Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"
Автор книги: Анна Клим
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Двадцать восьмой год пребывания Кирилла в этом гостеприимном мире стремительно приближался к финишному рубежу, предполагая в последний день лета перепрыгнуть на следующую цифру – двадцать девять, чтобы начертить новый виток спирали его жизни. И уже седьмое лето подряд он с удовольствием посвящал себя работе в детском лагере в роли вожатого, неутомимого наставника современной молодежи.
Еще в бытность скромным студентом-третьекурсником, подзаработать во время летних каникул его подбил старинный школьный друг, но сам, пробыв в лагере всего две смены, сбежал, не выдержав трудной и ответственной работы с детьми. А вот Кирилл остался. Немало этому поспособствовало и вспыхнувшее чувство к курносенькой сероглазой вожатой из младшего отряда, с которой в то первое лагерное лето у него завязался бурный роман, ничем, впрочем, не завершившийся. Вернее, завершившийся их полным разрывом, разладом и разбегом в разные стороны, да к тому же неприятным, горьким осадком послевкусия.
Очевидно, накал страстей подогревался исключительно жарким летним зноем, да теплым, как парное молоко, морским прибоем. А как только погода стала портиться, сентябрьские дожди смыли приливы нежности, октябрьский листопад засыпал разноцветным узором чувство влюбленности, ноябрьский ветер напрочь выдул последние нотки привязанности. Декабрь же похоронил остатки воспоминаний о летнем романе под сугробами первого снега.
В последующие годы, точнее сказать, лета, Кирилл был осмотрительнее и серьезных лагерных романов не заводил, обходился случайными, кратковременными связями.
Пять лет назад, после окончания университета, получил красный диплом, звание магистра, и предложение остаться в должности преподавателя на кафедре высшей математики с последующим поступлением в аспирантуру и защитой диссертации. Этому предложению благоприятствовал и тот опыт работы с детьми, приобретенный в летнем лагере, умение организовать и сплотить коллектив, отсутствие страха перед разнузданностью современной молодежи. Кирилл был не из робкого десятка, имел твердый характер, уверенный взгляд стальных серых глаз, способность легко подчинять себе людей (и детей!), спортивные габариты – без малого двухметровый рост. Громогласной строгостью внешнего облика напоминал пролетарского поэта Маяковского, сошедшего прямо со страниц школьного учебника.
Директриса лагеря, впервые увидев Кирилла, всплеснула руками и удивленно воскликнула:
– Боже, кто к нам пожаловал, Владимир Владимирович, не дать не взять. Ну, Вы же вылитый Маяковский. Поэт у меня еще вожатым не работал. Стихов, батенька, не пишите?
– Нет, стихов не пишу, а вот задачки решаю. Я по профессии будущий математик. Хотите, квадратный корень извлеку?
– Не надо, голубчик, корни трогать, пусть растут, а вот задач, требующих принятия быстрого и верного решения, у нас в лагере хоть отбавляй. Если Вы любите и умеете их решать, тогда мы сработаемся….
А нынешней весной Кирилл наконец-то поставил жирную точку на последнем листе своей диссертации, потешив личное самолюбие присвоением ему кандидатской степени, положительными отзывами нескольких профессоров и крепким рукопожатием ректора.
Летние месяцы, проводимые им в детском лагере, странным образом, постепенно и незаметно, переросли в навязчивую привычку, своеобразный наркотик. И он уже решительно не мог понять, как можно провести лето в душном пыльном городе, под опекой мамы, с которой жил в двухкомнатной квартире хотя и в дружественных, но, за долгие годы совместного проживания, утомлявших его чрезмерной заботой, отношениях.
Лагерь, дети, море, лес, природа, свежий воздух, простор и раздолье – все это каждый раз с неумолимой силой манило его к себе.
Еще весной он списался с директором лагеря, не возражает ли она взять его на работу и на этот сезон.
Ах, нет, конечно, не возражает, более того, очень рада, всегда пожалуйста, милости просим. Как можно отказываться от такого красавца, такого замечательного вожатого и педагога.
