Текст книги "Чужой праздник (СИ)"

Автор книги: Анна Ломтева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

– А этот тут зачем? – изумлённо спросила Олеся.

– И правда, – Светка покачалась с пятки на носок, повернулась к Елене. – Лен, ты меня извини. Надо было всё-таки сразу тебе сказать. Это бы избавило нас от многих… неприятностей.

– Али? – встревоженно позвала Елена. Тот не отозвался, стоял всё так же неподвижно, глядя в пол.

– Извини, подруга, он сейчас примерно в той же позиции, что Соня, – призналась Светка. – Я его слегка приморозила.

– К-как?! – изумилась Ёзге.

– Да уж так вышло, – Светка чуть пожала плечами. – Думаю, это временный эффект. Пока я болталась… ну, там. Что-то на меня налипло. Вот, Олеська вам, может, объяснит, она же видит, я думаю.

Они все, синхронно, словно актёры в старой комедии, повернулись к Олесе. Та сидела, приоткрыв рот и вытаращив глаза.

– Лесь? – Елена протянула руку, потрепала девушку за плечо.

– Ёбаный… карась, – сказала Олеся по-русски.

– Да что там? – сердито спросила Ёзге. Олеся сглотнула, потрясла головой и вдруг быстро спросила:

– Светка! Так ты, выходит, сейчас можешь одна всё сделать?

Их взгляды встретились. Светка прикусила нижнюю губу, чуть нахмурилась. Сказала:

– Да могу, конечно. Надо ли?

– Да ты спрашиваешь ещё! – заорала Олеся. На них начали оборачиваться. – Слушайте! – она чуть приглушила голос, и это теперь звучало так, словно она пытается орать шепотом. – Эта коза драная на себе притащила оттакенный кусок неопределённости с Изнанки! Она вся аж светится, дура такая, её сейчас можно одну на всех ваших противниц выпускать. Она их пальцем раздавит!

– Так, погоди. – Ёзге протянула через стол руки, схватила Олесю за плечи. – Сядь. Спокойно объясни.

Олеся плюхнулась на диванчик. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Сказала:

– Светка прямо сейчас может открыть город. У неё для этого, грубо говоря, очень большой кусок сырой силы. Мы разве что дорогу покажем, хотя она и без этого справится.

– А Соня? – спросила Елена.

– А Соню можно прямо сейчас скормить ближайшему замку, пока он не освобождён, – сказала Олеся, – До цистерн три шага.

– Там закрыто уже, – с досадой ответила Ёзге.

– Неважно, – сказала вдруг Светка. – От гнезда вы её уже оторвали, она сейчас не сильнее любого обычного человека. Достаточно вытащить её Туда, а там я её лично за ручку отведу.

– Только не здесь, – Ёзге встала, – На нас уже смотрят все. Пошли в парк.

– Погодите, – Елена, в отличие от остальных, помнила ещё кое о чём. – Али тут зачем? Он мужчина, и он ни при чём. – она посмотрела на Светку. – Отпусти его.

– Извини, – снова сказала Светка, – Он «при чём». Это он меня избил. Он за тобой следил, прослушку на телефон поставил и комп читал.

– Это он тебе сам сказал? – изумилась Елена.

– Нет, но это очевидно. – Светка по хозяйски запустила руку в карман куртки Али, вынула его телефон и протянула Елене. – Вот, смотри. Код разблокировки семь-пять-пять-три. Там сразу в эсэмэски заходи и смотри.

Елена схватила телефон, ткнула в разблокировку, набрала код. Нашла на экране иконку с конвертиком, зашла в сообщения и листнула. Переписка с Йилдыз Кайя. Переписка с Йилдыз Кайя. Переписка…

Переписка с С. Измайловой. Ещё одна. Снова с Йилдыз Кайя.

Елена ткнула наудачу в одну цепочку смс-ок. Турецкий текст.

«Успел, всё на месте»

«Завтра забери на утро»

«Получилось, едем на острова до вечера»

«Спасибо, братик. Увидимся»

Елена нажала на отмену, заблокировала экран. Подняла взгляд. Али стоял у их стола очень спокойно, словно только вошёл и не успел поздороваться. Даже чуть-чуть улыбался, глядя прямо перед собой.

