Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Глава 26

Ксюша заснула. Кирилл вышел в больничный коридор и позвонил матери, чтобы сообщить ей радостную новость. Она примчалась немедленно, но в палату к девочке ее не пропустили, резонно заверив, что это реанимация, а не проходной двор. Через пару дней переведут в обычную палату, тогда и посещайте на здоровье, но без излишеств, в пределах разумного, чтобы больную не перегружать чрезмерными визитами.

Кирилл стоял с матерью в коридоре. Она принесла полный пакет еды. Кирилл отнекивался:

– Мамочка, что ты, Ксюше все это нельзя. Куда ж столько.

– Сам поешь, ведь изголодался-то как. Похудел, почернел, на тебя смотреть страшно.

– Ладно, спасибо.

– Ну, как она?

– Ничего, уже лучше, самое тяжелое уже позади. Разговаривали с ней, она улыбалась.

– Ты только, сынок, про то, что было – не вспоминай, слышишь. Ей поправляться надо и думать о хорошем. А прошедшего уж не исправить, чего ж о нем теперь говорить.

– Да я понимаю, что я, маленький.

– Ее, как только в палату переведут, мы с Петром Алексеевичем придем. А то он каждый день  спрашивает у меня, как там его дочечка?

– Мамочка, ты только не волнуйся. Я тебе должен кое-что сказать. Давай присядем, разговор серьезный и долгий.

Кирилл подвел мать к стоявшей у стены скамейке.

– Что такое? Ты меня пугаешь таким предисловием.

– Мама, я решил поступить в духовную семинарию, хочу стать священником.

– Что?! – мать в ужасе подалась назад и схватилась рукой за сердце. – Сынок, ну как же так?

– У меня нет выбора. Я только тебе скажу, больше никому. Я просил Бога, что если Он существует, пусть спасет ее. Если Он всемогущ, ему не трудно это сделать.

– Ты же атеист, ты в Бога не веришь?

– Я передумал… Я столько всего передумал, пока она находилась на волоске от смерти. Поэтому, стать священником, служить Господу, это лишь малая часть той жертвы, которую я готов принести теперь во имя Его и во имя моей любви к ней, к моей девочке. Я поклялся, мама, отступать поздно. Мы с Богом уложили договор, он свою часть выполнил, теперь моя очередь. Я не могу оказаться низким подлецом. Как я потом в зеркало (??? сам себе в глаза???)буду смотреть. У меня только два пути: либо в священники, либо на тот свет. По другому мне не жить, по другому я не хочу. Иначе будут новые несчастья с близкими и дорогими мне людьми. Я больше этого не вынесу.

Мать глянула на сына. Его лицо было бледным, изможденным, с отпечатками недавних переживаний и тяжких раздумий, но в глазах светился новый радостный свет, названия и определения которому она не могла подобрать. Свет новой надежды, или нового счастья, или новых открытий, или всего сразу и еще многого другого.

– Ты же так любишь свою работу, университет. Тебе же преподавать нравится, со студентами возиться. А как же наука? Ты ведь докторскую мечтал защитить?!

– Да обойдется без меня наука. Душа человеческая – вот важнейшая из наук. Её и стану преподавать. А душа там, где Бог – слились воедино, так, что не понять, кто в ком обитает: то ли Бог живет в душе, то ли душа в божьем царстве.

– Кирилл, а Ксюша? Как она будет?

– Вот тут, мамочка, у меня серьезный разговор с тобой. Если вы с Петром Алексеевичем можете позаботиться о ней, пока я буду учиться, то низкий вам поклон и огромное спасибо. Есть еще варианты: обратиться к Семену Арсеньевичу – он привязан к Ксюше и, пожалуй, не откажется взять ее к себе на время. Ну, а если нет – значит интернат, значит, ей тоже предстоит вынести определенного рода испытания в жизни, значит Богу и эта жертва угодна, что поделать. Через три года я вернусь и заберу ее.

– Какой интернат, сынок? Ты в своем уме? Да и Семен Арсеньевич ей чужой человек, хоть и добрый, положительный. Как ты мыслишь отдать ему девочку? Она мне как дочь, она мне Светочку заменила, а ты ее в детский дом? Креста на тебе нет! – возмущалась мать.

– Вот и пойду в семинарию, чтобы был.

