Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Глава 19

Кирилл умчался. В больнице, в ГАИ, в милиции, представлялся, как Ксюшин троюродный дядя. Объяснял, что у нее нет других родственников, она несовершеннолетняя, находится в полуобморочном состоянии и, предоставляя в качестве доказательства ее документы, говорил, что он будет решать все вопросы вместо нее.

В прокуратуре Кирилла промариновали несколько часов, попросили написать заявление, как пострадавшая сторона, подписать еще какие-то протоколы, вконец запутав его своими формальностями. Вышел на улицу с опухшей головой, уже плохо соображая.

У входа к нему подошел представительный мужчина в идеально сидевшем на нем дорогом костюме и черном пальто из тонкой шерсти, с густыми, но совершенно седыми волосами.

– Вы Кирилл?

– Да.

– Меня зовут Семен Арсеньевич. Я отец этого урода, – он так и сказал "этого урода", с усталой грустью в голосе и обреченностью в глазах. – Я знаю, что Вы занимаетесь этим делом, так как их дочь несовершеннолетняя. Мне нужно с Вами поговорить. У Вас есть время меня выслушать?

Кирилл недоумевающее посмотрел на него, не зная, что ожидать от этого человека, которого ему описали, как олигарха. Он так устал, что сейчас первейшим желанием было доехать домой, прийти в себя, собраться с мыслями, расставить всё по своим местам и отдохнуть. Разговаривать с отцом убийцы Ксюшиных родителей находилось в самом конце списка из его сегодняшних намерений. Но он, превозмогая усталость, утвердительно кивнул.

– Кирилл, – позвольте мне Вас так называть – случившееся ужасно, чудовищно, но время невозможно заставить двигаться в обратную сторону. Произошедшее необратимо. Я понимаю Ваше горе лучше, чем кто бы то ни был. Я сам растил сына без матери. Моя жена умерла от рака 12 лет назад. Признаю, что я плохо справился со своей обязанностью, раз мой сын стал преступником. – Он тяжело вздохнул, потом добавил после минутного раздумья. – Скажите, а сколько ей лет?

– Четырнадцать.

– Бедная девочка. А Вы ей кто?

На мгновение Кирилл замешкался с ответом, хотел рассказать выдуманную басню про троюродного дядю. Но глаза олигарха просвечивали его насквозь и он понял, что врать бессмысленно. Открыл было рот, чтобы ответить, но олигарх перебил:

– Впрочем, можете не говорить. Это неважно. Главное, что она Вам очень дорога, а это видно без всяких слов.

Кирилл молча уставился на него.

– Я состоятельный человек, я готов оплатить все расходы: и похороны отца, и лечение ее матери,  – он внимательно посмотрел на Кирилла.

Кирилл молчал, соображая, к чему клонит этот важный господин и как ему себя с ним вести.

– Вы, конечно, можете от всего этого отказаться и упрятать моего сына в тюрьму на много лет. Я уже так устал с ним, что приму любой удар судьбы, – он обреченно махнул рукой. – Впрочем, я все равно оплачу все эти расходы. Так мне велит моя совесть, а вы со своей разбирайтесь сами.

Мужчина опять задумался. Кирилл его не перебивал, растерялся, не зная что сказать, но сообразил, что самое правильное пока взять паузу, прийти в себя и спокойно, откинув эмоции в сторону, принять верное решение.

– Девочку я все равно не оставлю в беде… Я Вас не тороплю, обдумайте мои слова, взвесьте все за и против, – этот человек прямо-таки читал его мысли и наперед предугадывал все, что Кирилл только собирался подумать или сказать.

По мере того, как Семен Арсеньевич говорил, Кирилл, мимо воли, все больше и больше пропитывался к нему симпатией и даже оправдание ему придумал: как сын не отвечает за грехи отца, так и отец не несет ответственности за поступки сына. Хотя последнее, конечно, неверно. Поскольку, если не отец, то кто же должен воспитать достойного сына. Если бы все было так просто…

– Позвоните мне, когда Ваше решение созреет. Или если Вам будет нужна моя помощь. Я рад буду с Вами еще встретиться.

У Кирилла шла голова кругом.

Теперь нужно было мчаться в больницу. Узнать, когда можно будет забрать тело отца для похорон. Спросить, какие лекарства и сколько необходимо денег для лечения матери. Кирилл догадывался, что сутки в реанимации стоят огромных средств. Не знал, пока, правда, где их взять, но твердо решил, что достанет эти деньги, чего бы ему это не стоило.