– Пошли в парк, – сказала она, – Этого тоже берём. Там решим, что с ним.

Они встали, подхватили под руки Соню (близняшки тут же принялись болтать на турецком весело и громко – что, мол, тётя невесёлая, ой, у тёти мигрень, мама, надо ехать домой). Елена вышла из-за стола, подхватила под руку Али и пошла к выходу – он послушно пошёл рядом с ней, всё так же спокойно улыбаясь.

На улице Олеся пристроилась с другого бока, сказала деловито, но без нервозности:

– Йилдыз со своей группой у Юниверсите, там сейчас людно, и им пришлось к тому же машину бросить на парковке. Но до Гюльхане мы всё равно не успеваем. Давайте подойдём к цистернам так близко, как можно, там сквер рядом, помните, где скамейка?

– Да, – коротко сказала из-за спины Ёзге.

Елена шла молча, прижимая к боку локоть Али. Она чувствовала запах его сигарет и привкус ментола в его дыхании. Чувствовала, как волоски на его предплечье щекочут её руку. Краем глаза видела завернувшийся край воротничка его белой рубашки, и как уличные фонари отблёскивают на его чёрном шлеме, который он по-прежнему несёт в левой руке. Они шли по людной вечерней улице среди запахов еды, шума и огней, как будто просто гуляли.

Сделать вид, что ничего не было? Он всего лишь мужчина, все эти ведьминские дела его не касаются…

Как же.

Как так вышло, что она не знала?

Пять лет вместе.

А она даже не знала, что Йилдыз его сестра.

Выходит, с самой первой встречи?..

Они остановились – вот и сквер. Быстро встали в круг, в центр втолкнули Соню. Обернулись к ней, к Елене: а ты, мол? Иди к нам!

Она медленно отпустила локоть мужчины и отодвинулась от него на полшага. Спросила, посмотрев на Светку:

– Что ты с ним планируешь сделать?

Та пожала плечами, ответила небрежно:

– Да ничего. За тот случай, когда он меня побил, я с ним уже поквиталась. За то, что он тебя обманывал, сама с ним разберёшься. Я просто хотела, чтобы он, так сказать, на глазах был. Вдали от меня он, скорее всего, в себя придёт и побежит к сестричке.

Елена кивнула, снова взяла Али за локоть и втолкнула в круг. Сказала:

– Замки его не тронут, пусть пока тут постоит.

И протянула руки близнецам.

Глава 62.

Я сидела на шезлонге, пристроив на груди чашку тёплого чая. В комнате за моей спиной звучали возбуждённые голоса. Они болтали на нескольких языках, повышаясь и понижаясь, перемежая фразы взрывами хохота.

Чужой праздник.

Я отпила немного остывающего чая и в сотый раз сказала себе, что должна радоваться. Меня вытащили из почти безнадёжного переплёта. Настя снова обрела своего обожаемого супруга.

(Что-то едва заметно кольнуло внутри: «…потому что Сашка тебя случайно зацепил…». Невероятный и почти невозможный резонанс. Случайно…)

Сони больше нет, во всяком случае, в том виде, в котором она представляла для всех опасность.

Стамбул открыт.

Йилдыз признала, что наши действия были адекватными в нештатной ситуации, и отказалась от претензий. Её брат цел и невредим, если не считать сломанный мизинец на правой руке. Бывает, упал неудачно.

Олеся вернётся в Россию и соберёт наконец свой местный совет. Из неё такая стражница выросла, ух. Местные её уже уважают, нашим тоже придётся считаться.

Что ж так погано-то.

Стукнули подошвы сабо, прямоугольник падающего из балконной двери света заслонила женская фигура.

– А, ты тут.

Можно было не отвечать. Но я не могу не отвечать. Я в некотором смысле перед Еленой виновата.

– Я тут, – сказала я, села ровно, поставила чашку на столик. – У вас там весело, я слышу.

– Ведьмы и караоке, новое аниме Хайяо Миядзаки, – Елена подошла к перилам, оперлась. Постояла молча. Ночью стало значительно прохладнее, и она почти сразу начала ёжиться и натягивать на себя полы лёгкого кардигана.

