Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Глава 22

С этого дня, они проводили вместе все ночи напролет, выбирая для прогулок самые темные и отдаленные уголки лагеря или пляжа. Заходили на соседние территории заброшенных лагерей и баз, возвращались под прикрытием темноты лишь незадолго до рассвета.

Сначала добросовестно пытались конспирировать свои действия и чувства. Являлись на дискотеку, крутились минут сорок на глазах у всех, обеспечивая себе алиби, и незаметно исчезали, чтобы явится в корпус после третьих петухов. В течении дня лишь изредка обменивались взглядами, улыбками, несколькими словами, стараясь не выдавать себя.

Однако в таком маленьком сообществе, где все друг у друга на виду 24 часа в сутки, ничего не может долго оставаться тайной. Ксюша ходила весь день сонная, засыпая на ходу, почти не интересовалась лагерной жизнью, была мечтательна и задумчива, что не могло не настораживать и сами собой напрашивались недвусмысленные выводы.

Кирилл тоже не отказался бы вздремнуть среди бела дня, но ему не позволяли должностные обязанности. Былого азарта и энтузиазма в своей работе вожатый теперь не выказывал. Все его мысли  занимала эта девочка, и если он и делал что-то с задором, то только в том случае, когда знал, что Вишенка рядом, что ей это интересно, что она это оценит.

Вскоре они отказались от конспирации и уже не расставались, открыто появлялись вдвоем, не стесняясь, смотрели друг на друга, блаженно улыбаясь, держались за руки. До конца заезда оставалось не так уж много дней, которые им суждено было провести вместе. Дальше распахнула свои объятия неизвестность, за пределы которой оба боялись заглядывать.

Скрывать свои чувства стало совершенно бессмысленно – все, кто хотел, давно догадались и махнули на них рукой, даже директор. Она, надо отдать ей должное, была очень деликатна в своих суждениях и не особо совала нос в такие вопросы, которые ее не касались или выпадали из сферы профессиональных интересов.

Серега иногда по-дружески подкатывал, интересовался судьбой товарища, все еще намереваясь держать руку на его пульсе и, в случае необходимости, подставить дружественное плечо.

– Кирюха, ты уже в открытую играешь. Только слепой не видит ваших отношений.

– Ну и ладно. У меня в распоряжении всего несколько лагерных дней.

– А что ты хочешь успеть? – (Где-то Кирилл уже слышал этот вопрос. Ах да, от негодяя Нечто. Подлый хам!)

– Ну, во всяком случае не то, что ты подумал. У тебя, Серый, мысли в одну сторону повернуты, а я просто хочу насмотреться на нее, надышаться ею.

– Кирилл, брось ты как мальчик себя вести. Если "to be continued" – ты успеешь и надышаться и насмотреться. А если " Finita la comedia" – то перед смертью не надышишься.

– Знаешь Серега, если серьезно, то я не собираюсь ее трогать, она еще ребенок совсем. Просто я с ней себя чувствую гораздо моложе. Как будто мне пятнадцать лет. Забываю про свое горе, гибель сестры. Мне кажется, что вернулись те времена, когда Света была еще жива, была рядом со мной, я с ней возился, заботился о ней. Мне Ксюша заменила сестру, честное слово, только на каком-то новом витке, что ли. Я пока сам еще толком не разобрался.

– Кирилл, скажи, вот ты с ней целуешься-милуешься, проводишь ночи на пролет, а она к тебе по имени-отчеству обращается? Это как?

– Ну да, а зачем панибратство в лагере устраивать. Ко мне все так обращаются, я не люблю фамильярности. Да и она так привыкла с самого начала. Зачем я буду ее переучивать? А другие тогда что? Нет уж, в этом плане никаких никому исключений быть не должно. Это принципиально. Подумаешь! В чем проблема?

– Да, Кирилл, я бы так не смог.

– Смог бы, если б влюбился. Куда б ты делся.

