раннее утро. Она медленно вышла из воды, добрела по песку до асфальта и села прямо на край дороги.

И вместо того, чтобы ужаснуться или восхититься произошедшему, с досадой осознала, что её сумочка осталась стоять возле унитаза в закрытом изнутри туалете гостиницы.

Глава 18.

На ресепшене с утра сидела Алёна. Подняв голову от регистрационной книги и увидев Елену, она в первый момент заметно удивилась и даже как будто испугалась. Потом брови её приняли привычное «ну-ка, ну-ка» положение, накрашенные ресницы чуть опустились и улыбка стала обычной – ленивой, чуть насмешливой.

– Что это ты, красавица, забыла на работе? Вроде, выходная сегодня?

– Привет, – Елена подошла, прислонилась к стойке. – Слушай, а Илья здесь?

– А на что тебе Илья? – Алёна прищурилась чуть сильнее, улыбка стала напряжённой, даже кончик носа словно загнулся вниз, как у хищной птицы.

Елена несколько мучительных секунд словно висела в невесомости, но потом – решилась.

– Алён, у меня проблема. Может… – она вздохнула. – Может, мне и не с Ильёй надо поговорить, а с тобой…

Алёна словно по-новому на неё посмотрела. Увидела растрёпанные волосы, вчерашний недосмывшийся макияж, мятую блузку с пятнами. Повернулась, кинула взгляд на часы, и сказала уже другим голосом:

– Давай, заползай сюда.

Елена обошла стойку, протиснулась мимо кресла и села в угол на небольшую табуретку, которую дежурные использовали по необходимости вроде замены лампочки.

– Ну, – сказала Алёна.

Елена попробовала собраться с мыслями, а потом словно по наитию спросила:

– А сортир-то смогли открыть?

– Какой сортир? – Алёна теперь смотрела на неё с тревогой и подозрением.

– Да захлопнулся же туалет вчера, – Елена подняла взгляд на начальницу и попыталась вложить в него всю силу убеждения, какую могла, – Понимаешь, как получилось. Я от Бахарева убежала в сортир прятаться, а он стал в дверь стучать. Никого нету, у девчонок перерыв, даже уборщицы ушли, а он, ты знаешь… – она запнулась.

– Попалась, значит, – Алёна хохотнула, но скорее мрачно, чем насмешливо, – А дверь что?

– Ой, ну что! – Елена вошла в режим «ври, как сивый мерин», и не собиралась тормозить, – Я испугалась, что он дверь сломает и открыла, а он от неожиданности отлетел, понимаешь? И я бегом. А он, значит, дверью хлопнул, и за мной, но меня не догнал. Я тут недалеко отсиделась, а когда вернулась, тут уже эта сидела… как её…

– Надя.

– Ну да. А я же в сортире сумку оставила! Ну и вернулась забрать, а дверь того. Не открывается. А я даже домой не могла попасть, потому что мои на даче у деда! – Елена шмыгнула носом и скривила нижнюю губу, нагоняя настроение.

– Нда, – Алёна смотрела на неё сочувственно, – И как же ты?

– Да тут подружка рядом живёт, перекантовалась у неё. Как встала – сразу сюда.

– Ладно, – Алёна повернулась к стойке, взяла из нижней ячейка ключ, – Пойдём, если там защёлка сработала, мы сейчас снаружи ключом отопрём. Если не заело.

– Ой, только бы не заело, – взмолилась Елена, подпуская в голос близкие слёзы, – Как я без ключей, без денег…

– Да погоди ты, – Алёна прошла через холл, заперла изнутри входную дверь и направилась в коридор. Елена, шмыгая носом уже по-настоящему (холодная была водичка, черт возьми), побрела за ней.

Дверь открылась сразу. Елена схватила свою сумку, которая так и стояла мирно на полу возле унитаза.