– Ну сынок, не ожидала от тебя, аж сердце закололо. Да и Петр Алексеевич станет возражать – какой интернат? – он к ней так привязался. У него дочери уже взрослые, замужем, внуками его наградили. Не то, что некоторые непокорные сыновья. Ладно, сейчас не об этом. Так вот, Петр Алексеевич после переливания такой гордый ходит, всем рассказывает, что у него еще одна дочка появилась, в ней теперь его кровь течет, так что она на законных основаниях ему родня, родная кровинушка. Мечтает ее под венец вести в качестве отца. А ты в интернат! Сынок, мы ее сами воспитаем. Не вздумай девочку в детский дом отдавать, не лишай нас радости.

– Мамочка, я не справился с поставленной задачей. Я не смог воспитать ее, как хотел.

– Конечно, воспитание детей дело непростое, это только с виду кажется, что все идет своим чередом. На самом же деле это большой труд, требующий знаний, мастерства, опыта. Но ты не отчаивайся, процесс еще не завершен, еще рано говорить о достигнутых результатах. Ты ведь не отказываешься от нее? Ты же все равно будешь поддерживать с ней связь: общаться, звонить, писать, приезжать на выходные и каникулы?

– Ну конечно, мама. О чем ты говоришь?

– Значит процесс воспитания и твоего влияния на нее будет продолжаться, только в новом ракурсе. Вам действительно неплохо бы пожить отдельно. Да и Ксюше нужно подрасти и созреть для серьезных отношений. Так что, сынок, не отчаивайся. Если ты решил идти в семинарию, то не для того, чтобы отчаиваться и впадать в уныние. Уныние – смертный грех, самый тяжкий из грехов, помни об этом. По-моему, вы оба заигрались в любовь. Вам нужно заново переосмыслить ваши отношения, повзрослеть, так сказать. Думаю, разлука пойдет вам на пользу. Я вижу, Кирилл, что у вас есть чувства друг к другу, но они должны оформиться, стабилизироваться, поумнеть, что ли. А то сейчас это напоминает огромных размеров бесформенный хаос из нежностей, страстей, желаний, ревности.

– Мам, из хаоса родилась вселенная, из хаоса рождается любовь.

– Родилась вселенная может быть и из хаоса, но потом систематизировалась и теперь гармонично развивается по строгим законам и правилам. Неудачный пример, сынок. Хотя, почему неудачный? Как раз наоборот, так и есть. И вы свою вселенную должны упорядочить и все у вас будет хорошо. И не стоит торопить события и пытаться опередить время. Это как в сказке "Двенадцать месяцев" – не может апрель наступить раньше января. Девочка должна вырасти и созреть для любви и для семьи. И тебе стоит остепениться. Нагулялся уже, хватит. Пора за ум браться. Сама жизнь тебе это подсказывает и уроки преподает.

– Мамочка, я не о чем не жалею. Все равно люблю только ее и точно знаю, что она моя. Сейчас или потом. А вернее, и сейчас, и потом, и всегда будет моей.

– И когда же ты решил поступать в эту свою семинарию?

– Да вот Ксюше станет получше, когда ее можно будет саму оставить, тогда и займусь. Всё узнаю, документы подам. Экзамены, наверное, придется сдавать. Но я не волнуюсь, меня примут, у меня аргументы веские, хотел сказать, весомые, неопровержимые. А еще, как только Ксюша поправиться и врачи разрешат, мы с ней на море съездим, в Крым, я ей обещал, а в сентябре, когда занятия начнутся, поеду учиться. Вот такой у меня план на это лето. Я так решил.

– Ладно, сынок, иди к ней, а то проснется чего доброго, не найдет тебя рядом, испугается. Ей сейчас волноваться нежелательно.

– Пока, мамочка. Спасибо тебе. Ты у меня самая лучшая. Ты меня, как никто, понимаешь и поддерживаешь.

– А что мне еще остается? – вздохнула мать.

Кирилл уже двинулся было в палату, но резко развернувшись, догнал мать, взял ее за локоть и глядя ей в глаза взглядом человека, вдруг постигшего великую истину, вдохновенно произнес:

– Мам, а ведь я не отдал ее той грозе и молнии. Я ее никому не отдал, даже смерти.

Глава 27

Когда Кирилл вернулся в палату, Ксюша не спала. Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, как будто искала там ответы на мучившие ее, не дававшие покоя, терзавшие и душившие совесть вопросы.

– Кирилл, я подлая, я плохая, я развратная. Я тебя предала.

– Девочка, родная моя, не будем об этом. Все уже позади и теперь это неважно.

– Нет, я должна тебе сказать, мне нужно, мне хочется об этом поговорить, чтобы снять с себя тяжелый груз, избавиться от него, понимаешь? – выкрикнула она в сердцах, чуть не плача, – он меня давит.

– Ну давай поговорим. Только ты не волнуйся. Что ты хочешь выяснить?

