Текст книги "Чужой праздник (СИ)"

Автор книги: Анна Ломтева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

В этот момент Светка, слегка обалдевшая от такого поворота событий, невпопад вспомнила, что забыла у Сашки в квартире спизженные часы, и придётся идти их забирать.

Она не очень любила вспоминать ту ночь, но всё равно вспоминала всякий раз, когда они вдвоём оказывались на пляже. Сейчас она волокла велосипед по песку, тяжело дыша, и зачем-то врала сама себе, что её лицо горит исключительно от физической нагрузки.

Глава 7.

– Я тут нашла кое-что.

Солнце палило вовсю. Девушки давно ушли с открытого пляжа в тень под большие пирамидальные тополя. Пляж тем временем постепенно заполнялся горожанами, от утреннего покоя не осталось и следа. Сюда, в рощу, почти никто из взрослых не забредал, но иногда мимо проезжал какой-нибудь подросток на велике или пробегали дети помладше.

Горгона полезла в рюкзак и вынула чуть смятые листы бумаги.

– Распечатала несколько штук, чтобы ты сразу прочитала, – она сунула листки Светке.

Светка присмотрелась: это были стихи.

– На нашем форуме есть раздел «Творчество». Там тусят малолетние поэты, всякие духовидцы, энергеты и прочая шелупонь, ну, ты представляешь, – Светка кивнула, пробегая стихи по диагонали. Стихи были так себе – не совсем плохие, но скучные и заурядные.

– Я иногда хожу там, читаю, ищу странное, – Горгона протянула руку и ткнула пальцем в листки, – Вот такое.

– По-моему, это просто плохие стихи, – сказала Светка.

– Плохие, факт, – ответила подруга, – Но суть не в этом.

«А ссуть в песок» – подумала Светка, но вслух ограничилась хмыканьем.

– Понимаю скептицизм твой я, о мой юный падаван, – сказала Горгона, вытягивая листок у неё из пальцев, – Но вот послушай-ка внимательно!

Я как обычно прощаюсь, иду прочь.

Трамвай, дребезжа и качаясь, на гору лезет.

Закат переходит тихо в синюю ночь.

Никто не заметит, как именно я исчезну.

Трамвай дрожит и скрежещет на вираже,

Я лбом прислоняюсь к вибрирующему стеклу,

Почти не чувствую тряски и сплю уже,

И в этом сне я падаю в серую мглу.

Никто не заметил, как именно я исчез.

Ни шагу не сделав, ни слова не прошептав.

Когда я встану, вокруг будет сказочный лес,

И белый конь подойдет ко мне среди трав.

Я как обычно прощался и не сказал,

Что в эту ночь я ушел далеко, совсем.

Я сделал выбор и новый свой путь познал,

Теперь всё просто и нет никаких дилемм.

Читала Горгона хорошо. Даже слишком хорошо для такой ерунды.

– Ну и что, – сказала Светка, чувствуя, как в животе что-то скручивается. Точь-в-точь то ощущение, как когда входишь в аудиторию и тянешь руку к разложенным веером билетам на столе экзаменатора, – Обычные фантазии про волшебное перемещение в другой мир.

– В других тоже есть тема внезапного исчезновения, – сказала Горгона, – Но тут самым явным образом. Автора этих гениальных строк на сайте кличут Тео Лог, я так понимаю, это у нас такой типа-интеллектуальный-юмор, – Горгона сунула листок обратно Светке. – Пол мужской, возраст двадцать два, локация НН-ск. Я ничерта не верю, что там реально парень, половина форумских парней на самом деле типа нас, – Горгона весело усмехнулась. Это была чистая правда. Очень многие девочки и девушки регистрировались на форуме под мужскими никнеймами и говорили о себе в мужском роде. Ничего удивительного, если учесть, как относились к тем, кто регистрировался под женскими.

Очень забавно (и жутковато) было читать злобные срачи, где друг на друга агрессивно нападали мачо-мэны, каждый из которых в реале – и Светка это знала точно – был старшеклассницей.

– И ты думаешь, что этот Тео пишет про свой реальный опыт? – спросила Светка.

– Я думаю, что есть такая вероятность.