– Ну вот, всё путём, – сказала Алёна, когда они вернулись на ресепшен, – Чего Надька-то не открыла? – она покачала головой. – А насчёт Бахарева я тебе ничем помочь не могу. – Она прошла за стойку, села на кресло и подняла спокойный, честный взгляд на Елену. – И Илюха ничего делать не будет.

– Он же обещал, – пролепетала Елена, – Он же говорил – защищу от фигни… От… Это что, не оно самое?

– Да брось, – на лице Алёны снова проросла, поползла ленивой змейкой насмешливая улыбка. – Он тебя за жопу хватал? Нет. К сиськам лез? Нет. Если бы он тебя изнасиловать попытался, то да. А так – чего ему предъявишь? Девочка понравилась, он за девочкой вежливо ухаживает. Не нравится – отшей.

– Но… но… – Елена не находила слов.

– Боишься, – с удовольствием констатировала Алёна, – Правильно боишься, нагадить он тебе может много.

– И как?

– А так, – Алёна откинулась на своё кресло, сделала «эть» ручкой, – Знаешь, как в том старом советском анекдоте – между струйками. Всё, хватит, – она потянула к себе журнал, – Мне работать надо. Гуляй!

И Елена отправилась гулять.

На лекции она всё равно бы уже не пошла. Домой тоже не хотелось. Она как будто выпала из привычной паутины, которая держала её в жизни, из всех этих крепких нитей, соединяющих дом, вуз, работу, клубы и другие обычные места. Соскочила, как шестерёнка, покатилась и канула в неведомую щель. Словно его величество Расписание, державшее её холодной цепкой рукой, отвлеклось и упустило.

Прохладное утро разогревалось, обещая жаркий день. Деревья уж неделю как оделись листьями, небольшой ветерок шевелил эти свежие, роскошные гривы, которые пока что были такими яркими, такими нежными, словно вынутые из упаковки новенькие шелковые платки. Елена шла по знакомым улицам, пошмыгивая насморочно (простудилась, стопудово простудилась!), смотрела на голубые тени на асфальте, на яркую зелень. На неё словно морок напал, она сама была не своя и не в себе. «Как будто кино про себя смотрю», думала она, останавливаясь на перекрёстке, чтобы дождаться зелёного на светофоре. У неё внезапно образовался впереди пустой день, который она должна была теперь потратить. Не по назначению, без плана, незаконно и неправильно. Ей бы вспомнить о близких экзаменах, или о домашних делах (которые никогда не кончаются, как известно), или о подругах-однокурсницах. Ольга, небось, обижается – она никуда не выходили потусить уже больше недели…

Вспомнить, перейти на свой обычный деловой шаг-бег, направиться к остановке трамвая – вон он из-за поворота ползёт, погромыхивая – и поехать скорее туда, к делам, к нормальной жизни. А она дождалась зелёного, перешла улицу и свернула на перекрёстке налево. Туда, где небольшой переулок уходил в путаницу старой застройки и дальше, к откосам над рекой.

Здесь сохранялись одноэтажные и двухэтажные деревянные и кирпичные частные дома. Дома с эркерами, угловыми окнами и мансардами. Дома-избы с резными наличниками. Дома-лабазы с мрачными кирпичными надбровьями над прихмуренными подслеповатыми окнами. Перед одними тротуар лежал вплотную, перед другими торчали хилые палисаднички, дружно проросшие по весне тюльпанами. В проходах между домами густо росли черёмуха, сирень и американский клён.

Елена шла, бездумно разглядывая всё это, такое непривычное её взгляду горожанки, пересекавшей относительно аккуратный центр на транспорте, живущей в многоэтажном муравейнике на продуваемом ветрами недавно застроенном косогоре.