– Ты простил меня? Ведь я тебя предала, Кирилл. Я теперь не та, что была раньше, я другая.

– Я тебя любую люблю.

– Но ты же говорил, что если я потеряю девственность, ты мне ноги повыдергиваешь.

– Да я шутил, глупенькая, ну так просто нес всякую околесицу, в воспитательных целях.

– Ты же говорил, что я стану тебе не нужна.

– Я ошибался. Я только сейчас понял, как я ошибался тогда. Ты нужна мне всякая, как есть. Прости меня. Я хочу чтобы ты была рядом всю жизнь.

– Я тоже.

– А Антон?

– Кирилл, знаешь, я теперь поняла. Он нарочно это сделал.

– Как нарочно? Зачем?

– Хотел отомстить тебе.

– Мне?! За что? Я ему ничего плохого не делал. Я его едва знал.

– За мать.

– О, боже! Отомстил. Еще как отомстил.

– Ты прости меня, Кирилл. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, только с тобой. Как я могла не знать этого раньше? Ты так берёг меня, Кирилл.

– И ты к этому привыкла, паршивка ты этакая, – задумчиво и печально сказал Кирилл. – А он не стал беречь…

– Не стал, – согласилась Ксюша.

– Ты же самое дорогое, малышка, что у меня есть, вот и берёг. Так, как я люблю, больше тебя никто любить не будет.

– Он тоже говорил, что любит, – тихо бормотала Ксюша.

– Значит у нас с ним разные понятия о любви к тебе.

– Кирилл, он гадкий, подлый, я ненавижу его. Не вспоминай о нем. Я не хочу больше о нем слышать и видеть его больше не хочу и знать. Никогда не говори и не напоминай мне о нем, ладно?

– Ладно. Забыли. Перевернули страницу и будем жить дальше. Успокойся, моя хорошая.

Ксюша попыталась отвернуть лицо, чтобы он не видел, как она плачет.

– Ну всё, всё. Выяснили и хватит. Ты у меня еще совсем слабенькая. Скоро тебе врачи разрешат поесть и я покормлю тебя. Мне так хочется покормить тебя с ложечки, как маленькую, какою ты, впрочем, и являешься и будешь оставаться для меня всегда.

Глава 28

А через пару дней, как и было обещано, Ксюшу перевели в обычную палату и к ней хлынул поток посетителей.

Первыми ворвались Маргарита Кирилловна и Петр Алексеевич.

– Ксюша, девочка наша дорогая, – быстро заговорила женщина, бросаясь к постели больной, – Как я рада, что ты на поправку пошла. Ты даже себе не представляешь. Мы так за тебя волновались, места себе не находили. Что же это ты наделала, голубушка?

– Это тебе, дочка, – Петр Алексеевич вытащил из-за спины огромный букет ромашек.

– Ой, какие большие, я таких никогда не видела. Спасибо. Буду теперь гадать любит меня Кирилл или не любит, – улыбнулась Ксюша и уткнулась носом в солнечные головки.

– Тут и гадать нечего. И без гадания ясно, что любит, – ответила Маргарита Кирилловна.

– Ксюша, ты теперь мой ребенок, – с гордо поднятой головой изрек Петр Алексеевич, присаживаясь к ней на край постели.

– Я знаю, мне Кирилл рассказал. Спасибо Вам.

– Не за что. Я рад, что моя кровь идеально подошла и рад, что у меня теперь еще одна дочка появилась. Старшие две уже выросли, у них свои дети есть. Буду теперь тебя воспитывать, будет моему ремню работа. Ох и напугала ж ты нас. Ну, разбойница, держись, пройдется он по твоей попке.

– Я больше не буду, Петр Алексеевич. Я буду послушной дочкой, – засмеялась Ксюша.

– Да с моим кожаным помощником у тебя по-другому и не получится. Это тебя Кирилл разбаловал. А у меня быстро шелковая станешь.

Приходили и другие знакомые. Кирилл волновался, как бы такой поток посетителей не повредил Ксюше, не подорвал еще такое хлипкое здоровье.

На следующий день прибежали Лера с Мишей, принесли полный пакет апельсинов. Кирилл вернул половину обратно со словами "Да вы что ребята. Куда же столько? Ее обсыплет, будем потом аллергию лечить."

Приехали Сергей с Натальей Павловной. Привезли приглашение на свадьбу.

– Смотри, Ксения, у нас роспись и венчание в сентябре, так что к этому времени ты должна быть как огурчик, – обратилась к ней классная. – Будешь мне фату нести?

– Я хочу венчальный букет поймать, – парировала в ответ Ксюша.