И вот еще одно лагерное лето распахнуло свои знойные объятья, пахнущие морем, солнцем и лесом, каждодневными заботами и проблемами. Ничем не примечательное лето, если бы не событие, круто изменившее всю его жизнь…
Приехала последняя, третья смена ребят. Вожатые, воспитатели, руководство – все вышли встречать детей к автобусам.
Природная учтивость и внутренне благородство призывали Кирилла держаться джентльменом и встречать каждую выходившую девочку. Он галантно подавал руку, помогал выносить тяжелые рюкзаки и сумки. Монотонно выполнял одни и те же действия: поднял глаза, посмотрел в открытую дверцу автобуса, увидел на площадке девочку, принял у нее сумку, подал руку, помог ей сойти со ступенек. И опять: посмотрел в автобус, взял сумку, подал руку, помог сойти. И еще раз: посмотрел, подал, помог. В глазах уже рябило от новых лиц и пестрых одежд.
Подняв очередной раз глаза, он впервые увидел ЕЁ…
Там, внутри разинутой автобусной пасти, стояло воздушное Облако, нежное, прозрачное, в легком белом платьице с рассыпавшимися по юбке красными вишенками, и тащило за собой большую дорожную сумку.
Сумка судорожно цеплялась болтающейся длинной ручкой за какой-то угол и никак не желала покидать автобус. Девочка оглянулась, пытаясь отцепить запутавшийся ремешок и, не заметив следующих нескольких ступенек, полетела вниз. Если бы Кирилл не подхватил ее тогда, асфальт расписал бы милое личико замысловатыми узорами царапин и ссадин.
В тот момент, когда Кирилл держал это эфирное существо в своих крепких объятиях, на него уставились два блестящих глаза, темно-коричневые с вишневым отливом, сверкнувшие на фоне голубой бесконечности космоса как две яркие, зигзагообразные молнии – или ему это только показалось? – слившиеся в районе мозжечка в единый сверкающий луч, который электрическим током пронзил его насквозь и ушел в плодородное земное лоно. А вслед за ним, тем же маршрутом – сверху вниз – проследовал легкий холодок, внезапно сковавший тело и сделавший ватными ноги, готовые подкоситься и рухнуть вместе с хозяином и его драгоценной ношей, все еще притиснутой к парализованному небесным дефибриллятором сердцу.
Сколько времени держал он эту девочку прижатой к себе, Кирилл затруднился бы ответить даже под пыткой инквизиции. Может долю секунды, а может несколько минут. В это мгновение время остановилось, или замедлилось, или повернуло вспять, вычерчивая в его сознании спирали и петли Мёбиуса.
Что это было? Молния? Ее глаза пронзили его разрядом в несколько тысяч вольт? Откуда взялся среди ясного неба и солнечного дня этот огненный зигзаг? Кирилл готов был поклясться, что сию минуту видел молнии светящееся жало.
Молния была его роком. Она мистическим образом преследовала его. Она своей смертоносной, сверкающей силой четырнадцать лет назад разделила спокойную, размеренную жизнь на до и после, отняв у него сестренку. И вот опять молния. Чем на этот раз грозит ему встреча с электрической стихией? Или это раненное подсознание играет с ним злую шутку?
Девочка не вырывалась. Висела у него в руках и смотрела в глаза, как зачарованная, не смея моргнуть или пошевелиться.
Когда Кирилл опустил ее на землю, помог вытащить из автобуса сумку, где-то внутри, в самой глубине, зашевелилось нечто, имени которому он не знал, но точно почувствовал в себе его тяжесть. И весило это Нечто, как хорошая пудовая гиря. Оно сдавило горло, перехватило дыхание, сжало стальной клешней грудную клетку. Откуда оно взялось? Неужели влетело вместе с молнией и зацепилось за внутренние органы, предположительно за сердце.
Выходили из автобуса и другие дети. Кирилл помогал им машинально, сквозь туманную дымку внезапно нахлынувшего чувства. А Нечто краем глаза следило и не выпускало из поля зрения платьице с вишенками. "Вишенка" – так Кирилл прозвал ее. Интересно, сколько "Вишенке" лет и в какой отряд она попадет?
