Текст книги "Последняя надежда"

Автор книги: Анн Плишота

Соавторы: Сандрин Вольф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

66. Несравненные швецы

Кожечистки отлично поработали с раной Оксы. Всю ночь напролет они тщательно вычищали гниющую рану, пожирая каждую испорченную клетку, пока Драгомира с Павлом сменяли друг друга у изголовья доблестной пострадавшей.

Когда Окса проснулась, рядом с ней сидела Драгомира, занятая приготовлением какой-то смеси в мраморной ступке.

– Бабуль?

– Лапушка! Как ты себя чувствуешь?

Павел, лежавший на раскладушке рядом с кроватью Оксы, приоткрыл один глаз и сел. Под его измученными глазами чернели круги, а взгляд тут же метнулся к колену дочери.

Вид у Оксы был куда менее отвратительный, чем вчера: кожа, очистившаяся от жуткого коричневого цвета, казалась вполне восстановленной! И пахло уже не так противно…

Кожечистки продолжали тихонько копошиться у нее в колене, и Окса поморщилась. Нет, было решительно трудно привыкнуть к фармакопее Внутренников. То черви, то слизни…

– Прекрасно! – воскликнула Драгомира. – Все получилось! Смотри, уже стало, как будто ты просто упала на роликах. Согни-ка ногу.

Окса осторожно подчинилась. Кожа натянулась, и работающие червячки стали еще более заметны.

– Я ничего не чувствую! Высший класс, ба!

Окса кинулась на шею бабушке и подтащила к себе отца, чтобы крепко обнять обоих. Какое облегчение! Она так боялась!

– Теперь, когда твое колено вне опасности, займусь-ка я твоим лицом, лапушка.

– Лицом? – переполошилась Окса, ощупывая лоб и щеки. – А что с ним не так?

И тут вспомнила, как выглядели ее руки, когда она провела ими по лицу в тот момент, как разлетелись стекла в лаборатории. Они были в крови!

– У меня лицо обезображено, да? – глухо спросила девочка.

– Да нет, Окса, ничего оно не обезображено, – мягко сказала Драгомира, заставляя ее снова лечь. – У тебя просто несколько ранок от осколков. Но я это уберу в мгновение ока. Сперва зашьем, а потом с помощью мази уберем все следы! Увидишь, это фантастика!

– Ты будешь меня зашивать?! Нет, ба, я не хочу! Никаких иголок!

Окса скорчилась на кровати, и ее несогласие по данному вопросу стало еще более громким, когда она увидела, ктобудет зашивать разрезы: пауки! Ладно… крошечные паучишки с тонюсенькими лапками… Но все равно – пауки же!

– Ай, нет! Нет, ба! Я с катушек слечу!

К ее удивлению Павел расхохотался до слез, Драгомира тоже, и даже крохотные паучки присоединились к их веселью, сотрясаясь у Драгомиры в ладони.

– Да ты погляди на них, Окса-сан! Это же Нитепряды, они совершенно безобидные! – выдавил сквозь смех Павел. – А главное, они великолепные швецы…

– Сын Старой Лучезарной владеет истиной во рту, Юная Лучезарная, – вмешался Фолдингот, вошедший в комнату с подносом, заставленным бутербродами и дымящимися чашками. – В тот день, как палец мой был отсечен посредством ножика в процессе нарезания моркови, Нитепряды пришили мне его обратно так аккуратно, как кружево. Смотрите, палец мой вновь принадлежит моей ладони! И ощущений не было совсем-совсем! Должны иметь вы веру безмятежно, слова мои есть истина!

Окса закусила губу и с покорностью судьбе закрыла глаза.

– Ладно, валяйте, делайте со мной, что хотите! Скажи мне кто-то, что однажды я пожертвую своим телом на благо науки… да еще при жизни…

Павел с Драгомирой заговорщицки перемигнулись. Затем Драгомира осторожно взяла трех паучков, забавно потягивающихся у нее в ладони, и положила их на лицо Оксы. Та вздрогнула и зажмурилась еще крепче, так, что даже лоб сморщился.