Один домик был просто поразительно хорош. Одноэтажный, бревенчатый, очень дачный на вид, он имел по торцам два крыльца с точёными перилами, невероятной красоты наличники и доску над фронтоном с буквами «К» и «Д» и цифрой 1899. Елена, зацепившись глазами за цифру, невольно остановилась. Домику было почти сто лет. Перед ним тоже стояла легкая реечная ограда палисадника. На удивление целая, хотя и потерявшая под дождями почти всю краску, изначально, очевидно, светло-голубая. За оградой росли две яблони-китайки, на вид такие же старые, как сам дом (хотя, конечно, это было невозможно). На яблонях уже налились, зарозовели многочисленные бутоны. День-два, и деревья обольёт бело-розовой пеной цветов. Под деревьями зеленел мелколиственный ковёр. Елена подошла ближе и рассмотрела – среди листьев проглядывали маленькие фиолетовые цветочки.

– Фиалки, ну надо же, – сказала она вслух, – Фиалки прямо в городе, а?

Эти фиалки её добили. Ощущение сна, или бреда, или параллельного мира накрыло её с головой. Несколько секунд она была уверена, что сейчас может просто оттолкнуться ногами от земли и полететь. Она подняла руку и потрогала бутоны на низко нависшей ветке яблони. Никогда в жизни ни прежде, ни после её чердак не был так близок к полному сползанию в овраг.

Сбоку, у калитки, что-то двинулось. Елена, всё ещё во власти чар, медленно опустила руку и повернулась. У калитки стояла женщина раза в два старше неё, одетая в «варёные» турецкие джинсы и футболку с Микки Маусом. Её лицо как будто не давалось взгляду, или это Елена потеряла способность смотреть в лицо.

Елена подошла к женщине и сказала:

– Знаете, сегодня всё как-то очень странно.

Женщина внимательно посмотрела ей в лицо, подняла руку, тронула лоб, потом зачем-то – ухо. Сказала спокойно:

– Пойдём, тебе бы присесть.

– Я отлично себя чувствую! – сказала Елена, радостно улыбаясь.

– Я вижу, – сдержанно ответила женщина, – Не переживай, это ненадолго.

– Я поняла, что это сон, – сказала Елена, – или у меня крыша едет. Вас тут нет, наверное.

– Пойдём, пойдём, – женщина осторожно взяла её за плечо и повела сперва в калитку, потом на крыльцо, по чуть прогибающимся ступеням, потом через облезлую дверь в темноватый коридор, где пахло кошками, и наконец – в светлую, большую комнату, про которую Елена в первый момент только поняла, что окон три, и в каждое льётся поток солнечного света. Её подвели к столу и усадили на деревянный стул. Она огляделась, замечая заставленные горшками с растениями подоконники, диван, на котором дрыхнут сразу два крупных кота, рыжий и черный, какие-то шкафы со стеклянными дверцами, за которыми через солнечные блики едва различается вроде бы хрусталь и фарфор…

Перед ней появилась чашка с кофе. Хозяйка села напротив и вторую чашку поставила перед собой. Сказала:

– Пей.

Елена подумала, что запах кофе какой-то бледный, словно выцвел на фоне кошачьей вони, но потом взяла в руки чашку и пар облизал ей нос. От этого её мозги как будто промыли. Она осознала, что сидит в чужом доме напротив незнакомой женщины и собирается пить сомнительный напиток из чашки неизвестной чистоты.

Хозяйка дома словно следила за её взглядом. Стоило ей подумать вот это всё – про место, кофе и чашку – как она усмехнулась и спросила:

– Начинаешь в себя приходить? Хорошо. Не бойся, пей. Чашки я мою как следует, кофе свежесмолотый, варила я его себе. Просто совпало удачно.

Елена отпила небольшой глоток. Кофе как кофе. Она поставила чашку, подняла взгляд на хозяйку и спросила:

– Вы кто?

Хозяйка покачала в пальцах свою чашку и несколько театрально ответила:

– Я твоя большая удача. – Заметила, как у собеседницы подозрительно прищурились глаза и добавила:

– С тобой произошло нечто необычное.