Глава 2
Со старшей вожатой Кристиной, занимавшейся распределением ребят по отрядам, Кирилл был в отличных, дружеских отношениях.
Как только заинтересованный взгляд вожатого заметил, что Вишенку направляют во второй отряд, Нечто демонически прищурилось и толкнуло его душу, а может быть, совесть – если только это не одно и то же – на первое преступление или хитрость.
"Хочу Вишенку, – топало ногами Нечто. – Хочу, чтоб она была в моем отряде и все тут!"
Внутренне замирая, но внешне стараясь придать своему облику решительность и невозмутимость, Кирилл подошел к Кристине и стал долго и пространно объяснять ей, что вон та девочка, ну, вон та, в платье с вишенками, ребенок хороших знакомых, и что ее мама просила, чтобы дочка была в его отряде, дабы иметь возможность за ней присматривать, так как она домашняя, первый раз в детском лагере и будет скучать и т.д... и т.п… И еще много чего плел сумасбродного, убедительного, веско аргументированного и нелепого.
В конце концов, Кристина махнула рукой.
– Забирай, только отстань. Видишь, сколько работы. Не до тебя. Помог бы лучше, чем мешать и отвлекать по пустякам.
"Вот и прекрасно" – Нечто ехидно улыбалось и восторженно потирало руки.
Мысленно пригрозив каверзнику увесистым кулаком, Кирилл подошел к Вишенке:
– Как тебя зовут?
– Ксюша.
– А я думал Вишенка.
Девочка улыбнулась и на нежных персиковых щечках, тут же нарисовались две забавные несимметричные ямочки, а тоненькие, почти прозрачные, руки, интуитивно оценив намек, прогладили складки платья.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать. Несчастливое число, но что поделаешь, – Вишенка по-детски безнадежно пожала плечиками, очевидно копируя слова старших по поводу своего нежного возраста.
– Ксюша, тебя распределили ко мне в отряд, ты не против? – вторая, ну совсем маленькая, пустяковая ложь, которую позволило себе сегодня Нечто.
– Нет.
– Ну, тогда пошли. Вон наш отряд стоит.
Глава 3
Кирилл забрал своих ребят и повел знакомиться с лагерем, с его традициями, порядками, уставом. Водил по территории, показывал, что где находится, рассказывал о правилах поведения, о распорядке дня. Вроде всё как всегда, когда приезжала новая смена. Но в этот раз он говорил специально для нее. На нее хотел произвести впечатление, хотел, чтобы ей понравились и распорядок дня, и корпуса, и качели, и столовая.
"Что за наваждение? Бред какой-то. Почему она так привлекает мое внимание? Ладно, пройдет. Просто эта девочка-вишенка такая милая "симпатюля", какая-то необычная, трогательно не похожая на других, только и всего. Привыкну видеть ее постоянно перед своими глазами, примелькается, и это наваждение пройдет" – убеждал себя Кирилл, но коварное Нечто лукаво хихикало и показывало ему язык: "Это мы еще посмотрим."
Потом было знакомство на отрядном месте, представлявшем из себя четыре, квадратом по периметру составленные длинные скамейки под сводами столетних сосновых деревьев, сквозь колючую зелень которых просвечивало южное солнце. В центре правильного четырехугольника, обложенное остроконечными камнями словно ритуальное святилище предков, располагалось кострище.
У Кирилла был выработан свой особый способ знакомства: кидал мяч кому-то из ребят, а тот громко называл свое имя и фамилию и возвращал мяч обратно.
Взгляд вожатого внимательно следил и старался с первого раза запомнить, как кого зовут. Но когда очередь дошла до Вишенки, звонкий голосок пропел у него в ушах серебряным колокольчиком, по телу прокатилась волна озноба, руки дрогнули, глаза, неподвижно застывшие на ее лице, пропустили возвращавшийся мяч и тот, с легким придыханием и веселым подскоком, выскользнул из его похолодевших рук и откатился обратно.
