Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"
Автор книги: Анна Клим
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)
Глава 14
Еще один декабрьский день догорал хмурым зимним закатом и было приятно после рабочего дня уютно устроившись на диване подвести итоги, обсудить события, поделиться впечатлениями. Кирилл интересовался Ксюшиными делами в школе, рассказывал, что нового случилось у него на работе. Но простая болтовня у него как-то тихо и незаметно переросла в воспитательную работу. Ксюша опять огорчала его очередными двойками и тройками.
Резкий звонок в дверь прервал их разговор и она, обрадовавшись перерыву в его назидательных речах, упорхнула открывать дверь. Из прихожей долетел ее удивленный голос:
– Ой, здравствуйте, Сергей Николаевич. Проходите, пожалуйста, – и затем громко, закинув голову с поворотом назад, добавила, – Кирилл, к тебе пришли!
– Вот, Кирилл, ты же звал в гости, я и пришел, с опозданием, правда, но дел перед праздниками много.
– Все нормально, Серый. Заходи. А мы с Ксюшей на Новый год в Карпаты уезжаем, с ее классом, на турбазу в горы. Я тоже еду в качестве сопровождающего… Да ты проходи, проходи…
Мужчины прошли на кухню.
– Ну давай, котенок, ставь чайник, угощай гостя своим пирогом, – и, повернувшись к Сергею, добавил с добродушной иронией, – это мы вместо физики пироги печем. А после двойки получаем и Кирилла в школу вызывают.
– Ну, Кирилл, я выучу и двойку исправлю. – Ксюша уже заваривала кофе, и говорила виноватым голосом, стоя к ним спиной и заливаясь краской. Неловко было, что Кирилл выставляет ее двоечницей перед своим знакомым, да еще вожатым из лагеря, которого она хорошо помнила.
Серега, заметив ее смущение, решил разрядить обстановку:
– Ну и не нужна девочкам физика. А пирог, и правда, вкусный, – заметил он, бесцеремонно откусывая большой кусок, не дожидаясь, пока Ксюша наполнит чашки. – Правильно, Ксения, корми его пирогами, а то он больно строгий.
– Так, Серега, ты мне тут дисциплину не расхолаживай. А ты, котенок, марш уроки делать.
– Кирилл, пусть посидит немного, дай ей хотя бы поесть.
– Да мы вроде ужинали.
– А я пирога хочу.
– Ладно, съешь кусок и за уроки.
Выполнив роль гостеприимной хозяйки, разлив всем кофе, Ксюша склонилась над своей чашкой и подставив личико под струю поднимающегося пара, вдохнула аромат напитка.
– Ксюша, – отхлебывая из чашки, лукаво подмигнул Сергей. – Мы с тобой, в следующем году в лагерь поедем, а его оставим физику учить, раз он такой умный. Поедешь со мной?
– О не-ет. Я только с Кириллом.
Кирилл загреб ладонью струйку дыма над чашкой и направил его к себе:
– Да ни в какой лагерь я в следующем году не поеду. Хватит. Куда я ее на все лето дену, разве что с собой взять. Представляю, как директриса удивится, она ничего не знает. Посмотрим, рано загадывать.
И придавая голосу напускную серьезность, скосив игриво глаза в сторону Ксюши, добавил:
– А то вдруг попадется в лагере еще одна такая балованная девочка, придется и ее удочерить. Открою пансион благородных девиц.
– Ну, нет, никакую другую девочку ты больше удочерять не будешь, я тебе не разрешаю – по-детски капризно надувая губки произнесла Ксюша, наливая Кириллу еще одну чашку.
– Ах вот как мы заговорили, – поймав ее, когда она была рядом и усаживая к себе на колени, парировал он. – Все, придется послушаться, раз принцесса приказывает. Ладно, принцесса, поела, ступай физику учи.
– Зачем принцессам физика? – вставил свои пять копеек Сергей, уминая один кусок за другим, пользуясь моментом когда нет необходимости поддерживать разговор, а есть возможность насладится яблочным пирогом, действительно получившимся очень нежным с большими кусками запеченных яблок в ансамбле с изюмом и корицей, окруженных пеной нежного бисквитного теста, с островами сахарной пудры на румяной корочке.