Светка перебрала листки, прочитала ещё пару стихов. «Волшебство сработает в темноте». «Надо только пригубить бокал вина». «Проснусь в незнакомом месте навстречу дню». Это можно было понять определенным образом, если хотеть так понимать.

Горгона очень хотела ей помочь. Она ни на минуту не заподозрила, что Светка выдумывает, мистифицирует или сходит с ума. Она сразу решила, что пробовать ещё раз может быть слишком опасно, и она же моментально поняла очевидное: алкоголь срабатывает, если Светка засыпает. А раз нечто произошло и может произойти снова, значит, самый простой способ, не рискуя, узнать что-то об этом явлении – найти тех, кто с ним уже сталкивался. «Никто не признается», сказала Светка. «Мы найдём по косвенным признакам и прижмём к стенке», сказала Горгона.

Получалось так, что вот, она нашла по косвенным признакам, и теперь ей, Светке, придётся идти и прижимать к стенке.

– Для начала просто напиши, что стихи заинтересовали, – сказала Горгона. – Они на лесть падкие, эти творцы нетленки, стоит польстить – пиздец, прилепится как банный лист, и не отвадишь. Я просто зуб даю.

– Ладно, – сказала Светка нейтрально.

– Сейчас, – сказала Горгона и встала, – Ко мне поедем и напишешь.

Порой Светке делалось жутко от того, насколько сильную власть над ней имела Горгона. Природа этой власти была непонятна. Ни разу Горгона не сделала ничего, что бы причинило Светке не то, что боль, а даже значительную обиду. Всегда, когда они не сходились во взглядах и спорили чуть не до криков, Горгона умела остановиться и четко определить: вот тут у нас разница во мнениях, а вот тут мы сами, и нечего сраться из-за какой-то фигни. Она никогда не насмехалась, даже если обнаруживала Светкину младенческую невинность в каких-то областях знания или жизненного опыта, просто рассказывала или давала книжку. Книжек в доме у Горгоны было столько, что тот самый внушительный стеллаж Светкиных родителей как-то померк и съежился, потеряв значимость. Светка осознала, что, хотя она очень много уже прочитала, важнее было то, как много она ещё не прочитала. И о скольких авторах и книгах даже не имела представления. Горгона приглашала Светку на чай и просто в гости, и Светка, глядя на тот дом и тех родителей, сокрушающее быстро и отчетливо осознала, что такое настоящие «манеры», «воспитание» и «культура». Если бы речь шла о другом человеке, ей было бы очень стыдно. Но это была Горгона, поэтому Светка просто брала всё, что ей давали, и старалась не быть неблагодарной скотиной.

Короче говоря, будучи всего годом старше Светки, Горгона была неизмеримо круче по всем вычислимым показателям, но совершенно не делала из этого повод для самоутверждения. Она просто была рядом. Но иногда, в некоторые странные моменты, она брала Светку за виртуальную шкирку и бросала в воображаемую воду, и потом с удовольствием наблюдала, как Светка, отплевываясь и суча лапками, плывёт. Каждый раз Светка понимала, что вполне может отказаться и не делать то, что советует Горгона, но каждый раз делала. Так она поступила в худ-училище, ушла жить к Дракону и начала работать в Артели. И не пожалела… почти не пожалела. Почти ни разу. Вот разве что эльфийское имя…

– Ну что ты боишься, – сказала Горгона неожиданно мягко, глядя на неё сверху вниз. За ней сияло безжалостное майское солнце, обливая жесткими лучами её выразительную фигуру. – Переписка на форуме ни к чему тебя не обязывает. Если договоришься о встрече, я пойду с тобой. Даже если это внезапно окажется реальный мужик, в чём я сомневаюсь, я помогу тебе отболтаться.

– Да, – Светка встала, – Я так-то понимаю, но…

Горгона насупилась, подняла плед и принялась вытряхивать из него песок. Вытряхнула, сложила, кое-как упихала в рюкзачок.

– Если ты считаешь, что я слишком на тебя наседаю… – начала она.

– Да нет, нет! – Светка стремительно покраснела, – Ты права, чего тут такого. Просто, ну, наверное это странно, у человека же может быть просто фантазия и художественные образы, а тут я со своей безумной историей…

– Поверь мне, – сказала Горгона, поправляя лямки рюкзака, – Если автор этих стишков не совсем дурак, он будет прыгать от радости, услышав твою безумную историю. Даже если он просто обычный хреновый поэт с художественными образами.