Вишенка и сидевший рядом с ней мальчик одновременно наклонились, чтобы поднять катившуюся к их ногам идеальную форму мироздания и пребольно стукнулись лбами. Оба одновременно, как в зеркальном отражении, подняли руки – она левую, он правую – и стали тереть ушибленные лбы. При этом смотрели друг на друга из-под работающих ладоней – она застенчиво, он заигрывающе – и широко улыбались. Губы мальчика произносили какие-то ей одной слышимые слова, еще больше смешившие ее. Мохнатая лапа ревности вонзила в сердце Кирилла свой корявый ноготок.
Нечто злорадно хмыкнуло. Тряхнув головой, Кирилл отмахнулся от непрошенного поселенца, пытаясь собрать остатки внимания, расплывавшиеся теперь, как манная каша по тарелке. Напрасно старался взять себя в руки, напрасно заставлял свой мозг сосредоточиться и продолжить знакомство с отрядом.
Мальчик, этот наглец (как смеет он нести свой бред его, ЕГО!, Кирилла, "Вишенке") продолжал что-то говорить, девочка продолжала улыбаться. До Кирилла, сквозь туман и ревность, долетали имена и фамилии незнакомых ребят, ныне совершенно не желавшие прописываться в извилинах его памяти.
"Ну и ладно, потом познакомлюсь, по ходу дела. Успею еще."
Глава 4
Вишенка приехала в лагерь впервые, вообще первый раз в своей жизни. Тут хитроумное и проницательное Нечто Кирилла не обмануло. Она, в самом деле, была домашним ребенком, и только в этом году родители решили, что их дочь достаточно взрослая, чтобы самостоятельно отправится в детский лагерь, да еще так далеко от города, на море.
Все ребята в отряде были старше ее на два, а то и три года. Может вследствие этого, а может по своей наивности и неопытности, Вишенка казалась Кириллу какой-то особенно хрупкой, беспомощной и обескураживающе беззащитной.
Но через несколько дней, проведенных в лагере, она уже достаточно освоилась, лагерная жизнь пришлась ей по душе и теперь Ксюша вся светилась жизнерадостностью и веселой беззаботностью, присущей только счастливому детскому восприятию действительности.
Она подружилась с двумя девочками. Вернее, это они взяли ее под свою опеку. В них явно зарождались педагогические способности или материнские инстинкты, ибо обоим доставляло огромное удовольствие "воспитывать" Вишенку и наставлять малявку "на путь истинный". Разница в возрасте в три года и опыт многократного отдыха в этом детском оздоровительном учреждении давали им повод считать себя опытными и всезнающими, а "новенькую" малой и глупой. Девчонки с радостью нянчились со своей наивной и неопытной подружкой может еще и потому, что не встречали с ее стороны никакого сопротивления. Всецело отдалась она в руки своих новоиспеченных воспитательниц. Удивленно-восхищенные, широко раскрытые глаза жадно впитывали всю новизну открывшегося вдруг, ранее незнакомого, лагерного мира подростков.
Улучив момент, когда все ребята разбрелись и две Вишенкины подружки, Даша и Маша (их имена сложились у Кирилла в забавную стихотворную рифму), уже ушли вперед, а она замешкалась на веранде, застегивая босоножки и поправляя на ходу белые носочки, Кирилл окликнул ее. Вишенка очень спешила за ушедшими вперед девочками и, когда настойчивый голос вожатого обратился к ней, посмотрела на него снизу вверх разочарованным, удивленным взглядом.
– Ксюша, нам надо поговорить.
Она послушно кивнула.
– Ты знаешь, что твои родители просили меня присматривать за тобой? Поэтому я всегда буду рядом. Я им обещал, что тебя никто не обидит, – произнес Кирилл хорошо заученную фразу, в которую сам уже начинал верить.
– А меня никто не обижает, – удивлено ответила она.
– Ну, мало ли что. Я должен быть рядом.