– Поговорить хочешь? – спросила я.

– Не то, чтобы очень хочу, – отозвалась она, – Но надо.

– Ну, давай.

Она снова сделала паузу, потом повернулась ко мне, спросила:

– Сигареты есть?

Я вздохнула:

– Откуда?

– А, и точно, – она невесело усмехнулась. – Погоди, сейчас, – и ушла внутрь. Я снова устроилась полулёжа, отпила ещё глоток чуть тёплого чая.

Внутри и правда включили какую-то музыку и начали нестройно подпевать что-то на английском языке.

Елена вернулась через пару минут, поставила на столик две чашки с горячим чаем. На ней выше джинсов уже были не тонкая рубашка и кардиган, а джемпер и ветровка. Она уселась на пол, вынула из кармана ветровки пачку сигарет и зажигалку. Сказала, закуривая:

– Неприятный разговор.

– Удивила, – буркнула я, отставляя чашку с остывшим чаем и берясь за горячую. – Как будто у нас когда-то были прям приятные.

Елена быстро обернулась ко мне. Лицо у неё было такое огорченно-обиженное, что я пожалела о своей привычке острить по любому поводу.

– Извини, – я постаралась придать голосу примирительную интонацию. – Ты же знаешь, я очень тебя уважаю и ценю твою дружбу.

– Заткнись, – сказала Елена, – Мне твоё словоблудие выслушивать неинтересно. Значит так. – она затянулась, подтащила к себе пепельницу, стряхнула пепел, затянулась снова.

– Значит так. Из Стамбула ты уйдёшь. И не будешь тут появляться в ближайшие… долго. И не думай, что можешь свалить к себе домой, в Нижний, и там сидеть. Олеська своего добьётся, и ваша жопа мира тоже будет в общем договоре.

– А я при чём?

– А ты теперь персона нон грата, – сказала Елена. – С одной стороны, ты ничего особенного не сделала. Формально только Стамбул открыла, хотя все более или менее понимающие в вопросе люди искренне считали, что это невозможно. К тому же, ты не была под действием договора на тот момент. Но фактически ты уничтожила Соню, и теперь тебя, как бы это выразиться… – Елена замолчала, затянулась ещё раз. Посидела, ища формулировку. До меня дошло:

– Они меня боятся?

– Они тебя боятся больше, чем боялись Сони. И в отличие от неё ты действительно непредсказуема.

Я поняла, что вцепилась в кружку с чаем и почти обжигаюсь. Поставила кружку на столик, взяла пачку, выудила сигарету. Закурила. Что-то надо было сказать, но что?

Что я не опасна?

Что я не монстр?

Что я не как Соня?

– Я никого не трогала, – сказала я, – Жила себе, как могла. Путешествовала, рисовала. Писала в блог. Я и не собираюсь ничего менять. Чего тут непредсказуемого?

Елена помолчала, словно раздумывая, стоит ли говорить что-то, или можно промолчать. Но, думаю, она тоже отчасти чувствовала себя виноватой передо мной. Виноватой и очень обиженной одновременно. И не могла промолчать.

– Всё произошедшее случилось по твоей вине, – сказала она просто. – Это ты фактически пробудила по-настоящему Настины способности. Это ты не послушала меня, втянула в дурацкую авантюру, нарушила все возможные договорённости. Вляпалась по самые… уши.

И что тут ответишь? Она была права.

Я молча докурила сигарету, раздавила окурок в пепельнице. Спросила:

– Так что, они теперь все смерти моей хотят?

– Да ну, зачем, – Елена отвернулась. – Просто уходи и живи тихо… Где-нибудь. Не высовывайся. Не лезь к нашим. Стоит тебе сейчас начать с кем-то плотно общаться – и к этой кому-то возникнут вопросы. Задержишься в одном месте надолго – тоже возникнут вопросы. Сделать-то тебе что-то мало кто сможет, разве что нервы попортить. Но если будешь вести себя назойливо… Соню мы угомонили, где гарантия, что и на тебя не найдётся… ведьмин круг?

Она всё так же сидела и смотрела в сторону, туда, где сквозь крону дерева ярко горел уличный фонарь.

