Текст книги "Чужой праздник (СИ)"

Автор книги: Анна Ломтева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Автобус оказался полупустой, внутри не горел свет, и только над водителем светила еле-еле небольшая лампочка. В темноте, хватаясь за кресла, они пробрались мимо усталых экскурсантов и с облегчением упали на свободные места.

– Вот повезло, – сказал Сашка.

– Ага, – ответила Светка. Подумала – ведь это я попросила! Но промолчала, хотя ей хотелось, чтобы он признал её роль в этом везении.

В Алуште их высадили на набережной, и они долго топали наверх, отчаянно зевая и расчёсывая обкусанные комарами плечи.

В другой раз они поехали на электричке в Бахчисарай. Большая часть дня у них ушла на осмотр дворца, обед в кафе и поиск сувениров. Светка нашла себе совершенно обалденный кустарный браслет из меди, ужасный кич, с вырезанными по толстому металлу кривыми примитивными рисунками – солнышко, глаз, ладонь, спиралька, зигзаги разной длины. Сашка долго ходил вдоль рядов с крымскими розовыми духами и чеканными досками и, в конце концов, купил этих самых духов россыпью целую кучу – всей родне – и неожиданно маленькую стальную турку с медным дном и чеканным узором лентой вокруг горла. Светка, услышав цену, аж икнула, но Сашка сказал:

– Ну красивая же! И полезная. Сколько можно растворимое говно пить.

Потом они вдруг вспомнили, что кроме собственно Бахчисарайского дворца есть ещё пещерный город. До него был час ходьбы, и они пошли, конечно. По пути им встретилась толпа туристов, и никого, кто бы шёл туда, наверх. Когда они добрались до подъема в город, их попыталась остановить пожилая тётушка, вокруг которой носился мелкий шебутной внук.

– Ребятки, поздновато идёте, – сказала она, – Через час стемнеет!

– Ничего, мы быстренько, – сказал Сашка, продолжая подниматься по тропе. Светка остановилась, сказала:

– Да, спасибо за предупреждение. Мы и правда постараемся недолго.

– Всё бы ничего, лето, – сказала тётушка, – Да уж больно темно тут. Ни единого фонаря, и тропинка толком не отмечена. Вы уж спускайтесь до темноты, а то там внутри кое-где опасно.

– Спасибо, – снова сказала Светка, кивнула и пошла дальше, на ходу расстёгивая футляр фотоаппарата. Перед поездкой она виделась с бабушкой, и та внезапно вытащила из закромов старенький, но вполне рабочий фотоаппарат «Смена-8». Сашка моментально его осмотрел, признал годным и проверил на паре двенадцатикадровых плёнок – одну отщёлкал в универе, другую на прогулке со Светкой. Подбивал её сняться без одежды, но она сказала – ты упал? Ты как это в проявку будешь отдавать? – и этот аргумент подействовал.

Теперь у них была заряжена плёнка кодак на тридцать шесть кадров, и ещё пара запасных лежала в сумке. На вопрос «Куда нам столько» Сашка сказал, что это на самом деле вообще ерунда, он бы купил штук десять, но лучше оставить деньги на развлечения.

В общем, если бы не фотоаппарат, они бы и правда уложились в полчаса. Пещерные жилища, церковь, сложенная из больших глыб, обломки стен и арок, мощёные дороги, в камне которых телеги пробили глубокие колеи – всего древностей. Между арок бродил табунчик лохматых тощих лошадок, щипля подсыхающую скудную траву. Светка воодушевилась рыжим сиянием лошадкиных шкур в свете заходящего солнца, бросилась снимать, Сашка вытерпел пару кадров, да и отнял аппарат. Загнал её на большой камень и велел делать мечтательный вид на фоне неба. Потом она ему отомстила, сняв, как он из-под руки оглядывает просторы предгорий. Потом они попытались снять сами себя на фоне пещеры. Потом… оказалось, что солнце почти скрылось за соседним горным кряжем, и всё вокруг быстро погружается в темноту.