Светка не видела причин верить, конечно же, но перестала спорить.

Горгона оказалась права насчет лести. Вдвоём они написали осторожный, в меру присыпанный сахаром комментарий к стихотворению про трамвай. Светка придумала формулировку «что-то отзывается в глубине неосознанного». Горгона, умирая со смеху, дополнила намёком на родство душ. Немного попрепиравшись на предмет того, стоит ли «признаться» в своей склонности к писательству, они пришли к выводу, что это будет преждевременно.

– И потом, если я скажу, что я тоже поэт, мне придётся писать стихи, а я не умею.

– Стихи такого качества можно писать, не приходя в сознание, километрами, – ответила Горгона, нажимая на «отправить». Страница перезагрузилась и комментарий повис под текстом стиха.

– Ты, может, и можешь – сказала Светка, – а я больше по части закорючек. Для стихов у меня ума маловато.

Горгона издала губами звучный «пфффф», откинулась на спинку кресла и возвела очи горе (Светка подумала, что Горгона перепутала училища, ей определенно нужно было в театральное), а потом повернулась к подруге и сказала:

– Ты иногда бесишь, сил нет.

Светка моментально начала краснеть. И чтобы перестать испытывать эти мерзкие чувства – вину, страх, обиду – бросилась в бой:

– Да, не все такие самоуверенные, как ты! Тебе, может, всю жизнь говорили, что ты лучше всех и всё можешь, а мне всю жизнь говорили, что у меня руки из жопы и пакля в голове!

– Ты же хорошо училась всегда, – удивилась Горгона, – И сейчас нормас.

– Ага! – воскликнула Светка и изобразила голос своей матери:

– «Не думай, что всю жизнь будешь на хорошей памяти выезжать! Надо учить и соображать, а не просто наизусть пересказывать!». – Она вдруг поняла, что вскочила с пуфика, на котором сидела возле Горгониного кресла и стоит, сжав кулаки, как будто драться собралась. «Блин, выгляжу как дура», – подумала она, плюхаясь обратно. Мрачно добавила:

– И вообще, я ленивая жопа и это… как его… халтурщица.

– Да мы все ленивые жопы, ты чо, – Горгона встала, потянулась, подошла к окну. Там всё ещё был жаркий майский день.

– Знаешь что, а поехали обратно, искупаемся?

– Да ну, вода ещё холодная, и народу толпа. Если купаться, так это надо ехать вечером, когда вся эта толпа с детьми рассосётся.

– Бедному Ванюшке всюду камушки, – рассеянно сказала Горгона. Постояла ещё немного, почесывая одним пальцем пробор на слегка взлохмаченной голове.

– Тогда… – Светка поняла, что в этой голове пошел творческий процесс. Горгона обернулась. – Тогда поедем рисовать. Поборем в себе ленивую жопу, сделаем по полсотни листов набросками.

– Ты с дуба рухнула, по полсотни! – засмеялась Светка.

– Я серьёзен как никогда, мой маленький друг, – ответила Горгона, и Светка поняла, что сейчас они и правда сядут на велики, поедут куда-то и будут делать наброски, пока не наберут по пятьдесят листов каждая.

– По двадцать, – быстро сказала она, вставая с пуфика.

– Договорились, по тридцать, – откликнулась Горгона, ковыряясь в нижнем ящике стола.

– Смотрю я вот на твою прекрасную задницу, – начала Светка, – и хочется мне…

– …дать пинка, – подхватила Горгона, не оборачиваясь, – Но ты никогда этого не сделаешь, потому что я твоя милая котенька и любимая булочка.

– Да иди ты! – Светка топнула ногой почти всерьёз, – Любимая булочка у меня майская с обсыпкой!

Горогона выпрямилась и повернулась со стопкой блокнотов в руках. Серьёзно посмотрела на Светку и спросила:

– Тебя смущают разговоры о чувствах?

Светка мгновенно впала в панику:

– О каких ещё чувствах!

