Текст книги "Чужой праздник (СИ)"

Автор книги: Анна Ломтева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

У самой Насти в соседках ещё в родительском доме была такая «тётя Соня». Если ту и эту поставить рядом, то разве что близкие знакомые их различат.

Настя почти дошла до Сониного дома и остановилась на углу, сама не зная, почему.

Мысль о той, давней тёте Соне из детства вдруг показалась одновременно неуместной и очень важной. Настя обернулась в сторону перекрёстка, где была остановка трамвая, и успела увидеть, как мимо прошёл очередной бело-красный вагон, покачиваясь и постукивая колёсами.

Сколько Соне лет, интересно? Пятьдесят? Больше?

В её светлом доме стены были пусты, ни фотографий, ни картин. На окнах уютно разрастались герани и бегонии, по шкафам и диванам бродили и прыгали кошки. Разнообразная, некомплектная мебель словно сползлась из разных времён и домов с разным достатком. Кошки невозбранно драли дряхловатый диван советских времён, обтянутый рыхлой пупырчатой тканью; стол посреди гостиной был велик и неподъемен, и из-под скатерти кокетливо показывал точёные тёмно-лаковые ножки-балясины. У стены выстроились совершенно современные белые «икеевские» стеллажи, заваленные довольно хаотично книгами, журналами, какими-то блюдами и кружками, вязанием, коробками с невнятным хламом. А стулья вокруг стола поражали идеальным состоянием и благородным видом: тёмное дерево, завитки, светлые полосатые подушки сидений, на которые, как ни удивительно, даже не пытались покушаться кошки.

И фарфор! У Сони был очумительный немецкий чайный сервиз, который стоял обычно в приткнутой в углу «горке». Иногда Соня его доставала, хотя обычно предпочитала кофе и практичные низкие фаянсовые чашки, тоже из Икеи.

Всё это было, в общем, и странно, и не очень. Захламлённые и эклектичные жилища Настя видела много раз у своих пожилых родственников, которые сроду ничего не выбрасывали, любовно собирая и храня как настоящие реликвии прошлого, так и откровенный мусор.

Но с Соней было как-то по-особенному. Казалось, она обдуманно и аккуратно отобрала по одному предмету из каждого периода или эпизода своей жизни, отправив все прочие свидетельства времени на помойку.

Она никогда не упоминала родителей, братьев или сестёр, ничего не говорила о своей семье.

Вообще не трепалась о прошлом.

Тот единственный раз, когда она проговорилась о своём знакомстве с семьёй Насти, так и остался единственным. Настя попыталась было аккуратно разведать сама: подкидывала наводящие вопросы матери, отцу, сестре.

– Соня? – мать чуть нахмурилась, повернувшись от подоконника, где опрыскивала свои карликовые розочки, – Какая? Тётя Соня с первого?

– Да ну нет, – Настя отмахнулась, – Тёте Соне сейчас, наверное, за семьдесят. Эта моложе, твоя ровесница… наверное.

– Тётя Соня умерла пять лет назад, – мать опять скрючилась над своей драгоценной розой, разглядывая в лупу пазухи верхних листьев, и забормотала недовольно про какие-то клещи.

Отец тем более никаких знакомых двадцатилетней давности не вспомнил. У него, как у всех пожилых мужчин, памяти хватало ровно на двух приятелей-рыболовов, Костика и Ваню, с которыми он систематически выезжал на озёра за Волгу. Пытался приохотить к этим выездам и зятьёв, но один быстро сбежал, разведясь с Настиной сестрой, а второй – Сашка – съездил только пару раз, а потом честно сказал: извините, Василий Семёнович, мне это неинтересно. С машиной помогу, на дачу поедем, а рыбачить – без меня.

Сестра Вика тоже вспомнила тётю Соню с первого. Удивилась, когда Настя передала ей слова матери.

– Путает она, – Вика махнула рукой, точно копируя материн жест пренебрежения, – Тётя Соня уехала. Её племянница в Питер забрала. Квартиру они продали, и тётку увезли.

– А чего так? – спросила Настя.

