Текст книги "Вишенка (СИ 18+)"

Автор книги: Анна Клим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Глава 23

Конец октября выдался унылым, промозглым, пронизанный ледяным ветром и срывающимся время от времени мелким, противным дождем.

Организацией похорон занимался Семен Арсеньевич, за что Кирилл был ему крайне благодарен. Он так устал за последние дни, вымотался физически и морально, взваливая всё на себя, стараясь щадить Ксюшу, насколько это было возможно, что такая протянутая ему вдруг рука помощи показалась даром небес.

Семен Арсеньевич хотел сначала посоветоваться по поводу деталей, но Кириллу, по большому счету, было все равно. Он, оставаясь в глубине души атеистом, резонно рассудил, что покойникам уже безразличны красота, роскошь и условности этой трагической минуты. Он их едва знал, отца видел лишь однажды. Мать тоже всего-то несколько раз, не считая посещений в больнице, когда она находилась без сознания, да тот последний день с ее предсмертной просьбой позаботится о дочери. Людей, которые придут на похороны, он не знал вовсе, ему было наплевать, что они подумают или будут говорить. Ксюша, единственное дорогое существо, небезразличное ему, в данный момент вряд ли способна была что либо увидеть или оценить в таком состоянии. Поэтому Кирилл предоставил Семену Арсеньевичу действовать на свое усмотрение.

Но тот исполнил все на самом высоком уровне. Полированные дубовые гробу, море цветов и венков, панихида на европейский манер. Священник, зычным густым басом отслужил молитву, разбавленную хором из приятных женских голосов, усиливающих трагизм события и навевающих еще большее уныние на присутствующих.

Ксюша стояла сбоку от гробов вся в черном и сама вся черная от горя, глядя вокруг невидящими глазами, буквально повисая на Кирилле. Он не выпускал ее ни на минуту, которую ей вряд ли удалось бы простоять самостоятельно. Девочка была так накачена лекарствами, что держалась на ногах исключительно благодаря поддержке Кирилла, находясь в состоянии отрешенной прострации, не реагировала на происходящее. Она не билась в истерике, не плакала, глаза безучастно смотрели в одну точку.

И только когда все стали прощаться с покойниками, вдруг кинулась к матери и зарыдала громко, пронзительно, так, что у Кирилла мурашки пошли по коже и он растерянно посмотрел на Семена Арсеньевича (который одиноко стоял далеко позади всех, в стороне, у ограды чужой могилы), ища у него поддержки и глазами спрашивая как поступить: оттащить от гроба и успокоить или дать напоследок выплакаться, выкричаться, выплеснуть свое горе, положить его в этот гроб рядом с матерью и закопать, чтобы после начать уже другую, новую жизнь. Тот одними глазами ответил, что, мол, пусть поплачет, не торопи ее.

Кирилл поймал себя на мысли, что в такую минуту за поддержкой ему захотелось обратиться именно к Семену Арсеньевичу, что степень уважения и доверия к этому человеку с каждой новой встречей неуклонно растет и он был бы не против иметь такого отца.

Вот ведь как бывает: кровные родственники отдалены друг от друга чертой непонимания, недоверия, неуважения, а совершенно посторонние люди выказывают удивительное единство душ, общность интересов и взглядов. Для такого родства даже слова не нужны. Кирилл одними глазами спросил, Семен Арсеньевич одними глазами ответил. Они поняли друг друга, разделенные двумя гробами, двумя разинутыми пастями свежевырытых могил, несколькими десятками посторонних людей, пришедших проститься с покойниками.

Отец для него был чужим, а к этому благородному, умудренному жизнью человеку тянуло как к родному отцу. И хотя Кирилл привык (жизнь заставила) твердо стоять на ногах, самостоятельно принимать решения, брать на себя ответственность, у него появилась возможность оценить как здорово иметь рядом сильное плечо и мудрую голову, к которым можно обратиться в трудную минуту, прийти за советом, за помощью и поддержкой.

"Был бы у меня такой отец. Хоть я уже взрослый, самостоятельный человек, я бы и сейчас не отказался. А его горе-сыночек, урод-убийца этого не ценит."