Горгона пожала плечами, сбросила в ящик все блокноты, кроме двух, пяткой задвинула ящик на место и сказала медленно, как будто выкладывая слова аккуратной стопочкой перед собой:

– Я понимаю, что тебе сложно обсуждать наши отношения, потому что они местами не вписываются в стандартные рамки привычной дружбы или любви.

Светка открыла рот. Закрыла.

– Ты не особо рассказываешь про своих родителей, но я сделала вывод, что у вас в семье не очень принято говорить о добрых чувствах и хорошем отношении, – продолжила Горгона.

– Не то чтобы, – слабо возразила Светка. Её мать очень часто бурно признавалась в любви и обожании практически всем. Чаще всего это была часть какой-то манипуляции или спектакля, рассчитанного на внешнего наблюдателя. С такой же легкостью она кричала и слова ненависти, когда посторонних не было рядом.

– Не то чтобы, – повторила Горгона, подошла, вручила Светке один из двух блокнотов. Постояла, снова почесывая пробор и подёргивая себя за волнистые пряди.

– Я просто подумала, что это вообще довольно странно. Мы ведь можем считаться довольно близкими людьми, так? – она снова смотрела на Светку серьёзно, и Светка нашла в себе силы не убегать.

– Типа того, – сказала она, – Вроде как… лучшие подруги. Живём рядом, тусим вместе, учимся тоже почти вместе. И всё такое.

– И при этом у меня всё время стойкое ощущение, что ты больше всего на свете мечтаешь уползти в ракушку и не вылезать никогда. А я прихожу и вроде как вытаскиваю тебя раз за разом.

Светка опустила взгляд на блокнот в своих руках. Она опять чувствовала стыд, страх, растерянность. Она обожала Горгону, как никого в своей жизни. Это было сравнимо только с тем, как она относилась к бабушке лет до десяти, пока квартиру не разменяли и не разъехались по разным концам города. Светка тогда испытала огромное разочарование: бабушка не пожелала, чтобы Светка жила с ней, не заинтересовалась её новой школой и не слишком старалась поддерживать с ними со всеми связь. Это было как предательство.

Требовалось что-то сделать. Как-то выбраться из этой невыносимой трясины, когда сказать так, как чувствуешь, невозможно, а всё остальное получается враньём.

– Ты да, – сказала она, не поднимая глаз, – ты приходишь и вытаскиваешь. Кто-то же должен вытаскивать. Дело в том… – она опять завязла. Сколько всего невозможно сказать, даже если очень нужно! Светка поглубже вдохнула, потом от души выдохнула и решительно сказала:

– Моя мать всегда говорила, что я эгоистка и всегда лезу на табуретку. И что «я» последняя буква в алфавите. И что всем наплевать, что я там себе хочу-не хочу, потому что есть «надо» и «как положено». И хотя я от души считаю, что всё это бред и гадость, я всё равно… как бы это сказать…

– Живёшь по этим правилам, – закончила за неё Горгона.

Светка кивнула. Потом сделала усилие и подняла взгляд на подругу.

– У меня никогда не было никого, к кому бы я относилась так, как к тебе, – сказала она.

Горгона выпучила глаза и надула щеки. Потом с неприличным звуком выпустила воздух и сказала:

– Вот это формулировка не для тупых!

Светка поняла, что улыбается.

Глава 8.

Переписка в комментариях под стихами шла несколько дней с перерывами. Неведомый Тео отвечал не сразу и иногда даже не на другой день. Видимо, доступ к интернету у него был непостоянным, или не было денег на покупку карточек доступа.

У Горгоны был диал-ап модем, и родители выдавали ей фиксированную сумму денег на месяц на покупку карточек. Для переписки на форумах этого было более чем достаточно, но, к несчастью, Горгона открыла для себя несколько больших американских сайтов с цифровым артом. Поэтому довольно часто она уже к середине месяца успевала просадить всё, выкачивая здоровенные красивые картинки.

