Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"
Автор книги: Анна Клим
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
Глава 29
Прощальный вечер, прощальный костер, праздничный концерт с элементами грусти, последняя дискотека, закрытие третьей смены.
Кирилл не отпускал Ксюшу от себя ни на шаг, ни на кого не обращая внимания, весь вечер танцевал только с ней, смотрел на нее не отрываясь, время от времени наклоняясь к ее лицу, чтобы поцеловать или прошептать ласковые слова. А когда отзвучал последний аккорд и ди-джей Андрей, прощаясь, вместо привычного "Жду вас в следующий раз" сказал "в следующем году" у Кирилла прошел мороз по коже. Год без нее – такому ужасу он не позволил бы привидеться даже в самом страшном кошмаре.
– Вишенка, сегодня наша последняя ночь в лагере. Давай сделаем ее незабываемой, – шепнул он, возвращаясь с дискотеки в корпус, причем выбирая самую дальнюю, самую окольную дорогу.
– А как?
– Пойдем купаться, – предложил Кирилл, заглянув ей в глаза.
– Ночью? – она удивленно посмотрела на него.
– А ты когда-нибудь купалась ночью, при луне?
– Нет. Так ведь ночью холодно, – поежилась она.
– Я тебя согрею, – нежно сказал Кирилл и теплота его слов растопила в ней всякое желание сопротивляться. – Ну что, пойдем?
– Кирилл Андреевич, можно, я зайду в корпус купальник одену, – две спелые вишни вопросительно уставились на него.
Опыт прожитых лет подсказывал ему, что из всех вещей для ночного купания как раз купальник нужен в самую последнюю очередь, но переубеждать девочку не стал, подумав, что она все-таки еще ребенок, лишь улыбнувшись ее наивности, одобрительно кивнул.
Ксюша боялась, что когда зайдет в палату и станет переодеваться в купальник на ночь глядя, любопытные девчонки забросают ее вопросами и колкостями, к которым она, впрочем, уже привыкла, хотя это и было неприятно, перестала обращать на них особое внимание. Любовь к вожатому была сильнее и важнее. Вишенка жила этим чувством, открывая для себя все его прелести и горести.
Но спальня распахнулась безмолвной пустотой. Все еще гуляли где-то по территории – никому не хотелось спать в такую ночь. Завтра еще успеют выспаться в автобусах по дороге, ведь ехать до города предстоит целых пять часов. Да и чревато это – спать в последнюю ночь – нечистая сила в загул идет. Хорошо еще, если просто зубной пастой перемажет, а ведь можно и на улице проснуться, где-нибудь на стадионе или в туалете.
Так что никем не замеченная, через минуту Вишенка появилась на веранде, переодетая в пляжный халатик и укутанная в большое махровое полотенце, которое всегда брала на пляж. Вожатый уже ждал ее возле корпуса.
Кирилл, как обычно, держал мягкую маленькую ладошку в своей, помогая Ксюше пробираться сквозь заросли. Душу, сердце, сознание, тело переполняло желание побыть с ней наедине подальше от всех, от случайных свидетелей, от таких же влюбленных пар, от гуляк, страдающих бессонницей в эту восхитительную ночь. Предполагая, что купаться под луной будут сегодня не только они одни, решил увести свое сокровище подальше, чтобы никто не вмешивался в заключительный аккорд их божественного уединения. Он с ужасом думал о завтрашнем дне, вернее, насколько мог себя контролировать, старался вовсе не думать.
Тайными тропами, с которыми, ввиду многолетнего пребывания в этом лагере, Кирилла связывало давнее знакомство, влюбленные вышли к морю далеко от посторонних глаз. Здесь берег был пустынный, дикий, необитаемый.
