Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Глава 21

Кирилл не ехал, он летел по городу на автопилоте. Глаза застилал туман. Он едва видел обочину, то слева, то справа обгоняя ползущие, словно черепахи, автомобили. Как доехал, влетел на шестой этаж, как трезвонил в дверь он не помнил и не осознавал. Но когда дверь открыла Людмила, Антон уже не спал. Он стоял в прихожей и испуганно выглядывал из-за спины матери.

– Антон, где Ксюша?

Парень замялся, растерянно глядя на Кирилла, медленно попятился вглубь коридора.

– Где она, – не сдерживая больше себя, крикнул Кирилл и его голос эхом прокатился по подъезду.

Людмила быстро затянула Кирилла в квартиру и захлопнула входную дверь.

– Где она? – еще раз повторил Кирилл, уже тише, но агрессивнее.

Антон как будто впал в ступор. Он силился что-то сказать, но губы явно не слушались его. Кирилла вдруг пронзила мысль, что видимо на его лице отпечаталась такая ярость, что подросток просто боится. Он повернулся к висевшему в прихожей зеркалу и отпрянул. На него смотрел упырь, жаждущий крови. "Нужно взять себя в руки, иначе от него ничего не удастся добиться." Глубокий вдох, задержка дыхания, последние остатки воли, зажатые в тот кровавый кулак, который он видел во сне. Кирилл заставил себя успокоиться.

– Антон, не молчи, скажи, где она? Она была с тобой? Расскажи все по-порядку. Сейчас это важнее, чем твое молчание, – примирительно произнес Кирилл, громадой своего роста нависая над подростком.

– Мы были вместе у Стаса. Но потом Ксюша психанула и ушла.

– Почему она психанула? Когда ушла?

Антон снова замялся и исподлобья покосился на Людмилу, стоявшую поодаль, прислонившись к стене коридора, с перекошенным лицом, перепуганными глазами и зажатым ладонью ртом.

Кирилл догадался, что мальчик не хочет при ней отвечать, то ли боится, то ли стесняется.

– Людочка, оставь нас вдвоем, пожалуйста. Не волнуйся, все будет нормально. Пойди куда-нибудь. Мне нужно с ним поговорить наедине.

– Ладно, – Людмила быстро прошла в комнату и через минуту, переодевшись, уже обувалась у выхода.

Едва дверь за ней захлопнулась, Кирилл подступил к Антону.

– Говори, что у вас случилось? Где Ксюша?

– Она ушла, когда уже светать начало, часов в пять, наверное. Я думал, она домой пошла.

– Почему ты не пошел ее провожать?

– Она не захотела. Она обиделась, психанула и ушла.

– На что обиделась? Почему психанула?

– Я не знаю.

– Врешь! Ты прекрасно знаешь. Говори.

Но подросток молчал.

– Что у вас с ней было?

Антон опустил голову и закусил нижнюю губу.

– Отвечай! – Кирилл грубо схватил его за плечи и тряхнул так, что парень дернулся, а голова резко отлетела назад и ударилась затылком о стену.

– Было? Говори, было?

– Да, – тихо, одними губами, произнес Антон.

– Сволочь. – Кирилл застонал и запустил обе пятерни в волосы, пропахивая глубокие борозды от висков к затылку.

– Что она сказала? Куда пошла?

– Ничего. Она расплакалась, оделась и ушла.

– А ты, почему ты за ней не пошел?

– Надо мной и без того пацаны смеялись, что я так долго сюсюкаюсь с бабой.

– С бабой???!!! – Кирилл захлебнулся собственной яростью и его огромная ладонь с широко растопыренными пальцами уже готова была вдавить эту ненавистную, трусливую рожу в стену коридора и размазать ее по обоям, но в последний момент Кирилл спохватился. Огненной вспышкой пронзила сознание мысль, что если довершит начатое движение, то просто убьет подростка. Уже в полете, в считанные доли секунды ладонь сжалась в кулак, а тот врезался в стену в нескольких сантиметрах от виска юноши с такой силой и грохотом, что с косяка дверного проема посыпалась штукатурка.