– А что принцессам можно неграмотными оставаться? Только попробуй двойку не исправить. Исправишь двойку – повезу тебя в развлекательный центр кататься на роликах.
– Ура! На роликах! Спасибо, Кирилл! – захлопала в ладоши Ксюша, обвила его шею руками, чмокнула в щеку сладкими от торта губами и, заглатывая на ходу последний кусок своего пирога и допивая свой кофе, убежала в комнату.
– Ты сначала двойку исправь, – крикнул Кирилл вслед шлепавшим по коридору тапочкам.
Потом глянул на Сергея, пожимая плечами и скривил физиономию, ясно говорившую "Вот такие, дескать, у нас воспитательные методы".
Сергей с умилением наблюдал их шутливо-игривую перебранку. Было ясней ясного, что хоть Кирилл и отправляет Ксюшу учить уроки, но сам бы не спускал ее со своих колен ни на минуту и делает исключение только ради друга.
– Ну Кирилл, да ты просто прирожденный Макаренко. Садись, книгу пиши, – прожевав очередной сегмент торта и, оглядываясь на уходящую в комнату девочку, произнес Сергей.
– Нет, книгу еще рано. Надо на практике проверить.
Да, наблюдая теперь сцены их семейной идиллии, он и сам убедился, что Кирилл не врал. И если бы Сергей не знал, то ни за что бы не поверил, что два месяца назад она потеряла родителей, сразу двоих, и осталась круглой сиротой.
– Знаешь, Серый, мне порой кажется, а может просто хочется потешить свое самолюбие, что ей жить со мной нравится куда больше, чем с родителями, что она, пожалуй, с большим удовольствием жила бы со мной даже при живых родителях. Они у нее строгие были, держали ее в ежовых рукавицах.
– Скажи им за это спасибо. Благодаря их строгости тебе досталось чистое, невинное дитя, а не портовая шлюха. Посмотрел бы я тогда на твои восторги, ахи и вздохи.
– Тогда я бы ее даже не заметил. Я женщин на продажу не люблю, ты же знаешь. Она то и поразила меня своей наивностью, беззащитностью.
– Кирилл, а она по родителям скучает? – доставая сигареты и взглядом спрашивая разрешения закурить.
Кирилл не спеша подал пепельницу, открыл форточку и сел на прежнее место:
– Скучает. Конечно, скучает. Особенно по вечерам. Вдруг погрустнеет и расплачется, вроде бы ни с того, ни с сего. А потом оказывается, нашла какую-то мамину заколку, нахлынули воспоминания и слезы не заставили себя долго ждать.
– И что ты делаешь?
– Успокаиваю. Она в моих объятиях удивительно быстро затихает. Или перед сном, прихожу пожелать ей спокойной ночи, смотрю, плачет в подушку. Вспомнила, как мама ее укрывала. Беру на руки, как маленькую, чуть ли не колыбельные песни пою. Она плачет, уткнувшись мне в плечо. А через несколько минут уже слышу – спит безмятежным сном. Укладываю, укрываю, как мама укрывала, целую в носик или лобик и тушу свет. Вот такие дела.
Сергей внимательно слушал Кирилла не перебивая, глядя на него широко раскрытыми глазами. Он даже про сигарету забыл, она монотонно и бесцельно тлела у него между пальцами.
– Хочешь коньяка? Давай по рюмочке. Я тебе еще кофе налью,– Кирилл уже доставал из шкафа бутылку.
– Я за рулем. Разве что один глоток в кофе налей.
– Да брось ты. У нас останешься. Посидим, поговорим. Я тебя давно не видел. А то в институте некогда, да и обстановка не та.
– Ладно, наливай. Да, Кирилл, твоему счастью можно только позавидовать.
– Не завидуй. Это еще и большой труд и большая ответственность. За двоих, понимаешь?