Открывшаяся взору картина была удивительно прекрасной. Эта ночь приберегла для влюбленных свой самый восхитительный пейзаж, однажды уже одолженный ею Куинджи. Море раскинулось внизу под обрывом удивительным шелковым покрывалом, подернутое мелкой рябью. Луна, в самой яркой и полной своей фазе, повисла над горизонтом, подсвечивая обрывки заблудившихся во мраке облаков, подкрашивая серебром эту роскошную ночь. А посредине, разрезая море на две равные части, стелилась лунная дорожка. Было светло, как днем, и на песок ложились четкие черные тени.
Наверное, нет на свете поэта или писателя, отказавшего себе в удовольствии хотя бы раз описать это удивительное явление. Не сыщется художника, поленившегося запечатлеть его на своих полотнах. И, наверное, не найдется человека, не видевшего его воочию. Каждый может представить себе это зрелище. Эта картина будет у каждого своя, что только к лучшему, так как он вспомнит самое прекрасное ее проявление.
К этой симфонии природы прибавлялась еще и музыка в унисон бьющихся сердец. Одно – смелое и решительное, съедаемое жаждой любви и обладания. Другое – нежное, робкое, застенчивое, впервые охваченное таким сильным чувством.
"Нiч яка мiсячна, ясная, зоряна! Видно, хочь голки збирай"– пропела душа Кирилла, не так профессионально, как Анатолий Соловьяненко, но не менее чувственно.
– Ой, холодно, наверное, ночью в воду заходить, – сказала Вишенка.
У Кирилла украинская песня продолжала звучать в голове и лучшего ответа трудно было придумать. Он пропел:
– Ти не лякайся, що змерзнеш, лебедонько,
Тепло – ні вітру, ні хмар...
Я пригорну тебе до свого серденька,
А воно палке, як жар.
Вишенка скинула халат на песок рядом с полотенцем и алебастровое в лунном свете тело перечеркнули две тонкие полоски купальника, черневшие на ее светлой коже. Кирилл, щадя чувства девочки, тоже остался в плавках.
– Как ты думаешь, кто и зачем постелил эту дорожку.
– Не знаю, – улыбнулась Вишенка.
– Всевышний или вселенная, Бог или рок, природа или погода чтобы мы добрались по ней к своему счастью. Пафосно я сказал, правда? Пошли.
Кирилл взял ее за руку и шагнул на тончайшее серебристое кружево, которое расступилось под ногами, рассыпавшись тысячами разноцветных искр. Вишенка взвизгнула, входя в прохладную воду и остановилась, не решаясь сделать следующий шаг.
Но Кирилл уже настойчиво тянул ее, бежал по воде, увлекая за собой и осыпая множеством мелких брызг. Ксюша потешно визжала и старалась увернуться от холодных капель. Вода уже доходила до колен, бежать по ней становилось тяжело. Ноги путались в волнах, ими же взбиваемых, преодолевая сопротивление плотной соленой среды, высоко выпрыгивали из воды, надеясь обмануть природу.
– Смотри, мы стоим как раз на лунной дорожке.
Вишенка подняла на него горящие глаза.
Кирилл залюбовался ее мокрым лицом, на котором море переливалось перламутровыми капельками в отраженном лунном свете. Нагнулся чтобы прикоснуться губами к мокрому рту. Ее губы были солеными и прохладными. Она трепетно подставляла их для поцелуя.
Потом, не удержавшись на ногах, а может и не хотел особо удерживаться, повалился в море, увлекая Вишенку за собой. Падая, перевернулся так, чтобы девочка оказалась сверху, чтобы не захлебнулась и не ушла под воду. Они кувыркались в волнах, плескались, как дети или как влюбленные, поднимая мириады брызг, которые сверкали в темноте и тишине ночи, сливаясь со звездами.
Кирилл ловил губами ее губы или мочку уха, или завиток мокрых волос, а Вишенка старалась увернуться, и при этом заливисто смеялась. Пыталась убежать от него, но мужчина молниеносно ловил беглянку за кисть или щиколотку и потерявшая равновесие нимфа с плеском плюхалась в воду, подхваченная сильными руками и крепко прижатая к сердце.