– Расслабься, детка, – взял ее за руку Павел. – Если будешь морщить лоб, Нитепряды сошьют морщинки… тебе не кажется, что тринадцать лет – несколько рановато для лифтинга?

– Просто класс… – побурчала Окса сквозь зубы, устремляя глаза к потолку.

Трое Нитепрядов теперь сидели у нее на лице. Девочка чувствовала, как их тоненькие лапки касаются ее кожи. Ощущение было странным. Очень-очень странным… но не неприятным, если на минутку забыть, что это пауки…

До этого момента Окса вообще не чувствовала, что на ее лице есть порезы. Все ее внимание было сосредоточено на раненом колене. Но работа Нитепрядов оживила ее воспоминания, вернув девочку на несколько часов назад. Она вспомнила разгромленную лабораторию, мерзкий запах химических реактивов, взбесившегося МакГроу, готового на все, лишь бы схватить ее… и мадмуазель Кревкёр…

– Вот и все, солнышко! От твоих порезов остались одни воспоминания! Сейчас я наложу тебе эту мазь, чтобы убрать шрамики, и у тебя снова будет кожа, как у младенца!

– А еще я кое-кого знаю, кто будет тоже несказанно счастлив видеть тебя такой… новенькой, – шепнул дочке на ухо Павел.

Он разогнул свое длинное тело и вышел из комнаты.

– Мари! – раздался в коридоре его громкий голос. – Хочешь увидеть свою бесценную дочку?

Несколько секунд спустя он появился вновь, толкая перед собой кресло на колесиках. При виде Оксы лицо Мари осветилось широкой улыбкой, которая, впрочем, не стерла из глаз женщины глубоко затаенную тревогу. Павел подкатил кресло прямо к кровати дочери.

– Не, ты это видела, мам? – девочка указала глазами на Нитепрядов, которых Драгомира как раз осторожно убирала обратно в склянку. – Гадость… Э-э… кстати, ба, раз уж речь зашла о гадостях, то что конкретно входит в состав этой мази?

– Все осторожничаешь, а?

– Ну, это… как бы… да!

Драгомира с Павлом улыбнулись, а Мари мысленно отметила, что очень даже разделяет отвращение дочери.

– Не переживай, там нет ничего, кроме нескольких листочков сушеного и очищенного тысячелистника, перемешанного с капелькой сока Горановы и розовым маслом.

– Честно? – сурово вопросила Окса.

– Честно!

– Ну ладно, на таких условиях я готова и дальше одалживать – подчеркиваю: одалживать! – свое тело на благо науки.

И она растянулась на кровати, раскинув руки, с видом абсолютной покорности судьбе.

– Я ведь пойду сегодня в колледж, да? – неуверенно поинтересовалась девочка.

– Да! – кивнул отец. – Мы тут подумали и решили, что даже если это будет стоить тебе больших усилий после того, что тебе пришлось пережить вчера вечером, будет разумнее, если ты пойдешь. Практически наверняка о происшедшем сообщили в полицию, хотя бы из-за разгромленной лаборатории. А исходя из того, что вы с Гюсом рассказали, МакГроу наверняка позаботился о том, чтобы заставить замолчать мадмуазель Кревкёр. Она слишком много видела. Если тебя начнут расспрашивать, а совершенно точно будут, необходимо, чтобы ты себя вела естественно и подтвердила, что МакГроу проводил тебя до выхода, как он обычно провожал других. Ты понимаешь?

Окса кивнула.

– Мы знаем, что тебе это трудно, очень трудно. Но жизненно необходимо, чтобы никто даже не заподозрил, что произошло на самом деле, – продолжила Драгомира. – Смотри внимательно, слушай и увидишь, что МакГроу будет вести себя точно так же. Он тоже не может допустить, чтобы кто-то узнал о реальном положении вещей, ни о нем, ни о нас. Пусть мы ничего плохого не сделали, запомни, что у нас будут крупные неприятности, если кто-то узнает, кто мы, а главное – что мы можем. Теперь тебе известно, чем мы отличаемся от других, и как это может выглядеть в глазах тех, кто такими способностями не обладает… Ты не сильно ошибалась, когда воображала, что секретные или правительственные службы дорого бы дали, чтобы изучить людей вроде нас. И когда я говорю «изучить», то преуменьшаю… Никому ничего не рассказывая, мы себя защищаем, и сегодня эта задача возлагается на тебя. Мне жаль, что приходится так много от тебя требовать. Но нам в течение пятидесяти лет удавалось хранить нашу тайну и оставаться незамеченными…

– Да, знаю, – удрученно сказала Окса. – Но как же мадмуазель Кревкёр?