– В следующем году в лагере я себе тоже милочку подыщу, – задавая веселый тон, начал Сергей, видя, что разговор сворачивает на грустные рельсы.
– Не старайся, у тебя не получится. Только девочку испортишь.
– Это почему же.
– Тут шайтана надо знакомого иметь.
– Ты мне своего одолжишь.
– Мой шайтан слишком мрачный тип, с кровавым подбоем, с безжалостной душой и черными паучьими лапами. Он мою судьбу клешнями кроит и кровью окропляет и траурными цветами дорогу в рай выстилает. Такого никому не пожелаешь. Он со смертью на одном лугу пасется…
Глава 15
Кирилл и Сергей сидели друг напротив друга за обеденным столом, потягивали коньячок и разговаривали, когда на кухне снова появилась Ксюша. Оба были немного под хмельком. Мужчины замолчали при ее появлении и одновременно уставились на девочку: Кирилл с обожанием, Сергей с любопытством. Коньяк уже заявил о себе – глаза собеседников блестели, щеки раскраснелись, языки развязались.
– Кирилл, я спать хочу, уже поздно, – сказала Ксюша, когда Кирилл на ходу поймал проходившую мимо него крошку и, притянув к себе, прижался щекой к ее теплому животику.
– Котенок, свари нам еще кофе, будь другом.
– Подругой, – поправила она. – Сейчас напьетесь кофе на ночь, потом не заснете до утра.
– А ты будешь нам колыбельные петь, чтоб мы заснули.
– Нет уж, я спать буду, а не песни вам петь.
Ксюша достала турку и жестяную баночку. Сергей с интересом наблюдал, как она четкими, вымеренными движениями, исполняет ритуал хозяйки дома, колдуя над поднимающейся пенкой, снимая и снова ненадолго возвращая тонкошеюю посудину на огонь, разливает дымящийся, ароматный напиток, по-взрослому и по-семейному ставит перед ними на стол чашки.
– Приятного аппетита. Ну что, я пойду?
– Давай, малышка, спокойной ночи.
Она наклонилась и поцеловала Кирилла в щеку.
– Спокойной ночи, Сергей Николаевич.
– Спокойной ночи, принцесса.
* * *
– Ты как, Серега, еще посидим?
– Посидим, что ж мы дети, в десять часов спать ложиться. Наливай! Я вот, Кирилл, тебе что хотел сказать? Что?
– Не знаю.
– Что у вас настоящая идиллия, вот что! И я рад за тебя.
– Тише, Серый, тише, – Кирилл попытался приложить указательный палец к губам, но у него это простое действие получилось не с первого раза. – Не говори про идиллию. Я ее боюсь, как огня. Стоит только судьбе услышать это слово в приложение к моей персоне, как она отнимает у меня объект моей идиллии.
И он оглянулся по сторонам, ища глазами притаившуюся и подслушивающую рядом судьбу.
– И это не смешно, Серега. Я тебе сейчас такое расскажу. Ты только не смейся и не считай меня сумасшедшим.
– Да все мы немножко сумасшедшие.
Кирилл воодушевился, даже немного отрезвел:
– Мама рассказывала, как я любил и боготворил отца – он ушел от нас. Я заполнил пустоту в моем сердце любовью к сестре – она умерла. Теперь я понял, что злой рок ждет от меня жертв. Идиллию нужно разбавлять жертвоприношениями. Задобрить судьбу, отдавать ей малое, чтобы она не забрала всего.
– И что ты ей отдаешь?
– Как что? Моя идиллия не полная. Взять хотя бы отсутствие секса. А ты думаешь легко жить бок о бок с любимой девушкой в одной квартире и не трахать ее? Ты сам так пробовал? А я не трогаю, назло себе, стиснув зубы, не трогаю. Потому что страх во мне сидит, Серега, если сделаю ее целиком и полностью своей, то могу потерять навсегда. Вот и терплю, как алкоголик с зашитой ампулой. Да, это жертва. Это мука, адская мука.
Кирилл заглянул в пустой бокал, повертел его между пальцами.
