Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Глава 13

Глядя на нее с веранды, Кирилл подумал, что возможно, Вишенка так безудержно притягивает его потому, что воплотила в себе ту далекую, нереализованную, трагически оборвавшуюся мечту?

Кирилл очень любил свою сестру. Света была младше на пять лет и поэтому охотно слушалась его во всем, бегала за ним хвостиком, все повторяла, как обезьянка.

На ней он отрабатывал навыки быть героем, защитником, настоящим мужчиной. Она могла это оценить. Ему доставляла удовольствие ее беззащитность, так как на этом фоне он выглядел мужественным. Ее глупые вопросы позволяли чувствовать себя умным. Ему нравилась ее слабость, потому что рядом с ней он ощущал себя сильным.

Кирилл, на правах старшего, развивал, воспитывал, лепил из сестры то, что хотел. Она безропотно подчинялась, радовалась, что у нее такой брат, который с безграничной любовью возится с ней, играет, читает книжки, защищает, помогает во всем. У него можно спросить и он ответит, можно пожаловаться и он накажет обидчика, можно поплакаться и он пожалеет. Ведь он был старше, он был мужчина, он был рыцарь, ее покровитель и защитник.

Отец с ними не жил – ушел к другой женщине, еще до рождения Светы. Полностью отрекся от семьи, не хотел видеть детей, не платил алиментов. Мать простила его, а вот Кирилл нет. Сын смутно помнил отца, в детских воспоминаниях о нем не осталось ничего хорошего, да и плохого не осталось. Впрочем, ничего не осталось и Кирилл вычеркнул это пустое место из своей памяти, из своего сердца и сознания.

Освободившееся пространство заняла сестренка. В тот год, когда ушел отец и родилась Света, закончилось его детство. Он стал взрослым.

Мать растила их одна, работала на двух работах и очень уставала. Так что воспитание детей целиком и полностью лежало на нем – с того момента, как Свету принесли из роддома, Кирилл взвалил на себя ответственность за двоих. Сам воспитывал и себя и ее, как взрослый, самостоятельный и серьезный человек. Всегда оставался в доме за старшего, даже когда ему было всего пять лет. Сам забирал сестру из садика, играл и читал книжки, кормил, купал, укладывал спать. Когда Света пошла в школу, делал с ней уроки. Он заменил ей и отца, которого у них не было и мать, допоздна задерживающуюся на работе. Он был единственный мужчина в доме и всегда осознавал это. Если не он, то кто же защитит своих любимых женщин – мать и сестру.

Кирилл готовил ей манную кашу, которая получалась с комочками, да еще и пересоленная. Делал бутерброды для школьных завтраков. Вспомнил, как однажды катал сестру на велосипеде и ее стопа попала между спицами. Как Света плакала, а он бежал домой со своей драгоценной ношей на руках, и всё успокаивал, говорил ласковые слова и не подпускал сердобольных прохожих, желавших ему помочь.

Вспомнил, как купал ее. Водружал этого карапуза-малыша в ванную и намыливал. А она стояла в хлопьях пены, терла лицо кулачками и визжала, когда мыло больно щипало глаза. Она не стеснялась его даже тогда, когда ей минуло десять, а ему исполнилось пятнадцать, потому, что он купал ее с рождения гораздо чаще, чем мать. Знал каждую клеточку ее тела и по этой причине у него не возникало к ней никакого влечения, характерного для его возраста. Она не была для него тайной, как другие девочки, на которых он заглядывался, которых хотел, которые вызывали чувственное вожделение и вполне понятный интерес.

А когда укладывал спать, то пел ей колыбельные. Голоса у него не было и слуха тоже, и его колыбельные больше походили на страшилки про серых волков и чей-то там бочек, но она слушала с восторгом и просила спеть еще. И он пел, пока не раздавалось в ответ характерное сонное дыхание. И тогда он поправлял одеяло, тушил свет (Света боялась спать без света – вот такой каламбур) и тихо прикрывал за собой дверь.

Он таскал ее на все школьные мероприятия: походы и поездки, концерты и конкурсы. Все в классе привыкли, что Кирилл никогда не приходит один, а всегда держит за руку младшую сестру. Она передружилась с его классом, стала маленьким придатком к их коллективу, ее присутствие на их мероприятиях никого не напрягало.

Все знакомые удивлялись, заявляя матери:

"Кирилл очень любит Свету, он так возится с ней. Большая редкость такие отношения между братом и сестрой. Наши, например, дерутся безбожно и постоянно спорят."