– Ну как чего! – Вика снова махнула рукой, – Наивная ты. Соня слепая стала совсем, ты вспомни, она на лавочке сидела и ждала, пока её кто-то до квартиры доведёт. Одна жить уже не могла. А квартира у неё хорошая была, двухкомнатная. Вот они и провернули баш на баш: ты, мол, тётечка, к нам жить поедешь, мы за тобой присмотрим, а квартирку продадим.

– Слепая, значит, – Настя должна была бы потерять к этому персонажу всякий интерес, но неожиданно сама вдруг вспомнила сидящую на скамейке старуху, чьи плечи даже летом накрывала овчинная безрукавка, а тёмные, жилистые кисти рук лежали одна на другой, опираясь на замусоленный набалдашник старой трости. Может быть, она и правда ждала, пока кто-то из соседей подаст ей руку и доведёт до порога квартиры. Вот только слепой и немощной она не выглядела совершенно. Скорее в голову приходили избитые сравнения с небольшим тёмным пауком, который сидит в засаде, положив чувствительную лапку на едва заметную нить паутины.

Порыв ветра налетел сбоку, прошёлся по затылку. Настя поёжилась, втянула голову в плечи. Она не любила шапок, хотя и признавала их несомненную пользу, но в этот раз ей почему-то захотелось надеть маленькую тёмно-вишнёвую шляпку с пепельно-розовой ленточкой по тулье. Неразумный выбор. Настя понимала, что надо перестать маячить тут, на углу, и дойти наконец до облезлого серого дома с подгнившей резьбой на фасаде.

В конце концов, пока что у неё не было ни одного внятного реального повода для беспокойства.

Глава 51.

Понятное дело, никому такое не понравится. Сначала тебе на голову падает проблема, втягивает в какие-то невнятные разборки, а потом сваливает в неизвестном направлении – и ищи-свищи.

Когда я дозвонилась до Елены, она только что матом меня не послала. Не послала: воспитанная. Сказала ледяным голосом:

– Изволь объясниться.

– Охотно! – я к тому моменту выспалась, замазала и заклеила ссадины, поела и придумала план. – Видишь ли, у меня есть две новости, хорошая и плохая. Только сначала скажи, свой турчонок там рядом болтается?

Кажется, она там у себя зашипела сквозь сжатые зубы, как гадюка, но в трубку ответила опять холодно и вежливо:

– Нет, на данный момент я одна.

– Супер, – я покачала тапком на большом пальце ноги. Я сидела на кресле, закинув ноги на подлокотник, и тапки висели у меня на пальцах, забавно покачиваясь от малейшего шевеления. Я начала было говорить, и тут обувка слетела, громко шлёпнув об пол.

– Что это было? – тут же нервно спросила Елена.

– Ничего, – я села, подобрав ноги на сиденье. – В общем, так. Первое: за мной следили.

– Это хорошая новость или плохая? – в чувстве юмора ей не откажешь.

– Это ты мне скажешь. Второе: кажется, я могу переместить человека вместе с собой. Забрать. Захватить. То есть…

– Я поняла, – медленно проговорила Елена. Кажется, она там нащупывала что-то, чтобы сесть. – Значит, кто-то за тобой следил, и ты об этом узнала, притащив его с собой… Куда, кстати?

– Не прокатило, – сообщила я, – Особенно с учётом того, кто за мной следил.

– Кто? Что куда катило? – Елена явно не поняла связи, – Ты головой ударилась что ли?

– Забудь, – я вдруг передумала сообщать ей о своих догадках. Доказательств у меня не было, ошибиться я могла запросто, так что не к чему.

– Ну ладно. Почему не вернулась, как обещала?

– Меня побили, – сказала я, невольно трогая ссадину на челюсти. – И пообещали жизни лишить, если вернусь.

– А… – на том конце явно происходила какая-то работа мысли, – То есть, тетрадку свою ты не забрала?

– Заберу. Дело не в этом.

– А в чём? – ледяное спокойствие из голоса Елены ушло. Она теперь явно тревожилась.

– Ну смотри. Кто-то пошёл за мной, зная, что я прыгну и рассчитывая прицепиться попутчиком. При том он не боялся оказаться чёрт знает где, понимаешь? То есть, он в курсе про меня. Хотя бы частично. Сразу на выходе меня побил и ушёл быстро, ни на минуту не растерялся. Знал, гадина, что не в Буркина-Фасо оказался.