– Ксюша переживает. Хотя малышку с ее наивностью и удается убедить всякими россказнями, что она маленькая, что ей еще рано. Но тело то не обманешь, оно хочет, оно требует, гормоны вырабатываются, химические реакции протекают… Еще одна женщина тоже рядом со мной страдает. Хоть у нас и договоренность и Люда вроде бы все понимает и ни на что не претендует, но она же все-таки живой человек, не робот и не резиновая кукла. Вот тебе и вторая жертва для заклания на алтарь Ее Величества, моей злодейки-судьбы.
– Ну, Людмила взрослая, самостоятельная женщина, у нее есть выбор, ты за нее не переживай.
– Взрослая, но несчастная. Я за нее тоже отвечаю, знаю, что она привязана ко мне, думаю, даже любит, хотя никогда об этом не говорила. Но это, скорее, продиктовано условиями нашей договоренности, чем недостатком чувства с ее стороны. Я ее не люблю, но очень благодарен и, даже в какой-то мере привязан к ней. Она умница, в постели супер. Я не хочу быть свиньей по отношению к ней. Приручил к себе. А "мы в ответе за тех кого…" Ну, сам понимаешь. Вот и получается такой казус: Одну безумно люблю, но не трогаю, другую трахаю, но не люблю. И той и другой благодарен, что они у меня есть. Но обе страдают, зная о существовании соперницы. Получается, я сам себя мучаю, чтобы судьба знала, что нет у меня той идиллии, о которой ты заикнулся.
– Понял, беру свои слова обратно, – откликнулся Сергей заплетающимся языком, до конца не определив, серьезно Кирилл говорит или ломает перед ним комедию. – Может по этому поводу выпьем?
Бутылка коньяка еще несколько раз любезно кланялась пузатым бокалам, пока не расплескала свое янтарное содержимое все до последней капли. Хмель уже порядочно ударил в голову, достигнув той стадии, когда раскрепощенные мысли покидают свою обитель, слова слетают с языка легко и непринужденно, однако не пытаясь при этом прописаться в сознании собеседника.
– Видишь, Серый, я тебе по-пьяни такие вещи говорю, которые на трезвую голову даже себе вслух сказать не решаюсь. Только ты этот бред никому дальше не передавай. Это я тебе по секрету сказал, понял?
– Могила, ты меня знаешь.
– Знаю, поэтому и предупреждаю.
Кирилл достал из холодильника и по-холостятски нарубал крупными кусками колбасу и сыр, нарезал хлеб, да так и оставил лежать все это беспорядочной кучей на разделочной доске.
– Серый, у меня еще одна бутылка припрятана. Пусть Ксюха заснет и я принесу.
– Да хватит уже, Кирилл. Мне еще домой ехать.
– Я тебе поеду. Я, конечно, пьяный, Серега, но не до такой степени, чтобы тебя домой отпустить. Завтра ж суббота – жена, дети малые тебя дома не ждут. Так что даже слышать не хочу. На диване ляжешь. Сейчас Ксюше крикну, чтоб постелила.
– Не буди девочку. Пусть спит. Сами постелимся. Сами пьем, сами гуляем, сами и стелиться будем.
– Ладно.
ЧАСТЬ 4
Глава 1
Ж/д вокзал гудел, как потревоженный пчелиный улей. До Нового года оставалось три жалких дня и все спешили доехать до места назначения вовремя.
Для места сбора Ксюшиного класса был выбран главный зал железнодорожной станции возле часов, причем Наталья Павловна строго-настрого определила время прибытия на вокзал за час до отправления, давая возможность самым недисциплинированным успеть на поезд вовремя.
Ребят привозили родители и армия 9-А каждые несколько минут пополнялась новыми бойцами. На лицах у всех сквозило возбуждение, вызванное предвкушением поездки, новыми впечатлениями, возможностью встретить Новый год в кругу сверстников, вырвавшись из-под опеки родителей и еще множества других перспектив, с ликованием рвущихся наружу.