Он подкидывал и ловил малышку, не давая уйти под воду, делал "бомбочки" и тогда ее окутывало множество мелких пузырьков, приятно щекотавших кожу, нырял и Ксюша в ужасе озиралась на опустевшую морскую гладь, не зная, откуда ждать его появления на этот раз. А Кирилл Андреевич подныривал всегда с неожиданной стороны и сбивал Вишенку с ног, сам тут же подхватывал, кружа и целуя.
"Как хорошо, – думала Ксюша. – Никогда в жизни купание в море не доставляло мне столько радости".
"Надо выходить, а то еще чего доброго малышка замерзнет и заболеет" – наконец-то достучался здравый смысл до его рассудка, а руки подхватили все еще визжавшую и барахтающуюся русалку и понесли на берег.
– Пушинка моя. Вот так бы носил и носил тебя на руках, моя ягодка…
Кирилл, обмотавшись полотенцем, снял мокрые плавки – не стал смущать ее невинность подробностями мужской физиологии.
– Снимай мокрый купальник, а то простудишься. Луна, хоть и ярко светит, но не греет, – Вишенка начала заметно дрожать и дробно стучать зубами.
И не успел тонкий голосок что-либо ответить, как Кирилл Андреевич уже разъединил застежку лифчика и бросил его на песок, вынуждая тем самым крошку ойкнуть и инстинктивно прикрыть грудь руками. В следующее мгновение Кирилл быстро нагнулся и так же стремительно сдернул трусики.
Теперь она стояла перед ним голенькая, прозрачная, освещенная светом луны и удивительно притягательная. Мужчина смотрел на нее и не мог налюбоваться, хотелось впитать это чудо все без остатка. Обнимать, ласкать, гладить, насытится ею. Дыхание перехватило и по горлу прокатился предательский комок, выдававший сильное волнение.
Кирилл притянул свою голубку, прижимая к себе, стараясь согреть, ощутил прикосновения ее грудей, мокрые волосы касались его торса. Приподнял, чтобы не наклоняясь, дотянуться до влажно блестевших губ, осторожно, маленькими мелкими глоточками впитывая в себя их прелесть.
Вишенка висела в его объятиях не доставая ногами до земли почти также, как тогда, у автобуса, только теперь их губы ловили друг друга в полутьме, руки ласкали, тела соприкасались, не разделенные никакими одеждами, не считая полотенца, висевшего у него на поясе. Тогда был первый день незабываемой смены, сейчас – последняя ночь, а между ними целая вечность, породившая их любовь.
И вдруг Ксюша, повиснув у него на шее, обхватила ногами его тело в районе талии, прижалась к нему и Кирилл ощутил – боже, где взять силы, чтобы выдержать эту пытку – прикосновение не только ее грудей, животика, но и мягкого лобка и теплой плоти. "Видела, наверное, такую позу в каком-нибудь кино и теперь неосознанно подражает героине" – мелькнуло у Кирилла в голове.
Поддерживая ее руками под попочку, он слегка покачивал ее вверх и вниз, усиливал трение, наслаждаясь близостью ее голенького тела и уже даже не пытаясь сопротивляться распирающему его желанию, а наоборот, всячески помогая, жаждал скорейшей развязки. Кирилл, тяжело дыша, с закрытыми глазами ловил приоткрытые губы, мягкие соски, животом гладил горячее лоно и, подгоняемая переполнявшими его чувствами и желаниями, огненная лава подкатила к самому жерлу и вулкан страсти заклокотал, предупреждая о своем извержении. Кирилл не стал сдерживать приближающуюся агонию, хоть и пронеслась где-то на задворках захмелевшего сознания мысль подольше продлить блаженство, но страх, что какая-нибудь нелепость может помешать и все испортить был сильнее, и она горячими импульсами выплеснулась наружу. Он тихонько застонал, со всей силы сжимая ее в своих объятиях, жадно заглатывая воздух, и вдруг обмяк, все еще держа девочку на руках, обессилено припадая головой к ее плечу.
