Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава 10

Жилые корпуса – отдельные для каждого отряда – представляли из себя одноэтажные здания, разбросанные в гуще леса, с большой открытой верандой посредине и двумя крыльями по бокам, приютившими спальни мальчиков и девочек, прямо как во дворцах арабских шейхов – левая и правая половины, мужская и женская, семалык и гарем. По центру веранды еще несколько дверей вело в вожатские комнаты (у вожатого в отряде была хоть и небольшая, но отдельная спальня), а также в камеру хранения и общую отрядную комнату.

На площадке перед корпусом стояли простые деревянные лавочки, лавочки, подвешенные на цепях в виде качелей, качели и карусели (у старших отрядов, правда, отсутствующие за неактуальностью). Вместо них красовались два теннисных стола, на одном из которых в данный момент две Ксюшины подружки, она, да еще верный мальчик-паж Роман играли в теннис.

Вишенка в теннис играть не умела. Даша, Маша и Рома наперебой объясняли ей правила, но, по большей части, играли сами, на вылет. Она же стояла рядом и внимательно наблюдала за путешествием мячика с одного края стола к другому, при этом быстро поворачивая голову из стороны в сторону движениями милой кошечки.

Иногда ей давали поиграть и кошечка довольно ловко попадала по теннисному шарику, но ее удары не отличались замысловатостью и с легкостью отбивались противником, а то и вовсе пролетали мимо стола, в заросли спорыша и цикория или запутывались в болотно-зеленой мути сетки.

Это обстоятельство, однако, не очень огорчало Романа, который с огромным удовольствием обучал ее, с наслаждением касаясь неумелой ручки, показывая как владеть ракеткой, как правильно ударить, как отвести локоть (за который он тоже с удовольствием держался), как отступить ногой назад, чтобы достать неудобный мяч и все время с энтузиазмом обращался к ней по поводу и без, рассказывая ей теоретически и на примерах правила и приемы игры.

Кириллу же ничего не оставалось, как ревниво наблюдать, облокотясь на перила веранды, за их мышиной возней. "Надо будет потренировать ее игре в теннис. Если, конечно, она не предпочтет его тренировки моим."

За бассейном, с другой стороны лагеря был стол, который практически всегда свободен, так как находился далеко от всех отрядов, в тени деревьев, в густых зарослях возле самой ограды. "Пионеры" там никогда не играли ввиду удаленности места, в основном, вожатые баловались, когда выпадала свободная минутка. В ночные часы стол использовался по другому назначению и не только вожатыми.

"Предложу ей тайно потренироваться, чтобы потом она могла удивить и подружек и этого своего воздыхателя."

В тот же день, после полдника, Роман, навязчивый спутник Вишенки, отправился играть в футбол со всей мужской половиной отряда. Женская половина, имевшая симпатии среди футболистов, само собой разумеется, отправилась болеть за своих ненаглядных. Остальные девочки, в том числе и Ксюшины подружки, тоже разбежались в разные стороны – кто на фитнес, кто в кружок "Умелые руки", кто в бассейн на аквааэробику.

Вишенка стояла на веранде одна. У Кирилла сладко засосало под ложечкой. Нечто подкинуло новую идею, что, может быть, она ждала его и поэтому не пошла ни с подружками к Галине Степановне, ни на футбольный матч, болеть за команду Романа. Так или иначе, но она стояла, опершись на перила и смотрела, чуть прищурясь, на белые облака, замысловато-причудливым узорам которых позавидовали бы кисти и краски Левитана и Шишкина.

Перед этим Кирилл придумывал массу веских аргументов, чтобы убедить малышку согласится на его тренировки, волновался, как подойдет к ней, как пригласит позаниматься, в какой последовательности и с какой интонацией скажет всё это. Сотни раз прокручивал в уме разные фразы, меняющиеся в зависимости от вариантов ее ответа.

Но как только он заикнулся, Вишенка, немного смутившись, сразу согласилась. Многочисленные аргументы не понадобились.

– Ксюша, давай с тобой в теннис поиграем.

– Давайте. Только я не умею. Вам будет со мной неинтересно.

"О-о!, интересно, очень интересно, голубка моя, ты бы только знала, как мне интересно даже просто

смотреть на тебя издали в толпе ребят, не то, что находится рядом, наедине, вдали от всех, в тени деревьев, в зарослях кустарника, в самом дальнем уголке лагеря.