Дети стояли в центре кучками и оживленно болтали. Родители жались на периферии, иногда перекидывались друг с другом редкими, ничего не значащими фразами и заметно волновались, гораздо более, чем их драгоценные чада. Наталья Павловна суетилась, отмечала списки, давала последние указания, отвечала на расспросы родителей, интересовалась, все ли взяли, ничего ли не забыли.
Фирменный поезд подали на первую платформу и ожидающие ринулись в веренице медленно подползающих вагонов отыскивать свои. Проводница даже не стала проверять у них билеты. Велела всем заходить побыстрее внутрь и располагаться. "Потом, мол, потом, слишком вас много, в глазах рябит. Рассядетесь по своим местам, тогда будет видно."
Прощание на перроне, поцелуи родителей, последние наставления, последние пожелания, прокатившаяся дрожь дернувшихся вагонов, вызвавшая такую же дрожь в душах отъезжающих и провожающих. Паровоз фыркнул, облегченно выпуская из-под колес воздух и замер, терпеливо ожидая часа отправления.
Только Ксюша стояла спокойно. Ей не с кем было прощаться. Кирилл, ее единственное родное существо, стоял рядом, положив руку на плечо, закрывая собой свое сокровище от промозглого северного ветра, тоже заглянувшего на вокзал откланяться. Они стояли вдвоем поодаль, молча, не мешая другим прощаться, в то время как то тут то там слышались восторженные возгласы и звуки напутственных лобзаний.
– Котенок, знаешь почему вагоны только что дернулись, хотя поезд еще стоит и ехать пока не собирается? – спросил Кирилл.
– Нет, зачем?
– Эх, Ксюша, физику когда будешь учить? Это как раз тот случай в обычной жизни, где наглядно работают ее законы. Смотри, двоечница, вагоны перед отправкой машинист подает назад. Между ними есть буферная зона, небольшой такой зазор. Вот машинист и сокращает его до минимума, плотно прижимая их друг к другу. А когда поезд тронется, то сдвинет сначала первый вагон, он покатиться и дернет второй вагон, пока что находящийся в состоянии покоя. В это время первый вагон уже катиться, второй только начинает катиться, а третий еще неподвижно стоит на платформе. И все за счет зазора. Конечно, все это происходит гораздо быстрее, чем я об этом рассказываю, но именно так, в такой последовательности. Таким образом, вагоны будут начинать движение за электровозом постепенно, а не все двадцать сразу. Так гораздо легче сдвинуть состав с места, дергая их по одному, ведь сила трения качения гораздо меньше трения покоя.
– Как интересно, Кирилл! Я не знала.
– То-то же, учи физику, Ксюха, – назидательно сказал Кирилл.
Проводница стала торопить с посадкой, а провожающих попросила покинуть вагоны. Архаровцы все разом ввалились, помахав родителям в закрытые наглухо по случаю зимы окна и перрон медленно поплыл в обратном направлении и родители поплыли и грузчик с телегой и кудлатая бездомная собака, весело махавшая хвостом. А вслед за ней, набирая скорость, пронеслось величественное центральное здание вокзала и скромно жавшиеся к нему пригородные кассы. И что-то там еще замелькало за окнами, но это уже мало интересовало находившихся в вагоне пассажиров из 9-А.
Глава 2
Подростки кинулись занимать понравившиеся места, рассовывать рюкзаки и сумки. Желающих поехать в Карпаты набралось двадцать пять человек – десять девочек и пятнадцать мальчиков. Да плюс два сопровождающих: Наталья Павловна и Кирилл Андреевич. И эта беспокойная команда оккупировала большую часть вагона.
Кирилл, Ксюша, Лера и Миша расположились в одном купе вместе. Миша, хоть и не учился в 9-А, но тоже решил поехать, ему понравилась идея провести с любимой девушкой бок о бок целых восемь дней, да еще встретить Новый год вместе. Это было чудесно! Он не мог пропустить такого подарка судьбы.
Миша с Лерой хорошо знали и Кирилла и Ксюшу, поэтому чувствовали себя раскованно и спокойно. Двум влюбленным парам было вполне комфортно вместе и они заранее сговорились занять одно купе.