Полуоткрытыми глазами сквозь муть и туман упоения посмотрел на Вишенку блуждающим взглядом. Похоже она, по своей детской наивности и неопытности, ничего не поняла. Это его немного успокоило и заставило просиять счастливой, блаженной, отсутствующей улыбкой.
Осторожно поставил Вишенку на землю. Еще раз прикоснулся губами к ее глазам, волосам. Она вопросительно посмотрела на него, удивляясь такому отрешенному, сытому, потустороннему взгляду.
Несколько мгновений Кирилл стоял не шевелясь, просто прислонившись к ней и прижавшись щекой к посеребренной луной макушке, как будто задремал на время и увидел дивный сон про райские кущи, что, в сущности, было недалеко от истины.
"И овцы целы и волки сыты" – вывела его из забвения постучавшаяся непрошенной гостьей в одурманенный негой разум народная поговорка.
И набрав полные легкие воздуха, заглатывая в себя новую порцию энергии взамен утраченной, Кирилл привел в нормальное, рабочее состояние организм и кипучую жажду жизни, приобрел свой обычный образ, который так хорошо знала и любила Вишенка. Он опять был прежний.
– Кирилл Андреевич, я больше не буду так говорить, как вчера… Я… Я хочу как взрослая женщина. Пожалуйста. Я, правда… Я больше не боюсь. Я… Я хочу быть вашей. Ну, пожалуйста…
– Нет, малышка, мне не нужна такая жертва с твоей стороны.
– Это не жертва, я, правда, так хочу. Мне хочется, чтобы Вам было хорошо со мной…
– Обязательно, Ксюшечка, обязательно, моя девочка, только не сейчас. Мне и так с тобой хорошо. Ты и так моя. Я тебя никому не отдам. У нас с тобой всё будет, только не сейчас, потом. Поняла? Ты моя хорошая. Моя умница. Я очень тебя люблю. – И Кирилл поцеловал ее с такой нежностью, с таким трепетом и заботой, что ей ничего не оставалось, как просто поверить ему, подчиниться, покориться его воле, довериться его опыту.
Потом укутал Вишенку в полотенце, вытирая остатки моря со стройного тела и помог ей одеть халатик. Она хотела привычным движением застегнуться, но Кирилл Андреевич поймал ее ручки, поднес к губам и поцеловал ладошки. Опуская вниз, крепко прижал их к бокам.
– Можно я сам тебя застегну. А ты стой, как солдатик, руки по швам. Смирно! – шутливо скомандовал он и присел перед ней на корточки.
Застегивание пуговиц Кирилл превратил в невинную эротическую игру. Теперь выдержать вид ее наготы было гораздо легче, чем несколько минут назад. Застегивать начал снизу вверх, чем сразу развеселил девочку. Продевал две пуговицы в одну петельку – это вызывало озорное хихиканье. Или пропускал одну застежку, а когда из образовавшейся дырочки просвечивал детский пупик, целовал его, утопая языком в этой крошечной ямке. Два розовых сосочка то скрывались в складках халата, то выглядывали со словами "Ку-ку", приглашая поиграть в прятки. Последнюю пуговицу в районе ключиц, он застегнул зубами, а потом нежно поцеловал впадинку под шеей. Это было очень щекотно и Ксюша, вся съежившись, зашлась тонким заливистым смехом, покрывшись пупырышками гусиной кожи.
– Очень мне хочется на твоей шейке, радость моя, оставить лиловый след тебе на память.
– Как это? А что это такое?
– Это синячок такой, называется "поцелуй вурдалака".
– Ну так в чем же дело?
– Нельзя. Слишком явная улика. Родители увидят – не обрадуются, что их девочка вернулась из лагеря с засосом. Увы, крошка. Как-нибудь в другой раз.
Кирилл погладил ее по голове.
– Ну что, теперь ты меня одевай, – сказал он, лукаво прищурившись.
– Нет, нет. Не надо, – Ксюша запротестовала, застеснялась, закрывая лицо руками. – Вы сами… Я… Я отвернусь…
И она, стремительно повернувшись, бросилась бежать к кромке воды, давая Кириллу возможность вытереться и одеться.