– Сорян, майн херц, – говорила она Светке, разводя руками, – Не могла я не. Зато погоди, я тебе сейчас покажу, я такого художника надыбала, это просто отрыв башки. Он, собака, пишет прям в фотошопе, как бы акрилом на вид, но не вот пластилин, а живописно, шопипец. Иди сюда, это просто янимагуууу, – и Горгона вываливала на Светку очередные мегабайты цифровой живописи, болтая без остановки про то, что автор хитрая жопа, прёт приёмы прямо у мастеров Возрождения, и вот эта картинка прямо цитата с Караваджо, прямо вот взял и срисовал, гандон амерский, и какого чёрта, отличная же идея. Как он вообще такое делает на компе, это уму непостижимо…

Но тут Горгона наступила на горло своей песне, как говорится. Всю неделю она держалась, проверяя только почту и форум. Когда Тео отвечал, она звонила Светке, и они вдвоём сочиняли следующую реплику. Писать приходилось намёками. Светка было совершенно уверена, что Тео намёков не поймёт, но после легкого обмена полузначащими недофразами Тео вдруг написал: «О таком лучше лично. Напиши свою почту» – и Горгона, завопила – агааа! Я тебе что говорила! Он наш!

А Светка ответила, сдерживая волнение, что это ещё только обмен электронками и ничего не значит.

И однако, ещё через неделю она стояла на условленном месте, на углу возле книжного магазина «Цеппелин», и держала в руках книжку яркого красно-оранжевого цвета. Это был один из томов полного собрания Мопассана. «Оранжевая книга в руках», написала она, договариваясь о встрече. Какая разница, подумала она, глядя на полку, лишь бы оранжевая. Горгона сделала сложные брови, потом вздохнула и пообещала: «Проебёшь – закопаю».

Это была неделя, полная внезапных и сложных событий, даже не считая учёбы. Светкина мать, которая весь прошлый год знать не желала о её существовании, внезапно явилась прямо в училище и устроила довольно жалобную сцену «на кого ж ты меня покинула, доченька». Ларчик открылся просто: в их с отчимом семейной жизни накопился некоторый разлад, слово за слово – и вдруг оказалось, что когда под рукой нет мерзкого подростка, на котором можно вымещать злость, на эту роль годится кто угодно. Прекрасные интеллигентные люди наконец устроили мерзкий скандал, в кульминации которого муж зарядил жене в скулу и ушёл страдать к другу в гараж.

– И чего ты от меня хочешь? – спросила Светка, когда ей удалось увести мать на улицу.

– Я не знаю, что делать, просто не знаю, – ноющим, стонущим голосом повторяла та.

– Разведись с ним, и всё, – сказала Светка с жестоким цинизмом юного невротика.

– Да квартира-то всё равно общая, – возразила мать, мигом меняя плаксивый тон на агрессивно-деловой.

– Ну. А. От. Меня… – начала было Светка раздельно, и мать тут же поджала губы и снова заныла:

– Я просто не знаю, не знаю… Я даже боюсь теперь дома остаться… Может, ты вернёшься домой, а? – она быстро взглянула на дочь вороватым, каким-то хитрым взглядом, – Ты взрослая уже, при тебе он постесняется так себя вести… К тому же ты там живешь неизвестно где, с чужими людьми, а мы тебе родные ведь!

– Неа, – легко ответила Светка, чувствуя, как внутри словно что-то отсохло и отвалилось, – Мне и так хорошо. Квартплата маленькая, работа терпимая, стипендию платят.

– Что это за работа у тебя такая, интересно, – сказала мать ядовито.

– Квартиры богатым ублюдкам пидорашу, – сказала Светка обдуманно и с наслаждением, наблюдая, как у матери изумлённо-гневной скобой кривится рот, задираются брови, лезут из орбит глаза.

– Ты что, правда… уборщицей? Чужие унитазы моешь?

Светка улыбнулась до ушей и даже шире:

– Ага. Платят, кстати, больше, чем в твоей газетке.

Несколько секунд мать в ошеломлении молчала – она не понимала, как реагировать, не могла нащупать верную стратегию, не знала, как повернуть разговор к выгоде для себя. Наконец, она сделала выбор и с треском провалилась:

– Бедненькая, – сказала она, конструируя на лице скорбно-сочувственный вид, – Тяжело, конечно, так пахать и учиться ещё. Наверное, не надо было тебе из вуза уходить и Сашу бросать. С ним бы у тебя хоть нормальная семья была бы со временем. Такой парнишка хороший… – и она, додавливая, вздохнула и покачала головой.