Однако Кирилл в первое время после отправления был сильно заклопотанный, перемещался по вагону как тайфун, помогая всем расположиться, закидывая на багажные полки тяжелые чемоданы, приводя в адекватное состояние не в меру возбудившихся подростков.
Ксюша его почти не видела, сидя в своем купе с друзьями и только слышала летающий по вагону громогласный, глубокий, но такой дорогой, ласкающий ее ухо своей бархатистостью, голос.
Наталья Павловна сразу оценила организаторские способности Кирилла Андреевича и внутренне благодарила за помощь и тихо радовалась, что не промахнулась, пригласив его в поездку. Он сразу взял бразды правления в свои руки на правах сильного и опытного мужчины и руководителя, ибо такова была его естественная натура. Рядом с таким мужчиной ей непроизвольно захотелось быть и нежной, и беспомощной.
"Но это все лирика, размечталась. Поможет справиться с оравой подростков и на том спасибо. А он справится. Подзатыльников вмиг надает, да так, что и обидно никому не будет и пикнуть никто не посмеет."
Вначале Лера, Миша и Ксюша, а также присоединившийся к ним мальчик Дима, с симпатией относившийся к ней, но очень робевший в присутствии Кирилла, играли в карты на пару – мальчики против девочек – придумывая проигравшим разные наказания. Мальчишки мухлевали, перемигиваясь, подавая друг другу тайные знаки, заставляя, таким образом, девчонок часто проигрывать. И тем приходилось то кукарекать, то петь, то целовать победителей. Лера целовала Мишу с наслаждением, от души и долго, а Ксюша, смущаясь, чмокала Диму в щеку. А когда Кирилл забегал их проведать, виновато опускала глаза.
Миша взял с собой гитару, небольшую, походную. Он очень красиво на ней играл и пел. Причем с одинаковой виртуозностью исполнял и классику и попсу. Да так умело комбинировал все это, чередуя мелодии, что получалось очень здорово. К ним в купе набилось полным полно желающих послушать музыку, отчего в помещении стало очень душно и совершенно нечем дышать.
Кирилл, воспользовавшись передышкой, зашел к Наталье Павловне. Она сидела одна и по ее бледным щекам и растерянным глазам было видно, что учительница приходит в себя и старается подбодриться перед предстоящими недельными хлопотами. Вспыхнувшая жалость к молодой женщине вызвала в его душе желание поддержать ее и укрепить уверенность в своих силах. Он уселся на диванчик напротив и улыбаясь, уставился на нее, тоже переводя дух и собираясь с мыслями.
– Я признаться, Кирилл Андреевич, первый раз еду со своим классом так далеко. Это мой второй выпуск. С первыми вообще дальше города не выезжала, боялась, что не справлюсь. Ответственность ведь огромная за чужих детей. С этими тоже ходила в походы только в окрестностях. И вот решилась. Знаете, Кирилл Андреевич, если честно, только благодаря Вам.
Кирилл удивленно вскинул брови.
– Я почему-то верила, что Вы мне поможете, не оставите в беде.
– Ну-у, это не беда.
– Да-да, не беда, я неправильно выразилась. В любом случае, спасибо, что откликнулись.
– Рано благодарить. Давайте вернемся сначала домой благополучно, а там разберемся.
Кирилл не без интереса наблюдал, как ее глаза прямо-таки захлестывает волна обожания, зарождающегося чувства, которое, хочешь не хочешь, а придется держать в узде. Он незаметно внутренне вздохнул: "Ладно, разберемся."
– Ну что, пройдусь пожалуй, по вагону, посмотрю, как там ребята. Не хотите со мной? – беспокойно отозвался Кирилл, хлопнув себя руками по коленям, вставая.
– С удовольствием.