– Саш, давай-ка выбираться, – Светка застегнула футляр фотика, подёргала Сашку за короткий рукав рубашки. Сашка всё разглядывал какие-то камни с любопытством геолога, коим не являлся.

Когда они спустились на тропу, было ещё не совсем темно. Небо чуть светилось мягким серебристым сиянием, в долинке собирался туман, но дорожку было видно хорошо. Они бодрым шагом добрались до пригорода, небо темнело, на нём проклевывались звёзды.

Сашка уверенно сказал:

– Сейчас немного пройдём – а там город, фонари.

Но фонарей не было. Весь Бахчисарай словно накрыло светомаскировкой. Чем глубже в город они заходили, тем гуще и выше были деревья над головой, глуше заборы, заслоняющие свет из окон. В какой-то момент они оказались на знакомом вроде бы месте – слева был вход во дворец-музей, справа – торговые ряды, но и то, и другое было глухо закрыто и темно, и только вдалеке в просвете улицы едва сочился бледный свет фонаря. Вдобавок поднялся ветер, и кроны огромных ореховых деревьев наверху принялись оглушительно шелестеть и потрескивать.

Вцепившись друг в друга, откровенно трясясь, спотыкаясь и нервно хихикая, они кое-как преодолели этот глухой кусок пути. Слабый свет впереди оказался плафоном на здании вокзала. Они бросились к расписанию и предсказуемо увидели, что в Симферополь ничего не идёт до завтра, до восьми утра.

– Смотри, – Сашка ткнул пальцем в соседний столбец, – На Севастополь электричка через полчаса.

– Блин, и чё мы там делать будем ночью? – Светка проголодалась, хотела спать и едва стояла – так устали ноги.

– А здесь что делать? – Сашка повернулся и пошёл к кассам. Впрочем, тут же вернулся озадаченный: кассы уже закрылись.

– Может, при посадке продадут, – предположила Светка.

Но нет, никто не поинтересовался их билетами ни при посадке, ни в пути, ни в конечном пункте. Они прибыли в Севастополь почти в полночь. Гостиница при вокзале оказалась переполнена, а соседняя, напротив – закрыта. Ближайший гостевой дом, куда их не очень вежливо послали на вокзале, оказался довольно далеко, и там им тоже сказали «мест нет».

– Я больше не могу, – сказала Светка, – Ты как хочешь, а я вот прямо лавку сейчас найду…

Лавки они нашли и даже поспали на них… пару часов. Под утро вдруг стало холодать. С моря пошёл влажный воздух, и скверик, где они устроились, заволокло туманом. Чертыхаясь и трясясь в ознобе, они кое-как добрели до многоэтажного дома, поднялись на второй этаж и устроились там под почтовыми ящиками. В подъезде было тепло.

– Ничего, – бурчал Сашка, обнимая Светку и пристраивая её голову себе на грудь, – Сейчас через пару часов солнце взойдёт, пойдем к морю, искупаемся. Потом найдём, где пожрать, и всё будет отлично.

Светка не спорила. Она всё время проваливалась в сон, но тут же просыпалась из-за жесткого пола под задницей, из-за влажной, пропотевший и пропитанной ночной сыростью одежды, из-за голода и зуда в обкусанных комарами ногах. В полудрёме она в какой-то момент пожалела, что не может сейчас выпить алкоголя и перенестись куда угодно в другое место.

А потом вдруг оказалось, что уже утро, в высокое окно подъезда светит горячее солнце и Сашка осторожно расталкивает её, наконец заснувшую по-настоящему.

Одуревшие, сонные, щурясь и зевая, они добрели обратно к вокзалу, нашли карту города. На вокзале, о чудо, в семь утра открылся буфет, и они выпили отвратительного кофе со вчерашними пирожками, а потом, чуть повеселев, отправились к морю.