Вслух же добавил:

– Я тебя научу, не боги горшки лепят. За бассейном есть теннисный стол, который всегда свободен. Там нам никто не помешает. Ты научишься и будешь играть лучше всех. Хочешь?

– Да, хочу.

– Ну, пошли.

И Нечто, вечно льстившее и подыгрывающее Кириллу, позволило себе сделать вывод, что ей все-таки небезразличен вожатый и она не против провести с ним некоторое время наедине, и что далеко не теннис прельщает ее в этом скромном предложении. Кирилл позволил своему неугомонному Нечто пофантазировать всласть, раз уж удалось так сразу уговорить Вишенку.

Шагая впереди и показывая дорогу, он часто оглядывался, якобы посмотреть, не отстала ли она, не потерялась ли, а на самом деле, для того, чтобы лишний раз насладиться милым личиком, голыми ручками, изящной талией, стройными ножками и другими анатомическими подробностями этой куколки.

Когда открытые аллеи остались позади и потянулись густые заросли зеленых насаждений, их тела поравнялись, и Кирилл, идя теперь рядом, смотрел на нее сверху вниз, не сводил глаз ни на секунду, любуясь, как пятнистая тень пробивающегося сквозь деревья солнца ласкает русую макушку, гладит по волосам. Как бы он хотел быть сейчас этой тенью. Ведь ей можно прикасаться к девочке просто так, просто по факту своего существования, а ему нельзя. Ему, чтобы прикоснуться и погладить малютку по голове или поцеловать эти нежные завитушки, нужен повод, нужен аргумент, нужно будет как-то объяснять свои действия…

Он учил ее играть. Учил правильно держать руку с ракеткой, учил закручивать пинг-понговый шарик, любовался сосредоточенностью ее лица, учил левой и правой подачам, любовался закушенной нижней губой, когда у нее не получалось сделать как надо, учил направлять удар в разные точки теннисного стола, и опять любовался старательностью, какою светились озорные глаза. И если бы кто-то спросил, что именно он в данную минуту ей преподает, какой прием показывает, Кирилл затруднился бы ответить.

Все смешалось в его затуманенном от счастья мозгу: ее лицо, шарик, ракетка, сверкающие вишенки глаз, стол, сетка, подвижные губы, взлетающие от дуновения ветерка локоны, застывшая ягуаровая тень на столе, резвящаяся ягуаровая тень на ее голых руках, колышущиеся от движения груди, нетерпеливо переступающие ножки, и еще шарик, и опять милое лицо.

Удары целлулоидного колобка, отстукивая быстротечность времени, вторили ударам его сердца, а возможно, наоборот, это сердце подсказывало мячику ритм – в этом теперь трудно было разобраться.

Но когда он спохватился, младшие отряды уже возвращались с ужина (малышей кормили чуть раньше, чем старших).

– Ксюша, мы на ужин опоздали, пойдем быстрее.

Кирилл, быстрым шагом направляясь к столовой, схватил Вишенку за руку, за маленькую мягкую лапку и с большим трудом удержался, чтобы не поднести ее к лицу, к губам, к щеке, не поцеловать, не прижаться к гладкой розовой ладошке. Нет, ничего этого нельзя было сделать. Самое большее, что он мог себе позволить, это нежнейшим образом сжать тоненькие пальчики, легонько погладить, вербально передать им силу того огня, который так яростно клокотал у него внутри.

И,  о чудо! Она почувствовала, она ответила, крепко и с удовольствием, втиснувшись в его большую мускулистую ладонь. Он вел ее тенистыми зарослями лагерного парка по направлению к столовой.

Не доходя несколько шагов до залитой солнцем и выложенной разноцветными плиточками аллеи, его высокая спортивная фигура затормозила там, где их еще скрывала густая листва и заросли сиреневых кустов. Остановился так внезапно, резко повернувшись ей навстречу, что Ксюша с разгону врезалась в могучий торс, да так и осталась стоять, стыдливо прильнувшей к нему, не смея посмотреть в лицо.