– Губа не дура у тебя, Ксения Аркадьевна. А не рано тебе?

– Пусть ловит, а мы подождем, нам спешить некуда, – ответил за нее Кирилл.

Потом прибыли Семен Арсеньевич и Полина.

– На, держи, – протянул ей коробку Семен Арсеньевич, – хотя тебя прежде следовало бы выпороть хорошенько и в угол поставить.

– Меня Петр Алексеевич уже обещал выпороть.

– Во-во, правильно. Я ему помогу. Ишь чего удумала.

– А что это? – спросила Ксюша, поворачивая коробку, прислушиваясь и по звуку пытаясь угадать, что в ней.

– Планшет. Будет тебе чем в больнице заняться, да и на будущее, вместо глупостей, лучше читай, фильмы смотри, программы изучай.

Приходила Людмила. Сама, без Антона. Но Кирилл ее в палату не пустил. Не хотел, чтобы всплывали на поверхность оставшиеся теперь в прошлом тягостные воспоминания. Они стояли в больничном коридоре. Разговор получился короткий.

– Я извиниться хотела, Кирилл.

– Ты ни при чем, Люда. Я тебя ни в чем не виню и зла на тебя не держу. А уж Ксюша так и подавно. Но в дальнейшем, нам лучше не видеться.

– Я понимаю, Кирилл, я все понимаю. По другому и не могло быть. Прощай.

Она последний раз посмотрела на Кирилла печальными глазами побитой собаки и, скорбно повернувшись, пошла прочь по бесконечно длинному скучному коридору. Кирилл стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока ее силуэт с грустно опущенными плечами не исчез за поворотом на больничную лестницу. Болело сердце, щемила душа и больно ныло под ложечкой. Он знал, что видит ее в последний раз. До спазмов в груди хотелось окрикнуть, прижать к себе, поцеловать, поблагодарить за все, что она дала ему, как-то по другому попрощаться. Но он не смел – иначе это будет долгое ковыряние кровоточащей раны. Надо сразу отрубить, одним махом, подождать пока боль утихнет (время поможет с ней справиться) и жить дальше уже без этой женщины. Так будет лучше, другого не дано. Он из последних сил сдержался, чтобы не броситься за ней, глядя, как она уходит от него навсегда.

Потерпи, Кирилл, немножко – «всё проходит и это тоже пройдет».

Глава 29

Пока Ксюша лежала в больнице, Кирилл несколько раз отлучался на два-три дня, не объясняя ей причины. Вместо него возле девочки дежурила Маргарита Кирилловна, иногда ее подменял Петр Алексеевич. А когда Ксюша пошла на поправку, то и вовсе оставалась в палате одна, хотя к ней то и дело заглядывали посетители, приходили проведать друзья и знакомые, так, что за визитами и процедурами ей даже некогда было разобраться с планшетом, подарком Семена Арсеньевича, хотя очень хотелось на нем поиграть, поработать, да вот незадача, все времени не хватало.

– Ксюшка, привет, – заскочил в палату Кирилл в необычайно приподнятом настроении после очередной трехдневной отлучки, – держи, это тебе.

Он положил на постель огромный букет, целую композицию из разнообразных цветов  и маленькую бархатную коробочку для ювелирных украшений.

– Как ты, малышка?

И пока Ксюша нюхала и разглядывала икебану, Маргарита Кирилловна ответила за нее.

– Хорошо, Кирилл. Врач сказал, через пару дней выпишет. Уже все нормально. А ты что такой довольный?

Он ответил шепотом, так, чтоб слышала только мать:

– У меня тоже все нормально, потом расскажу.

Они синхронно оглянулись, услышав за спиной Ксюшин восторженный возглас:

– Кирилл, это сережки! Какие красивые! Мне можно будет уши проколоть, да?

– Конечно, как только выйдешь из больницы, сразу проколем тебе уши и ты будешь самая красивая девочка на свете. Хотя ты и без сережек самая лучшая.

И уже выйдя с матерью в коридор, радостно сообщил:

– Мамочка, представь: меня взяли! Даже без вступительных экзаменов, учитывая мое высшее образование, кандидатскую степень и искреннее желание, продиктованное сознательным выбором и жизненным опытом. Вот! Они учли мои обстоятельства и мое непростое, выстраданное решение, а главное, мое обещание, данное Богу, служить ему. Ему – ЕМУ! – они не могли отказать. Меня взяли вне конкурса, причем сразу на старший курс, при условии, что младшие я сдам экстерном. Это у меня без труда получится, так как чувствую в себе огромный потенциал и желание учиться. Нынче совсем другой расклад – пропали соблазны молодости, когда учиться было лень, а хотелось гулять и любить.