Весь этот день прошёл как в тумане: они купались, бродили по развалинам Херсонеса и кидали камешки в колокол, потом снова купались, потом ели арбуз, потом искали и нашли какую-то замшелого вида столовку с пластиковыми подносами и алюминиевыми ложками – и добротной, нажористой казённой едой. Как настоящие туристы, купили открыток и магнитиков. Ближе к вечеру нашли автостанцию и уже без всяких приключений вернулись в Алушту на автобусе. Вроде бы, целый день впечатлений, а Светка бы не смогла описать ничего, кроме оттиснувшегося, как на воске печать, старого колокола, висящего между двух колонн. Стоило ей закрыть глаза, и она видела его: серый, пятнистый кусок металла на фоне ярко-голубого неба.

Это был предпоследний их вечер в Крыму. Светка вдруг осознала, что скоро домой, а ещё – что ей несмотря ни на что удивительно хорошо и совершенно бестревожно.

Вроде бы на такой-то ноте и должно было случиться что-нибудь ещё, но нет. До обратного поезда они успели ещё попытаться сфотографировать ночной город, ковыряясь в настройках фотоаппарата и держа «ручной спуск» две минуты, по секундной стрелке на Сашкиных часах. Они сходили купаться на рассвете, и Сашка вытащил со дна большую, чистенькую и целёхонькую раковину рапана. Они нашли огромную старую шелковицу и обожрались ягодами до треска в животе (Светка обречённо ждала повторения недавнего дрища, но обошлось).

Зато перед поездом они едва не разругались насмерть.

Светка и раньше просила Сашку не делать некоторые вещи. В частности, её очень подбешивала его манера чуть что говорить «ты глупая».

– Нет, я не глупая! – резко отвечала она, а он смеялся и отмахивался, что говорит так «ласково».

– Да не надо мне такой ласки! – Светка начинала повышать голос, а Сашка тут же начинал морщить лицо и бубнить, что она из ерунды делает проблему и скандалит на пустом месте. В итоге он всякий раз говорил:

– Ну ладно, ладно, не буду! – и через час снова говорил. По любому поводу, от её желания съесть мороженое до возражения на предложенный вариант обеда.

В тот день всё, что называется, сошлось. У Светки началась менструация, она едва тащилась по жаре сперва на троллейбус, потом до вокзала в Симферополе. На этот раз времени рассмотреть его было много, потому что они приехали почти на три часа раньше поезда. Сашка заявил, что сядет в зале ожидания и с места не сойдёт, а Светка сунула в карман кошелёк и отправилась искать аптеку, а потом, закинувшись но-шпой и анальгином – рынок. Потому что забыла ещё в Алуште купить сушеной лаванды и рассчитывала сделать это сейчас.

Лаванду она нашла, но задолбалась окончательно, а тут ещё протекла смявшаяся прокладка, и шорты снизу украсились пятном. Светка кое-как отмыла что могла в общественном туалете, но когда вернулась в зал ожидания, Сашка естественно сразу сказал:

– У тебя пятно на заднице.

– Я в курсе, – отмахнулась она, на что он тут же автоматически ответил:

– Ну и глупая!

Светку прорвало. Она орала, наплевав на людей вокруг. Она припомнила ему всё: как пожалел денег на хорошее вино и настоял на пиве. Как потерял на берегу плавки и заставил её тащиться с ним искать, хотя мог бы и сам. Как не дал ей снимать сколько она хотела, и куда теперь девать неиспользованные полплёнки? Как вечно на пляже дёргал, мешая рисовать. Ну и наконец – что сто тысяч раз она просила не унижать её этими тупыми, гребаными, сраными словами, потому что она НЕ ГЛУПАЯ!

Сашка сразу окаменел и сидел неподвижно как идолище поганое, только глаза щурил злобно. Когда Светка выдохлась, он встал и прошипел:

– Посадку на наш поезд объявили.

И пошёл прочь, не оборачиваясь. Светка постояла, размазывая по лицу слёзы, потом допила из бутылки остатки тёплой минералки и очень аккуратно опустила бутылку в урну. Хотя хотелось запустить со всей дури. Впрочем, что толку – пластик даже не кокнешь от души.