Стоя над их могилами, глядя на лежащих в гробах Ксюшиных родителей, не смотря на все старания патологоанатома хоть как-то загримировать смерть, обезобразившую их лица своей ужасной маской, поддерживая чуть живую от горя, еле стоявшую на ногах девочку, он поклялся, что позаботиться о ней, чего бы ему это не стоило.

Когда ржавая глинистая земля с гулким эхом начала падать на крышки гробов, опущенных в могилы, Ксюша потеряла сознание и Кирилл, подхватив ее на руки, понес к машине.

Этот день был ужасен своим трагизмом, но трезвый рассудок Кирилла услужливо подстилал под ноющую от боли душу соломонову мудрость: «Все проходить и это тоже пройдет». Жизнь, споткнувшись и пребольно ударившись, поднимется, расправит сгорбленные бедой плечи и покатится дальше своим чередом. Уж он-то это знал наверняка.

Глава 24

"Ну вот, Кирилл, тебе и досталась эта девочка. Теперь она твоя, как ты и хотел. Сбылась мечта идиота. Спит в двух метрах от тебя, на твоем диване, в твоей комнате. Теперь тебе ее ни с кем не нужно делить. Мать сама передала свое дитя из рук в руки. Распишись в получении. Что ты теперь будешь делать? Воспитывать? Лепить из нее то, что пожелаешь? А у тебя получится? Ты хороший скульптор? Ты уверен, что твой резец высечет Венеру Милосскую, а не надгробный памятник для твоей мечты?"

Кирилл наклонился над сонной девочкой, поправил одеяло, поцеловал в висок, вдохнув запах русых волос, густо перемешавшийся с ароматом шампуня и прикрыв за собой дверь, тихо прошел на кухню.

– Мам, ты не против, если она поживет у нас несколько дней?

– Ну конечно, сынок. О чем речь? Но что ты в дальнейшем думаешь с ней делать?

– Буду воспитывать. Я ее не брошу. Я так сильно об этом мечтал.

– О чем?

– Чтобы она была целиком и полностью моя, понимаешь. Чтобы не путались под ногами ее родители, чтобы она принадлежала только мне. Она стала моей с того мгновенья, когда я впервые увидел ее и это ощущение больше не покидало меня ни на минуту, а только крепло и разрасталось, заполняя все мое существо, сознание и подсознание, мысли и мозги, тело и душу. Вот могущественный Джин из лампы Аладдина и откликнулся на мои мольбы с грустной ухмылкой: "Как же ты меня достал. Получи свое сокровище и отвяжись от меня. И без тебя полным полно дел." И теперь, по-твоему, я долен сказать ему: "Пошел вон со своим благословенным подарком!" Может это звучит кощунственно, но я чувствую, нет, я уверен, что лучше знаю, чего девочке нужно и могу дать ей больше, чем дали бы ее престарелые родители.

– Сынок, нельзя так о покойниках. А я, выходит, тоже престарелая?

– Нет, мамочка, ты у меня молодая. Тебе ведь всего сорок восемь, а представь, что ее матери было уже пятьдесят шесть, отцу пятьдесят девять, а малышке лишь четырнадцать.

– Кирилл, ну ты подумай хорошенько, прежде чем взваливать на себя такой труд и такую ответственность.

– Я не боюсь ответственности и трудностей тоже. И потом, я ее матери перед смертью пообещал. А она умерла, мне не у кого теперь забрать свое обещание обратно.

– Но Ксюша подросток, да к тому же девочка, переходный возраст и всё такое. Ты будешь жить с ребенком?

– Мам, ну не начинай. Я прекрасно осознаю, что она еще ребенок. Я не собираюсь с ней спать.У меня для этих целей есть другая женщина.

Мать удивленно и недоуменно уставилась на него, даже забыла, что наливала в этот момент чай в чашку и спохватилась только после того, как струйка горячего напитка полилась на пол.

– Ну, а что ты думаешь, как я обхожусь? Я же тебе говорил, что Ксюша еще… Одним словом, я ее не трогал и пока не собираюсь. Мне нужна ее невинность, как гарантия моей невиновности перед законом, хотя бы пока. Не хватало мне еще под статью УК попасть.