– Мы пока ничего не можем для нее сделать, детка, – глухо ответил Павел.

Когда Пьер Белланже высадил Оксу и Гюса у колледжа, он тоже, как и ребята, почувствовал царившую там нервную атмосферу. Бросив на детей ободряющий взгляд, Пьер проводил их глазами и уехал только тогда, когда они миновали вход.

– Да тут, похоже, все на ушах… – шепнул Гюс на ухо подруге, искоса поглядывая по сторонам.

Окса не ответила. На ее лице, бледном и осунувшемся, читались глубокая усталость и напряжение, которые ей не удавалось скрыть.

Друзья прошли мимо группок учеников, громко обсуждавших события. Слова «полиция» и «лаборатория» фигурировали практически во всех разговорах, что не улучшило и без того нервозного состояния Оксы. Мерлин Пуакассе, поджидавший их у шкафчиков, первым сообщил новости:

– Привет, Окса! Здорово, Гюс! Слышали? Лабораторку вчера вечером разнесли, там полный разгром! Разломано все, буквально все! Даже керамические рабочие столы, прикиньте? Полиция приехала, но похоже, никто представления не имеет, кто это сделал. Потрясающе, правда?

Окса с Гюсом изобразили удивление, причем весьма убедительно, как им казалось. Как быстро выяснилось, они заблуждались. Потому что Мерлин, хитро глядя на Оксу, наклонился к ней ближе и доверительно прошептал:

– Я знаю, что произошло, Окса… Я все видел!

Эти слова возымели эффект разорвавшейся бомбы. Гюсу показалось, что у него кровь застыла в жилах, и он двинулся на Мерлина, изобразив возмущение:

– Да что ты несешь?

– Я прошел за тобой, когда ты проскользнул следом за мадмуазель Кревкёр в дверь, – сообщил Мерлин, наблюдая за реакцией Гюса. – Я подозревал, что творится что-то необычное… И видел, как Окса отбросила МакГроу к стенке, не прикоснувшиськ нему… И видел, как вы оба поднялись в воздух, чтобы перебраться через стену…

– Не неси околесицу! – процедил сквозь зубы Гюс.

– Тебе вроде здорово досталось, Окса, – продолжил Мерлин, не давая себя сбить. – Но я с радостью констатирую, что тебе гораздо лучше, ночь явно пошла тебе на пользу. Можно сказать, это просто волшебное восстановление!

– Перестань нести чушь, – буркнул побелевший Гюс.

– Брось, Гюс, – махнула рукой Окса. – Ты же видишь, он все понял…

– Так, значит, ты волшебница, да? – Мерлин прямо подскочил.

– Ты ведь уже давно это подозревал, разве нет? – хмыкнула Окса, пристально глядя на Мерлина. – Но никому не говори, я тебя прошу! От этого зависит жизнь многих людей!

– Да? – выдохнул Мерлин, пораженный выражением горящих глаз девочки.

– Обещаю, что все тебе расскажу, если поклянешься молчать.

– Окса! – Гюс был в шоке.

– У нас нет выбора, Гюс, – буркнула Юная Лучезарная, повернувшись к другу. – Начнем отрицать, он будет разнюхивать и дальше, и все станет еще хуже… К тому же я уверена, что на него можно положиться, – добавила она чуть громче, снова пристально поглядев на Мерлина. – Не так ли, Мерлин? Повторяю: скажешь кому хоть слово – поставишь под смертельную угрозу жизнь многих, начиная с меня.

Мальчик вздрогнул, смущенный пристальным взглядом девочки, к которой был весьма неравнодушен, а также суровостью ее требования.