* * *

Кирилл и Вишенка, когда у вожатого выпадала свободная минута, часто сидели на лавочках, на траве в самых дальних, укромных, необитаемых уголках лагеря в тени деревьев, слушали песни цикад и шорох листвы. Целовались и не могли нацеловаться, говорили и не могли наговориться.

– Кирилл Андреевич, мне не верится, что это все происходит со мной.

– Почему, Вишенка?

– Не знаю, я еще никогда не встречалась с мальчиками.

Он усмехнулся.

– Но я далеко не мальчик, крошка моя.

– Тем более, так необычно, даже немножко страшно.

– Не бойся, я тебя не обижу, я же понимаю, что ты еще малышка. Знаешь какое у меня дикое желание тебя защищать?!

– От кого?

– Сам не знаю – от всего: от всякой беды, от зла, от жестокости, от несправедливости, от плохих людей. Хочется тебя беречь и лелеять. А иногда мне хочется задушить тебя в объятиях. Прижать к себе и никогда не выпускать. – Кирилл обхватил ее руками так крепко, что у нее перехватило дыхание.

– Ты моя Вишенка, моя ягодка. Я любуюсь тобой и не могу тебя съесть. Ты мой запретный плод.

– Почему?

– Если я тебя съем, кем я тогда буду любоваться.

И Кирилл, наклонившись к ней, легонько укусил верхушку ее милого носика…

Глава 23

Еще один лагерный день подошел к концу. Танцуя с Вишенкой, Кирилл произнес, соревнуясь в громкости с примостившейся неподалеку колонкой:

– Вишенка, девочка моя, сегодня мы не пойдем гулять как обычно.

– Почему? – удивленно вскинутые на него глаза заиграли черными угольками в люминесцентном свете прожектора.

– Надо выспаться. Мы с тобой столько ночей не спим. Я боюсь за твое здоровье. Ягодка моя ходит потом весь день вяленькая, зевает, с ног валится. Да и мне надо отдохнуть, у меня ведь днем, помимо всего прочего, еще и работа. Так что сегодня, маленькая, спать без разговоров.

– Ну, Кирилл Андреевич, может немножко погуляем, хотя бы чуть-чуть… – начала было возражать Ксюша.

– Нет, малышка, сегодня спать. Хочешь, я тебя уложу?

– Как это?

– А вот так! Положу в кроватку, укрою одеялком, поцелую перед сном, пожелаю спокойной ночи.

– Кирилл Андреевич… – она запнулась, счастливая от такой перспективы получить новую порцию его нежностей, еще совершенно незнакомых ей. – Да, очень хочу!

От накатившего восторга даже перестала танцевать и захлопала в ладоши так звонко, что топтавшиеся рядом пары дружно, как по команде повернули головы.

– Тише, тише. Не буйствуй, не привлекай внимание.

– Кирилл Андреевич, уже и так все знают про нас. Мне девочки говорили: "Видишь, как на тебя вожатый смотрит. Ты ему нравишься." Я им не верила и отвечала, что они все выдумывают. А теперь мне все равно. Пусть думают, что хотят.

– Ну и правильно. Но сегодня ночью ты будешь спать, моя куколка. И все увидят, что по ночам ты спишь.

Когда танец закончился, Кирилл предложил:

– А пойдем прямо сейчас в корпус. Дискотека все равно подходят к концу. Пошли, пока еще все здесь и в палате никого нет.

Кирилл Андреевич, положив руку Вишенке на плечо, спокойно увел девочку спать. И как бы не хотелось малютке погулять с ним по ночному лагерю, она послушно покорилась его воле. Самодовольное Нечто поставило еще одну маленькую галочку за умения ненавязчиво подчинять себе людей.

Жгучей волной поднялось из недр и подкатило к сердцу воспоминание тех счастливых мгновений, когда много лет назад он укладывал спать свою младшую сестру. Одевал на нее ночную сорочку (пижамы она терпеть не могла), укрывал одеялом, целовал в лоб или щечку, в зависимости от положения тела – на спине или на боку. Желал ей спокойной ночи. Света обожала эти минуты – доказательство его братской любви и нежности.