Я тоже сидела и смотрела на неё.

Какая всё-таки красивая женщина. Жаль, что она не моя сестра.

Я встала, развернула плечи, разминая спину. Сказала:

– Ладно, тогда пойду, пожалуй.

Елена успела повернуться ко мне и начать что-то говорить, но я просто ушла в прыжок.

Дом на улице Моховой как обычно светил окнами сквозь кусты и берёзы. Только сейчас, в апреле, не шумели листья, а тени на асфальте были паутинно-кружевными от множества тонких веточек. Я постояла, глядя вверх. В бабушкиных окнах горел свет. Я достала из кармана плаща телефон, набрала бабушкин номер. Выслушала положенную порцию возмущения и обиды, и радости по поводу моего долгожданного звонка, и упрёков за молчание, и требований больше не пропадать так надолго. Потом развернулась и пошла прочь. В проходе между домами, в тени, куда не добивал ни один окрестный фонарь, я снова шагнула Туда.

2015

Тетрадь Норы Витальевны так и осталась у Олеськи. Но у меня осталась другая часть её записей, то, что я когда-то сочла незначительным и бесполезным. Разбираться в беспорядочных заметках и непонятных диаграммах я начала только несколько лет спустя, когда шлейф неопределённости, тянувшийся за мной, окончательно рассеялся.

Не то чтобы мне начали доверять, скорее, привыкли к тому, что я ничего не предпринимаю. Признали за мной некоторое право считаться безопасной. Перестали отслеживать каждый мой шаг… или начали делать это аккуратнее.

После нескольких лет глухого молчания Елена вдруг оставила малозначительный комментарий в моём инстаграме, посвящённом тревелбукам. Мы встретились и смогли найти верный тон, сблизиться до ненапряжного приятельства.

Потом я наконец разобралась, о чём один из блоков записей и диаграмм, и обратилась за помощью к Ёзге.

Та крайне неохотно поделилась своими соображениями.

Тогда я написала Насте.

За прошедшие годы я ни разу с ней не встречалась лично. Когда у них всех появились аккаунты в фейсбуке и инстаграме, я подписалась: и на Елену, и на Олесю, и на близняшек. И на Настю тоже. Близняшки меня проигнорировали, и я, приняв этот ответ, тоже удалила их из подписок. Олеся написала в личку, сообщив, что инстаграмом не пользуется, а для связи предлагает фейсбук. Она, наверное, единственная, кто хотела бы поддерживать со мной более тесную связь, но по иронии именно для неё это было опаснее всего. Мы обменивались лайками, переписывались в мессенджере, чаще по делу, изредка – о сиюминутном, изредка встречались, не забывая время от времени удалять переписку и не увлекаться. Иногда она до ужаса напоминала мне Горгону, хотя выросла совсем в другой среде и выглядела совсем иначе. Что-то в ней было страстное, упёртое и свободное, совсем как в Иришке.

Елена и Настя просто молча добавили меня в ответ. Именно тогда мы начали молча лайкать фотки друг друга как сдержанное свидетельство внимания. «Я здесь, я за тобой слежу». «Я здесь, вижу изменения в твоей жизни».

Но если с Еленой мы в итоге начали иногда встречаться, то Насте мне пришлось писать довольно длинное и подробное письмо, ответ на которое ещё и не сразу пришёл.

В итоге она ответила, конечно. Сколько бы ни прошло лет, она всё равно хотела знать. А я оставалась последней одарённой в обозримом будущем, которая могла и хотела попытаться найти ответ.

Вот так мы обе и оказались в Болгарии, на побережье, в конце лета две тысячи пятнадцатого года, чтобы попытаться прояснить ситуацию многолетней давности.

Я могла взять с собой кого угодно… почти. Настя могла кого угодно кинуть. Я несколько раз проверила диаграмму, местную карту поля, вероятностный расклад и роль триггеров. Снятых у нас обеих, давно мёртвых, но всё ещё имеющих значение триггеров. Алкоголь и гнев. Суперпозиция толчка и прыжка. След, оставшийся не только Там, но и у Насти в голове. Всё должно было получиться хотя бы потому, что до этого получалось всё, сделанное по записям Норы Витальевны.