– Зачем же тебе такие мучения?!

– Да люблю я ее – ЛЮБ-ЛЮ! – больше жизни, понимаешь. А ту, с которой сплю, не люблю, хоть она и хорошая, добрая женщина, уравновешенная, с мозгами дружит, я ей по-своему благодарен и обижать не собираюсь. Но любить не обещал – она это знает – так как место занято, всерьез и надолго. А насчет мучений, так они мне тоже необходимы. Это откупные для моей кармы, которая отнимает у меня всё, к чему я прикипаю душой. Как было со Светой. Судьба моя требует от меня жертвоприношений и если ей не давать малого, сама откусит, но уже огромный кусок и самый лакомый и с кровью – отгрызет по самые гланды и не подавится.

– Ну, сынок, ты и накуролесил. Мне твоих премудростей во век не понять. Поступай, как знаешь, что я могу еще сказать. Слишком много в тебе философии и мистики, учености и псевдонауки. Всего понамешано, как в салате оливье. Ладно, пойду спать. И ты ложись. Завтра утром, между прочим, нужно на кладбище идти и нести завтрак на могилы.

– Вот где условности и псевдонаука, – заключил Кирилл.

– Это традиции народные. Так положено.

– Это дремучие и средневековые пережитки. Но, если надо, то пойдем, что ж делать. Спокойной ночи!

Глава 25

Через день после похорон Кирилл утром вышел на кухню первым. Мать услышала, что он уже проснулся и тоже встала.

– Ты чего, сынок, так рано?

– Да мне на работу надо, я столько дней пропустил, уже и отгулов не осталось.

– Ну иди, я с ней побуду, не волнуйся.

– Я думал ей укол сделать, а она спит, не хочется будить. Может ты сделаешь потом, когда проснется?

– Не надо никаких уколов. Ты что, всю жизнь ее будешь на уколах держать? Иди себе с богом, мы тут сами разберемся.

– Спасибо, мам, ты мне так помогаешь.

И Кирилл, наскоро перекусив, умчался, а Маргарита Кирилловна, воспользовавшись тем, что Ксюша еще спит, решила приготовить для нее завтрак повкуснее и посытнее, чтобы порадовать хотя бы этим.

Она старалась не сильно шуметь кастрюлями и тарелками, чтобы не разбудить, но вскоре услышала из комнаты Ксюшин надрывный плач. Примчалась сразу же, готовая успокаивать, утешать, уговаривать, понимая, как девочке тяжело и удивляясь, как та вообще выдерживает такую двойную трагедию, памятуя, как трудно сама переживала потерю Светы. А уж про Кирилла и говорить нечего, он чуть с ума не сошел тогда от горя.

Ксюша лежала уткнувшись лицом в подушку и громко рыдала.

– Ксюшечка, не плачь девочка, не плачь. Слезами горю не поможешь, ты только себя изводишь.

– Я не хочу жить, мне так плохо. Я тоже хочу умереть.

– Верю, лапочка. Но ты вспомни, что есть на Земле люди, которые тебя любят. И ты должна жить ради них. Ты подумай о Кирилле. Как ему будет без тебя? Ведь он тебя боготворит, ты даже не представляешь, что ты для него значишь. А ему тогда зачем жить без тебя? А мне зачем жить без сына? Так что, видишь, какая цепочка получается. Если каждый будет умирать вслед за близким, любимым человеком, то людей на Земле не останется. Ну-ка, давай я помогу тебе встать, иди умывайся, мы будем с тобой завтракать и я тебе что-то расскажу. Давай, моя хорошая.

Уже сидя за столом, Ксюша все еще терла кулаками мокрые глаза и тихонько постанывала и подвывала, когда Маргарита Кирилловна взяла ее руки в свои и заговорила таким же мягким и убедительным как у Кирилла голосом.

– Послушай, дочка, ты помнишь, что на кладбище говорил батюшка?

– Нет, я ничего не слышала, я тогда как в бреду была.

– Он объяснял, почему нельзя рыдать и убиваться за покойниками.

– Почему?