Светка не выдержала и заржала.

Квартиру она убирала, это правда. Только всего одну, ту, в которой жила. Дракон предложил ей натуральный обмен – уборка вместо квартплаты, и она согласилась мгновенно. Живые деньги на еду она зарабатывала другими путями, в частности, подмастерничала в драконовой «мастерской» и бесконечно рисовала чёрт знает что кому угодно в ролевой тусовке. За копейки, естественно. Горгона говорила (подкармливая её в очередной неурожайный месяц), что это нормальный путь молодого гения и потом всё будет заебись. Светка временами впадала в отчаяние, устраивала себе лежачий книжный запой, забив на учёбу и набрав в библиотеке максимум, сколько давали взять, но потом вставала и шла дальше. Мыть посуду, простёгивать подшлемник, выжигать очередную кельтятину на очередном типа-эльфийском кожаном ремне или рисовать очередной фанарт по цене бутылки пива.

(Кстати, и бутылки она собирала – пока было куда сдать. Приходилось всё время менять локации, чтобы не заприметили и не побили местные сборщики, но ей везло.)

Позже, вспоминая этот день, она думала – а могло пойти по-другому? Могла она не врать и не ржать жестоким лёгким смехом? Могла вернуться домой, попытаться восстановить отношения, понадеяться на то, что мать тоже даст задний ход, сделает уступку?

И раз за разом, крутя ситуацию так и сяк, приходила к выводу, что нет, не могла. Некоторые люди меняются, а некоторые – нет. Её мать не могла поменяться. Под пинками жизни она принимала самые причудливые позы, сжималась, ныла, жалела себя и обвиняла весь мир, но не сдавала ни сантиметра своей картины мира. В этой картине, в частности, были неизменны неблагодарная дочь и плохая мать, и эти константы невозможно было расшатать никакими фактами и доводами. Светкина бабушка осознала это в процессе размена квартиры и сочла разумным спастись бегством. Теперь настала и Светкина очередь.

Светка смеялась, махала рукой и мотала головой, пока из глаз не потекли слёзы, а потом сказала, вытирая лицо и отпыхиваясь:

– Мам, ну ладно тебе, ты же мне сама, помнишь, что сказала? Что ты мне ничем помочь не можешь, потому что я предала твоё доверие своими выходками. Выходкой больше, выходкой меньше, какая разница теперь. Ты уж занимайся собой теперь, а я как-нибудь справлюсь. With a little help from my friends, – добавила она, красуясь, гордясь недавно обретенным самоучителем английского языка и регулярными (хотя и довольно беспорядочными) совместными уроками с Горгоной.

– Ну-ну, – мать явно не знала, что сказать. Светка быстро попрощалась и ушла на следующее занятие.

А на другой день к училищу пришёл Сашка.

Они не виделись полгода. Последняя их встреча случилась по причине того, что Горгону родители взяли с собой на новогодние праздники в Париж. Светка не то чтобы завидовала… Да ну, завидовала адски. Обижалась, завидовала, стыдилась и того, и другого, от этого впала в сильную меланхолию и продолбала сроки одного заказа. Не то чтобы совсем, конечно, но спешно под дедлайн дорисованная работа была встречена заказчиком не слишком радостно, и заплатили ей не всё. Светка предлагала переделать, но дорога ложка к обеду, а картинки к празднику.

Светка сперва пошла ходить по городу и думать Про Своё, потом купила бутылку пива, выпила, стоя на обрыве над рекой в самой дикой части Нагорного парка. И поняла, что если сейчас останется одна – то сдастся, ляжет на скамейку прямо вот тут (ну, не тут, а метрах в пятистах, у остановки автобуса, где ещё сохранились остатки лавочки) и вырубится. И пусть Это Самое случается опять.

Светка не хотела Это Самое. Она быстро-быстро пошла на остановку, вскочила в первый попавшийся автобус, благо, они тут почти все шли в её сторону, а потом рысцой добежала до квартиры. Дракон, открыв ей дверь, в кои-то веки проявил некое подобие эмоций. Поднял и опустил брови и спросил:

– Ты здорова? У тебя лицо красное.

– Пила пиво, бежала, – коротко объяснила она, – Мне надо позвонить.