Больше ни одна женщина в мире, с которыми он спал в последующие годы, не удостаивалась такой чести. Они сами укладывались с ним рядом (это в лучшем случае, если доводилось ночевать в одной постели), сами говорили ему "спокойной ночи" и целовали его перед сном. У него же не возникало ответного желания. Этого таинства он не дарил никому. Принципиально.

И вот теперь захотел, сильно, непреодолимо, всеми фибрами души захотел уложить ее спать, как тогда, в детстве, сестру, и Вишенка сразу же согласилась, без сомнений, без колебаний, будто бы знала, будто бы помнила, как это славно…

Корпус встретил их чернильной темнотой и пустотой, красуясь темными силуэтами окон на фоне белых кирпичных стен. Лишь тусклая дежурная лампочка приветливо покачивалась на веранде.

У шестнадцатилетних подростков не укладывалась в голове мысль о возможности лечь спать до отбоя в теплую чудесную ночь, вдали от родительского надзора, при полном попустительстве со стороны вожатого, занятого своими сердечными делами. Обычно случалось наоборот: вожатым приходилось прилагать немало усилий, чтобы загнать всех в палаты, а потом – после отбоя и до утра – пресекать "великое переселение народов" из женской половины в мужскую и наоборот. Правда, Кирилл, всецело поглощенный своими заботами, пустил ситуацию на самотек, жесткого контроля не устанавливал, чем заслужил небывалую славу и благодарность со стороны своих подопечных. Ребята были в восторге от своего вожатого, многие (то есть, все!) понимали причину такого снисхождения. Но положение всех устраивало, было только на руку и никто не возмущался. Свобода прежде всего! Старожилы, отдыхавшие в этом лагере не первый год, не помнили такой обалденной смены. У них самый прекрасный вожатый: и сам отдыхает и им не мешает, что еще нужно для полного счастья. Такое попустительство со стороны Кирилла Андреевича, конечно, не одобрила бы директриса, но по негласной обоюдной договоренности, никто никого не выдавал.

Подходя к корпусу Кирилл шепнул:

– Давай, Ксюшечка, иди в туалет, умывайся, я тебя подожду на веранде.

Через минуту она уже стояла перед ним с полотенцем, перекинутым через плечо, каплями воды, блестевшими на плохо вытертом в спешке лице и резким мятным запахом зубной пасты.

Кирилл не стал включать свет, во-первых, чтобы с улицы не привлекать ненужного внимания, во-вторых, в окна и без того заглядывала ослепительно яркая, почти полная луна, заливавшая таинственным полумраком комнату и, наконец, в-третьих, зачем лишний раз смущать девочку.

Он сел на кровать, дабы не так возвышаться над Вишенкой, застывшей перед ним в лунном свете, придерживая ее руками за талию.

– Ты в чем спишь, котенок?

– В ночной сорочке.

– Ну переодевайся. Хочешь, я тебе помогу? Давай, снимай кофточку, – и Кирилл, не позволяя ей опомниться, захватив края футболки, ловким движением стащил ее через голову. Ксюша тихо ойкнула, прикрывая руками кружевной лифчик.

– Не бойся, малышка, тут темно, ничего не видно. Так, теперь снимай джинсы.

И пока у нее были заняты руки, прижатые к груди, он, не менее проворно, расстегнул и потащил штаны вниз. Стрейчевая ткань плотно облегала бедра и брюки никак не хотели покидать свою хозяйку, а когда Кирилл резко дернул, сползая, прихватили за компанию еще и трусики. Ксюша вскрикнула, но Кирилл ловким движение разъединил парочку, быстро водрузив трусики на место, а джинсы бросил на спинку кровати.