– Потому, что их души сейчас пребывают тут, среди нас, на Земле. И еще сорок дней будут находиться рядом. И если близкие сильно по ним плачут, то душа переживает, что стала причиной этих слез, страдает, что не в состоянии помочь, держится за эту территорию и не может покинуть Землю и улететь к Богу. А ей здесь плохо. Она ведь уже нематериальная, она воздушная, ей на небо надо. Слезы любящих людей не отпускают ее, держат на грешной земле. У некоторых народов на похоронах запрещено грустить и плакать, принято радоваться и возносить молитвы господу, что любимый человек и его душа покидают тяготы этого мира и обретают вечное блаженство. Поэтому, если ты любишь своих родителей, отдай должное их душам, не плачь и не убивайся очень сильно, позволь переселиться в царство, где им будет хорошо. Не держи их здесь, не привязывай к себе, отпусти. Они были хорошими людьми, воспитали замечательную дочь и это заслужили. Твои родители и так будут с тобой, в тебе, в твоих мыслях, в твоих поступках, в твоих делах. А мы, Ксюша, в церковь сходим, помолимся за них, поставим свечки за упокой. Свечи будут гореть и освещать им путь. И их души найдут дорогу в Рай. Ведь душа бестелесна и сама теперь не может ни помолиться за себя, ни свечку поставить, ни у Бога попросить прощения и заступничества. Это могут сделать живые, любящие люди, оставшиеся жить на Земле. Ты можешь сделать это для них. Так что тебе надо жить, дочка, по очень многим причинам. А если ты будешь счастлива, родители посмотрят на тебя с небес и тоже обрадуются. И им станет хорошо и спокойно, а ежели начнешь плакать и убиваться, это их огорчит и заставит страдать.

– Правда? Это все правда, что вы сейчас говорите? – Спросила Ксюша, которая с повисшими на ресницах слезами внимательно слушала и ловила каждое слово.

– Конечно. Если человек во что-то верит, вот это и есть правда. И никакой другой не существует. А сейчас, давай, покушай немножко. Пюре с котлеткой, ты же любишь. Вот умница, и салатик бери. И чай с  печеньем…

* * *

Кирилл вернулся вечером и не узнал Ксюшу. Она была грустная, но уже не плакала, и не лежала, уткнувшись в подушку, а сидела на кухне и помогала Маргарите Кирилловне лепить пельмени.

– Кирилл, смотри, мы твоих пельменей любимых налепили. Если бы не Ксюша, я бы так долго возилась, а вдвоем мы очень быстро управились. Смотри, какие у Ксюши красивые получились, маленькие, кругленькие и вкусные.

– Да, сейчас попробую, думаю, что очень вкусные пельмени, спасибо Ксюша. И тебе, мама, спасибо. – Он многозначительно посмотрел на мать и она догадалась, за что он ее благодарит.

В десять Кирилл уложил Ксюшу спать, которая привыкла засыпать в такое время и ее головка к этому часу уже сама начинала клониться, глазки закрывались, взгляд становился рассеянным, а движения вялыми и он решил не нарушать правила, установленного родителями и к этому часу она уже была в постели.

Когда девочка заснула, Кирилл, погасив за собой свет (Ксюша, как и сестра, боялась засыпать в темноте), тихо прошел на кухню. Мать пила чай и читала перед сном. У нее была привычка сидеть допоздна на кухне еще с той поры, когда дети были маленькие, а комнат у них всего две, особо не развернешься, и пока они засыпали, она обитала там – это была ее территория – читала, попутно пила чай, что-то зашивала или вязала, или просто смотрела телевизор, прикрутив на минимум громкость.

– Мам, ты что, в церковь с ней ходила?

– А что здесь такого? Если ты атеист, это еще не значит, что Бога нет. Что, разве лучше, чтобы она лежала на кровати и целый день плакала, уткнувшись в подушку. А так, мы с ней прошлись пешком по улице, подышали свежим воздухом, разговаривали. Я ей о тебе рассказывала, какой ты был маленький, смешной, о твоих проказах и подвигах. Она даже улыбалась. А потом мы в церкви заказали панихиду по усопшим. Батюшка так степенно и торжественно отслужил молитву, хор очень красиво и душевно подпевал ему. Все было величественно, важно, возвышенно. Свечки поставили. Вот это и есть лечение души, а не те лекарства, которыми ты ее пичкаешь, только печень ребенку гробишь. Она поверила, что родители на небесах и оттуда смотрят на нее и радуются за нее и помнят о ней, что они не просто умерли, а ушли в лучший мир, где им сейчас хорошо.