Да, он любил ее, как любят существо, которому отдано огромное количество душевных и физических сил, в которое вложено слишком много чувств и эмоций, с которым прожита бок о бок целая жизнь – ее недолгая жизнь….

И на пике этой братской любви, смерть разделила их, отняла у него самое дорогое, оставив пустоту в душе, чувство одиночества, оборвавшиеся надежды…

Теперь Кирилл спрашивал себя, а не потому ли ему так нравится возиться с детьми – взять хотя бы неубывающее желание из года в год работать в летнем лагере. И не нашел ли он в Вишенке аналог своей сестры? И теперь в ней хочет воплотить все то, что смерть не дала ему реализовать.

Нет, внешне это были две разные девочки, совсем не похожие друг на друга. Света была светловолосая и голубоглазая. Ее потому и назвали Света, что родилась с белыми, как бумага, волосами. А у Вишенки темно-русые кудри и такие же темно-карие глаза.  Света была курносая, а у Вишенки носик ровненький. У Светы губы были тонкие и яркие, а у Вишенки пухленькие и розовые. Света была коренастая, крепкая девочка, а Вишенка тоненькая и изящная. И только ямочки на щеках одинаковые: одна немножко больше, зато другая немножко выше.

А вот ужимки, привычки, какие-то движения перекликались, поражая своей схожестью. Неоднократно Кирилл замечал такой до боли знакомый жест, или взгляд, или поворот головы, что у него на сердце лопался и начинал кровоточить старый рубец.

И тогда он пытался остановить сочившуюся из душевной раны кровь и неистово шептал:

"Нет, это другая девочка, не ищи в ней сестру, это не она, это другой ребенок, слышишь, дру-гой!"

Но Нечто тыкало в него указательным пальцем: "Ты потому и заметил ее, что нашел в ней то дорогое сердцу, что когда-то потерял."

Кирилл не соглашался: "Но она мне нравиться совсем не как сестра. Мне хочется ее обнять, поцеловать, обладать ею, в конце концов. А это далеко не братские чувства."

Нечто резонно парировало: "Ну и целуй, кто против. Сам же твердишь, что это другая девочка. Просто, это твой шанс дать ей то, что не успел дать сестре. Но кто тебе мешает добавить к этому что-то большее. А заодно и старую рану залижешь."

"А может мое безумство и право. Может в этом и состоит смысл моей жизни, задача, возложенная на меня Всевышним? Все! Не могу больше. Если подумаю еще немного на эту тему, мозги окончательно закипят и испарятся. Хватит воспоминаний! Хватит Былого и Дум."

Глава 14

Гроза сблизила их, разделив одну на двоих тайну. Теперь Кирилл часто ловил на себе заинтересованный взгляд, по-прежнему застенчиво убегавший в сторону или прятавшийся за опущенными ресницами, стоило лишь обратить на нее внимание. Иногда Вишенка награждала вожатого мимолетной улыбкой, обрамленной забавными ямочками на стыдливо отворачивающемся лице…

В среду на утренней линейке начальник лагеря тожественно объявила, что сегодня необычный день: "золотая середина" лагерной смены – праздник "День экватора" – то есть, одна половина третьего заезда уже прожита, другая часть еще впереди. Выразила надежду, что к этому времени все, кто хотел, уже передружились, освоились, многому научились, достигли определенных результатов и теперь могут показать себя, продемонстрировать свои навыки и таланты, посвятить, так сказать, оставшиеся дни полноценному отдыху в дружном коллективе.

Кирилл по-своему истолковал пламенную речь директора, сделав неутешительный вывод, что в одном она права: хватит ходить вокруг да около, ведь дней до конца заезда, дней, когда Вишенка будет с ним рядом, здесь в лагере, действительно, осталось не так уж и много.

Нечто хитро прищурилось: "А что ты, собственно, хочешь успеть?"

Кирилл мысленно пожал плечами: "Хочу успеть покорить ее сердце. Хочу, чтобы эта куколка в меня влюбилась. Вот, собственно, и все! Пока что я в этом не уверен. Хочу знать наверняка."

Нечто скривило кислую рожу: "Раскатал губу: хочу, хочу, хочу – ей богу, как маленький. Что с тобой случилось?"

"Влюбился, наверное, по-настоящему, по-взрослому."