Круто повернувшись, Кирилл вышел из квартиры. Люда нервно ходила взад-вперед возле подъезда и когда мужчина появился, бросилась к нему, с мольбой заламывая руки.

– Ну что, Кирилл?

Он не ответил. Не глядя на нее, прошел мимо, сел в машину, хлопнул дверью так, что с соседней крыши, испуганно взмахнув крыльями, взорвалась стая голубей. С места рванул автомобиль и с визгом скрылся за поворотом…

Глава 22

– Мама, Ксюша у тебя?

– Нет, а что случилось? – в трубке послышался тревожный голос матери и Кирилл поспешил разъединиться.

– Ничего, – оборвал связь Кирилл.

Бесконечно набирал он номер ее телефона. Бесконечно слушал в ответ монотонный голос оператора: "абонент временно недоступен, пожалуйста, перезвоните позднее".

Вернулся домой, но там по-прежнему было пусто, тихо, холодно и одиноко.

– Лера, к тебе Ксюша не заходила?

– Нет, я ее давно не видела, уже несколько дней.

– И не звонила?

– Нет.

Кирилл поехал в милицию.

– Да Вы что, гражданин. Заявление о пропавшем человеке мы только на четвертый день принимаем. Вот три дня пройдет, тогда и приходите. Загуляла девочка. Надоест и вернется. Такое с подростками часто бывает. А Вы ей кто?

– Брат.

– Не волнуйтесь, брат. Знаете, какая сейчас молодежь пошла.

– Знаю.

– Ну, раз знаете, то и нечего нам голову морочить. Проголодается и придет. А Вы, брат, ей по жопе надавайте, чтоб не бегала. Или в секцию отдайте, на легкую атлетику, пусть с пользой для дела бегает, медали для страны зарабатывает, – упивался остроумием своей одинокой извилины на лбу, доставшейся ему от фуражки, дежурный милиционер.

Кирилл еще раз вернулся домой. Устало опустился в кресло.

– Алло, это третья городская больница? Скажите, к вам девочка четырнадцати лет не поступала. Русые волосы, вишневого цвета глаза. Извините…

– Алла, это морг? Скажите, к вам девочка четырнадцати лет… Извините…

Руки нервно давили кнопки, будто от силы нажатия мог зависеть результат. Голос, отдельно от Кирилла, произносил в трубку одни и те же слова, а в телефоне звучал один и тот же ответ. Нулевой результат и радовал Кирилла и заставлял впадать в еще большее отчаяние.

Его вдруг осенило, он вскочил и опять понесся по городу.

Закружились вокзалы один за другим, начиная с центрального, кассы, буфеты, залы ожиданий. Кирилл ходил между рядами кресел, напряженно всматриваясь в лица: старые, молодые, спящие, грустные, пропитые, скучающие, пышущие здоровьем. Вот веселое лицо, а вот читающее, вот ждущее перемен, а вот ждущее любимого человеку после долгой разлуки. Только всё не те, всё чужие, ненужные. Где ТО единственно, самое дорогое, самое любимое, самое необходимое ему на свете лицо, на котором каждая ямочка, каждая ужимочка, каждая слезинка во сто крат милее всех земных благ. Его нет… И на главном вокзале нет, и на малом, и на автовокзале нет, и на пригородном.

"Парки, городские парки, там, где мы с ней когда-то ходили, гуляли. Надо проверить их все."

Он опять заскочил домой, разыскал Ксюшину фотографию, одну из последних, где хорошо было видно ее лицо, изображенное крупным планом. И теперь не просто ходил по городу, а расспрашивал прохожих, показывая им фото. Ответы не радовали разнообразием: недоуменное пожатие плечами, отрицательное покачивание головой – вот и всё!