– Я понимаю, – кивнул он. – Можешь на меня рассчитывать. А МакГроу? Он такой же, как ты?

– МакГроу? Все гораздо хуже… – ответила Окса, глядя, как мерзкий препод входит во двор.

– Во всяком случае, ты классно его отделала! – с нескрываемым восторгом прокомментировал Мерлин. – Ух ты! Ну и рожа у него! Будто в куст шиповника упал!

МакГроу и впрямь только появился, с мрачным видом и расцарапанной физиономией. Все ученики, которые его заметили, провожали педагога любопытными взглядами. А некоторые даже осмелились прыснуть со смеху.

Гюс и Окса отнюдь не разделяли всеобщего веселья, и им совсем уж стало не до смеха, когда МакГроу развернулся в их сторону. Не сводя с них глаз, он притормозил, и Окса отметила изумление в его взгляде, когда препод уставился на нее, наверняка отметив отсутствие всяких следов вчерашней жестокой схватки. Далее МакГроу проследовал мимо, с высоко поднятой головой и прямой спиной, и исчез за углом коридора.

Через десять минут после начала урока французского в класс с хмурым выражением лица зашел директор, месье Бонтанпи.

– Информирую вас, что мадмуазель Кревкёр сегодня не будет. Соответственно, у вас самоподготовка с десяти до двенадцати. И вот еще что. Окса, пройдите, пожалуйста, со мной. Я ее быстро верну, месье Лемэр, – обратился он с натянутой улыбкой к учителю французского.

Окса встала и пошла с директором, тщательно следя за своей походкой, чтобы не хромать. Коленка больше не гнила, но все же еще довольно сильно болела. Девочка подумала, что ей нужно быть сильной. Сильнее, чем обычно.

– Инспекторы полиции проводят расследование по поводу разгрома лаборатории, – бесцветным голосом сообщил девочке месье Бонтанпи. – Они всего лишь хотят задать вам пару вопросов, вы не волнуйтесь.

И вплоть до самого своего кабинета месье директор не проронил больше ни слова. Оксе вдруг стало его очень жаль. Должно быть, он сильно переживает за мадмуазель Кревкёр, а уж Окса точно знала, что на то есть весьма серьезные основания. Она нервно поправила висящую на плече сумочку.

«О-ля-ля! Только бы им не вздумалось меня обыскать! Если они увидят Гранокодуй… и Кульбу-горлана! Нет, Окса, не смей об этом думать, не смей!».

Девочка сунула руки в карманы форменного пиджака и нащупала нечто странное. Заглянув в карман, она узнала тот самый талисман, который дала ей Драгомира в первый школьный день.

«Когда почувствуешь, что тревога сжимает сердце и овладевает душой, возьми вот это и тихонько поглаживай. И небо покажется тебе светлее, а путь короче», – сказала тогда бабуля.

– Ой, ба, спасибо тебе! – с жаром прошептала Окса, вспомнив, как бабушка сунула маленький мешочек в карман пиджака перед самым ее выходом из дома.

Эти мысли придали девочке сил и мужества. Ее семья всегда рядом. А еще у нее есть Гюс. Она никогда не бывает одна.

В директорском кабинете ее поджидали двое полицейских. Но Окса была к этому готова, и они произвели на нее куда меньшее впечатление, чем можно было ожидать. Может, ей все же удастся соврать так, что они ничего не заподозрят…

– Здравствуйте, – поздоровалась девочка, едва переступив порог кабинета.

– Здравствуй! Ты Окса Поллок, верно?

– Да.

– Присаживайся, не бойся. Мы хотим просто задать тебе несколько вопросов. Вчера вечером ты оставалась после урока, чтобы помочь мистеру МакГроу убрать в лаборатории?

– Да.

Пока что все шло хорошо.

– А во сколько вы закончили, не помнишь?

А вот теперь нужно сыграть, как по нотам…

– Вообще-то я не обратила внимания, но мы недолго провозились. Минут десять, ну, может пятнадцать, самое большее. Там мало что было убирать, потому что МакГроу… ну, то есть, месье МакГроу давал нам контрольную…

– А потом? Что было дальше?