Кирилл ласково сжал ее плечи с разъехавшимися волнистыми оборками и слегка отстранил от себя, чтобы заглянуть в глаза. Засмотрелся на пухленькие, чуть приоткрытые губы, обласканные игривым лучом солнца, когда она быстро-быстро облизала их, поймав направление его взгляда. "Поцеловать бы. Нет, рано. Она может не понять, расценит, как сексуальное домогательство. Хотя откуда этой малышке знать такие слова? Нет, все равно нельзя. Надо почувствовать тот момент, когда она мне это позволит, когда будет морально готова, все-таки она еще ребенок."

Но Кирилл совершенно напрасно так истязал себя сомнениями и волнениями. Ксюша уже все поняла. Только слепой и совершенно бесчувственный человек мог не заметить и не понять значение того жадного, страстного, горячего, полного обожания взгляда.

Ксюша ждала, смущаясь, заливаясь краской, не зная, что ей сейчас сделать, как себя вести. Но в следующий момент Кирилл уже выводил ее из тени своего не осуществившегося желания в мир яркого солнечного света центральной аллеи…

Глава 11

В столовой Кирилл боковым зрением поймал на себе ее беглый, взволнованно-застенчивый взгляд. Она сидела за одним столом с Машей, Дашей и Ромой, который еще в самом начале заезда поменялся столами с кем-то из девочек, чтобы быть поближе к Ксюше.

Вишенка выглядела отрешенно-отсутствующей и лишь время от времени украдкой поднимала на вожатого глаза и так же поспешно опускала их обратно к содержимому тарелки. Казалось, что она сама боится своего взгляда, опасаясь выдать себя, боится, что вот глянет на него, а он это заметит и сразу все поймет и ей будет очень стыдно. Чтобы не спугнуть зарождающийся интерес к своей персоне, Кирилл не разрешал себе прямо и открыто смотреть в ее сторону, позволяя лишь искоса наблюдать за ней.

Рома что-то быстро говорил, жестикулирую и жуя одновременно, подружки смеялись, а Ксюша слушала невнимательно, до нее едва ли доходил смысл сказанного. И если она и улыбалась какой-то тихой улыбкой, то не его рассказам, а своим сокровенным мыслям и переживаниям.

Окутанная дымкой внутреннего тумана, рассеянная и растерянная, Вишенка, встала из-за стола вслед за подружками и направилась к выходу из столовой. Кажется, она ничего не ела в этот раз, просто посидела за столом, почти не замечая, что перед ней лежит на тарелках. Кирилл еще допивал компот и только намеревался откусить ватрушку, когда увидел, что она собирается уходить. Он немедленно вскочил и бросился к выходу.

В дверь они выходили одновременно. Ксюша вздрогнула, не ожидая его появления рядом, а он плечом ощутил это волнение, перекинувшееся на него в момент соприкосновения их тел.

Они смотрели друг на друга в упор, не в силах отвести глаза, перегородив проход остальным, передавая взглядом все те мысли и чувства, которые не смели высказать вслух, доверить словам, звукам, интонациям, грозившим прозвучать фальшиво, недостаточно убедительно для отображения их истинной глубины и силы.

Первой очнулась Вишенка, спохватилась, устыдилась столь обнажившейся души, посмотрела себе под ноги, переступила через порог и бросилась догонять подружек, ушедших далеко вперед.

Теперь она точно знала, что их вожатый, Кирилл Андреевич, относится к ней не так, как к другим детям в отряде. Что он от нее хочет? Рома, понятно, он в нее влюбился и заигрывает так, как это делают все другие мальчики, это видно по нему и он этого не скрывает. А что хочет от нее вожатый? Почему так странно смотрит на нее? Неужели она ему тоже нравится? Но ведь она же девочка, как она может нравиться ему? Так не бывает. Но он так нежно к ней обращается. Нет, наверное, это ей просто кажется, просто хочется, чтобы так было.

"Но ведь он мне тоже нравится. Он многим девочкам нравится и они открыто заигрывают к нему. А Кирилл Андреевич на них внимания не обращает или очень резко одергивает. Он строгий. А сам чуть не поцеловал меня. Чуть не считается, глупая, я это сама придумала. Просто мне хочется, чтобы он меня поцеловал. Только страшно. Я не умею целоваться. Я никогда ни с кем не целовалась. Если он узнает, то разочаруется во мне. Может, с Ромкой попробовать. Но мне с Ромкой не хочется целоваться, противно. Нет уж, пусть лучше так, как есть. Он все равно во мне разочаруется. Я же не такая взрослая и опытная, как, например, Лена. Хвастается, что нравится всем мальчикам в отряде. Вот она умеет целоваться и она такая красивая и модно одевается. У нее такие наряды. А как она танцует. У них вместе очень здорово получается танцевать рок-н-ролл. Вот кто ему подходит. Красивая, смелая, взрослая. Не то, что я... " – Ксюша грустно усмехнулась.