– Почему Буркина-Фасо? – изумилась Елена.

– Просто так, – буркнула я, – От балды взяла самое дурацкое. Не суть! Суть в том, что, если я вернусь в Стамбул, где гарантия, что он меня просто не прирежет?

– Кстати, а почему «он»? – спросила вдруг Елена, – Ты что, видела лицо? Или по голосу?

– Нет, не видела. А в ухо он мне шипел, как змеюка. Но… – я снова потрогала ссадину. Челюсть болела. – Видишь ли, я лично не знаю ни одной тётки, которая могла бы так качественно навтыкать, и при том ничего не сломать. Даже зубов не выбил, хотя по челюсти тоже отоварил. То есть, бил на побольнее, понимаешь?

– Так это как раз скорее баба, – возразила Елена, – Мужик бы тебе и половину зубов вынес, и рёбра переломал.

– Ну… – у меня были свои резоны. Сигареты с ментолом и кольца, например. – Ладно. Может, ты права. Короче. Я пока с недельку потусуюсь у одной тут знакомой. Она точно ни с Соней, ни со стамбульскими не связана. И влезать в наши дела не горит желанием. – «Ещё бы», послышалось в трубке. – В ближайшее время я смотаюсь за тетрадкой, а потом выберусь к тебе буквально на пару часов. Только придётся встретиться где-то подальше от центра… и без третьих лиц. Может, ты права, это была баба, может, какая-нибудь из подружаек твоей Йилдыз.

(Жаль, что это почти точно не так)

– Ладно. И что, где-когда?

– Ага, вот прямо сейчас скажу, по телефону. Нет. Давай так, – я снова развалилась, свесив ноги через мягкий подлокотник. – Сделаем паузу, дадим болоту утихнуть. Недельку… две. Потом я смотаюсь за тетрадкой. Как только она будет у меня, я напишу комментарий в сама знаешь каком блоге. Напишу что-то подходящее по смыслу поста, типа «спасибо за ваши тексты» или ещё какую муть, неважно. Для такой цели зарегаю новый аккаунт, на аватарке будет то, что мы с тобой пили три дня назад на балконе. Название аккаунта будет местом встречи, а под комментарием будет число и время.

– Ты точно с ума съехала, – грустно сказала Елена, – Тупые шпионские игры. Почему нельзя просто в аське написать?

– Потому что мой ноутбук лежит в квартире у бабушки. Вместе с аськой и прочим разным. Бабушке я позвонила и объяснила, что у меня срочный заказ, а на вопросы чужих людей про меня отвечать не надо. Я не уверена, что могу безопасно его забрать… и я, кстати, пароль от аськи не помню.

– А как же ты в ЖЖ собираешься выйти?

– Интернет-кафе найду. Так даже лучше, одноразовый доступ, не отследит никто.

Ещё немного поворчав на тему того, что я спятила, Елена попрощалась. Я посидела пару минут, глядя в окно, которое поливал дождь, смешанный со снегом, и заставила себя встать. Олеся мне помогла, но большего я у неё просить не имела права. Пора было убираться подальше.

Я уже взялась за ручку внешней двери, когда за спиной скрипнуло и недовольный Олесин голос спросил:

– Далеко собралась?

Можно было прыгнуть прямо отсюда. Я постояла немного, держась за прохладный металл старой, испачканной краской дверной ручки, потом отпустила её и неохотно обернулась. Ненавижу объяснения.

– Спасибо за помощь, но дальше я сама.

Олеся постояла, сложив руки на груди, потом сняла с вешалки старую брезентовую штормовку и подошла к двери:

– Пойдём, посидим в беседке. Покурим.

Беседка стояла за домом, к ней вел узкий проход, над которым изгибалась рама для винограда. Летом тут, наверное, было очень красиво – зеленеющие лозы, солнечные зайчики на листьях. Сейчас скрученные и искривлённые побеги винограда на металлической решётке выглядели мучительно. Совсем недавно шёл дождь, плиточная дорожка под ногами была мокрая и грязная, но смотреть на неё было спокойнее, чем на эти черные плети.