Каково же было его удивление, когда в больнице сказали, что все оплачено: лучшая палата, лучшие лекарства, лучшее оборудование. Если бы можно было оплатить еще и услуги Бога, чтобы он был благосклонен.

Лихорадочно работали мысли. Кирилл чувствовал себя Иваном-царевичем на перепутье дорог. "Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – себя погубишь."

Что выбрать?

"Отца не вернешь, мать надо лечить и спасать. Можно, конечно, стать в позу и засадить этого урода-сынка в тюрьму, но эта мера принесет едва уловимое удовлетворение отомщенному самолюбию и всё! А для всего остального нужны вполне материальные затраты, которые этот олигарх-папаша не прочь взять на себя. Нужно успокоиться, отбросить эмоции в сторонуи принять взвешенное решение."

Проезжая мимо здания суда, взгляд Кирилла упал на барельеф Фемиды с завязанными глазами и чашами весов в руке. Кирилл притормозил, уставившись на каменное изваяние. "Голубушка, одолжи мне свои весы." На одну полусферу положил чувства и эмоции, на другую – рассудок и здравый смысл. На вторую чашу добавил еще и симпатию к этому немолодому, побитому жизнью мужчине. И она перевесила.

Семен Арсеньевич не был надменным нахалом, кичившимся своими деньгами и выгораживающим своего горе-сынка. Кирилл видел перед собой удрученного человека, искренне протягивающего руку помощи в уже случившейся, необратимой ситуации.

Мотаясь по городу, заскочил на работу, оформил отгулы, зная о предстоящих больших хлопотах. Заехал домой, справился о состоянии Ксюши – она еще не просыпалась. Ухватив со стола пару бутербродов, на ходу проглотил их, поцеловав и поблагодарив мать, помчался дальше.

И опять череда дверей и кабинетов замелькала перед его глазами с частотой сменяющихся кадров кинопленки. Добравшись вечером домой, шатаясь от усталости, справившись о состоянии Ксюши (она все еще спала – может была слишком большая доза снотворного?), смог выговорить всего несколько слов, уже ничего особо не решавших, так как мать давно все поняла:

– Мам, потом я тебе все объясню. Я чертовски устал. Я здесь возле нее на раскладушке лягу. Мне надо быть рядом.

Кирилл поставил раскладушку возле дивана, на котором спала Ксюша, мать постелила ему. Он заснул раньше, чем успел прочитать весь список вопросов, написанный у нее на лице…

Рассвет еще только показался на горизонте осеннего дня, когда Кирилл открыл глаза и целая вереница мыслей уже выстроилась в очередь на получение его резолюции: Что делать? Куда бежать в первую очередь? Как поступить? Как реагировать на предложение олигарха? С кем посоветоваться?

А потом он позвонил Семену Арсеньевичу. Оба сидели у того в кабинете. У Семена Арсеньевича был шикарный офис и роскошный кабинет.

– Кирилл, Вы не волнуйтесь, я оплачу похороны. Я знаю, как Вам сейчас нелегко. Наверное, Вы должны быть рядом с этой девочкой, поддержать ее?

– Семен Арсеньевич, спасибо, что оплатили лечение матери.

– Пустое. Я с большим удовольствием оплатил бы и воскрешение ее отца, если бы это было в моих силах.

Кирилл не мог понять, почему этот человек (язык больше не поворачивался назвать его олигархом) вызывает у него такую симпатию и доверие.

– Кирилл, сколько Вам лет?

– Двадцать девять.

– Моему старшему сыну было бы двадцать восемь, если бы в четыре года у нас не забрал его банальный грипп. Дал осложнение на почки. А таким крохам пересадок никто не делает. Сгорел за три недели… Это сильно подорвало здоровье жены, припадки, истерики, нервные срывы, наблюдение в психиатрической лечебнице. А потом родился этот… – Семен Арсеньевич одними губами договорил слово "поддонок", но Кирилл понял его.

– А когда Саше было 9 лет, жена умерла. Ее здоровье было сильно подорвано, нервы расшатаны. Поэтому, что такое горе, я знаю не понаслышке. Поверьте, что беду этой девочки я принимаю, как свою. Бог наказывает меня за мои грехи. Моя помощь от чистого сердца, во искупление моих грехов, ведомых только Всевышнему. Я уже говорил Вам, что это мои счеты с Богом. Он указывает мне, как поступать.

Прощаясь, они крепко пожали друг другу руки и это пожатие было обоюдоискренним.

– Спасибо Вам, Кирилл, – грустно сказал Семен Арсеньевич.