"Новое подтверждение, что она все-таки еще малышка", – усмехнулся Кирилл.
Удивительная ночь и непреодолимое желание, чтобы она никогда не кончалась. Последняя ночь в лагере. Шорох двух пар одиноко бредущих ног по зыбкому песку сливался с легчайшим плеском волн у кромки воды. Влюбленные гуляли по берегу моря, пока на горизонте не забрезжил рассвет. Кирилл положил ей руку на плечо и она, маленькая, забавно выглядывала у него из под мышки.
– Ксюша, ты когда-нибудь видела рождение нового дня?
– Нет, никогда. Я в это время сплю, а в городе за домами все равно ничего не видно.
– Рассвет над морем – это божественно. Солнце поднимается из-за горизонта такое огромное, ярко-оранжевое и так быстро, что можно видеть скорость его движения, смотреть на могучее светило открытым, невооруженным глазом. Оно нежное и ласковое – не печет, не обжигает. И по огненному диску и по небу с гиканьем пролетают чайки. И от него, как и от Луны, стелется по воде дорожка, только широкая и красная. А потом дорожка становиться все тоньше и светлее, а солнце все выше и ярче. И когда огненный диск начинает слепить глаза, дорожка рассыпается на тысячи осколков, и тени становятся все короче, а температура все выше, и зеленая трава все суше и суше, а кожа у некоторых милых девочек все темнее и темнее, а полосочки от купальника все светлее и светлее…
– Ой, Кирилл Андреевич, это Вы уже не то говорите, – Ксюша заслушалась, усыпленная его чарующем голосом, а теперь спохватилась, улыбаясь очередной шутке.
– Куколка моя, я так рад, что могу подарить тебе первый рассвет в твоей жизни.
"Первая любовь, первый поцелуй, первое ночное купание, теперь вот первый подаренный ей рассвет – я первый в ее судьбе! Первый!"
Глава 30
Автобусы уже расположились по периметру площади перед воротами лагеря, готовые заглотить в свои разинутые пасти всю эту копошащуюся, шумную, беспокойную детскую массу и увезти по пыльной дороге в большой, пышущий жаром асфальта, кирпича и камня город.
Все прощались, плакали, обменивались номерами телефонов, адресами электронной почты. Обещали не забывать друг друга и приехать на следующий год.
Кирилл и Ксюша стояли вдали от шумной толпы. Стена административного корпуса, увитая плющом, служила им укрытием от любопытных глаз.
Вишенка, уткнувшись ему в грудь, тихо плакала. Он машинально гладил темно-русую головку, и чувство невообразимой тоски и грусти переполняло душу. Только мужские слезы не капали из глаз – это женский вариант – они вкатывались обратно и текли по внутренним органам, оставляя глубокие следы, прожигая соленые борозды на сердечной мышце.
– Как я отпущу мою девочку от себя, Вишенка? За эти три недели я так привык видеть тебя каждую минуту, привык, что ты всегда у меня перед глазами, рядом со мной, под моим наблюдением. Я не знаю, как лишусь всего этого.
– Я тоже, – она больше ничего не могла сказать, слезы и всхлипывания говорили громче слов.
– Ну не плачь, моя хорошая. Смотри, что я тебе принес, – Кирилл достал из пакета зайца. – Это тебе на память. Пока я не вернусь в город, он будет с тобой вместо меня. Я тебя ему поручил. Он остается за старшего. Будешь его слушаться. Хорошо?
– Спасибо, какой забавный. А почему у него уши розовые?
– Как у тебя. Зайчишка мне сразу понравился тем, что похож на тебя. Смотри, у него вишневого цвета глаза, точно такие же, как твои. И розовые щеки. А еще он такой же трусишка, как и моя крошка. Как ты его назовешь?
– Веня. Такой смешной. Я с ним буду спать. – Ксюша опять расплакалась, только теперь уткнувшись лицом в животик плюшевой игрушки.