Пробираясь по душному проходу плацкартного вагона, она думала, что в общем, почему бы и не поплакать, если уж на то пошло. Уезжать из Крыма было жалко; ещё жальче было то, что с Сашкой, похоже, снова придётся порвать.

Ночью, качаясь на своей полке точно в колыбели, она подумала, что вот сейчас ей бы точно очень пригодился алкоголь. Но его не было, а значит, её ждал привычный город и проблемы, от которых она один раз уже пыталась сбежать.

Глава 11.

За все двадцать лет жизни в родном городе Светка едва ли пару раз сталкивалась со знакомыми случайно. Этому были объективные причины: город был миллионник, при этом не свернувшийся уютной кошкой в долине, не лежащий квадратной заплаткой среди полей и даже не вытянутый кишкой вдоль реки или железной дороги. Город Светкин напоминал невнятного, нескладного паука, распластанного возле слияния двух рек и раскинувшего ломкие, кривые конечности по сторонам. Между конечностями всегда было плохо с транспортом, а хуже всего было между «головой», лежащей на горе и считавшейся историческим центром, и «брюхом», которое свалилось за реку и постоянно пухло, прирастая новыми одинаковыми спальными районами.

Если с кем-то специально не договориться, то ваши маршруты едва ли пересекутся.

Единственное место, где наткнуться на знакомых было чуть более вероятно, был железнодорожный вокзал, точнее, площадь перед ним и большой крытый рынок чуть поодаль. Рынок этот в школьные Светкины годы был олицетворением нищебродства: одевается на Москварике, говорили про малоимущих. Светка «одеваться на Москварике» почитала за удачу, потому что сама все подростковые годы проходила в одежде из американской «гуманитарной помощи» и в обносках более удачливых родственников.

На другой день после возвращения из Крыма у Светки почти пополам порвался спортивный сандаль. Этой паре обуви было уже года четыре, покупалась она ещё на родительские деньги, ношена была в хвост и гриву и вот – сдалась под натиском времени и обстоятельств. Сашка посмотрел на масштаб разрушений и сказал:

– Поехали на рынок, купим новые.

Светка посопротивлялась для вида и согласилась. Залезла печально в такие же старые кеды, благо, они пока держались, и поплелась за Сашкой на остановку.

Отношения у них словно замерли выжидательно. С поезда они сошли молча, молча доехали до дома и, общаясь короткими предельно информативными фразами, провели остаток дня в разборе и стирке отпускной одежды. Никаких выяснений Светке устраивать не хотелось, а Сашка и никогда не был склонен что-то выяснять. И теперь вот – сандалии.

Пока они бродили туда-сюда по тесным рядам, пахнущим резиной и кожзамом, Светка скучнела всё сильнее. То, что предлагалось рынком в качестве женской обуви, выглядело на Светкин вкус отвратно и качество имело гаденькое. В какой-то момент Светка увидела отличные крепкие сандалии из простых кожаных ремешков, синего цвета, с простой же металлической пряжкой и схватилась за них, как утопающий за бревно. Не успела она спросить цену, как на неё с двух сторон набежали продавщица и Сашка.

– Девушка, это на мальчика, подростковые!

– Свет, ты чего, они же страшные!

Светка сжала губы, чувствуя, как привычно кидает в жар лицо, как поднимаются плечи, сжимается спина. Сглотнула, спросила:

– Сколько стоят?

– Шестьсот, – бросила продавщица, всем своим голосом и лицом показывая отношение к Светке.

– Тридцать седьмой размер?

– Да вот у вас в руках.

Сашка тут же подошел ближе, выхватил босоножку, повертел:

– Да ну тебя, ты чего! Какие-то страшные сандалии, подошва толстая, ремни какие-то грубые. Да за эти деньги вон нормальные женские туфли стоят! – он ткнул обувкой в соседний стеллаж, на котором гордо сияли стразиками белые и красные босоножки с бантиками, бабочками, каблучками и вставками из кружева.