"По-взрослому в ребенка? Интересный расклад."

"Не цепляйся к словам. Я не то хотел сказать."

"Ну так действуй. Кто тебе мешает? Где твоя решительность, настойчивость, уверенность в себе? У тебя столько баб было. Я тебя, Кирилл, не узнаю."

"Она ребенок. Я боюсь ее напугать, я не знаю как себя с ней вести."

Незаурядная внешность, самодостаточная натура, волевой характер Кирилла как магнитом притягивали к нему прекрасную половину. Разбалованный их повышенным интересом, он не привык оказывать женщинам слишком много внимания. Нет, не так. В этом просто не было особой необходимости. Они сами вешались на него, бросались в его объятия. Ему оставалось лишь подставлять корзину и собирать урожай, точнее сказать, отбирать и лакомиться понравившимся плодом. И ухаживаний чрезмерных от него женщины не требовали, ну разве что так, по мере надобности, для достижения поставленных целей. Одной чуть больше, другой чуть меньше, но всегда хватало минимума усилий для обольщения и завоевания женского сердца.

И вот теперь сказывалось отсутствие опыта, усугублявшееся еще и тем, что интересовавшим его объектом выступала девочка, едва опушившееся дитя. Поэтому неудивительно наличие некоторого страха, тревоги, сомнений: как подойти, что сказать, что сделать, как пробить эту стену застенчивости (Ох, не единый ли у стены и застенчивости корень?). Приходилось постоянно помнить, что перед ним ребенок, постоянно сдерживать себя, волноваться, как бы не напугать, не обидеть ее ненароком, словом или действием. Столько моральных терзаний, столько переживаний не приходилось ему раньше испытывать…

Весь день в лагере проходили торжественные мероприятия, по случаю объявленного праздника, больше смахивающие на отчеты по достигнутым результатам.

После завтрака на морском берегу проводились соревнования по пляжному волейболу, футболу, заплывы на скорость. Кирилл едва поспевал перемещаться от одной группы своих ребят к другой, болея, поддерживая, подбадривая членов той или иной команды. Конкурс "Маленьких утят" особенно привлек его внимание. В нем принимали участие все, кто до этого не умел плавать, а в лагере научился. Вишенка в конкурсе "утят" тоже фигурировала, но ее результат не засчитали вовсе. Плавать она совсем не умела.

С умилением наблюдая, как забавно она барахталась, фыркала и жмурилась от соленых брызг, Кирилла посетила мысль, что неплохо бы ее потренировать еще и плаванью, если она не станет возражать. "Странно, какое мне дело, умеет она или боится воды? А вот поди ж ты, хочется научить, чтобы могла, как все нормальные люди. Зачем это мне? А затем, что мне всему хочется ее научить. Нет, не правильно выразился. Мне просто хочется ее учить. Всему и всегда. Меня сам процесс привлекает, доставляет удовольствие. А она такая маленькая и совсем глупышка, ее столькому можно еще учить и учить – непаханое поле, целина да и только"…

После тихого часа своими достижениями хвастались кружки, устроив грандиозную выставку поделок и рисунков, вышивки, плетения из ниток и бисера, изделий из глины и много чего другого, действительно достойного восхищения, если учесть, что все это сделали детские ручки.

Спортивные секции демонстрировали приемы борьбы, рукопашного боя и акробатические номера. Девочки в бассейне превратились в настоящих русалок и показывали чудеса синхронного плавания. Праздничный концерт удивил зрителей количеством и качеством талантов его участников. Ребята пели, танцевали, показывали смешные сценки не хуже профессиональных артистов, доказывая постулат, что все дети одаренные от природы, нужно только разглядеть в каждом его дар.

А завершился этот насыщенный событиями день грандиозной дискотекой, которую на вожатском совете решено было устроить на берегу моря, вокруг большого пионерского костра – для разнообразия, для романтики, для придания торжественности моменту.  Ди-джею Андрею пришлось изрядно потрудиться, чтобы притащить из лагеря на пляж аппаратуру, колонки и другое оборудование.

"Теперь или никогда, – скомандовал себе Кирилл. – Пригласить ее на танец, наплевать на всех. Это должно случиться!"

Вечер выдался поразительно тихий, на удивление теплый, ни единого дуновения ветерка, ни малейшей ряби на морской поверхности, прямо-таки экваториальный вечер, как по заказу для одноименного праздника, украшенный лишь бисером звезд да живыми, извивающимися языками пламени.