– Ну да, "в поля, богатые дичью".

– Не смейся Кирилл. Если ей так легче думать, то пусть так и будет. Не лезь со своим атеизмом. Он, как никудышный друг, хорош только в радости и благополучии, а в горе не помощник…

* * *

А еще через день мать настояла, чтобы Ксюша пошла в школу. Там, в коллективе, среди учителей и сверстников, ей будет проще отвлечься от разрывавшего сердце горя. Сказала, что пойдет и поговорит с учителями, объяснит ситуацию, хотя они и сами, наверное, все прекрасно понимают. Не надо сочувствий и жалости. К Ксюше лучше сейчас относится как к любому другому нормальному человеку, а не как к инвалиду, потерявшему всё. Но, конечно, не стоит пока оставлять девочку без присмотра. Кирилл мог бы отвозить ее с утра, а она будет встречать после школы.

– Ксюше нужно постепенно стряхивать с себя тоску и хандру, и начинать жить, а мы будем рядом и ей поможем, – заключила Маргарита Кирилловна.

Доводы были убедительными и Кирилл согласился.

* * *

По утрам он отвозил Ксюшу в школу и сдавал на руки учителям. Все знали о случившемся и относились к ней с большой заботой и вниманием. Познакомился со всеми учителями. Просил их не спускать с нее глаз, ведь у девочки такое горе: за такой короткий отрезок времени она стала круглой сиротой. Обратился к школьному психологу с просьбой помочь пережить несчастье.

Маргарита Кирилловна, как и обещала, приходила за Ксюшей после школы и забирала ее домой. По дороге они шли пешком, разговаривали. Их дом находился далеко от школы, на расстоянии четырех остановок, но мать Кирилла все равно предпочитала пешие прогулки.

– Тетя Рита, а я сегодня совсем не плакала, целый день.

– Молодец, ты умница. А что получила?

– Меня не вызывали. Я ведь много пропустила. Мне только дали параграфы, которые нужно выучить. И завтра будут по ним спрашивать.

– Значит придется догонять. Хочешь, я тебе помогу делать уроки?

– Да нет, я сама. Что же, я маленькая, что ли?

– Ну хорошо. Давай по дороге в магазин зайдем, купим что-нибудь из еды. Что мы с тобой на ужин приготовим?

– А что Кирилл любит?

– Например, гречневую кашу.

– Тогда гречку с сосисками и салат. – Ксюша представила, как ставит все эти блюда перед Кириллом и как он ее благодарит и хвалит, что всё очень вкусно приготовлено.

– Договорились. А ты, Ксюша, гречневую кашу умеешь варить?

– Нет, – честно призналась девочка.

– Значит, будем учиться.

Глава 26

В один из следующих вечеров, когда Ксюша уже спала, Кирилл вышел на кухню. Мать, как обычно, сидела с чашкой чая – ее привычный вечерний моцион. Кирилл примостился рядом, прислонился затылком к стене, задумчиво закрыв глаза.

– Мама, хочешь, я открою тебе одну мистическую тайну? Фактически, это я убил ее родителей.

– Как, сынок?!  – мать в ужасе отпрянула, ухватившись за край стола, чтобы не упасть.

– Да нет, не в прямом смысле, конечно. Меня преследует какой-то злой рок. Я не специально, не умышленно являюсь причиной смерти других людей. И потом мучаюсь, корю себя за это и несу этот тяжкий крест.

– А Ксюша здесь при чем?