– Это нормальный практичный вариант, – сказала Светка, забирая сандаль обратно, – Мне в них ходить, а не сидеть красиво в кафе. На пленер, например. По ебеням и говнам, например.

– Как знаешь, – Сашка сделал шаг назад, – Да у тебя и юбок нет нормальных, одни штаны, так что бери что хочешь, хоть сланцы резиновые.

– Сланцы вредные для ног, – Светка вытащила правую стопу из кеды и теперь прилаживала пряжку на синем сандалике. Обувка села удобно и по размеру, ничего не тёрло и не жало.

– Ну вот, – сказала она, – отлично же!

– Берёте? – торговка смотрела на Сашку.

– Да-да, давайте, – он вытащил кошелёк, отсчитал купюры, пока Светка переобувалась обратно.

Ей вручили пакет с коробкой, в которую довольно небрежно были засунуты босоножки, и она пошла вслед за Сашкой, который уже быстрым шагом двигался к выходу из рынка.

– Свет! – услышала она уже почти у самых ворот. Обернулась и увидела Таньку. И мгновенно напряглась, ища взглядом Танькиного мужа. Но нет, Танька подошла одна.

– Привет, – сказала Светка неловко, быстро взглядывая на бывшую подругу и отводя глаза. Танька, напротив, смотрела на неё в упор, жестко и внимательно. – Вот, за обувью приехали… – она покачала пакетом.

– А я за штанами, – Танька кивнула в сторону вещевых рядов, – Жопа как отросла, так после родов и не уменьшилась, ни в одни джинсы не влезаю.

– Мы тут… это… на проходе стоим, – вокруг них завихрялся людской поток, их то и дело толкали, обходили, отодвигали, – Отойдём, может?

Они сделали несколько шагов вперёд и вбок, за ворота рынка. Там стоял мрачный и недовольный Сашка. От Таньки он демонстративно отвернулся, упёр руки в боки и стал подчёркнуто ждать.

– Ты и не звонишь вообще, – сказала Танька.

– Извини, – Светка смотрела в асфальт, – Я… не могу. Твой муж…

– Он что, тебя лапал что ли? – удивилась Танька, – Я вроде его предупреждала…

– Нет, не из-за этого, – Светка чувствовала, что снова краснеет и сжимается. Что за день, господи, за что ей всё это.

– А чего тогда? – Танька вытащила из сумки пачку сигарет, сунула Светке под нос – та покачала головой – и закурила сама, с третьего раза добившись от потёртой зажигалки слабого синего огонька.

– Твой муж ворует в магазинах, – сказала Светка.

– Да? – Танька затянулась, – Ну, да, таскает по мелочи, и чё?

– Может, тебе ничего, а я… мне…, – Светка потерялась от необходимости объяснять очевидное.

– И ты поэтому меня нахер посылаешь, – Танька снова затянулась, почти злобно вдыхая дым.

– Я не хочу общаться с твоим мужем, – сказала Светка, – Если ты можешь встречаться без него – я буду рада, но ты же от него не отлипаешь вообще.

– Ничо что у нас ребёнок мелкий вообще-то? – Танька последний раз затянулась и швырнула окурок под бетонный забор, где асфальт уже был усыпан окурками и бумажками.

– Тань, ну ты чего, вон урна же…

– Да иди в жопу, – Танька поддёрнула на плече сумку, – Правильная типа вся, да? Бумажку в мусорку, воровать плохо? Детский сад, блядь. Живёшь как на облаке, а у людей семья, дети и работа. Я столько раз тебе звонила, а у тебя то экзамен, то ты где-то хер знает где с такими же ебанутыми по лесам бегаешь. И ни разу не поинтересовалась, как твоя подруга выживает.