Единственное, чего я не сказала Насте – это о точке выхода. Она-то искренне считала, что я не могу ничего сказать заранее, что для меня это тоже будет неожиданность, но я была почти уверена, что это не так.

В тот день, когда Настя толкнула меня впервые – что я помнила?

Вращение, вокруг меня крутился целый мир (я крутилась) – одна половина тёмная, другая светлая. Падение, вращение и холод. Я падала там меньше секунды, но за этот крошечный промежуток времени успела заметить довольно много.

Впоследствии мне пришлось прибегнуть к регрессивному гипнозу, чтобы вспомнить подробности.

Теперь я была готова.

Отдать последний долг и… последний должок. Настя в последние минуты жизни узнает, что стало с её братом, куда именно она толкнула его в гневе, не целясь и не понимая вообще, что делает, а я…

Ну а я, в сущности, могу и не возвращаться.

Эпилог

Мы сидим на остывающем бетоне, на гигантских лапах волнорезных тетраподов, нелепо торчащих во все стороны. Впрочем, сейчас ночь, и тетраподы сливаются в единую мрачную массу, внизу врастают в море, а наверху едва проглядывают на фоне неба с редкими звёздами.

Тео в последний раз протягивает мне тёплую пузатую бутылку с остатками красного вина. Я беру её аккуратно, не торопясь допиваю содержимое и пристраиваю к себе на колено. Тео молчит, я молчу.

Наконец, она слегка шевелится рядом, словно только для того, чтобы сбросить оцепенение, овладевшее нами обеими.

– Да, – говорю я, – Сейчас пойдём.

– Света, – она вдруг зовёт меня по имени. Это очень странно. С тех пор, как я написала ей полгода назад, она ни разу так не делала. «Эй, ты» было самое большее, на что я могла надеяться. Я её, впрочем, тоже не баловала. Называла её (из желания уязвить) старым форумным именем, которое она давным-давно скинула, как змея старую шкурку. Она ведь уже много лет как была Анастасия Савичева, кандидат физматнаук, автор научно-популярных статей для подростков, ведущая образовательного канала в Ютьюбе, и прочее, и прочее. Писательница буквами, говорительница ртом. Десятки тысяч подписчиков.

– Света, – повторяет она настойчивее, потому что я молчу. Приходится отреагировать:

– Что?

– Зря… извини. Мы зря всё это затеяли.

Не могу поверить ушам. Подо мной с новой силой вскипает волна, вода радостно бурлит между бетонными брусками, точно ждала паузы в разговоре.

– Я ведь тебя немного обманула, – говорит Настя извиняющимся тоном. – Поговорила с Ёзге и… ещё кое с кем заранее.

– Поговорила, ну хорошо, – я прижимаю к себе бутылку. В голове чуть звенит, в глазах плывут огни. Я не боюсь, я смогу прыгнуть пьяная, ушибленная по голове, даже в почти бессознательном состоянии. Но мне совсем не хочется слушать то, что скажет Настя.

– И пришла к выводу, что мне не нужно знать правду такой ценой.

Ха-ха. Кто же из них её просветил? Или сама догадалась?

– Мы тут встречались недавно, – продолжает Тео. Настя. Эта женщина, чтоб её черти взяли. – Я, Елена, Ёзге… Встретились у Олеськи, хотя она орала, как потерпевшая, – Настя чуть усмехается.

– А что так? – я придерживаю бутылку, чтобы не уронить, поворачиваюсь к собеседнице. Она сидит, уперев локти в колени, подперев ладонями щёки. Смотрит на море, на огни.

– Ну, ты будто не в курсе. У неё ПДР на днях, скоро второго родит.

– А, – и правда. Вроде бы даже я об этом знала, но… не придавала значения? Как обычно. Не моё дело же. Не имеет ко мне отношения.

– Одним словом, мы встретились и свели воедино всё, о чём ты разговаривала с каждой из нас.

– Как умно, – говорю я, сама не очень понимая своё настроение.

– Пришлось тряхнуть математикой, – хмыкнула Настя. – Но раз уж ты разобралась, то мы и подавно.