– Угу, – Дракон махнул рукой в сторону кухни и ушёл к себе.

Светка кое-как стащила верхнюю одежду и прямо в зимних говнодавах прошла на кухню, к телефону. Плевать, сама ж потом и вымою, пронеслось у неё на заднем плане, когда она уже набирала номер.

Сашка ответил сразу и сразу согласился встретиться.

На следующий день оба, кажется, были очень рады попрощаться.

Ну и вот, снова-здорово, Светка вышла на крыльцо училища и увидела своего бывшего стоящим на углу в ожидании. Увидев её, он поднял руку ладонью вперед коротким, как будто смущенным, жестом и тут же опустил, сунул в карман брюк. Хороших, на минуточку, брюк, новых. Не чета тем лысым и тонким от старости штанцам, которые были на нём в прошлую их встречу. Светка постояла, спрашивая себя, что делать, не нашла ответа, но пошла всё-таки к Сашке, а не от него. Подошла, поздоровалась первая.

– Да, привет, привет, – он улыбался странно. Вроде, старался выглядеть уверенно и насмешливо, но сквозь эту привычную маску сквозила какая-то опаска. Или просьба. Или… Светка собрала себя всю в кулак и посмотрела Сашке в лицо. Спросила:

– Ты чего пришёл?

– Захотел тебя увидеть, – сказал он неожиданно просто, без подтекста. Без стандартного своего делового юморка.

Светка помимо воли подумала, что это не просто так, но удержалась от высказывания своих подозрений вслух. А он, пользуясь её замешательством, добавил:

– Просто погуляем, например.

И они пошли просто погулять. Погода стояла самая подходящая. Отменная эталонная майская погода, самая любимая Светкина пора. Солнце, ветер, деревья шумят свеженькими, ещё не запылёнными листьями. Газоны и клумбы прут травой и цветами, птицы орут (или поют, как кому).

Они погуляли, потом ещё погуляли. Сашка без умолку болтал о своих успехах – о статьях, которые вышли или вот-вот выйдут, о лаборатории, которую оснащали чуть ли не специально для его темы, о командировках в столицу. В какой-то момент Светка устала от необходимости слушать и задавать наводящие вопросы, поэтому стала выдавать рандомные «ага», «угу» и «ого», про себя добавляя всякий раз «пыщ-пыщ-ололо!». Она была достаточно великодушной, чтобы порадоваться за хорошего человека, но этот хороший человек слишком уж разительно был успешнее и удачливее её во всём. И слишком уж усиленно это демонстрировал.

Причина оказалась простая. Они сидели на откосе, куда пришли смотреть закат. Закат был прекрасен как всегда, что-что, а закаты в их городе никогда не разочаровывали, в отличие от всего остального. Сашка как-то подувял с саморекламой, а потом, сделав приличную паузу минут в десять, внезапно сказал:

– А может, нам попробовать ещё раз, а?

Светка почувствовала, как начинают гореть щёки. Страх, стыд, вина, досада… Надежда. Растерянность.

– Саша… – начала она, но Сашка поднял руки, словно защищаясь:

– Ладно, ладно, так сразу ты не решишь. Не надо. Я просто хочу, чтобы ты знала… Я встречался тут с одной… девушкой. И это всё не то. Я просто подожду ещё. Тебя. Я же знаю, что ты сама жалеешь, но из гордости не признаешь.

– Из гордости, – повторила она, чувствуя, как нехорошо поджимает горло.

– Естественно, – сказал он и словно булавку воткнул, – После того, как мы расстались, я очень изменился. Добился успеха. А ты как вляпалась, так и сидишь.

– Ну и зачем тебе… – прошептала она через сжатое горло, – Раз я это… сижу…

– Потому что я тебя люблю, – сказал он угрюмым тяжелым голосом.

«Обалдеть как любишь», – подумала Светка, судорожно сглатывая.

– И готов подождать.

Светка встала. Последние лучи солнца едва сочились из-за неровной линии горизонта.

– И на этой оптимистичной ноте давай-ка пока что попрощаемся, – сказала она преувеличенно бодро и громко, – созвонимся, короче. Спасибо за прогулку, пока.