Глава 12

Белая гроза

Следующий день был безоблачный и ясный только до обеда. Внезапно небо нахмурилось, насытив воздух тяжелым свинцовым оттенком, подул сильный порывистый ветер, срывавший со своих привычных мест все, что было плохо прикручено, привязано, приделано. И уже никто не сомневался, что сейчас будет ливень.

Тихий час в лагере недаром называется тихим. Прекращаются игры и веселье, младшие отряды без всяких возражений отправляются спать. От старших соблюдения таких суровых правил никто не требует.

Ребята из первого отряда во время тихого часа предоставлялись сами себе и занимались, кто чем хотел. Некоторые лежали на кроватях и читали, болтали по мобильнику или смотрели в комнате отдыха какой-нибудь фильм, играли в карты или в настольный теннис. Главное условие – не шататься по лагерю и не производить много шума в эти часы, дабы не нарушать общелагерного принципа тишины и спокойствия.

Кирилл, если не было других дел, обычно читал, лежа на кровати в своей комнате.

В этот день тихий час ни с какой натяжкой не получилось бы назвать тихим. Над морем бушевала гроза. Предыдущие дни выдались очень жаркими и природа, пресытившись горячим однообразием, решила от души порезвиться.

Грозная стихия приближалась к лагерю со стороны моря с быстротой победоносно шествующей вражеской армии, оглушая все вокруг раскатами барабанного боя. Дождь, гром, молния. Небо потемнело, наложив свинцовый отпечаток и залив сумрачным светом существующую за окнами действительность.

В комнате сразу поселились уют и таинственность. Когда за окном льет дождь, отстукивая ритмы по оконному стеклу, молния озаряет голубыми вспышками геометрию пространства, раскаты грома разрывают монотонную музыку небесного оркестра, а ты лежишь на кровати с книгой…

Стук в дверь помешал красиво полившемуся ручейку его мыслей приобрести законченную литературную форму. Книга, описав в воздухе короткую дугу, придавила пестрой глянцевой обложкой белую лагерную простыню.

– Да, – услышал Кирилл свой приглушенный голос и его голова повернулась в сторону двери…

В прямоугольнике дверного проема, подсвеченного серебристо-серым занавесом дождя, возник силуэт в легком платье, юбка которого играла с любопытным ветром, пытавшимся проникнуть в комнату вожатого через внезапно распахнувшуюся дверь.

Вишенка стояла на пороге, вся белая, как полотно, с бледным, перекошенным лицом, с посиневшими губами, с перепуганными глазами и дрожала. Такого испуганного выражения на ее детском личике Кириллу видеть никогда не доводилось.

От неожиданности он подорвался с кровати со скоростью, достойной олимпийского рекорда.

Ничего не говоря, Ксюша метнулась к нему, прижимаясь так крепко, как только позволяли ей законы физики, как будто хотела провалиться в него, укрыться в нем, спрятаться от чего-то жуткого, преследовавшего ее снаружи. Панический, не поддающийся контролю ужас толкнул ее в его объятья. Она ухватилась за него, как за последнюю надежду, как зайчишка, дрожащий от страха, в минуту опасности из двух зол выбрал меньшее и прыгнул в лодку деда Мазая, умоляя охотника о помощи и пытаясь укрыться от более грозной стихии.

– Что случилось? – спросил Кирилл, защищая ее сильными руками от невидимого врага.

Пухленькие губы дрожали, стараясь произнести какие-то слова, но стали совершенно не управляемыми. Слезы затуманили глаза, и от испуга так прилипли к своей хозяйке, что не в силах были даже скатиться по щекам.

– Я грозы боюсь… Молния… Она меня заберет… – запинаясь и захлебываясь в собственных страхах, шептала Вишенка.