Кирилл вернулся домой далеко за полночь, валясь с ног от усталости. Нужно было заставить себя поспать хоть немного, чтобы завтра нашлись силы продолжать поиски.

Утром, спускаясь вниз, Кирилл по привычке краем глаза глянул на их почтовый ящик. Там, в глубине, сквозь круглые дырочки, обычно зиявшие пустотой и чернотой, просвечивало что-то белое. Газет и журналов они не выписывали, лишь раз в месяц работники ПРЭЖО кидали в него квитанции для уплаты. Вот и вся корреспонденция. Но для новых платежек еще рано. Кирилл достал ключ и отпер. В ящике лежало письмо. Белый, чистый конверт без штемпелей, без адресов и фамилий получателя и отправителя. Письмо было запечатано, его явно принесли и опустили сразу в ящик, минуя почтовые отделения и пересылки.

Кирилл вскрыл конверт и узнал почерк Ксюши. Он был рваный, нервный, будто его писали на коленях в спешке.

У мужчины подкосились ноги. В первую секунду он растерялся, не зная что ему делать: прочитать письмо в темном подъезде, выйти на улицу к свету или вернуться в квартиру, где можно сосредоточиться и никто не помешает. Этот вопрос, такой пустой и нелепый, почему-то в этот миг показался ему очень важным и значимым.

"В подъезде тусклый свет, пробивающийся сквозь замызганные окна, и можно пропустить что-то важное. До квартиры далеко, нужно подниматься несколько этажей, открывать ключом дверь, входить, закрывать ее за собой. Нет, слишком много действий, отделяющих его от содержимого. А если в письме что-то срочное, то придется проделать их все в обратно порядке. Нет, не годиться. Значит, лучше выйти на улицу, там светло, но прохожие, какие-то посторонние люди, орущие дети. Что делать? Что делать?"

И тут Кирилл понял, что это просто паника. Он боится читать это письмо и всячески оттягивает роковой момент. "Нужно взять себя в руки. Какая разница, где прочитать письмо, главное, узнать что в нем написано."

Он вышел на улицу и развернул сложенную вчетверо страницу.

* * *

Кирилл!

Ты прости меня. Прости, если сможешь.

Ты хороший. Ты самый лучший. Я сильно(зачеркнуто) Я очень сильно люблю тебя.

Но я недостойна тебя. Я гадкая, мерзкая тварь. И мне стыдно смотреть тебе в глаза.

Я не знаю, как жить с тем, что я совершила.

Ты будешь меня презирать. И это ладно, я это заслужила.

Но ты перестанешь меня любить. Вот самое страшное для меня. Этого я не перенесу. Но так мне и надо, я тебя не осуждаю за это. Я сама виновата.

Теперь-то ты уж точно отдашь меня в интернат, ты сам так много раз говорил, а я не хочу там жить. Я вообще, не хочу больше жить.

То, что случилось, ужасно и непоправимо. Я хотела, чтобы первым моим мужчиной был ты, но этого теперь никогда не случится. Понимаешь? НИКОГДА!

Я дрянная, развратная, я себя ненавижу!

Такая я не нужна тебе, а значит, я не нужна и себе, я никому не нужна.

Мне нечего делать здесь, в этом мире, среди нормальных людей.

Прости меня, Кирилл. И прощай.

Твоя Вишенка.

* * *

"Она принесла это письмо сама и бросила в почтовый ящик, значит она еще жива. Но как долго это продлится, что мне делать, как ей помочь, где ее искать?"

Кирилл закричал, запрокинув голову к небу, закричал дико, душераздирающе, не сдерживая эмоций, ужаса, боли, внезапно придавивших его.

Случайные прохожие удивленно и испуганно оглянулись, возившиеся на детской площадке дети замерли, как вкопанные, в тех позах, в каких застал их этот отчаянный вопль.