Беседка была уродливая. Шесть белёных столбов, над которыми торчала коническая крыша, покрытая пластиковой синей черепицей. Под крышей стояли кругом лавочки самого простецкого вида, а посередине темнело непонятное пятно.

– Мы тут на лето мангал ставим, – пояснила Олеся, – Как раз в прошлые выходные убрали. – Она села на ближайшую лавочку, достала из кармана пачку «Соверена», вытащила сигарету. Протянула пачку мне, изобразив вопрос на лице.

Я сдалась. Курить я бросаю регулярно, и пока всё идёт хорошо, никаких неудобств не испытываю. Но как только начинаются проблемы…

«Соверен» редкая гадость, конечно. Я затянулась, привычно почувствовала лёгкое «уплывание», всегда настигающее меня после перерыва. Выпустила дым тонкой струйкой. Дурацкое занятие, вредное к тому же, а как успокаивает.

– Всегда удивлялась, – Олеся словно мысли читает, – Почему курение так успокаивает?

– И почему?

– Ритуал, – она зажимает сигарету в углу рта, как мужчина, а руки суёт в карманы. И продолжает говорить, умудряясь не упустить зажатый в губах фильтр:

– Ты берёшь пачку, вынимаешь сигарету, достаёшь зажигалку. Прикуриваешь. Зажигалка, как обычно, даёт огонь не с первого щелчка. Ты затягиваешься, выпускаешь дым – это всё тоже происходит как обычно, как всегда. И мозг говорит сам себе «всё как обычно, значит, не о чем волноваться».

Я посмотрела на горящий кончик сигареты – он чуть разгорался и пригасал из-за налетающих порывов ветра. Вспомнила, как на одной из моих немногочисленных «офисных» работ начальница отдела начинала рабочий день с кофе и кексика. На улице могли падать камни с неба, непосредственное начальство могло уже жаждать её крови, а подчинённые наворотить невменяемого, но первые пятнадцать минут любого дня она упёрто начинала со стаканчика «американо» и кексика из «Макдональдса».

– От курения хотя бы не толстеют, – задумчиво сказала я. Олеся тут же вскинулась:

– Это намёк такой?

Мне стало неловко.

– Да нет, нет! Я начальницу бывшую вспомнила. Она…

– Неважно, – перебила Олеся. – Давай о деле.

– А что о деле? – я встала и пересела на противоположную скамейку. Вроде, так меньше задувало в шею. – Зачем тебе впутываться? Ты не путешественница, не толкачка. Что бы тут ни происходило, тебя это не коснётся.

– Других коснётся.

– Ну а тебе-то что? – сигарета дотлела. Я поискала взглядом пепельницу и обнаружила банку из-под зелёного горошка у ножки лавочки. Ткнула туда окурок, снова встала.

Олеся затянулась ещё раз, тоже сунула окурок в банку, выпрямилась.

– Я стражница. Моё дело – помогать и защищать. Что бы тут ни происходило.

– Ой, фу, сколько пафоса! – я друг поняла, что уже не уйду вот так просто. Села обратно на скамейку и попросила:

– Дай ещё одну.

Снова эта привычная суета – достать, сунуть в рот, пощёлкать зажигалкой, потянуть в себя горький дым. Вдруг заболели ссадины на лице, та, что я получила на болконе Елены, и та, которую мне поставил неизвестный нападавший.

– Пафос – это моё нормальное состояние, – сообщила Олеся, тоже опустившаяся на лавку. – Я девочка из рок-тусовки. Беспечный ангел, свистать всех наверх, жизнь за друга и прочее подобное. Без пафоса и рока в наших ебенях в конце девяностых было не выжить.

– Да ну, – я присмотрелась к ней получше, – Ты в конце девяностых под стол пешком ходила!

– Мне было тринадцать, когда моя старшая сестра вместе с парнем прыгнули с девятиэтажки, – сообщила Олеся, – Он был солист местной группы, они там лабали что-то суровое под «Арию». А Женечка была отличница и хорошая девочка. Папа позвал друзей и побил этого певуна. Сломал ему несколько рёбер. Женьку сплавил в Орлы, к тётке. Женька сбежала, нашла Гарика, Гарик сказал, что теперь петь не сможет, и кончена его жизнь. Они накидались алкашки, забрались на единственный в городе многоэтажный дом и прыгнули.