Кирилл облегченно вздохнул:

– Думаю, я быстро закончу духовную семинарию. Хочу быть приходским священником. Хочу иметь свой приход. Ладно, видно будет, размечтался. Зачем загадывать. Теперь-то я точно знаю, что человек предполагает, а Бог располагает.

– Вот как ты, сынок, заговорил. Раньше от тебя таких слов было не услышать. Все на себя надеялся.

– Я и сейчас на себя надеюсь. Зачем Бога по пустякам дергать.

– Больно ты грамотный, сынок. Ох, выгонят тебя за твой ум из семинарии. Там послушники нужны, а не умники.

– Значит буду послушником, только не людям и не семинарии, а Богу.

И Кирилл довольный, глянул на мать:

– Только ты Ксюше пока не говори. Я потом сам скажу. Сначала подготовить надо осторожно, чтобы не ударить по еще неокрепшей после болезни психике. Я ее еще на море обещал свозить, в Крым, проедемся с ней по всему южному побережью. – И подумав, грустно добавил. – Скорее всего она расстроится, если узнает, что нам придется расстаться на три года, но ничего не поделаешь, по-другому не будет.

* * *

Через три дня Ксюшу выписали. Ее состояние больше не вызывало опасений. Здоровье – и физическое и психическое – было в достаточной мере восстановлено, она окрепла, повеселела и порозовела и обрела свое обычное, такое привычное и родное для Кирилла, состояние души и тела. А еще через неделю влюбленные отправились в путешествие, показавшееся Ксюше волшебной сказкой.

Они катили на машине от Феодосии к Севастополю, от города к городу, от поселка к поселку, останавливаясь в каждом из них по пути следования на один-два, а то и три дня, в зависимости от количества достопримечательностей и качества пляжей. Изначально решив, что в каждом пункте они будут обязательно посещать интересные и выдающиеся места для интеллектуального и культурного развития, то есть для ума, природные ландшафты и парки для отдыха, то есть для души, а также пляжи, для удовольствия и оздоровления тела.

 Морскими ваннами спешили насладиться ранним утром, пока вода кристально чистая и дно просматривается на глубине до десяти метров. Купаться утром одно удовольствие – народу совсем немного и еще не вступила в свои права испепеляющая южная жара, от которой тело накаляется до красна и попытка охладить его в морской пучине вызывает озноб и неприятное чувство. А в жаркие полуденные часы гуляли тенистыми парками, кипарисовыми аллеями, посещали дворцы и музеи. Вечерами прохаживались по набережным, ужинали в кафешках или ресторанах и слушали плеск морской волны, без устали перекатывающей прибрежную гальку.

– Кирилл, это похоже на свадебное путешествие, правда?

– Правда.

– Я твоя жена?

– Ты моя маленькая девочка. И будешь оставаться такой всегда. Даже если станешь старенькой бабушкой, для меня ты все равно будешь маленькой девочкой, моей девочкой.

Однажды вечером, сидя на веранде гостиницы в Симеизе, любуясь безбрежностью морской глади и ночным небом и огромными, пропитанными соленым бризом звездами, Ксюша мечтательно глядя в темноту, сказала:

– Кирилл, мне с тобой так хорошо. Ну, я имею ввиду, когда ты меня ласкаешь. Я не думала, что это так прекрасно. Я как будто улетаю в другое пространство, теряю ощущение реальности. Скажи, как ты так умеешь?

Кирилл засмеялся:

– Нечаянно. Само получается. Ну и глупенькая же ты, малышка.

– Ну, вот ты опять шутишь.

– А ты глупые вопросы задаешь.

А сам задумался: ведь действительно, не было в его жизни женщины, которая не сказала бы ему таких слов, ну или каких-то подобных, не поведала бы, что ей с ним очень хорошо, что она в восторге от его ласк. Начиная вот от такой малышки, как Ксюша и заканчивая женщинами чуть ли не бальзаковского возраста, с которыми ему приходилось в жизни пересекаться.

– Ксюш, а с ним тебе как было? – спросил он осторожно.

Ксюша испуганно оглянулась на него, вздрогнув от неожиданности, будто ее ударило током, будто на жизнерадостную картинку вдруг опрокинулась чернильница и грязная лужа стала заливать яркие краски. Ксюша тихо, с досадой проговорила:

– Мне было больно и противно. Ну не вспоминай о нем, Кирилл, пожалуйста. Мне и сейчас противно о нем думать.

– Ладно, не буду.