Кирилл тяжело, грузно, безнадежно опустился на скамейку около подъезда. Руки, державшие листок, безвольно упали на колени, а глаза отсутствующим взглядом уставились в далекую синеву космоса. Среди солнечного дня, на голубом покрывале неба отпечатался диск Луны, на котором легкой тенью проступал силуэт девушки, несущей на коромысле ведра. "Ксюша" – тихо позвал он ее, но она не обернулась…

Глава 23

Третий день подряд Кирилл нарезал круги по городу, методично объезжая больницы, морги, парки, вокзалы. Он уже всем надоел в отделении милиции, куда его перестали пускать, сообщая еще при входе, что пока без изменений. Везде оставлял свой номер телефона, расспрашивал прохожих и с каждой неудачной минутой отчаяние становилось все больше и больше, раздувалось, как опухоль, сдавливая своей гнилостной массой примостившуюся рядом надежду, сморщенную и жалкую, но еще живую, трепещущую, кровоточащую.

Солнце сегодня было ослепительно ярким. Кирилл ехал по проспекту мимо кафедрального собора в полдень. Колокола затеяли перезвон, призывая верующих к обедне. Купол храма отливал золотом и его блеск многократно усиливался в солнечном сиянии и одаривал проезжавших мимо водителей и пассажиров божьим благословением. Блик яркого света так больно резанул Кирилла по глазам, словно лазерный луч, будто вспышка сверхновой или ядерный взрыв. Ослепленный мир перевернулся и превратился в негатив. И в этом новом, черно-белом измерении прямо посреди дороги стоял человек, безликий, светящийся, прозрачный. Кирилл что есть силы ударил по тормозам и машина остановилась, как вкопанная. Он чуть не переехал неизвестно откуда взявшегося пешехода. "Домой…" – услышал он обращавшийся к нему чужой голос, и вдруг заметил, что человек не касается раскаленного асфальта, над которым, радужно переливаясь, дрожит воздух, а повисает на этой дрожи и качается вместе с ней.

"Ангел?" – мелькнуло у Кирилла в голове, потому что в следующий момент, когда пространство вокруг снова приобрело свой обычный позитивный статус, никого на дороге не было. И только водители, объезжавшие его с двух сторон, энергично крутили пальцем у виска, а в открытые окна неслись их нецензурные пожелания.

Кирилл все еще пытался сообразить, был ли это реальный человек или какой-то призрак, возникший у него в мозгу. Но в одном он теперь не сомневался: "Домой, домой, немедленно ехать домой, надо успеть…, домой…, домой…" Почему домой, не знал и куда надо успеть, тоже не знал.

На ближайшем светофоре круто повернул машину и понесся что есть мочи в обратном направлении с такой скоростью, с которой по городу ездить не полагалось. Притормозил лишь у того перекрестка, где по опыту знал, что могли дежурить гаишники (чтобы не тратить драгоценное время на препирательства и объяснения), но и этот пост оказался пустым и через десять минут Кирилл уже бежал по лестнице, перепрыгивая через три ступени.

Еще в прихожей он услышал звук падающей воды в ванной и не разуваясь бросился туда.

"Ксюша! Она дома!" – единственное, что он успел подумать, рванув на себя дверь.

Ксюша лежала голая в розовой воде, над которой поднимался теплый пар. Мокрые волосы рассыпались по белым бортам ванны. Глаза были блаженно закрыты. Одна рука упала в воду, другая покоилась на бортике и из разрезанной вены пульсирующей струйкой выливалась на кафельный пол темно-алая кровь.

Он не помнил, как стащил с себя ремень и стал что есть силы перетягивать ей руку выше запястья. Ему вроде послышался какой-то хруст (уж не сломал ли он ей кость?) "Бинт, бинт, где-то был стерильный бинт для автомобильной аптечки."