«Бля», – подумала я. Вслух удалось сформулировать чуть более внятно:

– Глупо как-то.

– Зато пафосно, – отрезала Олеся. – Кто ещё у тебя есть против Сони? Ты ведь против неё собралась?

– Да хрен его знает, на самом деле, – призналась я уныло. – Побила меня не Соня, а как она может быть связана со стамбульскими – я не представляю. Разве что она стакнулась с теми, которые там партия запретительниц. Только им-то это нафига?

– Тебя убрать, – Олеся назвала очевидную причину. – Ты у нас величина неизвестная, непредсказуемая и, уж извини, ебанутая. Кто знает, когда тебе придёт в голову припереться в Стамбул и открыть его? Лучше, чтобы тебя не было.

– А ты откуда знаешь про Соню?

– А она со мной встречалась, – вспоминать встречу Олесе явно не хотелось. Но, помолчав ещё пару минут (сигарета неуклонно догорала в углу рта), Олеся сказала:

– Соня хотела иметь меня в союзницах. Тут ведь. Понимаешь, какое дело. Я, с одной стороны, слышу вас всех. Вообще всех, даже на другой стороне Земли. Это сложно описать, этим очень занудно управлять, и, если бы в своё время не попалась другая стражница, наставница, я бы с гарантией сошла с ума. А с другой стороны – я могу противостоять всем воздействиям. Вообще всем, мы это пробовали. Никто из толкательниц не может меня толкнуть, если я не поддамся.

– А путешественница может тебя с собой взять? – заинтересовалась я.

Олеся подняла на меня очень внимательные карие глаза. Посмотрела как будто заново, словно до сего момента видела одного человека, а сейчас вдруг увидела другого. Спросила:

– Хочешь попробовать?

Глава 52.

План был простой, и тем самым гениальный. Настя, слушая Соню, сначала недоверчиво поджимала губы, потом насторожённо хмурилась, и только в самом конце поняла, что сидит, приоткрыв рот в немом изумлении.

– Самые важные моменты – это точно подгадать время и точно совершить толчок. У тебя получается почти как надо, но тут потребуется предельная концентрация и максимальное усилие. – Соня сидела за своим массивным столом, положив руки на белую скатерть с едва заметными недовыведенными жёлтыми пятнами, одна её мягкая, толстопалая кисть ласково обнимала другую. Елена заставила себя оторвать взгляд от Сониных рук, посмотреть наставнице в лицо.

– Но он точно не пострадает? – спросила она раз, наверное, в пятый.

Соня вздохнула. Очень старательно, картинно вздохнула, как на сцене играя. Прикрыла глаза, позволив толстым темноватым векам шторками скользнуть вниз. Посидела несколько секунд неподвижно, потом разняла руки и снова взглянула на Настю.

– Я понимаю, что ты тревожишься, – сказала она мягко. Так мягко, что Насте стало не по себе. – Но ещё раз: твой мальчик нам нужен только в качестве приманки. Тебе даже необязательно ставить его в известность. Достаточно один раз заполучить его телефон. Что писать, я тебе пришлю. Там текста на три строчки. И добавишь потом что-нибудь личное… он ведь наверняка что-то говорил? Если даже он потом это письмо найдёт, решит, что это вирус и просто почистит телефон. Может, пароль в почте сменит. Нам это уже всё равно. Я знаю, что писать, чтобы Путешественница прискакала с любого конца света. Но сработает это только один раз, поэтому мы будем ждать условного знака.

– Вот я про знак не поняла, – призналась Настя. – Откуда ты знаешь, как и где они будут связываться?

– Это не твоя забота. – отмахнулась Соня. Но тут Настя, сама на себя удивляясь, упёрлась:

– Нет уж! Если я в это всё влезаю, я должна понимать, что и как. Откуда информация?

– У меня есть свой человечек в Стамбуле. Они там сейчас на ушах стоят. Появилась ещё одна девочка, Стражница, её перехватила та сторона. Сама по себе она ничего не значит, но у них есть толкачка… примерно такая же, как ты.

– Погоди, – Настя нахмурилась. – Ты же говорила, что равных мне мало, и они все старухи?