"Какая же она еще глупышка, – подумал Кирилл, глядя на нее, и усмехнулся. – Я нашел себе заместителя. Теперь у малютки будет достойная жилетка для душеизлияний о тяготах судьбы."
– У меня для Вас тоже есть подарок, – Ксюша достала из кармана сплетенную ею "феничку".
– Ух ты! – Кирилл не в силах был удержаться от радостного возгласа.
Глаза смотрели на нее с бесконечной любовью и нежностью. Он завладел маленькой ладошкой, державшей разноцветный поясок, и поцеловал.
– Спасибо, моя куколка, спасибо тебе, моя прелесть. Вот не ожидал. Ты не представляешь, как я рад. Это лучший подарок, я даже вообразить себе не мог. Ну что, завяжешь мне ее?
– Завяжу. А Вы, правда, будете ее носить?
– Не только носить, я буду целовать ее каждый вечер и вспоминать тебя. Пока снова не увижу мою Вишенку, потому что потом я буду целовать уже тебя. Договорились?
– Ага, – Ксюша улыбнулась все еще мокрыми от слез глазами.
– Мы ведь ненадолго расстаемся, всего на несколько дней, пока я не вернусь в город. Мы с тобой встретимся, ягодка моя, обязательно. Обещаю тебе.
– Зачем я Вам нужна в городе? Я маленькая, глупая школьница, а Вы взрослый и умный мужчина.
– Сам удивляюсь зачем, а только знаю, что больше не смогу жить без тебя, не представляю, как можно не видеть тебя, не обнимать, не целовать фонтанчик непослушных волосков на твоей макушке. Не плачь, мы обязательно встретимся.
– Я не знаю. Мне родители не разрешат с вами встречаться. Они у меня строгие и старомодные. Они не поймут, – шептала Ксюша сквозь слезы.
– Ну, ты пока не говори им. Там видно будет. Со временем, я сам с ними поговорю. Я найду, что сказать. Вот увидишь, все будет хорошо и мы будем вместе. Я чувствую, что случиться именно так.
– Можно я с Вами останусь в лагере, здесь, сейчас. Я не хочу уезжать.
– Да ты что, Ксюшечка! Вот тогда точно получится скандал, который навсегда поставит жирнющий крест на наших отношениях и это будет конец. Нам категорически запретят видеться. Я тебе позвоню сегодня вечером. Ладно? Ты во сколько спать ложишься?
– В десять.
– Вот и хорошо. Я позвоню и пожелаю тебе спокойной ночи. Поняла?
Ксюша подняла на него глаза и прислонилась щекой к его груди. Верила и не верила ему. Она уедет и Кирилл Андреевич вычеркнет ее из своей жизни.
– Долгие проводы, лишние слезы. Пойдем, пора. Уедут без тебя.
– Ну и пусть. Ну и пусть едут. Я останусь.
– Нет, нет, нельзя. Будь умницей. Представь картину: родители пришли тебя встречать к автобусу, а ты не приехала. Их тринадцатилетняя дочь осталась жить с мужчиной в лагере. Представила себе эту сцену? Что будет с тобой, со мной? Ну, с тебя какой спрос, ты еще ребенок. А я взрослый человек и несу ответственность, причем за двоих – и за тебя и за себя. Как я буду себя чувствовать? Эх ты, глупенькая. Я тебе позвоню. Сегодня же вечером позвоню, котенок мой.
Вишенка кивнула так мило, как могла кивать только она. Лицо было припухшее и розовое от слез и от этого становилось еще милее и роднее.
Автобусы действительно были заполнены детьми и моторы уже громко урчали и директор яростно и самозабвенно кричала прощальную речь. Ксюша, стоя на верхней площадке, помахала Кириллу рукой, прижимая к себе зайца, и он отчетливо вспомнил, как три недели назад с этой же площадки она впервые упала в его объятья.