– Теперь сорочку давай? Где тут у нее перёд, где зад? – Приговаривал Кирилл, вертя перед собой предмет, как ему показалось, кукольного размера.

– Вишенка, ты не перепутала, это, случайно, не для куклы одежда?

– Нет, это моя, – ей нравились такие смешные глупости и каждая забавная шутка вызывала неподдельную улыбку.

– Я лифчик на ночь снимаю, он мне давит, – тихо добавила Ксюша.

– Хорошо, давай снимем и его, – Кирилл, обхватив Вишенку руками, умело и профессионально расстегнул на спине застежку.

А когда Ксюша подняла руки вверх, продевая их в рукава сорочки, в лунном свете ему улыбнулись две круглые, как яблочки, белые, на фоне бронзового загара, грудки.

"Хорошенькие, еще не вполне развившиеся, но уже довольно полненькие. А она меня не очень-то и стесняется, вероятнее всего, абсолютно доверяет, как ребенок врачу или авторитетному взрослому. Ну, так оно, собственно и есть, что там говорить. Вот и Света мне доверяла. Не стеснялась меня, даже когда я уже был вполне взрослый юноша. Почему так?... Опять провожу параллели. Нет. Нет. Хватит…"

– Ну вот, теперь ты при полном параде, можно ложиться спать.

Он покровительственным жестом откинул с кровати покрывало, приглашая ее проследовать в объятия простыни и подушки. И, когда она уютно умостилась, повернувшись на бок и подложив руку под щеку, заботливо укрыл одеялом, не спеша наклонился и поцеловал в висок, потом в ухо, откинув с него непослушный локон. Затем, повернув ей голову, отыскал в рассыпавшихся по лицу волосах глаза и губы и так же нежно одарил их поцелуями.

– Спокойной ночи, Вишенка, ягодка моя сладенькая. Пусть тебе приснятся самые красивые и интересные сны. Ты их запоминай, а завтра мне расскажешь. Договорились?

– Договорились. Спокойной ночи.

Кирилл вышел, прикрыв за собой дверь в спальню, прошел к себе, оставляя дверь вожатской открытой, чтобы быть на чеку, когда с дискотеки станут возвращаться остальные ребята.

Глава 24

– Ты гуляешь по ночам с вожатым? – голос Лены прозвучал резко и неожиданно возле самого уха, когда Ксюша, наклонившись над умывальником, набрала полные пригоршни воды и плеснула ими себе в лицо, прогоняя остатки сна, никак не желавшего оставить ее в покое.

– А тебе какое дело?

– Ну и как он в постели?

– Я не знаю, я у него в постели не была.

– Врешь. Ты приходишь в палату только под утро каждую ночь, а потом спишь на тихом часе как убитая.

– Просто устаю от жары и хочу спать.

– От другого ты устаешь. Еще бы. Всю ночь ноги раздвигать много силы надо.

– Ничего я не раздвигаю. Отстань от меня.

– А если я директрисе пожалуюсь, – не унималась Лена.

– Только попробуй. Он тебя на куски порвет.

– Он со мной танцует. Я ему нравлюсь, слышишь, ты, малолетка, детский сад вторая группа, – все больше распаляясь и брызгая слюной, кричала Лена, теряя над собой контроль. – Как ты вообще в этом отряде оказалась? Не путайся под ногами, молокососка. Или ты, может быть, что-то другое сосешь?

– Ничего я не сосу, отстань от меня, слышишь?!

И Ксюша, резко повернувшись, дернула за угол висевшее на гвоздике полотенце так, что тот своей острой шляпкой с треском проделал в мохнатой ткани огромную дырку и не оглядываясь пошла по направлению к корпусу.

Лена ядовито смотрела вслед, закусив губу, и о чем-то лихорадочно думала.

На тихом часе Ксюша, как ни в чем не бывало, спокойно спала. Последнее время ее мало что интересовало, кроме отношений с вожатым. Все лагерные события проходили теперь вскользь, как-то по касательной, только тогда затрагивая ее внимание, когда в них присутствовал ОН, если существовали его влюбленные взгляды, его улыбки, его слова, обращенные к ней.