– Вам тоже. Я не думал, что среди олигархов есть хорошие люди.

– Напрасно, – его губы лишь слегка тронула тихая, печальная улыбка.

Глава 20

Голос главврача в телефонной трубке сообщил Кириллу, что мать Ксюши удалось вывести из комы, она сейчас в очень тяжелом состоянии, посещение ее пока не допускается и врач не дает никаких прогнозов по поводу ее здоровья. Если появится тенденция к улучшению, завтра можно будет ее посетить. "Да, состояние тяжелое. Гарантировать ничего не нельзя. Лечение превосходное, палата самая современная. Делаем все от нас зависящее. Будем надеяться на лучшее." – Сказал голос в трубке штампованную фразу тоном, не оставившим на это лучшее никакой надежды.

Через два дня им разрешили посетить больную…

– Ксения, оставь нас с Кириллом Андреевичем, мне нужно сказать ему кое-что, – слабым, хриплым голосом обессиленного человека попросила мать, когда они уже собирались уходить.

– Ну мамочка, я хочу еще немножко побыть с тобой, – жалобно начала возражать дочь плаксивым, давящим на нервы голоском.

– Ксюша, выйди, пожалуйста, на пять минут, нам нужно поговорить, –  произнес Кирилл твердым, не терпящим возражений тоном и Ксюша, без всяких попыток упорствовать и спорить, отправилась к выходу.

Мать еще раз убедилась, что этот мужчина имеет огромное влияние на ее дочь. Это укрепило в ней уверенность в том, что она собиралась сейчас сделать: обратится к нему со своей выстраданной в минуты раздумий, вероятно, уже последних в ее жизни раздумий, просьбой. В правильности своего решения она много раз сомневалась, лежа в одиночестве на больничной койке, глядя в пустоту и осознавая, что пребывание ее в этом мире подходит к концу. Впрочем, с каждой минутой чувствуя угасание жизни, у нее теперь не оставалось другого выбора.

– Кирилл Андреевич, у меня к Вам просьба. Знаю, что дни мои сочтены.

– Надежда Григорьевна, Вы не должны так ни говорить, ни думать. Вы поправитесь и… – она не дала ему высказать свою мысль до конца.

– Прошу Вас, не перебивайте меня. Мне многое надо Вам сказать, я боюсь не успеть, чувствую, как слабею с каждой минутой. Мне не говорят, что мой муж умер, чтобы, якобы, не расстраивать меня. Но я знаю, что это так. Он приходил ко мне сегодня утром и не во сне, а наяву. Я не спала, когда он появился у окна в дымке тумана и поманил меня рукой. Я кивнула ему, что сейчас приду, иди, мол, я тебя догоню. И в этот момент очнулась или опомнилась, не знаю даже как назвать мое состояние, а он растаял, вернее, стек вниз, как марево, и исчез.

Она замолчала, собираясь с мыслями.

– Но я не об этом. Кирилл, мне больше не к кому обратиться. Вы уверяли нас, что любите нашу дочь. Если это правда, позаботьтесь о ней. Понимаю, что обращаться с такой просьбой к мужчине, чтобы он позаботился о юной неопытной девушке, все равно, что волка просить посмотреть за ягненком. Но у нее никого нет из близких родственников. Я сама выросла в детском доме без родителей и знаю весь ужас такого существования. Есть, правда, двоюродная тетка, но она больше двадцати лет живет в Канаде, Ксению ни разу в жизни не видела, да и вряд ли помнит о ее существовании. Есть еще свекровь, которая никогда не любила ни меня, ни Ксению. К тому же у свекрови имеется сын, Ксюшин дядя, алкоголик, причем буйный, когда бывает пьян, а значит, постоянно. Они живут в деревне, в невероятной грязи и разрухе, как все алкоголики. Ксения там просто пропадет. Да и они вряд ли согласятся взять на себя такую обузу… Я не могу представить, что станется с моей дочечкой… Душа разрывается от мысли, что оставляю ее одну на всем белом свете. Она такая неопытная, наивная, такая неприспособленная к жизни. Другие девочки в ее возрасте уже самостоятельные, уверенные, смелые. А она еще совсем глупое дитя. Наверное, в этом есть и наша с мужем вина. Мы слишком оберегали ее от всего, слишком лелеяли ее, растили, как орхидею в теплице и вот результат. У нас долго не было детей, Ксения долгожданный, поздний ребенок. Мы даже в лагерь ее никогда не отправляли раньше, всё боялись, что ее будут там обижать или она наберется дурных привычек.

– Ее никто не обижал в лагере, уверяю Вас.