Русая головка еще раз кивнула, соглашаясь с убедительными доводами, но бежевые сандалики нетерпеливо переступали в серебристой пыли, а взгляд мимо воли оценивал степень удаления подружек и было видно, что ей гораздо интереснее догнать ушедших вперед девочек, нежели беседовать со взрослым дядей. Только уважение к старшим, внушенное родителями, славянской идеологией и современной педагогикой удерживали ее на месте.
Нечто продолжало вмешиваться и настойчиво нашептывало Кириллу, что неплохо бы задержать эту крошку, сказать еще что-нибудь, потянуть время в надежде, что девочки уйдут слишком далеко, а она вдруг передумает и захочет остаться.
Но в распахнутых глазах читалось заметное нетерпение и здравый смысл, стараясь заглушить демонический шепот Нечто, подсказывал Кириллу, что все-таки не стоит сильно грузить Вишенку своим обществом, что гораздо лучше постепенно приучать ее к себе, к своему постоянному присутствию.
– Хорошо, беги, догоняй подружек. А вы куда сейчас? – Ему хотелось знать о ней всё и контролировать каждый ее шаг.
– Мы к Галине Степановне плести "фенички" – весело крикнула она, убегая…
Глава 5
В четверг, после полдника, когда жара спала, на центральной площади лагеря, возле фонтана, проходил конкурс рисунка на асфальте.
Представителем от первого отряда выбрали Вишенку. Не потому, что она лучше всех рисовала, а потому, что все остальные отказались участвовать – что они, маленькие, на асфальте солнышко рисовать?!
А вот Вишенка согласилась с явным удовольствием. Впрочем, еще два парня, Роман и его друг, большие любители "Граффити", помогая ей, выводили мелом на асфальте остроромбические, стрелоподобные письмена заборно-настенной клинописи. Роман, изображая свои затейливые, совершенно нечитаемые, арабески, искоса поглядывал на Вишенку, проверяя, нравятся ли той его рисунки.
Остальным ребятам из первого отряда этот конкурс был неинтересен и они растворились на широких просторах лагерной территории, отнятой для благородной цели – детского оздоровления – у биосферного заповедника и лесничества.
Вишенка же очень серьезно отнеслась к конкурсу и, присев на корточки, разноцветными мелками старательно выводила море, солнце, кораблик на горизонте, эмблему отряда и еще множество каких-то ей одной понятных мелочей.
Кирилл сидел на лавочке возле фонтана и любовался девочкой, не в силах оторвать от нее глаз.
Ее розовые губки, еще по-детски припухшие – особенно нижняя – блестевшие всякий раз, когда Вишенка в силу привычки или в минуты волнения быстрым, непроизвольным движением облизывала их, и в которые он мысленно впивался поцелуем, сводили его с ума.
Ее носик, с едва заметной вогнутостью, приютил на своей седловинке два десятка мелких, редкорасположенных, озорных веснушек, самые непослушные из которых намеревались сбежать от своего благодетеля, незаметно сползая по его склонам на равнины ее матовых щек.
Темно-русые волосы, будь они коротко острижены, были бы представлены колечками кудрей. Но их длина доходила почти до поясницы, а тяжесть и густота распрямляли эти колечки в едва намечающиеся волны. Они играли и переливались в свете заходящего солнца и отдельные, самые непослушные волоски, не без помощи шаловливого ветра, образовывали вокруг ее головы золотистое свечение наподобие нимба.
Но самыми удивительными были глаза. Кириллу никогда в жизни не приходилось видеть такого оттенка: темно-коричневые, с отливом спелой вишни и с узором бронзовых лучиков, расходящихся от зрачка.
Глаза горели азартом, а руки, прозрачные, тоненькие, перемазанные мелками, как крылышки мотылька, мелькали над асфальтом. Подол ее платьица, того самого, с вишенками, так запомнившегося ему, раскинулся по асфальту, а из-под него торчали острые коленки и бежевые босоножки.
Кирилл, занятый созерцанием этого дивного виденья, абсолютно не заметил, как подошел и сел рядом Сережа Коршунов, Сергей Николаевич, как называли его "пионеры", его давний друг и сокурсник, тоже преподаватель, только на другой кафедре, а нынче вожатый второго отряда.