В обеденное время Кирилл наконец-то появился в купе вместе с Натальей Павловной, которую пригласил пообедать с ними, и они дружно стали накрывать на стол все то, что приготовили еще из дому. Ксюша то и дело вскидывала на Кирилла влюбленные, восторженные глаза, сидя рядом с ним на диванчике возле окна, сложив при этом ноги по-турецки, терлась щекой о его плечо, намазывала ему бутерброды, много ёрзала, всячески стараясь обратить на себя его внимание. Кирилл держался спокойно, сдержанно, понимая что в присутствии другой женщины (явно им заинтересовавшейся) вести себя как-то по иному было бы некорректно.
Взрослые теперь часто выходили вместе, проверяя все ли у всех в порядке, кто чем занимается и так далее. Ксюша в такие моменты начинала грустить, подпирая рукой щеку, сидела молча, тупо уставившись на бегущие мимо пейзажи.
За окнами мелькали то темная стена совершенно голого леса, то широкая полоса укрытого снегом поля, то деревушка, где над каждой хатой приветливо торчал в небо, как кошачий хвост, сизый дым из трубы. Люди топили печи и осознание этого веселого потрескивания дров внутри их жилищ окутывало деревушку уютом и безмолвием морозного дня.
Но вот скорость поезда стала стремительно падать, сменился отстукиваемый колесами ритм, послышался скрежет тормозов и поезд плавно подкатил к маленькой станции, полностью укутанной снегом, глубоким, почти нехоженым – лишь несколько тропинок было расчищено и глубина среза позволяла вычислить толщину снежного покрова. Все было бело на этой белой станции – безлюдной, безмолвной.
И только огненно-красный куст рябины алел среди этой пустоты и белизны, как отчаянный крик какой-то неразделенной одинокой любви. На удивление, рябина не была покрыта снегом, как другие деревья, а стояла вся голая, кроваво-пунцовая, будто устыдившаяся своей наготы.
– Смотрите, как красиво. – Лера бросилась к окну, – как будто символ пламенной любви стоит, нависает над вечностью.
Ксюша глянула на нее с пониманием.
– Да, красиво, аж глаза режет.
Девчонки продолжали выглядывать в окно, навалившись с двух сторон на расположенный под ним вагонный столик.
– Лера, Лера, смотри, – закричала вдруг Ксюша, толкая подругу и припадая лицом к самому стеклу.
По перрону к кусту рябины, утопая по колено в снегу, без куртки и шапки, в одном легком свитере, в котором он только что сидел в купе, бежал Миша. Он начал отламывать нижние ветки, выбирая самые красивые и полногрудые. Некоторые сопротивлялись, не желая расставаться с породившим их деревом и Мише приходилось отыскивать среди них самые податливые.
А в это время поезд слегка дернулся, крякнул, медленно и нехотя покатился и Миша и рябиновый куст, так же медленно, но неотвратимо, стали удаляться и перемещаться к заднему краю оконного проема.
Девочки отчаянно закричали. По вагону прокатился точно такой же крик, пронизанный испугом и ужасом неминучего.
Последнее, что удалось увидеть Ксюше в свое окно, это был Кирилл, бежавший по перрону навстречу подростку. Она видела, как Кирилл тянул перепуганного парня по направлению к уезжающему поезду. Оба они, утопая в снегу, спотыкаясь и падая, кинулись назад к набиравшим скорость вагонам.
Ветки упали на снег и окропили его кровавыми каплями. Миша оглянулся, на миг задумавшись, что важнее: собрать их или догнать поезд. Но Кирилл уже наклонился и хватая кое-как рассыпавшиеся гроздья, подавал их Мише. Потом дернув его за руку, потащил, спотыкаясь в глубоком снегу. В двух последних вагонах двери были открыты – на станции из них вышли пассажиры – а проводница, увидев разворачивающееся на ее глазах действие, ждала, чем оно завершиться, положив левую руку на стоп-кран.
Они подбежали к ее вагону, пропуская предыдущий с наглухо закрытыми дверями, и женщина отступила в глубь тамбура, давая им возможность подняться по ступеням.
Ухватившись за поручни, Кирилл помог взобраться Мише и заскочил сам. Проводница только покачала головой, не в силах вымолвить ни слова, а Кирилл уже подталкивал растерявшегося юношу по направлению к переходу между вагонами, не желая вступать с ней в объяснения и пререкания.