Тихий час, как было у них условлено, являлся временем отдыха для обоих, подзарядкой перед каждодневными ночными бдениями, доверху наполненными прогулками под луной, шелковым звездным небом, поцелуями, объятиями.

Лена на тихом часе не спала и вознамерилась, было, в отместку помешать и Ксюше, но потом передумала. В голове созрела другая идея отомстить сопернице.

Оделась поэротичнее, в обтягивающие минишорты, настолько мини, что их глубокие вырезы сзади оставляли открытыми нижние половинки ягодиц, маечку на двух тоненьких шлейках, ажурно-прозрачную, под которую предусмотрительно "забыла" одеть бюстгальтер. И постучала в дверь вожатской.

– Войдите. – Кирилл, как обычно, лежал на кровати и читал. Гостей он не ждал, поэтому не стал утруждать себя вставанием, а просто повернул голову в сторону открывшейся двери.

На пороге возникла Лена.

– Чего тебе? – Кирилл отложил книгу и удивленно уставился на нее.

Лена закрыла за собой дверь и повернула ключ в замочной скважине.

– Не понял? – Глаза вожатого полезли на лоб, а тело нехотя переменило положение из горизонтального в сидячее.

– Ты пришла совершить преступление? Сейчас здесь произойдет убийство?

– Хуже.

– Что может быть хуже, Лена? – до Кирилла стал доходить смысл ее визита.

– Сейчас здесь произойдет изнасилование. – Лена хихикнула, довольная своим остроумием.

Кирилл угрюмо хмыкнул.

– Забавно. И кто кого будет насиловать?

– Кирилл Андреевич, ну я же Вам нравлюсь? – начала было она.

– Кто тебе сказал? – перебил ее Кирилл.

– Вы со мной танцуете на дискотеках, смотрите на меня и почему-то еще ни разу меня не поцеловали.

И с этими словами, прозвучавшими кокетливо и жеманно, как само собой разумеющееся заветное желание всех мужчин, Лена, виляя бедрами, пересекла комнату и попыталась сесть ему на колени. Кирилл резко поднялся, от чего она скатилась на пол, но не упала, а встав на четвереньки и быстро сгруппировавшись – помогла спортивная сноровка – ловко вскочила на ноги. Он тяжело и досадно вздохнул, закатив при этом глаза к потолку, выказывая недовольство и раздражение.

– Лена, иди, детка, от греха подальше. Если ты сейчас тихо и мирно уходишь, я никому ничего не говорю. Эта сцена остается между нами.

– А если я не уйду?

– Опозорю тебя на весь лагерь, хоть это и непедагогично и не в моих правилах. Но я ведь тебя предупреждаю по-хорошему. Я надеюсь, ты умная, сообразительная девочка и все поймешь с первого раза.

– Я не девочка, – огрызнулась Лена.

– Ты этим хвастаешься?

– Констатирую факт.

– Вот незадача, а я, как назло, девочек люблю. Видишь, ты не в моем вкусе.

– Ксюшу, например?

– А вот это тебя не касается. Ясно? – тон Кирилла переменился с ироничного на резко агрессивный. – Включаю секундомер. У тебя 10 секунд, чтобы отсюда убраться. Иначе завтра же вылетишь из лагеря – заметь, из детского лагеря! – за аморалку.

И он нелюбезно и совершенно неласково, ни мало не заботясь, кто из присутствующих на веранде может стать свидетелем этой сцены, повернул ее за плечи и выставил за дверь:

– Займись кем-нибудь другим. Ты симпатичная, хорошо одеваешься и красиво танцуешь, имеешь много других достоинств, – "За исключением мозгов" – добавил про себя Кирилл. – Поверь, у тебя есть шанс, а в лагере еще много достойных твоего внимания представителей в штанах. Удачи, цыпка.