– Я тебе уже говорил, как сильно я желал, чтобы эта девочка принадлежала только мне безраздельно. Чтобы самому воспитывать ее, чтобы никакие родители и родственники не вмешивались. Вылепить из нее то, что мне хочется, ну как со Светой, помнишь. Каждую ночь в голову лезли идеи, одна безумнее другой. Я мечтал, как приду к ее родителям и попрошу их отдать мне дочь на воспитание, или предложу им денег, чтобы они от нее отказались, или украду в конце концов и увезу туда, где нас никто не найдет. Знал, что Ксюша на все согласилась бы. И понимал, что всё это бред моего воспаленного воображения. Последней соломинкой, самой реальной из всего вышесказанного, было прийти к ее родителям, и попросить разрешения мне с ней видеться. Но только этого мне все равно было мало.

– Кирилл, я, действительно, тебя не понимаю.

– Что тут непонятного. Хотелось заботиться о ней, растить, развивать так, как я считаю нужным. Я хочу вырастить ее для себя, такую, как мне нравится. Сейчас она еще сырой кусочек глины, а мне хочется слепить из нее Еву.

Мать, в конец запутанная его рассуждениями, не понимая и не принимая их своим умом, безнадежно махнула рукой, мол, поступай, как знаешь, только ты такое бремя на себя взваливаешь. Мысленно подумала, какой ненормальный у нее сынок. У других дети, как дети, женились на обычных женщинах, детей родили, своих воспитывают. А этому подавай возиться с чужим ребенком, подростком, да еще и девочкой.

Маргарита Кирилловна давно смирилась с мыслью, что сын вырос, он уже взрослый, самостоятельный мужчина и мудрые мамины советы для него пустой звук. Он поступит по-своему и настаивать бесполезно, можно только спровоцировать очередной скандал, и лишний раз потрепать и без того расшатанные жизнью нервы. Тем более, если вопрос касается этой маленькой пассии, его Ксюши. Стоит только заикнуться о ней, как у него вспыхивают глаза, светится радостью лицо, все существо излучает восторг. И что это за страсть, что за сила такая неведомая, так крепко сжавшая сына в своих тисках. Лучше его в этот момент не трогать, разорвет любого, защищая свою девочку, как он любит ее называть. Придется смириться и принять то, что есть. Иначе себе дороже выйдет. Его любовь так велика, что он, пожалуй, в слепом порыве и через мать переступит.

"Да, к тому же она и неплохая девушка, добрая, отзывчивая, воспитанная, не нахалка и не грубиянка. Ну, конечно, горе подкосило ее, много плачет, а кто бы не плакал на ее месте – сразу и отца и мать потерять. Но она нежная, послушная и очень любит Кирилла, это правда. И он имеет на нее большое влияние. Может, и в самом деле, будут счастливы вместе. В конце концов счастье сына разве не мечта любой матери. Буду противоречить, стану для них врагом. А так, есть надежда, что и мне в этом счастье найдется уголок.

А с другой стороны, бедная девочка. Как она справится с ее сыном, с этим мартовский котом. Уж такие у него женщины были – матёрые, волевые, крепкие, с характером и ни кто из них не смог удержать его в узде. А она малое дитя. Что с ней будет? Жалко девочку. Хотелось бы ей помочь, но даже я ему не указ, не в силах на него влиять. Кирилл такой же ловелас, как его отец" – с грустью подумала Маргарита Кирилловна.

Мать рано вышла замуж – ей не было еще и девятнадцати лет – потому что уже была беременна. Кирюшин отец тогда тоже околдовал ее, глупую и наивную, поверившую ему, а потом гулял направо и налево, пока не ушел совсем, оставив женщину с двумя маленькими детьми. Она, как никто, сочувствовала Ксении и готова была в любой момент оказать поддержку и сделать все возможное, что было в ее силах.

А еще Ксюша чем-то незримым напоминала ей Свету. Вроде как дочь покинула их в десятилетнем возрасте, пропадала где-то несколько лет и вот теперь вернулась, повзрослевшая, четырнадцатилетняя и опять продолжает жить с ними как ни в чем не бывало. И мать почувствовала себя помолодевшей, будто перенеслась на несколько лет назад. К тому же ее забота теперь тяготила взрослого сына, зато Ксюша как раз наоборот, тянулась к женщине – девочка явно нуждалась в материнском тепле и совете.