У него похолодело внутри. Органы, все разом сорвавшись со своих мест и со скоростью свободного падения ринулись к центру земли. Дикая мысль осенила его. Память с быстротой и сноровкой факира извлекла из своих недр другую грозу – жуткую, смертоносную, страшную –  грозу, сразу погасившую все краски мира и залившую его черным цветом похоронных лент. "Потом, потом подумаю, не сейчас, потом."

– Нет, нет, что ты, не заберет. Я тебя не отдам. Ни за что не отдам. Слышишь?! – поспешно повторял он.

Ксюша пряталась за ладошками, чтобы не видеть синевы электрических зигзагов, кроивших небо, а волоски на ее голых ручках вставали дыбом. От громовых ударов по всему телу проходила нервная судорога.

"Нужно как-то успокоить ее".

Он обнимал Вишенку, прижимал к себе, обхватив руками, гладил по волосам, спине, старался согреть, укрыть, унять дрожь. Но при каждой вспышке молнии, озарявшей комнату холодным металлическим светом, она зажмуривалась, как будто это свечение выедало ей глаза и еще больше вжималась в него. Происходившее напоминало дивный сон, о котором еще вчера он не смел даже мечтать. Он не просто был рядом, не просто смотрел на нее – он держал девочку в своих объятиях и не в мечтах, а наяву, и малышка сама захотела этого, сама прибежала и сама ринулась к нему.

Очередной раскат грома постучал в вожатскую заблудившимся путником и Кириллу в голову пришла неожиданная мысль, что если кто-то сейчас заглянет в комнату, эта сцена будет превратно истолкована и неминуемо приведет к скандалу, что надо бы закрыть дверь на ключ, дабы избежать неприятностей.

Улучшив момент между вспышками молнии и раскатами грома, он на долю секунды выпустил перепуганную крошку. Мелодичный щелчок вращающегося ключа отгородил его бесценное сокровище от излишне любопытных глаз и чрезмерно болтливых языков.

Сев на кровать, посадил Вишенку к себе на колени и обернул полами своей расстегнутой рубашки. Укрывшись в зарослях его волосатой груди, заслоненная от ярких электрических приступов плотной джинсовой тканью и сильными, уверенными руками, Ксюша постепенно приходила в себя. Его спокойный голос между раскатами грома нашептывал в изящные завитки уха нежные слова.

И пока она сидела у него на коленях, утопая где-то в недрах его объятий, пропитываясь этой защищенностью и надежностью, исходившими от его тела, продолжая изредка всхлипывать, но уже успокаиваясь и затихая, Кирилл осторожно нагнулся к ее макушке и прижался к ней щекой.

Внезапно сознание пронзила мысль, что гроза дарит ему эту девочку, возвращает то, что украла, передает из рук в руки свою драгоценность. Прижимая теперь ее к своему сердцу, Кирилл вдруг ясно ощутил, что это его ребенок, ни родителей или родственников, ни учителей и соседей, а его собственный и отныне он несет за нее ответственность и готов ради нее на все.

Гроза рвала и метала (рвала в клочья небо и метала жгучие стрелы молний), а Кирилл держал на коленях Вишенку, цепенея от счастья, от возможности обнимать это милое существо, нуждавшееся сейчас в нем, в его защите и молил бога, чтобы гроза, не смотря на свое плохое влияние, никогда не прекращалась. Гроза его не послушалась и, разметав тишину тихого часа, преспокойно двинулась в сторону горизонта, взяв на прощанье несколько мажорных аккордов.

И только когда зарницы скрылись за полосой темного мокрого леса, а раскаты грома стали еле слышны, Ксюша высвободилась из глубин его джинсового рая и смущенно, виновато глянула из-под темно-бархатных ресниц и опустила глаза, краснея, как будто совершила непоправимо постыдное, преступное действие. Тогда, ослепленная молнией и оглушенная громом, она не ведала, что творит, теперь же пришло осознание содеянного и ее охватило чувство неловкости за свое поведение.

– Я… Я грозы боюсь, – виновато оправдывалась она, – давно, с самого детства (Кирилл про себя усмехнулся такому обороту речи, как будто сейчас она находилась в другой вековой категории, в другом возрастном цензе), – у меня кожа дыбом встает, когда молния сверкает.