Дверь за ее спиной захлопнулась. Кирилл от злобы, досады, от кипевшего внутри негодования, даже зачем-то закрыл ее на ключ изнутри, будто боялся, что Лена станет ломиться обратно.

Еще раз тяжело вздохнул и взялся за сердце. Вспомнил Ксюшу. Ну разве их можно поставить рядом? Нежную, скромную, застенчивую Вишенку и эту разнузданную, самовлюбленную, наглую девицу.

Его передернуло. И образ Ксюши на ее неприглядном фоне показался еще милее. Улегся снова читать, но строчки прыгали перед глазами, меняясь местами, налезая друг на друга, смысл путался и Кирилл бросил это гиблое занятие.

"Нужно лечь и успокоится. Есть еще часок свободного времени. Можно попытаться заснуть, а то и правда, все ночи напролет гуляем. А спать-то когда-нибудь надо. Моя прелесть совсем выбивается из сил. Бедняжка спит на ходу, и на пляже, и на тихом часе, и в столовой за столом куняет, глаза слипаются и ничего не ест."

– Черт, – выругался он вслух, – если б не эта стерва, на второй странице уже заснул бы и десятый сон видел, а теперь попробуй, успокойся.

Кирилл лег навзничь, сложил руки на груди, как покойник, и шутливо пробубнил:

– Спокойно, Ипполит, спокойно! Почему ты не спишь? Спи, тебе говорят!...

Глава 25

Они ходили по краю моря, по кромке воды далеко за пределы лагерного пляжа, внимали плеску волн и «шелесту звезд». Кирилл поднимал Вишенку на руки и кружил, и перед ее счастливыми глазами плыли небо, луна, море, склон обрыва, огни лагеря наверху.

Резец природы еще не завершил процесс ваяния настоящего женского тела. Иногда, под футболку Ксюша не одевала бюстгальтер – в ней пока не сформировалось сознание в необходимости постоянного присутствия этой части женского гардероба. Было очевидно, что Ксюша и сама не привыкла к такой особенности своего организма, рано развившейся и принявшей столь округлые формы. И когда ловила на своей груди его заинтересованный взгляд, вдруг смущалась, опускала глаза и неловким движением прикрывала грудь согнутой в локте рукой, делая вид, что заправляет за ухо выбившуюся непослушную прядь волос. От этих округлостей столь соблазнительного вида, как магнитом притягивающих внимание, Кирилла бросало в жар.

Пьянящий ночной воздух и ее детский трогательный запах стали катализаторами возбуждающего процесса и ему вдруг до спазмов в горле захотелось прикоснуться к этим недозревшим половинкам эдемского яблока, зарыться в горячую впадинку между ними и он не удержался, нарушая запрет, наложенный им же. Осторожно, едва касаясь, поднес ладонь к ее груди, прикрытой лишь тонкой тканью кофточки, готовый в любой момент отдернуть руку, едва заметит хоть малейшее беспокойство, недовольство или испуг с ее стороны.

Вишенка замерла, прислушиваясь к новым ощущениям, только глаза моргали, беспорядочно пробегая от одной невидимой точки пространства до другой. Тогда Кирилл сильнее сжал кисть и начал медленно массировать, мять, гладить нежную выпуклость ее тела.

Ксюша тяжело задышала, нервно облизывая губы.

– Малышка, скажи, тебе неприятно, когда я так касаюсь? Я не буду, если тебе это не нравиться.

– Нет, нравится, очень нравится.

– Можно, я тогда поцелую.

– Да, – едва слышно прошептала она.

То был чисто психологический прием, так как он знал наверняка, что девочка ни в чем ему не откажет. Но спросить, значит дать возможность ей самой сделать выбор, а не принять Кириллом навязанное решение.