– Знаешь что, – начала Светка, но Танька перебила:

– Да пошла ты. Я считаю, Лёха мой молодец, что в магазинах пиздит, потому что этих пидоров с их ценами наказывать надо. И он о семье думает, а не о каких-то там правилах.

Светка, не поднимая глаз, повернулась и пошла прочь. Она в этот момент забыла даже про то, что тут у соседнего дерева стоит Сашка и мрачно взирает на неприятную сцену.

Догнав её, Сашка начал:

– Чего это ты свою подружайку…

Светка резко встала, обернулась и нацелила на него указательный палец. Сказала, чувствуя, как вместо злобной стервы звучит жалко и бессильно:

– Не твоё дело, ясно? И не подружайка она мне. Было и сплыло. И всё. И эту тему мы закрыли, понятно?

У неё сорвался голос. Она вдохнула сквозь зубы, выдохнула, опустила руку и, не оборачиваясь, пошла в сторону автобусной остановки.

Сашка снова её догнал, поймал её руку, позвал неожиданно мягко:

– Ну, Светик!

Светка не стала убирать руку. Сашка сжал её пальцы и сказал:

– Ну, бывает, что люди меняются, сама знаешь. Тем более, у тебя другая лучшая подруга теперь.

Светка шла, сжав губы в линию, глядя под ноги и стараясь не думать.

Другая лучшая подруга вчера не ответила на её сообщение в аське. На телефонный звонок ответил отец Горгоны, доброжелательно рассказавший, что «Ирки дома нет, она опять уехала на свою игру… А ты что же, не поехала? Я отчего-то думал, что вы вместе».

Светка поблагодарила и попрощалась, и пошла дальше разбирать вещи, а на следующий день даже не прыгнула из кровати сразу к компу, как обычно.

Не думать не получалось. На остановке она рассматривала свои старые кеды, невольно прикидывая, сколько они ещё продержатся. Новые босоножки как бы решали эту проблему, но у Светки было смутное предчувствие, что кеды ей ещё пригодятся. «В дороге лучше…» подумала она мимоходом.

Подошёл автобус, Сашка потащил её к задней двери, ворча, что она спит на ходу, а она шла, как коза на верёвочке, и продолжала думать свои нехорошие опасные мысли. Паспорт всегда лежит во внутреннем кармане рюкзака. Деньги – её личные, её гонорары – лежат в тумбочке, в Сашкиной квартире, но забрать их несложно в любой момент. Там немного, но ей, может, много-то и не нужно. Впереди был ещё полный месяц лета, и она вдруг поняла, что не хочет провести его в этом городе, с этим человеком, на этих улицах.

Не дойдя до дома, она смогла собраться и изобразить оживление. Сказала, дернув Сашку за рукав футболки:

– Давай пива возьмём. Полагается обмыть покупку, и вообще.

– Я хотел арбуз, – ответил он, но Светка, исполненная решимости, замахала руками:

– Да ты чего, какие арбузы в июле! Нитраты одни.

– Фосфаты, – хмыкнул Сашка, – Ладно, давай пива. И раз уж так, берём леща, я сто лет вяленую рыбу не ел.

Они свернули на соседнюю улочку, где всегда была небольшая «толкучка». Мужики с железками и электрикой, старички с вещевым хламом и безделушками, бабушки с зеленью, семечками и вяленой рыбой. Неспеша выбрали крупного, хорошо просушенного леща с круглым «икряным» пузом, завернули к киоскам за пивом и тогда уж отправились домой, через заросший тенистый двор, в двухэтажный дом народной стройки, в угловую квартиру на втором этаже. Поднимаясь по лестнице, Светка словно впервые смотрела на царапины и надписи на стенах, на вытертые бетонные ступеньки лестницы и думала – больше никогда. Всё, никогда больше.

Она и ошибалась – и нет.