– Погоди, до автобуса уж дойдём! – воскликнул Сашка ей в спину.

До автобуса дошли.

В автобусе Светка рыдала с той же силой, что и два года назад. Горгоне она ничего не рассказала. Кажется, это был первый раз, когда подруга осталась не в курсе её душевных терзаний, так что к самим терзаниям добавилось ещё и чувство вины.

Стоя в субботу напротив книжного магазина, сжимая книжку в потной руке, Светка по кругу думала, точно брела в лабиринте: Сашка… Горгона… А вдруг неизвестный Тео (он будет весь в белом, в шляпе) не придёт…

Словно её окликнули – она вздрогнула и подняла взгляд. Напротив неё стояла Настя. Прошло больше двух лет с их последней встречи, но её невозможно было не узнать. Она стала ещё эффектнее: фигуристая, ухоженная, невозможно красивая в белом брючном костюме, в соломенной шляпе… Светка, не веря своим глазам, подняла руку с книгой. Настя увидела – и у неё на лице проступила гримаса ужаса, отвращения и гнева. Она сделала пару быстрых шагов к Светке, сжала кулаки и сказала тихим, низким голосом:

– Ты какого чёрта тут делаешь?

– Т-тебя… жду, – ответила Светка, чувствуя себя героиней какой-то тупой комедии.

– Ах ты гнида, – сказала Настя, спокойно, делая ещё шаг к ней, – Я из тебя сейчас…

– Погоди! – крикнула Светка чуть ли не на всю улицу, – Погоди, я поговорить! Серьёзно!

– Поговорить, – Настя подошла вплотную, – О чём поговорить, говно ты на палочке? Поиграться со мной захотела? Поглумиться?

– Нет, погоди, – Светка, словно проваливаясь в бред, сделала шажок назад, – Я не глумиться! Настя, ну правда, есть разговор!

– Не выйдет, – сказала Настя, пиля её взглядом, – Я не отступлюсь. Я в курсе, что он с тобой опять встречался. Но это всё фигня. Я тебе клянусь, полезешь под руку – инвалидом сделаю.

– Да ты о чём вообще! – воскликнула Светка, поражённая до глубин души, – Я не про это! Да блядь, ты о чём-то, кроме мужика, можешь говорить вообще?!

Настя скривилась:

– С тобой? Ты пустое место, о чём с тобой говорить вообще? Просто руки убери от моего парня, и все разговоры!

– Про Это, – сказала Светка в отчаянии, – Ну про исчезание. Да блин. Про то, что в стихах. Ну!

– В стихах, – повторила Настя, – Ну ты и дура. Это вообще не мои стихи. Ты что, веришь в такую херню?

– Ты же пришла!

– Мало ли что, – Настя отвернулась и сделала шаг прочь.

– А чьи стихи? – спросила Светка, не рассчитывая на ответ.

– Не твоё дело, – Настя уходила, и Светка бросилась за ней.

– Ну пожалуйста! Настя! Я тебе клянусь, я к Сашке больше не подойду, делай с ним что хочешь, хоть жри его с маслом! – она словно с ума сошла. На этих бездарных стихах, на том, что в них было (или не было) свет клином сошёлся. Она была готова выменять имя автора на что угодно. Может даже на свою жизнь… или хоть полжизни.

Настя остановилась.

– Обещаешь?

– Обещаю, – Светка сложила руки с книжкой перед собой, – Ну честно. Господи, ты не понимаешь… это очень важно. Мне надо поговорить с автором, просто очень надо!

Настя снова скривила лицо, как от гадости, и сказала, явно наслаждаясь:

– Это моего брата стихи. Только ты с ним поговорить не можешь. Он без вести пропал пять лет назад.

Светка обняла несчастный томик Мопассана, опустила голову. Твёрдый край переплёта вдавился в губу. Всё вставало с ног на голову и приобретало новый смысл.

– Так ты… – она хотела сказать – так ты думала, что придёт твой брат? – но Настя уже уходила, терялась за спинами пешеходов, заполонивших улицу.

Подбежала Горгона, схватила Светку за локоть:

– Ну, что? Ты как? Что-то узнала?

– Ага, – Светка снова опустила голову и уперлась в книгу на этот раз подбородком.