Прыгая через три ступеньки, Кирилл спустился к побережью. Стоя на последней площадке лестницы, огляделся по сторонам, ища глазами Вишенку среди разношерстной толпы ребят, танцующих, смеющихся, визжащих на берегу. Ее фигурка замаячила на противоположной стороне пляжа, в кругу других девчонок, на фоне декорации из серебристо-жалких кустов дикой маслины, вполне оправдывающих свое научное название "лох узколистный".

Кирилл напрямик пересек разделявшее их пространство и вырос перед оторопелой Вишенкой неожиданно, заслоняя своими габаритами и костер и импровизированное танцевальное поле.

– Ксюша, можно тебя пригласить?

Она испуганно посмотрела по сторонам, точно проверяя, ей ли адресованы его слова (как будто по близости могла находиться еще одна Ксюша), сильно смутилась, опустила глаза на свои босоножки, снова вскинула их на Кирилла, взглядом спрашивая: "Это правда? Вы меня приглашаете?" И прочитав в его глазах положительный ответ – твердое "Да" – шагнула ему на встречу.

Он покровительственно положил свою большую мужскую руку на хрупкое девичье плечо и повел в центр круга, поближе к пламени костра, под завистливые взгляды девчонок, уставившихся им вслед.

Ее макушка едва доставала до уровня его ключиц. Не раз Кириллу приходилось наблюдать, как Вишенка, танцуя с мальчиками примерно одного с нею роста, по-детски неловко, топорно клала протянутые вперед руки им на плечи. Но вожатый был гораздо выше и ее тоненькие, бледно-розовые кисти вынуждено потянулись вверх, а скованные застенчивостью и неопытностью движения вызывали благоговейный трепет в его душе. "Пока эти ручки высоко подняты, плечи, спина, талия, попочка, словом, все тело малышки в моем полном распоряжении. Эдак ее гораздо удобнее обнимать. Она так трогательно беззащитна в эту минуту. Вот, оказывается, зачем нужна команда «Руки вверх»", – подумал он и невольно усмехнулся, представив, как в старых кинолентах пленные немцы по команде поднимают руки вверх, чтобы их ласково обнимали.

Сначала руки Кирилла, обхватывая гибкий стан, легли поверх ее русых волос, но постепенно пробирались все глубже, зарываясь под пышную копну прически. Теперь от теплой гладкой кожи их отделяла лишь мягкая ткань кофточки. Две огромные ладони покрывали чуть ли не всю поверхность ее спины, а длины рук хватило бы, чтобы объять тоненькую фигурку дважды.

На Вишенке была одета кофточка с глубоким вырезом, очень эротического вида, которую Кирилл хорошо знал и которая ему жутко нравилась. Тонкая трикотажная ткань бирюзового оттенка с любовью облегала и заботливо обхватывала все изгибы и повороты ее фигуры, изящно подчеркивала выпуклости грудей, облизывала тонкую талию, и двумя широкими сборчатыми шлейками цеплялась за плечи.

Время от времени, умышленно или случайно, шлейки покидали свои насиженные места и спадали на руки, отворачиваясь друг от друга в разные стороны. И тогда ее обнаженные, узенькие плечи и глубокий вырез, наполовину открывавший ее грудь, доставляли Кириллу удивительное зрелище. Груди, не плененные бюстгальтером, близко расположенные, образовывали завораживающую ложбинку посредине, при взгляде на которую он исходил слюной и священным трепетом. Кириллу, хотелось зарыться в это ущелье лицом и оттуда, из глубины этой бездны, вдохнуть запах ее детского тела.

Очень нежно, почти целомудренно, едва касаясь, он позволял себе держать девочку, но ее напряженно-скованные движения, объятое непроизвольным трепетом тело, стыдливо опущенные глаза, выдавали нарастающее, неподдающееся контролю, волнение.

"Какая у нее тоненькая талия. Интересно, обхвачу я ее ладонями или нет? Ладно, не сейчас. Потом попробую. И так вся дрожит, – подумал он, подавляя желание прижать ее к себе со всей силы, ощутить рельеф ее тела, допуская, что столь решительные действия могут насторожить и без того перепуганную малышку и она замкнется, как улитка, в раковину своей детской застенчивости. – Обязательно обниму, стисну крепко-крепко, только не сразу, потом, пусть немного привыкнет ко мне ,к тому, что я рядом."