Соня хмыкнула, разгладила кончиками пальцев скатерть, подвигала сахарницу – тянула время. Наконец неохотно признала:

– Прятали они её очень старательно. Вывозили несколько раз в Европу, там тренировали. У неё сестра-близнец есть, с нулевым талантом, а у близнецов обычно либо обе «наши», либо ни одна.

– А вторая точно нулевая?

– Мы все так думали. Ладно! – Соня немного повысила голос, – Не о том речь! Телефоны всей их шоблы с некоторого момента на прослушке. Мы знаем, что Путешественница напишет комментарий в твоём блоге. С определённым именем и определённой подписью. Поэтому ты в ближайшее время внимательно все комментарии просматриваешь… Или нет. – Соня тяжело поднялась, отошла к стеллажу, вернулась с большим грязноватым ноутбуком, заляпанным наклейками.

– Пароль мне свой дашь, – сказала она не терпящим возражения тоном. – Сама буду следить.

«Зачем ей пароль?» – удивилась Настя, – «У меня и так всё открыто для просмотра». Но спорить не стала. Что-то ей подсказывало, что свою дневную норму строптивости она уже потратила.

Это было почти две недели назад, и с тех пор ровным счётом ничего не происходило. Настя изнывала от неопределённости и жажды действий, Соня нагружала её бессмысленными упражнениями и изводила мелкими придирками. Настя «толкала» горожан на остановках буквально на несколько сантиметров вбок, заставляя вздрагивать и озираться. «Толкала» школьников, бегущих домой, заставляя того, что бежал позади, оказываться впереди дружеской ватаги. Многократно «толкала» на одни и те же полметра изумлённого и дезориентированного пьяницу, который раз за разом пытался и не мог пройти в двери магазина.

Однажды, разозлившись на нотации и упрёки в неаккуратности, она изо всех сил без адреса или направления «толкнула» Соню. И тут же испугалась до холодного пота и слабости в ногах – но Соня, как всегда, почти сразу появилась в нескольких метрах от неё. Она стояла, пошатываясь, держась за виски. Настя в ужасе сделала шаг назад, думая только о том, что надо бежать – но наставница помахала ей рукой и весело крикнула: «Отличный бросок!». Когда Настя на негнущихся ногах подошла к ней, Соня улыбалась, а на лице её разливался ровный, ярко-розовый румянец, как будто она немного выпила и расслабилась.

– Вот так её и кинешь, – Соня протянула руку и вдруг костяшками, тыльной стороной ладони, погладила Настю по щеке, – Швырнёшь дальше, чем можно вообразить. Выкинешь за пределы мира раз и навсегда.

– А ты… – у Насти от волнения сел голос. Она прокашлялась и уже нормально спросила:

– А тебя я почему не выкинула, если «вот так»?

Соня расхохоталась. Сейчас она выглядела моложе и крепче, чем обычно – не предпенсионная тётка с авоськами, а моложавая спортивная женщина, похожая на бодрую учительницу начальных классов.

– Меня, рыба моя, даже вдесятером не выкинуть, – произнесла она с удовольствием, – И в этом тоже твоя большая удача. Потому что только я могу так закрывать, чтобы ни одна самая гениальная девица не пролезла. Ни туда, ни оттуда. Я, милая моя, тоже особенная.

«Это я уже поняла», – подумала Настя, идя вслед за наставницей по подтаявшей и снова подмёрзшей дорожке к дому. Они возвращались с очередной тренировки, традиционно планируя выпить кофе с булочками и побеседовать.

Насте нравилось слушать Соню и задавать ей вопросы. Соня знала невероятно много. Она рассказывала Насте о том, как передавалась традиция в последние пару сотен лет, неизменно оговариваясь – «по словам моей наставницы», «как писала в дневниках такая-то», «рассказывала другая». Настя слушала о подробностях чужих жизней с жадным удовольствием и нарастающим страхом. Соня знала слишком много. Однажды Настя спросила:

– Как ты это всё помнишь? У тебя, наверное, записи какие-то есть?

Соня самодовольно улыбнулась и ответила со смешком:

– И записи тоже.

Это прозвучало успокаивающе… но не совсем.