У него у самого, честно говоря, дрожали руки, и не давала покоя мысль, что неплохо бы, пока дойдут до своего вагона, примостившегося в начале состава, немного успокоиться, отдышаться и прийти в себя.
Когда дверь из тамбура грозно хлопнула и Кирилл с Мишей замаячили в конце коридора, в проходе уже выстроилась целая толпа зрителей во главе с Натальей Павловной. Учительница стояла бледная, как покойник и держалась за сердце.
Они молча проследовали сквозь строй зевак с разинутыми ртами в свое купе.
– Лера, это тебе! – Миша протянул ей кое-как сложенные вместе ветки рябины, символ пламенной любви.
Лера смотрела на него с полными слез глазами и противоречивыми желаниями, рвущимися наружу: врезать ему пощечину или броситься на шею и расцеловать.
– Спасибо, – она не сделала ни того ни другого, а просто взяла букет и окунула в него свое пылающее лицо, пряча там и волнение, и недовольство, и восхищение его шальным поступком и свою любовь к нему. – Я так за тебя испугалась, – только и смогла прошептать она.
Ксюша смотрела на Мишу восторженно, не мигая. Кирилл же подумал, что такие романтические и безрассудные подвиги можно совершить только в молодом возрасте – ему самому, почему-то, не смотря на свою пламенную любовь к его дорогой девочке, не пришла в голову такая безумная идея.
И хотя Миша получил крепкий подзатыльник от Кирилла Андреевича и укоризненный взгляд от Натальи Павловны, он чувствовал себя героем, а Лера прекрасной дамой из рыцарского романа. Ветки рябины багряно пылали на белой скатерти вагонного столика, заботливо воткнутые ее рукой в литровую банку.
Остаток дня порадовал Кирилла Андреевича и Наталью Павловну отсутствием происшествий и сносным поведением вверенных им подопечных. В одиннадцать вечера свет в вагоне приглушили, намекая, что время позднее, неплохо бы устраиваться на покой, так как завтра предстоял нелегкий день еще двух пересадок и переездов.
Ксюша запросилась на верхнюю полку, но Кирилл запретил, по опыту зная, как тревожно она спит у себя в кровати. Не хватало еще, чтобы свалилась, когда поезд вдруг дернется или затормозит, или просто по причине своей ночной вертлявости.
Миша тоже, подражая Кириллу, расположился сверху, не взирая на просьбу Леры, заботливо уложив ее внизу. Кирилл нагнулся над Ксюшей и поцеловал перед сном, как поступал обычно. Миша сделал тоже самое.
– Кирилл, ты все бегаешь. Я тебя совсем не вижу. Побудь со мной. Посиди, пока я не засну.
– Спи, спи, моя хорошая. Мы ведь с тобой договаривались, что в поездке тебе никаких исключений не будет. За всеми нужно следить, чтобы не случилось беды и все вернулись домой живые и здоровые. Ну, ладно, я с тобой посижу немножко, а ты засыпай, я всех обойду и тоже лягу. Спокойной ночи, моя куколка.
Проверив все купе, Кирилл с Натальей Павловной вышли в тамбур.
– Здесь холодно, – сказала она закурив, струшивая пепел в висевшую тут же жестянку из-под кофе.
Женщина почему-то не надела куртку, направляясь в неотапливаемый тамбур и Кириллу пришлось накинуть на нее свою. Наверное, к такому благородному жесту она не отказалась бы присовокупить и его теплые объятия, но этого он делать не стал.
Постояли там, пока она курила, разговаривали, обсуждая суету сегодняшнего дня и планы на завтра, любовались глубиной и чернотой ночи, стучавшей вагонными колесами за окном, если только этим можно было любоваться, дорисовывая в сознании то, что глаза не могли различить во мраке.
– Ну что, спокойной ночи! Завтра еще один нелегкий день. Пересадка на электричку, долгая дорога в горы на турбазу. Неплохо бы отдохнуть, Наталья Павловна. До завтра!
– Спокойной ночи, Кирилл Андреевич!