Потом вытащив и положив бледную как полотно девочку на диван, схватил телефонную трубку:

– Алло, скорая…

Ее увозили от него на каталке по длинному скучному коридору в операционную, а он метался по больнице, не находя себе места. Ксюша потеряла много крови. Кирилл горел желанием отдать свою всю, до последней капли, но она не подходила – не та группа. К великой радости подошла кровь Петра Алексеевича. Слава Богу, он не болел Боткина, совпали и группа (четвертая, очень редкая) и отрицательный резус. Мужчина с готовностью согласился на прямое переливание и примчался в больницу немедленно и еще много раз приходил, предлагая свою помощь, даже тогда, когда этого уже и не требовалось.

Глава 24

Четвертый день Ксюша лежала в коме. Она потеряла более двух литров крови и лечащий врач не давал никаких положительных прогнозов относительно ее состояния.

"Шанс на выздоровление  один против десяти. Готовьтесь к худшему, зачем мне Вас обманывать и окрылять пустой надеждой. Слабенькая девочка, несколько дней перед тем, как это сделать голодала, недосыпала. Да и поздновато Вы нашли ее, если б чуть раньше, уже было бы лучше."

 Кирилл сидел возле ее кровати на стуле и смотрел в одну точку, какую-то одному ему ведомую точку, находившуюся где-то далеко в центре вселенной. Его взгляд не замечал белых стен палаты, здание больницы, окружающих домов, деревьев, он пронизывал пространство и время, и летел к кому-то далекому, невидимому, но большому и значимому, к чему-то бесконечному и вечному.

Сначала его пытались выставить из палаты – все-таки это реанимация и посторонним вход воспрещен. Но Кирилл с такой яростной агрессией набросился на них, с такой неистовой силой рвался к этой девочке, что главврач, безнадежно махнув рукой, разрешил, при условии, что тот переоденется во все стерильное (больничный халат, бахилы), превратиться в немую тень, будет вести себя тихо и не вмешиваться в процесс лечения. Он на все согласился, все это было уже неважно. Единственное желание быть рядом, быть возле нее и, если врачам не удастся вытащить любимую с того света, то тут же последовать за ней. Другие варианты были для него неприемлемы.

Мать пришла проведать его, тихо подошла сзади и осторожно тронула за плечо.

– Сынок, покушай, ты уже столько дней ничего не ешь.

Кирилл вздрогнул, возвращаясь в палату и с удивлением уставился на нее. Первое мгновение ей показалось, что сын ее не узнает. Но сознание понемногу стало возвращаться к нему. Маргарита Кирилловна наблюдала, как оно медленно наплывает и приходит понимание реальности.

– Мамочка, я не хочу есть, – он сглотнул накатившуюся боль. – Если она не выживет, то мне тоже не жить. Хватит! Нужно разорвать эту роковую цепь, скрутившую меня, мою жизнь, по рукам и ногам. Мне не нужна жизнь без нее. Я не перенесу этого. Ты пойми, мамочка, пойми меня, и прости.

– Сынок, она выживет. Ты только верь в это, верь, всею своею сущностью верь. И Бога моли. Бог милостив, он увидит любовь в твоем сердце и простит тебя и раскроет тебе свои объятия и ты почувствуешь его благодать. Обратись к нему с молитвой и тебе станет легче.

– Я не знаю молитв.

– А слова не нужны. Ты чувствами, эмоциями, душой к нему обращайся.

Кирилл задумался, снова впадая в состояние тупой прострации. Мать стояла рядом и терпеливо ждала, боясь его потревожить. Он опять погрузился в глубины своего сознания и теперь на стуле перед ней сидела пустая оболочка.

В палату вошла медсестра проверить приборы и поменять капельницу. Кирилл вяло и равнодушно посмотрел на нее. Сестра тоже не обращала на него внимания. Все привыкли к его отсутствующему присутствию.

– Я воды хочу, – тихо попросил он, когда медсестра вышла и мать бросилась наполнять стакан прозрачной жидкостью, , благодаря Бога, что сын хотя бы не отказывается пить воду. Это оставляло надежду.