Настя следила за мужем. День за днём бросала ненавязчивые взгляды, и в конце концов узнала всё необходимое. Куда он чаще всего кладёт свой навороченный смартфон на ночь. Какой пароль на блокировке экрана (оказался даже не пароль, а графический ключ: надо было в определённом порядке протыкать разноцветные квадратики). В какие моменты он не берётся за телефон вообще (это случалось редко). Как все люди, цепляющиеся за новое и «крутое», Сашка купил смартфон с сенсорным экраном и выходом в интернет сразу же, как такие появились в салонах связи. Он тратил теперь ощутимые суммы на то, чтобы прямо с телефона проверять электронную почту, писать в мессенджер, искать что-то в поисковике и даже что-то там читать. Настя, которая продолжала ходить со своей верной розовой «раскладушкой», это его увлечение не понимала, но и не порицала. Но теперь ей это было на руку; влезть в почту на Сашкином ноутбуке она бы точно не сумела, а на смартфоне почтовый ящик загружался, насколько она успела понять, автоматически, без ввода пароля.

(Это было странно; Сашка по большей части предпочитал перебдеть. Он и на ноутбуке, и на домашнем стационарном компе всё время обновлял антивирусы, файерволы и прочую не очень понятную Насте лабуду, обеспечивающую безопасность. А в смартфоне вот оставил автовход в почту)

Ещё неделя прошла без новостей. Ноябрь подходил к концу, везде уже появилась новогодняя пёстрая мишура, дни стали совсем короткими, а погода – зверски холодной.

Путешественница всё-таки появилась в городе один раз. Видимо, забрала у своей бабки какие-то вещи и была такова. Соня не пыталась её поймать – было очевидно рано. Настя не очень понимала, что именно «рано». Что-то Соня так ей и недоговорила.

Из её объяснений получалось, что эти, в Стамбуле, хотят разблокировать город. Но почему это требовало какой-то особой подготовки? Чем занимались турецкие ведьмы эти три недели? Чем занималась Путешественница? «Они сейчас натаскивают свою новую Стражницу, – объяснила Соня, – Без неё ничего у них не выйдет. А наша девица в Стамбуле оставаться не может… я там договорилась, я тебе объясняла уже. Значит, им надо выбрать момент и собраться для одного-единственного совместного действия. Ровно перед этим мы её и перехватим».

Если бы спросили мнения Насти, она бы сказала, что нет смысла ждать. Можно в любой момент вытащить путешественницу уже решённым способом и использовать по назначению. Раз-два – и в дамки: город закрыт, поганка исчезла в неведомых измерениях навсегда.

«Всё не так просто», – невозмутимо говорила Соня.

И Настя спрашивала себя – что именно непросто и в каком смысле.

Глава 53.

– Ничего себе «тетрадка», – сказала Олеся. Мы сидели с ней на травке, на зелёном склоне, спускавшемся к рукотворному озеру посреди парка Ретиро. Точнее, Олеся сидела, благоразумно подложив под попу мой рюкзак и держа на коленях здоровенную амбарную книгу, переплетённую в серо-жёлтый картон, с малиновой полоской потрескавшегося ледерина на корешке.

Я лежала, положив голову на руки, и смотрела в небо сквозь колышущиеся ветки огромных деревьев.

Лежала я совершенно неблагоразумно: прямо в чёрном кожаном плаще на холодной земле. Под плащом у меня был «натовский» верблюжий свитер из секонд-хэнда и утеплённые джинсы с начёсом, поэтому температура ноябрьского мадридского газона меня не слишком волновала. Да и нам повезло с погодой. Было около десяти выше нуля, светило яркое солнце и чуть поддувал ветер. Возможно, задержись мы тут ещё на несколько дней, попали бы под дождь, но необходимости в этом не было.

– Знаешь, за что я люблю Испанию? – спросила я.

– М? – Олеся листала «тетрадку».

– Тут всегда солнце. Ну, то есть, я не говорю про самый север, там, Корунья или Сан-Себастьян – но тут, в Мадриде, как ни появись – всегда ясно. За все годы, что я тут бываю, под дождь попадала несколько раз. А я тут даже жила по паре месяцев!

– Ну и что, – Олеся перелистывала страницы, отвечая мне машинально.