– Кирилл, ты что?! Слишком откровенно пожираешь ее глазами. Зачем тебе скандал?
– Это дочка моих знакомых и мне поручили за ней присматривать… – начал было Кирилл бессвязное и неубедительное бормотание, но Сергей резко перебил его.
– Не ври. Это не так называется. У тебя на лице написано такое блаженство. Какая дочка знакомых?! Ты бы на себя со стороны посмотрел. Просто я тебе по-дружески сказал, а другие ведь могут и не столь толерантные выводы сделать. Будь осторожнее. Ладно, я ничего не видел, а ты держи себя в руках. Помни первую заповедь вожатых. Ну, что тебе взрослых тёлок мало?
Сергей хлопнул себя по коленям, игриво подмигнул, наградил Кирилла всепонимающей улыбочкой и пошел по своим делам.
"Действительно, увлекся, черт побери. Надо встать и равнодушно уйти. Может даже зевнуть для пущей убедительности."
Но она, в сверкании солнечных лучей, в этом раскинувшемся по асфальту платьице, в рассыпавшихся по юбке и по сознанию Кирилла ягодах, была так хороша, что уйти и не смотреть на нее было выше его сил. Но он ушел…
Глава 6
Кирилла стали мучить сомнения, правильно ли он поступил. Зачем взял ее в свой отряд, обрекая себя на постоянную пытку (или блаженство!) видеть Вишенку, тем самым принуждая привязываться к ней все сильнее с каждым днем. Не поступил бы так опрометчиво, возможно, уже забыл бы о ее существовании. Но он сам приговорил себя к терзаниям и сам исполняет свой суровый приговор. И главное, не мыслит теперь своего существования без этой сладостной муки.
А ведь она совсем не замечает его. Заинтересованные взгляды оценивает как должное, то есть, никак. Взрослый человек смотрит на нее, ну, наверно, так и должно быть, на то он и вожатый, чтобы следить за детьми, дабы они не разбежались, не напроказничали. Так и только так, по-другому и не может смотреть воспитатель на ребенка.
Она охотно улыбается шуточкам мальчика, с которым они тогда так весело встретились лбами (Кирилл запамятовал, как его зовут, кажется, Роман. Да, точно, Роман – литературно-библиотечное имя). Они весело смеются, когда тот ей что-то рассказывает, награждает мальчика милой улыбкой и двумя ямочками на щечках, памятными Кириллу с их первой встречи у автобуса.
Но стоит вожатому подойти к ней с каким-то вопросом, ямочки исчезают, взгляд становится тревожно-почтительный, как если бы учитель спрашивал решение задачи, которого она не знает. Еще бы, ведь он для нее всего лишь взрослый человек, никак не связанный с ее детским миром. Что бы он не сказал, Вишенка замирает перед ним, как испуганная школьница, психологически отдаляясь на недосягаемое расстояние, прячась за возрастным барьером, за уважением и растерянностью.
У Кирилла сжималось сердце, разум терзался в догадках, не зная, как осторожно, не вызывая ни у кого подозрения и недоумения, привлечь внимание девочки, чем заинтересовать, как свести на нет возрастные различия, помочь увидеть в нем друга, а не старого, мудрого, но неинтересного педагога.
Поддаваясь на уговоры хитрого и плутоватого Нечто, он пристально смотрел на нее, поедая глазами, любуясь ею, но Вишенка, заметив необычность такого взгляда, стушевывалась, смущенно отводила глаза, боясь их поднять, чтобы не встретиться с его непонятным взглядом. Если представлялась такая возможность, осторожно отодвигалась подальше или пряталась за спины других ребят, искренне не понимая и недоумевая, что он, собственно, хочет.
Драгоценные августовские дни сменяли друг друга и Кирилл не видел ни единой возможности изменить сложившуюся ситуацию.