– Не кожа, а волоски, кожа не может вставать дыбом, – улыбнулся Кирилл радуясь, что ее истерика и испуг теперь остались позади и она способна разговаривать.

– Мне стыдно, Кирилл Андреевич, что я так себя вела. Я сама не знаю, что со мной происходит. Я… Я… Вы не подумайте, что я… Оно само так получилось.

– Что, Ксюша?

– Ну, что я к Вам ворвалась и не дала отдыхать.

"Что ты, голубка, крошка моя. Этим ты мне доставила столько радости" – подумал он, а вслух сказал:

– Ты была очень напугана, как я мог оставить тебя в беде.

– Вы извините, что я Вам помешала.

– Да нет. Все нормально. Ты мне не помешала. Наоборот. Это мой долг и моя обязанность, как вожатого, защищать детей от всякой подстерегающей их опасности. – Кирилл говорил, а сам все еще крепко держал ее на коленях, обхватив руками и не желая выпускать. "Посиди еще немножко, не убегай, побудь со мной" – внутренне молил он.

– Я пойду, – сказала она, вставая с его колен.

– Ты уже точно успокоилась? Кожа уже не встает дыбом? – ласково передразнил он.

– Не кожа, а волоски, – в такт ему парировала Вишенка.

Та веселость в голосе, с какой она отвечала, те лукавые искорки в глазах, застенчиво не желавших, однако, встречаться с его взглядом, смущенно опускавшихся, если он пытался в них заглянуть, позволили ему сделать вывод, что девочка окончательно пришла в себя и в опеке больше не нуждается, а значит можно спокойно отпустить ее.

На веранде, наполовину залитой порывами косого ливня, никого не было. Кирилл оставил дверь открытой, частично в качестве алиби, частично из интереса понаблюдать за Ксюшей: куда она пойдет, как станет объяснять подружкам свое отсутствие.

Вишенка села на дальний сухой стул возле стены как раз за минуту до того момента, как на веранду вышли несколько девчонок. Дождь кончился и это послужило им сигналом покинуть норки.

– Ксюша, где ты была? Мы в карты играли.

– Я дождем любовалась, – долетел до Кирилла ее фальшиво, неправдоподобно звучавший ответ, но девочкам, очевидно, до этого не было никакого дела – версия их устроила и была проглочена без уточнительных вопросов.

Черная гроза

Обводя взглядом пустую вожатскую, Кирилл все еще не мог сосредоточится на мысли, что он здесь один. Что-то незримое присутствовало рядом. Гроза что-то забыла тут, в этой комнате, оставила здесь тягостное воспоминание той далекой осени у бабушки в деревне, когда через его жизнь легла черная траурная полоса. Мгновенной вспышкой пронеслось в мозгу то роковое событие.

Он все еще лелеял в памяти присутствие Ксюши, все еще держал на коленях ее тень, ее теплый милый образ, а сознание уже заливалось холодным мертвенным светом того ужасного дня четырнадцать лет назад.

Тогда Кириллу было пятнадцать, сестре на пять лет меньше. Началась гроза, дождь хлынул неожиданно, как из случайно опрокинутой небесным садовником огромной лейки. Они играли на заднем дворе бабушкиной усадьбы. До дома бежать было далеко, а вот сарай для коровы оказался совсем рядом. Коровы дома не было, она паслась на широких просторах…, так и вертится на языке "нашей Родины", но нет, просто просторах соседних полей и лугов.

Наручные часы, крутые, водонепроницаемые, в массивном металлическом корпусе и стальном браслете, подаренные Кириллу на день рождения, являлись предметом его гордости и источником зависти других ребят.

И вот они с сестрой стояли и пережидали дождь. От нечего делать, Света попросила примерить часы…

Всю жизнь Кирилл задает себе один и тот же вопрос, на который не находит ответа: "Зачем он тогда дал ей эти проклятые часы?"

Она надела часы на руку, смеясь сказала:

– Водонепроницаемые, говоришь? Сейчас проверим.

И уже делала первые шаги из темного сарая к двери, к дождю, к свету с гордо поднятой вверх рукой, когда в углу слева зашевелилась СМЕРТЬ….