– Еще бы, я теперь понимаю почему, кто бы посмел при таком-то защитнике, – она криво усмехнулась, превозмогая боль, то ли физическую, то ли душевную.

– Кирилл Андреевич, пообещайте, что позаботитесь о ней. Продайте нашу машину, Ксения знает, где банковская карточка, на которой, пусть небольшие сбережения, но есть. На первое время будут средства на ее содержание. А там, глядишь, она и подрастет. Понимаю, что навязываю Вам чужого ребенка. Но если Вы дадите мне слово, что не бросите ее, хотя бы первое время, то я умру спокойно. – И она попыталась взять его руку и оставить на ней благодарный поцелуй. Но Кирилл отдернул свою руку от ее посиневших губ и, накрыв огромной ладонью, крепко сжал кисть женщины, обессилено упавшую на постель.

– Надежда Григорьевна, Вы могли бы и не говорить мне этих слов. Так как заботиться о Ксюше было моим заветным желанием с того самого момента, когда я впервые увидел ее тогда, в лагере. Я позабочусь о ней, не сомневайтесь. И я достаточно зарабатываю, чтобы хватило денег на существование нам обоим. Так что можете быть абсолютно спокойны, я ее не оставлю, она в надежных руках.

– Спасибо Вам, Кирилл, – она попыталась отвернуть перебинтованную голову настолько, насколько позволяли наложенные повязки и шины и заплакала.

В этот момент вошла медсестра со штативом для капельницы, в открывшуюся дверь заглядывала Ксюша, и Кирилл, напоследок нагнувшись к самому уху умирающей женщины шепнул так, чтобы никто не слышал:

– Спасибо Вам за дочь. Я очень люблю ее и позабочусь о ней.

– Всё! Всё! Вы расстроили пациентку. Что Вы себе позволяете?! Уходите! Это реанимация, а не балаган. Разрешишь одну минуту свидания, а они устраивают здесь трагедию Шекспира. Вот поправится, тогда и приходите. – Еще долго шумел неугомонно-монотонный голос медсестры, но Кирилл уже шагал по коридору, уводя растерянную девочку.

Глава 21

На следующее утро Кирилл привез Ксюшу в больницу к девяти, как было накануне условлено.

По тому выражению лица, которое появилось у врача, шедшего им навстречу, как только он заметил на фоне окна их силуэты, Кирилл сразу догадался, что Надежда Григорьевна умерла и предусмотрительно положил руку на Ксюшино плечо, прижимая к себе.

– Кирилл Андреевич, Ксения… – доктор запнулся, подавившись словами и обреченно, как бы извиняясь, развел руками, скосив при этом сочувствующий взгляд на еще ничего не подозревающую девочку.

Ксюша беспомощно переводила глаза с Кирилла на доктора.

– Мама???... Мама!!!… – она рванулась со всей силы в сторону отделения реанимации, куда еще вчера они приходили с Кириллом и где лежала еще живая мать.

Кирилл прижал ее к себе.

– Все, все, девочка, моя хорошая, любимая моя, – говорить ему было нечего.

Никакие утешительные слова не приходили на ум. Он беспомощно гладил малышку по голове, чувствуя, как ее начинает трусить. Она беззвучно плакала, уткнувшись лицом ему в грудь так, чтобы перекрыть доступ воздуха к своим легким, при этом умудряясь кричать куда-то в него "Мама, мамочка…".

Потом рванулась и добежав до поворота, вдруг резким движением облокотилась о подоконник и прислонившись лбом к оконному стелу, начала медленно съезжать вниз, теряя сознание. В два прыжка Кирилл преодолел разделявшее их расстояние, успел подхватить Ксюшу еще до того, как ее висок наметил себе встречу с оконным откосом и на руках внес бесчувственную крошку в уже знакомую манипуляционную.

В этот раз дежурила молоденькая медсестра. Она с любопытством рассматривала стройного красавца с его необычной ношей.

– Прошу Вас, она опять потеряла сознание, приведите ее в чувство и сделайте успокоительную инъекцию. У нее только что умерла мать, а тремя днями ранее – отец.

– Ну кладите, – кивнула она на кушетку.

– У меня еще вопросы к главврачу, пусть она полежит у вас, я постараюсь как можно быстрее забрать ее. Я Вам буду крайне признателен за проявленную заботу и сочувствие, когда вернусь.

Он проследил, как медсестра делает его бессознательной ягодке укол, как иголка прокалывает нежную белую кожу, как желтая жидкость медленно покидает столбик шприца, как пушистый комочек, едко пахнущий спиртом, слизывает коралловую бусинку, украсившую собой пробитую ранку… и вышел в коридор.