В младшей школе её как-то пригласила на день рождения одноклассница. Светка тогда не была ни особо популярной, ни изгоем, так – середнячок, тихая девочка, с которой дружили по остаточному принципу, не выделяли и не притесняли. Она ужасно обрадовалась приглашению. Неделю перед «гостями» она придумывала подарок, рисовала открытку, донимала мать нытьём «что надеть, нечего надеть», так что та не выдержала и потащила её внепланово в соседнюю комиссионку, где купила платьице-матроску с красным лаковым пояском и якорем на груди, где сходились полотна широкого воротника с полосками. Накануне намочила волосы и заплела их в два десятка мелких косичек – «завивка».

В день икс она пришла по нужному адресу в новом платье, с облаком мелко завитых волос на голове и с красиво завязанным лентой пакетом подарка. И попала во двор частного дома, где вокруг расставленных столов уже носилась толпа детей – одноклассники, соседи, двоюродные братья и сестры именинницы. Сама она с визгом пускала огромные мыльные пузыри из красивой «заграничной» баночки. Пацаны – её братья – с воплями прыгали, лопая эти пузыри. Всем было не до Светки. Она попыталась вручить подарок, но повелительница пузырей отмахнулась как-то вроде – а, отдай маме, и Светка пошла искать взрослых. Её перехватила какая-то пожилая родственница, потащила к столу, на котором были только сладости и стаканчики с лимонадом.

Через полчаса, выпив под присмотром тётки стакан тархуна и съев какое-то пирожное, Светка слиняла. Подарок она оставила на столе.

На другой день большая часть класса обсуждала праздник, упоминая офигенский торт, фейерверки и конкурсы, какую-то иностранную музыку – после игр и фейерверков была «дискотека». Светка сделала вид, что её там вообще не было. Впрочем, остальным было всё равно, её почти никто и не заметил. Тогда она всё пыталась понять, что это за чувство. Почему ей захотелось уйти, почему потом так жгуче обидно было слышать со стороны эти обсуждения. Она всю жизнь привычно чувствовала отчуждение, отделенность от других людей (от других детей, конечно же, взрослые по определению были где-то там, в другом мире). До определенного момента она просто знала, что она «ненормальная», не то, что другие дети – ей об этом регулярно напоминала мать. Но в тот день она задалась вопросом – ну почему? Что я сделала, за что? Почему я ушла?

Не лезь вперед, говорила мать. Хватит привлекать к себе внимание. Не звезди. Уймись, закрой рот, помолчи, хватит лезть в центр внимания, хватит выпендриваться. Это как-то было связано, всё, что говорила мать, и её уход с праздника.

«Я правда всегда хочу быть в центре?» – думала она, – «Я завидую? Я не умею радоваться за других?»

В один тяжелый, тёмный ком слиплось её ощущение одиночества, страх быть плохой, обида, вина, стыд. Всё это словно превращалось внутри в единое чувство «меня никто не любит». В ужасе она начинала перебирать всех, кого знала – мать, бабушку, учителей, каких-то дружественных взрослых, появлявшихся в её жизни время от времени, и каждая новая фигура подкрепляла это чувство покинутости.

«Но должен же быть кто-то ещё», – думала она. Нет, никого не было.

В три часа пополудни, в последних числах июля последнего года века и тысячелетия Светка сидела на балконе Сашкиной квартиры, неспешно допивая нагревшееся пиво. Её любовник только что ушёл в комнату, чтобы ответить на телефонных звонок, и теперь что-то там бубнил в трубку. Светка сидела, щёлкая ногтем правого указательного пальца по бокалу, и смотрела на крышу сарая, стоящего рядом с домом. По крыше шёл крупный серый кот, останавливался, обнюхивал прелые листья, скопившиеся в ложбинках волнистого шифера, двигал толстым хвостом. Светка смотрела на кота и перебирала всех, кто был вокруг, участвовал в её жизни – Сашку, Горгону, Таньку, Дракона (и его сестёр) и отбрасывала каждого с тем же странным болезненно-приятным чувством, с которым раньше смеялась матери в лицо. Никого не было. Можно было уходить с праздника.

Она допила пиво и пошла вынимать деньги из заначки.