Елена опустила взгляд и стала смотреть на свои руки, лежащие кольцом вокруг чашки. Со мной произошло нечто? Она сейчас была совершенно нормальной, абсолютно обычной, в неё мгновенно вцепилась досада за напрасно потраченное время, тревога за пропущенные лекции и гнев – на дурацкую, нелепую ситуацию, в которую она влипла.

– Пей, – снова сказала женщина, – Кстати, меня Соня зовут.

– Елена, – машинально отозвалась она.

– Очень приятно, Елена, – не без язвительности сказала Соня, – А поговорить придётся.

Елена отодвинулась вместе со стулом от стола, встала. Сказала, стараясь не смотреть женщине в лицо:

– Извините, Соня. Мне надо идти. Спасибо… за… гостеприимство. Я в порядке, правда, мне надо идти.

Соня громко, нарочито вздохнула, потом хлопнула раздраженно ладонью по столу:

– Какие ж вы, девки, все дуры одинаковые. Ты хотя бы триггер свой поняла?

Елена ошалело уставилась на неё.

– Ну, запускающий механизм. Ну? – Соня сжала губы, её лицо напряглось, глубоко пролегли носогубные складки, обозначилась морщина между бровями.

– Из… ви… ните… – Елена сделала шаг назад и встала на кота. Откуда он там взялся, черт побери, ведь оба спали на диване – кот коротко взревел и швырнулся из-под её ноги в сторону, она потеряла равновесие и едва успела ухватиться за край стола.

– Сядь уже, – Соня нагнулась под стол, позвала там то ли «Муся», то ли «Пуся», повозилась и достала крупную белую кошку с серыми пятнами. Елена глазам не поверила.

– У вас их три?!

– Пять, – невозмутимо сказала Соня, – поэтому под ноги смотри на всякий случай. Но лучше сядь.

И Елена сдалась. Придвинула стул, села, взялась за чашку и одним глотком прикончила остывающий кофе. Сказала:

– Вы не поверите.

– Да ну, щас, – усмехнулась Соня, – Не боись, я если чему и не верю, то обещаниям правительства. Всё остальное в той или иной степени может оказаться правдой.

В этот момент Елена вдруг поняла, что, наконец, может смотреть на Соню. Смотреть и видеть её всю, а не только раздраженно сжатые мышцы челюстей или застиранного Микки Мауса на груди. Соня оказалась кудрявой, темноволосой, с чуть кругловатым лицом и большими глазами, у которых внешние уголки были опущены вниз. Нос Сони основательно выдавался вперёд, брови были широкие и густые, с небольшим заломом, в ушах болтались жемчужинки – может и настоящие. Фигура у Сони была крепкая, чуть грушевидная, плечи слегка опускались вперёд, а на округлых, мягких запястьях слева были аккуратные серебристые часики, а справа – странный браслет вроде пушистой верёвочки. Соня перехватила её взгляд, чертыхнулась, сняла «браслет» – это оказалась резинка для волос.

– Ну так что же? – спросила она.

– Ну, дело в том… – Елена подумала, что не сможет об этом рассказать. Она считала себя современной. Продвинутой, крутой и свободно мыслящей. И вот ей надо рассказать какими-то словами, что она неизвестным образом перемещается в пространстве после оргазма, вызванного мастурбацией. Тётке, которая примерно ровесница её матери. – Я не знаю, какими словами… – она почувствовала, что краснеет. «Да чтоб тебя! Мне что, должно быть стыдно за моё тело?!» – подумала она сквозь мучительную смесь стыда и злости, и наконец выдавила:

– Я перемещаюсь. Куда-то.

– Это я уже поняла, – неожиданно терпеливо ответила Соня, – Ты у нас, значит, путешественница. Осталось понять, как у тебя с триггером. Бывают путешественницы регулярные, случайные и неопределённые. Регулярные бывают с управляемым триггером и неконтролируемые. У тебя что, ты поняла уже?

Елена глубоко вздохнула, медленно выдохнула, снова вдохнула – уже нормально и сказала:

– Это… ну, удовольствие.

– Какое «это»? – Соня подалась вперёд, кошка с её колен бесшумно стекла куда-то вниз.