Трикотажная кофточка имела прекрасные эластичные характеристики, чтобы сползти с плеч и зафиксировать свое местоположение уже под обнаженной грудью. Кирилл прикоснулся к ее соску губами, проехался языком, почувствовал, как гладенькая розовая сфера под его ласками превращается в крохотный упругий шарик.

Ксюша застонала, задыхаясь от охватившего ее волнения и нового прилива чувств и желания чего-то непонятного, распиравшего, накатывавшегося на нее. Реальность уплывала по окружностям, кружилась, разлеталась в разные стороны под действием центробежных сил.

Кирилл спохватился. Отмахиваясь от соблазнов и уговоров похотливого Нечто, он, на каком-то последнем островке затуманенного сознания, внял настойчиво стучавшей в голове мысли: "Боже, что я делаю. Зачем истязаю себя. Так можно совсем потерять голову и наделать глупостей. И мне мучительно и ее довожу до состояния возбуждения, незнакомого ей. Нет. Надо прекратить эти терзания. Все равно ничем не разрешиться данная ситуация."

И, переборов себя, натянул на плечи кофточку и, нежно поцеловав в щечку, отстранил ее:

– Ксюша, девочка моя, может нам прекратить наши ночные свидания?

В глазах Вишенки повисло отчаяние.

– Почему? Я Вам надоела? Я плохо себя веду? Я плохая, распущенная, развратная девчонка, да? Девушка не должна такое позволять, правда? – говорила Ксюша, чуть не плача и, резко повернувшись, бросилась бежать по песку в направлении лагеря.

Кирилл в три прыжка догнал беглянку и прижимая к себе, забормотал:

– Ты самая хорошая, самая милая, самая лучшая. Я тебе очень благодарен за все. Прости, я совсем не то имел ввиду. Просто ты не высыпаешься, ходишь сонная. Я волнуюсь за твое здоровье.

– Кирилл Андреевич, я дома высплюсь. У нас так мало дней осталось.

– У нас с тобой впереди вся жизнь. Я не собираюсь отказываться от тебя. Ты моя девочка, моя радость.

– Я Вам в городе не буду нужна и мне родители не разрешат с Вами видеться, – обреченно произнесла она.

– Я что-нибудь придумаю, мы будем вместе, не волнуйся.

И он осыпал серией поцелуев кончик ее носика, ласка, которая приводила Вишенку в восторг. Он прикасался губами к этой кнопочке, нежно покусывал, облизывал языком, а когда она, смеясь и отворачиваясь, пыталась увернуться, крепко прижимал к себе, ловил и снова обволакивал нежностями эту крохотную выпуклость на ее лице.

А потом взял руками за талию – ему давно хотелось узнать, сможет ли он обхватить ее. Подушечки средних пальцев встретились у нее на спине, и лишь нескольких сантиметров не доставало для того, чтобы большие пальцы сошлись на животике. "Вот если сжать посильнее, пожалуй, сомкнуться. И где в таком маленьком пузике умещаются желудок, почки, печень и еще масса других органов? "

Кирилл, держа за талию, поднял Вишенку высоко вверх над собой, как подкидывают маленьких детей.

– Ой, я боюсь, боюсь, – завизжала Ксюша и он опустил ее обратно.

– А еще, котенок мой, я каждый раз наблюдаю за тобой в столовой. Ты почти ничего не ешь. Смотри, какая худенькая, – сказал он, меняя тему.

– Я ем, но мне почему-то не хочется, – оправдывалась Вишенка.

– Так нельзя. Ночами не спишь, днем не ешь – совсем ноги протянешь. Родители увидят свою дочку изможденную, с синяками под глазами, впалыми щеками, испугаются и больше в лагерь никогда не пустят. Так что ты прекращай это, нужно кушать. Обещаешь? Я прослежу. А то буду кормить мою крошку с ложечки, как маленькую, на виду у всего лагеря и тебе будет стыдно, даже малыши будут смеяться.

Ксюша тоже засмеялась своим серебряным звонким голосочком, который елейным бальзамом смазал его влюбленную душу.