Дни и ночи сменяли друг друга совершенно незаметно для Кирилла. Когда в палате поселялся сумрак, он на время впадал в тяжелое забытье, но сон его был нервные, чуткий, поверхностный. Много раз за ночь просыпался и подолгу смотрел на лежавшую неподвижно Ксюшу, на приборы с их тихим шелестом и пощелкиванием. Потом опять проваливался ненадолго и основа подскакивал, как ужаленный.

– Боже, верни ее к жизни, прошу тебя. Не забирай ее. Это самое дорогое, что у меня есть. Прости мне, Господи, мои прегрешения, мой атеизм, мое неверие, мою глупость, мой максимализм. Сотвори чудо, я отплачу тебе той же монетой. Клянусь тебе, Господи, если она останется жива, я стану священником и буду до конца своих дней служить Тебе верой и правдой и нести Твое слово всем нуждающимся, всем страждущим, всем заблудшим и ищущим. Да, я люблю свою работу, я люблю женщин, я люблю мирскую жизнь. От всего этого я готов отказаться и служить только Тебе, если Ты спасешь ее, Господи.

В этот вечер луна засмотрелась в окно своим огромным мертвецки-белым глазом и ее холодный безжизненный свет накрывал Ксюшино лицо, такое же бледное и безжизненное.

Кирилл очнулся, привычным взглядом окинув тело девушки. И тут его глаза расширились от изумления и замерли на ее хрупких пальчиках, лежащих поверх покрывала. Они вздрагивали, будто перебирали небесные клавиши, которым не нужны усилия для нажатия, которые звучат райской музыкой сами по себе, достаточно лишь слабого дуновения воздуха.

Кирилл вскочил. Заметался по палате, заглянул Ксюше в глаза. Веки были закрыты, но ресницы вздрагивали в такт этой божественной, еле уловимой мелодии. И он закричал:

– Ксюша!!!

Хотел кинуться к ней, обнять ее, выхватить из этой мрачной больничной койки, поднять на руки, прижать к себе, закружить, но в последний миг спохватился, ужаснувшись своего безумия и бросился звать дежурного врача. В двери столкнулся с перепугано вбегавшей медсестрой. Она услышала отчаянный крик, разорвавший тишину больничной ночи, и теперь мчалась ему навстречу.

– Все нормально, все нормально, – твердила она, но Кирилл не слушал, чуть не сбив ее, со всех ног несся по коридору в кабинет врача.

Ксюша открыла глаза и посмотрела вокруг. Она не узнавала присутствующих, не узнавала помещения, но то, что она вышла из комы, уже был прорыв, уже было счастье.

Глава 25

Врачи колдовали над Ксюшей, оттеснив Кирилла к дальней стене палаты и запретив ему шевелиться или дышать. Он клятвенно заверил, что будет вести себя смирно и ему было дозволено остаться. И пока дежурный врач, реаниматолог и сестра, да еще какой-то светило медицины, дежуривший сегодня в соседнем отделении, суетились над ней – что-то измеряли приборами, подключали какие-то капельницы, делали уколы – Ксюша смотрела в потолок невидящим взглядом, а губы ее беспрестанно твердили только одно слово. "Кирилл…, Кирилл…, Кирилл…" – повторяла она, как мантру, как призыв, как мольбу, как заклинание.

На каждый такой зов он готов был броситься к ней, припасть к ее постели, обнять, защитить собой от боли, от смерти, а вместо этого, прижавшись спиной к стене, до кровавых подтеков сжимал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы устоять на месте.

Вдоволь намучивши ее, они удалились, довольные собой, улыбающиеся, похлопав Кирилла по плечу, мол, держись парень, самое страшное уже позади, теперь все будет хорошо. Оставили Кириллу кучу инструкций, как себя вести, если то-то и то-то, при этом выразив надежду, что скорее всего, она проспит до утра спокойно и ему тоже неплохо бы выспаться.