Когда еще один день, очередная страница в лагерной тетради третьего заезда была благополучно перевернута и прохлада охватила своими липкими объятьями южное побережье, Кирилл, лежа в постели и вглядываясь в ночную тьму, старался понять, что произошло, что случилось, почему его так до одури волнует эта девочка…
Кто знает, есть ли на свете люди, у которых мысли текут плавно и последовательно, радуя своих обладателей стройностью и размеренностью содержания. Его мысли напоминали рваные клочки событий, обрывки воспоминаний, отрывки рассказов, огрызки видений и это множество, загнанное в глубины серого вещества, совершало там броуновское движение. Иногда же, подпав под закон теории вероятности, складывалось в довольно привлекательные, но замысловатые калейдоскопные узоры. Забавы ради и в силу профессии, обладая математическим складом ума, он пытался выстраивать их, и, для облегчения задачи, нумеровать, но от этого они не становились более связными или организованными.
Итак, вот нумерованный список обрывков мыслей ушедшего дня, теснившихся у Кирилла в засыпающей голове:
1.Обыкновенная девочка, симпатичная, милая, нежная, но ничем особенным не выделяющаяся. Во всех заездах полным-полно гораздо более красивых, более соблазнительных, более сексуальных и более взрослых девушек, виноградной гроздью готовых увить мою шею, а вот поди ж ты, совершенно меня не трогающих, более того, даже раздражающих своей навязчивостью.
2.Я что, влюбился? Неужели влюбился? Но в кого? Маленькую девочку, ребенка? Бред, полный бред. Но чем объяснить этот трепет в жилах при звуках ее голоса, при мимолетном взгляде на меня. Почему мой взор выискивает ее в толпе и как магнитом приклеивается к худенькой фигурке? Почему так хочется, чтобы она была рядом?
3.Если я влюбился, я преступник, вернее клятвопреступник, я нарушил первейшую заповедь вожатых всех времен и народов: не влюбляться в "пионеров", особенно в "пионерок". А я влюбился, значит я не достоин носить почетное звание "Вожатый". Да хрен с ним, со званием, поцеловать бы ее… Все почетные звания мира за один ее поцелуй. Господи, опять бред. Я сойду с ума.
4.Она совершенно не замечает меня. Я для нее всего лишь взрослый человек, вожатый, такой же далекий от ее мира, как воспитатели в детском саду, учителя в школе или родители в семье, которых нужно уважать, слушаться, но никак не одаривать своим вниманием.
5.Зачем я все это затеял? Зачем определил ее в свой отряд? Вырвал из среды сверстников и поместил к шестнадцатилетним ребятам. Не грозит ли моя прихоть какими-либо штрафными санкциями, если обман раскроется? Не нарушил ли я права ребенка на полноценный отдых в лагере, оплаченный ее родителями?
6.Но как я мог отдать ее в другой отряд? Что она, моя милая девочка (ибо она моя, пусть только в моем воображении, но все равно моя и ничья больше, я никому ее не отдам, ни за что и никогда. Судьба, ты должна это знать, иначе я с тобой разведусь! Опять бред…), так вот, что она – ОНА! – будет делать, такая наивная и хрупкая, в другом отряде, среди других, может быть, агрессивных детей, без меня, без моей опеки и внимания. Нет, ягодка должна быть у меня на виду, под моим присмотром…
7.Ее появление в моем поле зрения, в моем привычном однообразии лагерной жизни с каждодневными, надоевшими к концу лета, обязанностями внесло неожиданно радостный момент – возможность наблюдать за ней и озарило новым светом монотонность моего бренного бытия. Ах, как поэтично я это сказал!
8.Мысли…, сколько мыслей. Как они в таком количестве помещаются у меня в голове? Что со мной происходит? Я должен это понять…А не является ли ее появление в моей жизни знаком судьбы…
На тонкой грани сна и бодрствования калейдоскоп мыслей разменял яркость красок на расплывчатость контуров и на темной стороне внутреннего века нарисовался образ Ксюши в виде воздушного облака в платьице с красными вишенками. И над этим облаком повисало его собственное бесформенное Нечто, отголосок его загнанной в глубины подсознания раненной совести…