– Молодцы, – я всё ещё силюсь понять, как на это реагировать, но выходит, что – никак. Мне должно быть обидно, что они раскололи мой замысел? Но я не чувствую даже досады.

– Всё-таки, ты так мне и не простила ту попытку, – говорит Настя.

– Не то чтобы не простила… – ну вот как ей объяснить? Можно прощать или не прощать за обман, за измену, за нанесение побоев, наконец. Можно ли простить за то, что тебя выкинули из жизни? Сделали парией, вечным беглецом, человеком без дома, корней и надежды?

– Мы кое-что придумали, – говорит Настя. – Мы провели переговоры. Ты знаешь, британки сейчас готовят проект нового соглашения. Тебе больше не надо будет скрываться. Сможешь осесть где-то, жить нормально, сотрудничать с их научной группой. Это всё пока, кончено, очень закрытая информация, но что я тебе точно могу сказать – они в тебе заинтересованы. Ну и художества свои сможешь продвигать.

«Художества». Вот гадина. Я встаю. Настя тоже поднимается и успевает поймать меня за футболку.

– Да погоди! Ну, извини, неудачно выразилась. Господи, да что ты за человек такой!

– Что я за человек? – я нахожу в окружающей темноте блеск её глаз, с некоторым трудом фокусируюсь на этих влажных отблесках. – А ты сама подумай, что я за человек. Последние десять лет я нигде не жила дольше месяца. Не осмеливалась брать заказы у одних и тех же людей больше двух раз. Не заводила отношения. Я даже кота не могу завести, – я почувствовала, что меня покачивает. – И никто из вас… вы все просто согласились. Удобно же, да? Профит свой с меня поимели… А я просто хотела – со всеми…

– А теперь сможешь, – сказала Настя.

– Что? – она сбила меня с толку.

– Сможешь кота завести, – повторила Настя. – Жить, где захочешь. Работать с кем захочешь. Отношения… и вот это, со всеми…

Я всего на мгновение утратила самоконтроль. Настя успела вцепиться в моё плечо и силой усадить на бетон, но пустая бутылка ускользнула из моих пальцев и смачно хряпнулась где-то внизу.

– Вот чёрт, – сказала я с искренней досадой, – стекло в море – это нехорошо.

– Да хер с ним, – ответила Настя, и я с удивлением поняла, что у неё голос дрожит. Она что, за меня переживает?

– Света, – вцепилась мне в плечо, в руку, тряхнула немного. – Не надо билетов в один конец. Мы перед тобой виноваты, конечно. У каждой была своя обида, и мы тянули так долго. Ленка всё своего Али ненаглядного не могла простить. Ёзге обиделась, что ты Соню в живых оставила. То есть, не ты, но…

– Я, – киваю, хотя в темноте этого почти не видно, – Без меня замки бы её сожрали полностью.

– В общем, мы все как бы считали, что во всём ты виновата. И… вроде как поделом.

Она наконец осторожно меня отпускает. Садится рядом и говорит осторожно:

– Ещё же не конец жизни, правда? Необязательно вот так…

– У вас не конец, – отвечаю я. – А у меня последнее время всё сильнее чувство, что я чужая… на этом празднике жизни.

Настя молчит, ищет слова, интересно, найдёт ли. Наконец решается:

– Ну какая же ты нам чужая. Ты – наша. Своя. Знаешь… в семье…

– Не без урода, – охотно подсказываю я. Настя рассерженно выдыхает:

– Уф, да нет же! Я хотела сказать, в семье всякое бывает, но всё равно – свои. Хоть бесит тебя человек до искр из глаз, но ты его всё равно не бросишь. Мы тебя не бросим. Теперь у нас есть возможность тебе помочь. – она хмыкает и неловко добавляет:

– Раз уж мирового монстра из тебя не вышло.

Мы сидим несколько секунд молча, а потом начинаем хихикать. Фыркаем, выпускаем воздух через сжатые губы, быстро вдыхаем и выдыхаем, и наконец, не выдержав, закатываемся самым настоящим хохотом.

Через несколько минут, вытирая с лица слёзы и шмыгая носом, я впервые осторожно думаю, что, возможно, это праздник больше не будет таким уж чужим.