– Не тянись так, ручки устанут и ты больше не захочешь со мной танцевать.

И аккуратно взяв ее изящные кисти – одну из которых легонько и быстро, как бы невзначай, по пути, поцеловал в раскрытую ладошку – опустил, придавив к своей груди в том месте, где ему было приятно ощущать их прикосновение, а ей комфортно держать не напрягаясь, не прилагая усилий.

Потом нагнулся к ее лицу:

– Ксюша, ну что ты так волнуешься? Ты вся дрожишь. Тебе неприятно танцевать со мной? – горячий, обжигающий шепот Кирилла взъерошил волосы на ее макушке.

– Нет… Нет… Просто… Просто я ТАК никогда не танцевала…

Ее смущение, ее робость и скованность лучше всяких слов дали ответ на давно мучивший его вопрос:

"Я нравлюсь этому птенчику, я ей не безразличен. Просто скромность никогда не позволит крошке выразить душевный порыв. Она спрячет свои чувства поглубже, чтобы не выглядеть для всех и особенно для меня, посмешищем и никогда не проявит их первая, а станет ждать принца, который разбудит ее поцелуем. Вишенка не из тех девиц, бесстыдно кидающихся на мужчину, не задумываясь и не заботясь о моральном облике, а может, и не имея о нем никакого понятия вообще, или наоборот, имея какое-то свое, в моем понимании – гипертрофированное. Однако малышка еще плохо управляет эмоциями, а такого тонкого психолога, как я, не проведешь. Как я себе льщу."

От этого открытия настроение его сразу взлетело до небес, а сердце, совершенно не в такт, отбивало какой-то свой, бешеный ритм.

Спустя мгновение музыка оборвалась на тонкой, недосягаемо высокой ноте, оставляя после себя шлейф тягучей пустоты, а Кирилл все держал Вишенку, не в силах с ней расстаться, не желая отпускать от себя.

Каруселью мелькали танцы и мелодии, медленные и романтичные, быстрые и ритмичные. Кирилл приглашал Ксюшу постоянно, опережая Романа и других кавалеров, которые, заметив подходившего к ней вожатого, сразу ретировались и отступали в сторону.

Сегодня дискотека закончилась раньше обычного, как только догорел костер в очерченном гранитными валунами круге, и от «красного цветка» остались лишь тлеющие головешки. Ди-джей пожелал всем спокойной ночи и пригласил прийти в следующий раз. Ему еще предстояло перетащить аппаратуру назад – а это, ни много ни мало, 46 ступенек вверх по крутой лестнице, ведущей с пляжа в лагерь.

Андрей абсолютно не вовремя и не в масть обратился к проходившему мимо Кириллу за помощью. Тот уже лелеял в душе надежду, как проведет Вишенку до корпуса, держа за руку, как по дороге будет развлекать ее разговором, как пожелает малютке спокойной ночи. Ничему этому не суждено было случиться. Кирилл обреченно вздохнул:

– Ладно, давай что-нибудь захвачу, а остальное сами донесете, вон у тебя сколько добровольных помощников, – и схватив две увесистые колонки под мышки, бросился догонять ушедшую вперед девочку.

Глава 15 

Ксюша возвращалась с побережья в корпус на автопилоте, машинально следуя за подружками, ничего не видя и не слыша вокруг. Полыхавший на ее лице пожар не желал тушиться даже прохладой ночного ветерка, под ласковые порывы которого она безрезультатно пыталась его подставлять. Она боялась оглянуться, спинным мозгом чуя, что Кирилл Андреевич идет следом, смотрит ей в спину. На узкой лестнице, ведущей с пляжа, по которой возвращались с дискотеки обитатели лагеря, обогнать кого-то не представлялось возможным, а ей так хотелось бросится со всех ног и бежать, не оглядываясь, первой домчаться до палаты, нырнуть в кровать и спрятаться под одеяло.

Добравшись до спальни, она быстро разделась и легла в постель. Не хотелось ни с кем разговаривать, разбирать по косточкам дискотеку, как обычно поступали девочки, делясь впечатлениями, обсуждая кто с кем и сколько раз танцевал, кто в кого влюблен и кто на кого смотрит. Она даже зубы чистить не стала, так спешила отстраниться от всех и остаться наедине со своими мыслями.