Они снова остались в палате вдвоем. Ксюша также неподвижно лежала на больничной койке, но теперь Кирилл знал, что она просто спит, а не висит на волоске между жизнью и смертью. Это лишь сон, обычный человеческий сон, а не то страшное состояние, которое зовется таким коротким, но таким жутким словом «кома».

"По-украински «кома» означает «запятая» – а запятая, это еще не точка, это еще не конец, а только временная пауза, передышка, задержка дыхания при чтении длинного предложения, когда еще не все потеряно, когда еще есть надежда, что бы там не говорили врачи!"

Кирилл осторожно приподнял ее пальчики. Они были теплые и мягкие, такие сонные и безвольные. Мужчина наклонился к ним и поцеловал каждый. Потом вышел в коридор к медсестре на пост.

– Оксана, у тебя не найдется что-нибудь перекусить, я так голоден, что до утра не доживу.

Она подняла на него смеющиеся глаза:

– Что, передумали умирать, Кирилл Андреевич? У меня бутерброды есть, которые я на дежурство брала и столовская каша от ужина осталась, манная. Сейчас чаю сделаю, да посмотрю, может девчонки что-то в холодильнике забыли. Только Вам сразу много нельзя, Вы ведь долго голодали.

Утром Ксюша открыла глаза и увидела склонившегося над ней Кирилла.

– Кирилл… Это ты? Это не сон? Я тебя во сне видела.

– Это я, Вишенка, родная моя.

* * *

Пришел зав. отделением проведать больную – ему уже доложили о положительной динамике. Лечащий врач привел еще каких-то двух профессоров, которые тихо совещались между собой, осматривая девочку. Пришла медсестра с процедурами и капельницами. И только через два часа у Кирилла появилась возможность остаться с Ксюшей наедине.

– Может ты поспишь, маленькая? Ты не устала?

– Нет, я не хочу. Кирилл, поговори со мной. Ты на меня сердишься?

– Нет, не сержусь. Я тебя по прежнему очень люблю. Только не надо об этом. Тебе нельзя волноваться. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим.

– А сколько я была без сознания?

– Семь дней.

– И все это время ты был здесь, со мной?

– Да. Меня сначала выставить пытались, говорили, что в реанимации не положено, а потом даже кровать поставили, чтобы я всегда был рядом.

– А как же работа. Тебе разве на работу не надо ходить?

– Нет, котенок. Уже каникулы начались. У меня отпуск теперь аж до конца августа. Так что я теперь все время буду находиться с тобой. А когда ты поправишься, я повезу тебя к морю, к Черному морю. Ты была в Крыму?

– Нет.

– Прокатимся по всему Южному берегу от Феодосии до Севастополя. Я покажу тебе красивые дворцы и роскошные парки с кипарисами, долину Привидений и Мраморную пещеру, а еще Ласточкино гнездо, Ай-Петри, Генуэзскую крепость. Мы перекупаемся на всех пляжах побережья. Я покажу тебе Русалку в Мисхоре и Царский пляж с голубой водой. Ксюша, это будет чудесное путешествие, ты только поправляйся побыстрее.

– Ладно. Ой как хорошо, Кирилл. У меня лишь руки болят и немеют и голова кружиться, а так ничего.

– Еще бы. Ты потеряла много крови. Ксюша, а знаешь кто с тобой поделился?

– Ты?

– Нет, моя не подошла. Петр Алексеевич, вот кто! Так что теперь он считает себя твоим отцом, и главное, имеет на это полное право и все основания. Вы с ним породнились и отныне в твоих жилах его кровь течет.

– Странно, почему говорят "в жилах", когда кровь течет в венах? Я теперь это знаю, – виновато, понизив голос, произнесла Ксюша. – «В моих венах его кровь течет» – так же правильнее, да, Кирилл?

– Да, мое солнышко. Но в старину жилами называли и сухожилия и кровеносные сосуды. Поняла? А сейчас поспи немного. Тебе нельзя много разговаривать. Спи, а я посижу рядом.