– Ну, – Елена снова ощутила горящие щёки, – Оргазм. Когда… кончаю… одна.

Соня вытянула губы трубочкой, бесшумно произнесла протяжное «ууу» и откинулась на спинку стула. Посмотрела на Елену серьёзно, даже озабоченно. Сказала:

– С одной стороны, тебе явно повезло.

Елена почувствовала, как у неё буквально подводит живот, точно на экзамене. Она спросила:

– А с другой?

Соня покивала и начала объяснять.

Глава 19.

2000

Сложно представить себе что-то тягостнее и скучнее большого семейного сборища. Кто-то из современных юмористов сказал (а Елена услышала по радио), что родственники – это люди, которые обычно встречаются по поводу изменения их числа. Свадьбы-похороны-дни рождения детей и прочее.

Мать Елены всегда была хлебосольная хозяйка. Чего не отнять, того не отнять: она умела готовить много, разнообразно и вкусно, умела красиво накрыть стол, умела всех многочисленных двоюродных-троюродных и прочих встретить, приветить, помирить, рассадить и занять. В каком-то смысле это было её хобби. Полноценное такое, отнимающее кучу времени. Она знала все дни рождения, помнила имена детей, держала набитую телефонами записную книжку и покупала подарки на все праздники заранее. Коробки и пакеты, подписанные и сложенные аккуратно по размеру в нижнем ящике комода, Елена помнила с детства. Комод стоял в родительской спальне, но ей можно было открывать маленькие верхние ящички, чтобы достать свечку или новое мыло. Одно время электричество отключали так часто, что мамино бездонное хранилище, кажется, едва не опустело, но потом жизнь стала налаживаться, и свечи лежали без надобности. Перестала Елена и доставать из соседнего ящичка душистые куски мыла «Дуру». Её мать начиталась каких-то журналов и завела вместо мыльницы модный стеклянный дозатор, который заправляла из пятилитровой бутыли жидким мылом. За мылом (и прочими домашними расходниками) родители её ездили на машине регулярно раньше на привокзальный рынок, а потом стали наведываться в построенный неподалеку торговый центр. Поэтому сперва не стало повода, а потом и желания выдвигать чуть-чуть нижний ящик комода и гадать, что и кому завернуто в тот синенький пакет, чья будущая радость просвечивает вон там или топорщится здесь.

Когда Елена поступила в универ, нашла работу и окунулась в тусовочную жизнь, родители на какое-то время отстали от неё со своими семейными традициями. Только на Новый Год они убедительно просили её уважить старших родственников и посидеть «как положено» за ломящимся от еды столом. Елена сидела, пила шампанское, улыбалась, старалась вежливо отвечать на вопросы тёть, дядь и прочих бабушек и ждала полуночи, чтобы свалить спать. Это у нормальных людей первое января открывает неделю ленивого пожирания остатков еды, пития алкоголя и пинания балды. У работающего студента январь – это месяц конца света по субъективным ощущениям.

Впрочем, у неё годом конца света стал, кажется, весь пятый курс.

Она уже к концу четвёртого поняла, что диплом ей не нужен. Точнее, что корочки она, конечно, получит, но не пригодятся они ей в её дальнейшей карьере. Потому что карьера её, как она представляла, должна была продолжать развиваться в отельном бизнесе, и корочки матмеха, даже красненькие, были там как собаке пятая нога.

Это было досадно и неловко осознавать. На матмех она поступала с мыслью, что учиться где-то всё равно надо, а тут она хотя бы точно знает, что сможет. И смогла, конечно, математика ей в школе отлично давалась. Мечты стать моделью – а она ходила на отборы, участвовала в пробах и копила деньги на фотосессии – так мечтами и остались. Работать в клуб она устроилась после одной такой фотосессии, просто фотограф сообщил, что его приятель ищет девочку в бар. Он же доверительно сказал, что на пробы и собеседования она ходит зря.