Глава 22

Похороны были назначены на завтра. Отца и мать разрешили забрать из морга и похоронить в один день, не смотря на еще продолжающие следственные действия – подсуетился Семен Арсеньевич – дело закрыли, а тела выдали для погребения.

Домой Кирилл вернулся после девяти вечера, чуть живой от усталости. Мать это сразу поняла по тому, как тяжело опустился он на стул в передней, чтобы снять туфли. Обычно сын разувался не приседая, в считанные доли секунды, а сейчас ни как не мог справиться со шнурками.

– Ой, мамочка, как я устал. Столько дел успел сегодня сделать. Завтра похороны. Где я только не был: и в больнице, и в морге, и в прокуратуре. Сколько вопросов нужно было утрясти. Сколько справок получить, разрешений каких-то, свидетельств. В общем, жуть! Как я все это выдержал, сам удивляюсь.

Кирилл устало закинул голову назад, с благодарностью встречая затылком холодную стену коридора.

– Ну, как она?

– Да, плохо, сынок. Целый день плачет, ничего не ела. Забудется на полчаса каким-то полусном, полуобмороком и снова плачет. Крошки в рот не взяла, даже чая.

– Ничего, сейчас покормим. Давай, принеси еду, я ее уговорю.

– Кирюша, у меня манная каша есть, свеженькая, только что сварила. Она манную кашу любит?

– Любит. Она все любит. Неси. А я к ней пойду.

Ксюша неподвижно лежала на диване лицом к стене в джинсах и кофточке прямо поверх одеяла.

Кирилл неслышно подошел сзади, пытаясь по глубине дыхания определить спит она или нет. Но в комнате стояла гробовая тишина.

Он сел рядом на край постели, положив свою большую ладонь на остро торчавшее вверх плечо, и тихонько позвал:

– Ксюшечка, девочка моя.

Ксюша вскинулась, повернувшись с проворностью кошки, обвила его шею руками, вжимаясь в него со всех своих силенок.

– Кирилл, Кирилл… – крепкая мужская шея сразу стала мокрой от слез, и губы, плотно прижатые к его коже, бессвязно лепетали слова куда-то в него, как будто она обращалась или хотела докричаться до каждой клеточке его тела, к каждому органу, к каждому нерву. И у нее это получилось.

– Давай покушаем, ягодка моя. Будь умницей. Если ты сейчас не поешь, завтра у тебя совсем не будет сил. Поверь, моя хорошая, завтра будет самый тяжелый день, его надо пережить, нужны силы, а для этого сегодня тебе надо поесть.

Маргарита Кирилловна уже стояла сзади с тарелкой манной каши.

– Давай я тебя покормлю, хочешь?

– Я сама. – Ксюша взяла у него из рук тарелку и, сидя на постели, скрестив ноги по-турецки, ела ложку за ложкой вперемежку со слезами и всхлипываниями. Кирилл держал ее за коленку. Он знал, что его присутствие рядом, прикосновения, поглаживания действуют на нее успокаивающе, лучше всякого лекарства и при случае всегда пользовался этим приемом.

– Потом чай попьем… с бутербродом…, с маслом…, с сыром… – медленно проговаривал он, а сам многозначительно оглянулся на мать и та, поняв его с полуслова, через минуту уже держала в руках чашку с чаем и обозначенный Кириллом бутерброд.

– Так, теперь чай допивай и будем спать ложиться. Ксюшечка, завтра тяжелый день. Тебе нужно отдохнуть.

Мать так же, как в свое время родители Ксюши удивлялась, какое огромное влияние имеет на эту девочку ее сын. Она подчинялась ему беспрекословно, как заколдованная, как зачарованная (а может так оно и было). Вспомнила, что вот точно так же Кирилла слушалась и боготворила Света.

– Ну вот и молодец. Давай теперь умоемся и спать.

Пока она была в ванной, мать тихо и незаметно стоя позади, с удивлением наблюдала, как старательно Кирилл сотворил Ксюше постель, разровнял простынь, поправил одеяло, перебил подушку.

Ксюша вернулась из ванны. Кирилл помог ей переодеться в ночную сорочку и уложив на приготовленное ложе, заботливо укрыл и поцеловал на прощанье в лоб:

– Спокойной ночи, моя куколка. Я с тобой посижу, пока ты заснешь.

И он, усевшись около нее на кровать, ласково гладил, покуда не послышалось ее тихое, глубокое, ровное дыхание.