Шаровая молния, солнечный диск в миниатюре с разрядом в 40 тыс. ампер, притаившийся в глубине постройки, никем незамеченный, дремавший возле дальней стены за досками, небольшой, но весь подвижный, живой, переливающийся, двигался какими-то замысловатыми зигзагами. Вдруг, он резко метнулся из своего укрытия к ее поднятой руке и втянулся, всосался, впился всей своей смертоносной мощью в этот металлический прибор для измерения земных мгновений и остановил течение этих мгновений навсегда, как будто задумал отомстить человеку за его желание вмешиваться в ход истории, измерять, протоколировать бег времени и вращение вселенной.

Огненный демон описал в воздухе прощальную дугу, разрезая пространство, останавливая время, играя человеческими судьбами и снова исчез в небытие, из которого так внезапно явился.

Эта сцена длилась доли секунды, но сознание Кирилла сфотографировало ее, мгновение замерло в самом прямом смысле этого жуткого слова…

Судмедэкспертиза сухим протокольным языком указала причину смерти: поражение атмосферным электричеством, удар шаровой молнии. А для Кирилла это стало ударом судьбы.

Конечно, то была роковая случайность. Но Кирилл во всем случившемся винил себя. Ведь это его должна была поразить огненная отметина Зевса. Ну почему он дал ей тогда эти злополучные часы? Зачем проведение сохранило ему жизнь, забрав ее у сестры?

Больше года врачи лечили депрессию Кирилла.

Боль утраты понемножку отпускала, а вот чувство вины нет. Он и с детьми-то стал возиться, в надежде искупить ее. Дать детям заботу и внимание, которое ему не суждено было подарить сестре и снять с себя это тяжкое бремя.

Теперь, вспоминая Ксюшин страх перед грозой и ее слова, вырвавшиеся из самых глубин бессознательного: "Молния… Она меня заберет…", ему пришла в голову нелепая мысль, а не является ли эта девочка олицетворением его безвременно ушедшей сестренки. Нечто подкидывало Кириллу одну идею безумнее другой. А что, если Вишенка продолжение его сестры? Что, если Светина душа после смерти переселилась в нее? Ну как иначе объяснить, почему его, взрослого мужчину, вопреки всем законам логики, всем правилам поведения и общественной морали, так неотвратимо тянет к этому совсем еще ребенку. Ведь с ним никогда такого не было. Никогда не замечал он в себе никаких признаков извращенного интереса к детям. И этому доказательство многолетняя работа в летнем лагере и его вполне нормальные и естественные отношения с другими женщинами.

И вот теперь это наваждение, неизвестно откуда свалившееся на него так внезапно и беспричинно.

Нет, он ни в коей мере не боялся молнии, как Вишенка. Нет, теперь он не испытывал к ней лютой ненависти, как раньше. От этого его целый год лечили лучшие специалисты и, слава богу, успешно (им удалось повлиять на недра подсознания настолько, чтобы он простил это исчадье ада).

Сейчас, сидя в пустой комнате и вспоминая электрические перекаты, до Кирилла стал доходить смысл его предназначения. В левый висок таинственной гостьей барабанила странная мысль: он должен позаботиться о Вишенке. Осознание ответственности перед ней захлестнуло его с головой, не оставив ни капли сомнения, что отныне эта девочка принадлежит ему и его задача лелеять и оберегать ее.

А может быть, не существует никакого переселения душ, никаких мистических объяснений и он просто придумал удобное оправдание для своего внезапно нахлынувшего, но неестественного для взрослого мужчины чувства к ребенку?

Кирилл вышел из комнаты на веранду. Солнце уже вовсю заливало радостным светом окружающий мир.

Даша метлой прогоняла с деревянного пола веранды остатки ливня. Две девочки, смеясь и показывая друг другу языки, развешивали на веревке, протянутой между двумя деревьями, совершенно мокрые полотенца. Кто-то уже смахивал с теннисного стола грязные лужи, с плавающими в них жуками и первыми желтыми листьями, поправлял мокрую сетку, ячейки которой еще плевались остатками дождя. Паутина, удивительным образом не порвавшаяся, раскачивалась от малейшего дуновения, вся вышитая радужным мокрым стеклярусом.

Рома тряс ствол молодой березы возле корпуса, а Вишенка стояла под ней, высоко подняв руки, выставляла ладошки навстречу падающим с листвы каплям, ежилась, когда мокрые бусины сыпались ей за шиворот, восторженно смотрела при этом на Кирилла и смеялась…