Ксюша лежала в постели, укрывшись с головой одеялом и думала, как она счастлива. Она первый раз в жизни танцевала с мужчиной, который среди стольких других девчонок выбрал и пригласил именно ее. Он танцевал весь вечер только с ней и так нежно держал ее. И от его рук исходили теплота и трепет.

Как было чудесно. Не то, что эти мальчики или Ромка. С ними не интересно, с ними как-то не так. Они не умеют. А он, он так обнимал ее во время танца. У него такие сильные, горячие руки. Он так приятно дотрагивался до нее, что по коже бегали мурашки и душа уходила в пятки и что-то необычное, новое опускалось вниз живота.

Она вспомнила, как он сжимал ее плечи, как нежно гладил по спине. И были так сладостны его прикосновение и хотелось чтобы это повторилось еще и еще.

"Какая я глупая. Разве так можно думать? Девушка должна вести себя скромно, а я мечтаю, чтобы он погладил меня. Интересно, что я почувствую, если он будет трогать мою грудь? Это, наверное, стыдно и страшно. Нет, вернее, страшно стыдно. Ой, я запуталась. Не смогу уснуть."

"Почему он выбрал именно меня и весь вечер танцевал только со мной и не отходил от меня ни на шаг? Даже Ленку отшил, хотя она к нему несколько раз напрашивалась. Очень некрасиво, когда девушка так на парня цепляется. Он ей отказывает, а она все равно набивается к нему. Я так никогда не буду делать."

"Ну что это может значить? Ведь на прошлой дискотеке он с Ле-ной танцевал. Потом она ему надоела и он на меня переключился. Не стоит придумывать то, чего нет. Завтра ему надоест со мной танцевать, и он еще какую-нибудь девочку пригласит для разнообразия."

"Все, буду спать! Подумаешь, красивый вожатый, по которому все девчонки в отряде вздыхают, кто явно, а кто тайно. Я не буду о нем вздыхать… Все, спать… Спать… Один слоник… Два слоника… Три слоника…"

Она попыталась отогнать навязчиво толпившиеся в голове мысли, заставить себя сосредоточиться на процессе засыпания, но не тут то было. Слишком много впечатлений, новых ощущений навалилось в одночасье. И это новое чувство, такое непонятное, пугающее и приятное.

"А когда я захлебнулась, он выхватил меня из воды и прижал к себе. И я чувствовала себя так спокойно в его руках, уверенно, защищенно. И это так чудесно, когда тебя обнимают, но не Ромка, а именно этот мужчина. У него сильные руки, а обнимает он нежно и в них столько мягкости и ласки."

"Ах, что за глупости. Я не должна так думать. Я всего лишь эпизод в его жизни, завтра ему понравится другая девушка, а я буду страдать из-за него и мучиться. Уж лучше сразу держаться подальше, чтобы потом не было обидно. Но ведь мне так хочется еще с ним потанцевать. Да, хочется, что с этим поделать? Почему я такая маленькая? Почему мне не 16 лет, как Даше или Марусе. Они уже взрослые. Или хотя бы 15, как Ленке. Он с ней танцует очень часто. Конечно, такая девушка больше нравится мужчинам, она красивая и чудесно танцует. Эх, почему меня родители не водили на танцы с самого детства, я бы тоже сейчас так умела. А то топчусь на месте, как парализованная. Даже стыдно."

Лежа под одеялом Ксюша мысленно разговаривала сама с собой, сама задавала вопросы и отвечала на них, ругала и оправдывала себя, сама с собой спорила, сама себе противоречила.

"Вот глупая, он же танцевал с тобой весь вечер и поцеловал ладошку, и благодарил за каждый танец и нежно разговаривал."

"Ну и что? Просто вежливый, просто джентльмен. А я себе понапридумывала чувства."

"Но ведь он так смотрит на меня, что мороз по коже идет."

"Все равно не стоит показывать ему, что нравиться мне. Это неприлично. Взять хотя бы Лену. Пристает к нему так откровенно, что уже все заметили, а сама ходит в палату к мальчикам… Потом хвастается, какой Лешка в постели гигант и как ей было с ним хорошо. Разве так любят?"

"А вот Даша с Марусей хорошие девочки. А Ромка? Он славный мальчик, но когда я с ним танцую, то мне холодно и неинтересно. А вот с Кириллом Андреевичем тепло, уютно, даже передать не могу, как хорошо, не хочется выбираться из его объятий, так приятно."

"Ничего этого нет. Это просто моя фантазия… Фантазия…" – подумала она засыпая.