"Мое милое, пушистое облачко, моя Вишенка. Ах, почему она сейчас не одела это свое платье. Хотя нет, было бы еще больнее расставаться."
Кирилл тяжело вздохнул и тоскливо посмотрел вслед уползающей веренице автобусов. Сзади на плечо увесисто, с глухим шлепком, опустилась Серегина рука.
– Все, Кирилл. Ставь точку. Такие возвышенные чувства к малолетке уголовно наказуемы в нашей стране.
Кирилл все еще находился под властью ее отъезда. Грустные мысли догоняли исчезавший за поворотом автобус, цеплялись за бампер, за дворники переднего стекла, вскакивали вслед за ней на заднюю подножку, и ему не сразу удалось накинуть узду на свое бегущее следом сознание и вернуть его к воротам лагеря.
– Ты о чем? – переспросил он, выплывая из тумана грез в завершающийся август.
– Я говорю, за отношения с несовершеннолетними десять лет дают.
– Да, отстань. Нет у нас таких отношений. А про любовь в уголовном кодексе ничего не написано? Чувства не запрещены, нет?
– Ха-ха! Нет у него отношений! Так я тебе и поверил! Ну ладно, Кирилл. Не обижайся. «Все пройдет, как с белых яблонь дым». Пошли, работы много. Если хочешь побыстрее смену сдать, сезон закрыть и в город попасть, надо потрудиться. Я уже мыслями в универе. Интересно, какое мне в первом семестре расписание поставят? Хоть бы без окон. В прошлом году запарился с этими окнами, столько времени напрасно из-за них пропало, так намучился, еле дотерпел, когда учебный год закончится. А в этом году еще и защита диссертации предстоит. Тебе хорошо, ты уже отстрелялся. А мне, если много часов насуют, вообще, хоть разорвись.
Сергей трещал без умолку, обладая излишне разговорчивой натурой и одновременно заговаривая зубы Кириллу и пытаясь отвлечь друга от грустных мыслей, которые буквально выпирали из его головы с физической очевидностью.
Положа руку Кириллу на плечо, Серый уводил товарища назад, на территорию лагеря, к опустевшим корпусам, качелям, бассейну, спортплощадкам и болтал, строил планы на будущее, развивал какие-то теории, но Кирилл его не слушал.
Перед глазами стояла Ксюша в платьице с вишенками и нежно дарила ему свои несимметричные ямочки на персиковых щечках.
"Как я переживу эту ночь. Хоть бы не думать о ней, а то сойду с ума. Хоть бы не прокручивать день за днем опять эту сумасшедшую смену. Когда я знал, что она в соседней комнате, или на веранде, или на качели, в столовой, на пляже – я был спокоен. Она здесь, рядом, она моя. Теперь неизвестность, тревога, беспокойство. Напиться бы."
– Серега, у тебя водка есть?
Сергей опешил, подавился какими-то словами, только что пулеметной очередью вылетавшими из него и тут же с воодушевлением ответил:
– Есть! У "пионеров" отобрал. Еще сразу по приезду шмон своим устроил. Но ту мы давно выпили. А на прошлой неделе еще шесть бутылок нашел, представляешь. Растет она у этих охламонов в тумбочках, что ли? Еще четыре блока сигарет извлек и презервативов немерено. Правда, от сигарет ничего не осталось и от презервативов тоже. Не косись на меня так, я их по большей части раздал, а водки еще три бутылки имеется. Я на закрытие сезона припрятал. И это, заметь, еще не самые старшие детки в лагере. Представляю, что у тебя в отряде творилось.
– Я шмонов не проводил, пусть как хотят. Первый отряд все таки, взрослые люди. Надоело нянькой ходить за великовозрастными. Толку с того, что ты регулярные рейды устраивал и каков результат? Захотят, достанут и водку и сигареты. А без презервативов и вовсе беда. Будешь им потом тесты на беременность выдавать? Да ну их.
– Понимаю, – протянул Сергей, – у тебя была другая забота, поважнее. Пошли, Ромео…