Я вздохнула, положила на лицо ладони. Олеся листала, бурчала что-то про себя.

Я успела начать задрёмывать, как вдруг девушка рядом со мной дёрнулась, как от удара.

– Свет!

Пришлось открыть глаза, сесть.

– Ну.

Олеся смотрела на меня со странным выражением лица. Как будто ей показали милого котика и сообщили, что котик ежедневно кушает на завтрак по младенцу.

– Ты знала? Ты читала?

Да уж, у Сони есть причина беспокоиться насчёт этой тетрадки.

– Я читала.

– Как же… Она же упырь натуральный! Это же… нельзя так!

– Именно поэтому мы с тобой так тихо сидели в твоём Оброчном. Именно поэтому же мы сегодня не останемся тут, чтоб пить винцо и кушать улиточек, а оторвём жопы от газона и отправимся в Стамбул. Только сначала я подам знак Елене. Она вчера писала у себя в журнале, что они практически готовы, ждут только меня. И книжечку, – я ткнула в раскрытую страницу.

Олеся медленно закрыла «книжечку» и с несчастным лицом уставилась на переплёт. Она очень старалась не ныть. Оно и ясно, я ведь в любой момент могла отправить её домой, в безопасность и… она явно этого не хотела.

Оброчное, посёлок городского типа неподалёку от Новосибирска, можно было характеризовать двумя словами: полный пиздец. Ну или, употребляя более культурные выражения, депрессивный регион. Та пресловутая девятиэтажка, с которой в девяностые сигали доведённые до отчаяния местные жители, так и осталась единственным зданием выше пяти этажей во всём населённом пункте. Само по себе это ничего не значило, но в сочетании с прочими обстоятельствами становилось почти символическим.

Олесе было повезло поступить в универ Новосиба. Ну, то есть, как «повезло»? Олеся выгрызла своё бюджетное место зубами и вырвала когтями. Высидела чугунной задницей и золотой головой. Выучилась с отличием на экономиста и успела даже поработать на крупном предприятии. Пару лет. Все эти пару лет она занималась тем, что оформляла документы для банкротства и последующей распродажи данного предприятия по кусочкам. Ей повезло ещё раз, она не вляпалась ни во что противозаконное и, когда одна часть руководства попыталась посадить другую, просто мирно уволилась.

Но найти новое место не смогла.

Не то чтобы даже её профессиональная репутация была сильно испорчена этой историей. Она была умной, исполнительной, быстро обучалась и не метила на повышение, но раз за разом ей отказывали на собеседованиях или после испытательного срока. Один из собеседовавших почти проговорился – Олеся поняла, что, возможно, дело во внешности. Она была невысокой, полной и рыжей. Это ввергло её в недоумение и почти отчаяние, потому что какое отношение внешность имеет к экономическому анализу и документообороту, она понять не могла.

К моменту, когда я припёрлась к ней под дверь, она была готова согласиться на работу в местном оброчинском супермаркете «Экономь-ка». А что, думала она, ведь даже не на кассу, а товароведом…

И тут выяснилось, что её, без преувеличения, ждут великие дела.

До этого она уже попрощалась с идеей организовать всех «наших» во что-то более или менее похожее на структуру. Новосибирские толкачки относились к ней доброжелательно-равнодушно, делились некоторой информацией, но не горели желанием распространить свои связи и договорённости на прочих – путешественниц и стражниц. Тем более что таковых на все новосибирские окрестности было человек десять.

Олеся преуспела в создании форума для стражниц, где они быстро собрали всю доступную информацию и те контакты, которыми с ними поделились и… всё. В соседних областях толкачки к ним присоединиться не захотели с той же аргументацией – а смысл? Старшее поколение тоже было не в восторге от идеи. Собственная наставница Олеси сказала, что сейчас не те времена, чтобы заводить явную организованную активность. Была ещё Соня, но она довольно бесцеремонно предложила Олесе договор, суть которого была для Олеси унизительной: ей предложили быть приживалкой (Соня назвала это «компаньонка» и поставлять информацию обо всех «наших» в любой момент, когда это будет необходимо). По сути, Соня популярно объяснила Олесе, что либо та отдаёт свой дар на службу силе, либо никого не интересует.