– Потом? Ну, мы спустились вниз, он открыл входную дверь, и мы разошлись в разные стороны.

– Ты не заметила ничего необычного?

– Да нет. Ну разве что месье МакГроу назвал меня по имени, а это вовсе не в его привычках, – хмыкнула Окса, чтобы разрядить обстановку.

Полицейские улыбнулись.

– Окса, а перед уходом из колледжа ты не видела мисс Кревкёр?

– Мисс Кревкёр? Нет… – с тяжелым сердцем ответила девочка. – Я никого не видела.

Полицейские встали. Похоже, допрос был окончен. Уф!

– Ну что же, спасибо тебе, Окса. Можешь возвращаться к своим товарищам, но прежде ответь…

И в этот миг у Оксы душа ушла в пятки, а в голове пронесся ураган. Девочка сжала свой талисман и всеми силами постаралась задушить в себе панику, грозившую свести на нет все ее предыдущие усилия.

– Что-то еще? – поинтересовалась она куда тверже, чем могла подумать.

В окно за спинами полицейских она видела, как облака на небе потемнели и в считаные секунды стали чернильно-черными.

«О, нет! Только не гроза! Не сейчас!!!» – подумала она.

– Ты, часом, не родственница Леомидо Фортенски, дирижера? – поинтересовался один из полицейских, пристально глядя ей в глаза.

67. Клубок проблем

– Лицо Юной Лучезарной покрыто пеленой усталости, – заметил Фолдингот, глядя на Оксу большими круглыми глазами. – Напиток, что предложен мною, вольет вам силы в кровь, уверенно вы можете на это положиться!

– Спасибо, Фолдингот. Я, и правда, совсем сдохла… – призналась Окса, беря предложенную чашку.

– Если сдох, то нужен ладан! – прогорланил Геториг, как обычно катаясь по полу.

Окса действительно совершенно вымоталась. Последние события высосали из нее всю энергию, и с вечера пятницы она позволила себе без сопротивления погрузиться в заторможенное состояние.

С отсутствующим взглядом, без единой мысли в голове, она всю субботу слонялась по дому в пижаме, или с отсутствующим видом сидела в кресле, не желая ничем заниматься вообще. Что не мешало ей сохранять трезвый взгляд на вещи и понимать все, что происходит.

Оксе не казалось, что она страдает. Но при этом ее раздирали самые противоречивые чувства, тянувшие ее назад. Точнее, в какую-то незнакомую бездну. Девочка не испытывала ни страха, ни тревоги, ни облегчения. Лишь пустоту. Ее словно затягивал мощный черный водоворот, в который она покорно погружалась без всякого сопротивления.

Родители Оксы беспомощно наблюдали за весьма необычным состоянием дочери, стараясь отвлечь ее и утешить, как могли. Но их слова, какими бы добрыми и ласковыми ни были, скользили мимо сознания Оксы. Нет, она все слышала, но слова не доходили до ее сердца, бьющегося в пустоте, и не вызывали отклика.

Воскресенье началось так же: Окса, по-прежнему замкнувшаяся в тревожащем молчании, осталась в пижаме, не желая ни умываться, ни есть, а главное, – разговаривать с кем бы то ни было.

– Она в шоке, – диагностировала Драгомира. – Думаю, самое время снова достать Насценцию…

Мари вопросительно поглядела на нее, а Павел воскликнул:

– Она еще у тебя? Я готов был поклясться, что она осталась в Сибири!

– Угу, у меня, – подмигнула сыну Драгомира. – И нисколько не сомневаюсь, что она пойдет на пользу нашей малышке…

– Может, кто-нибудь из вас соизволит все же объяснить мне, о чем идет речь? – резко спросила Мари.

Вместо ответа Драгомира встала и вышла, вернувшись через несколько минут с чем-то напоминающим свернутое прозрачное одеяло, которое положила на стол.

Заинтригованная, Мари потрогала очень нежную и бархатистую ткань.

– Можно подумать… это кожа младенца! – заметила она, подавив дрожь, и поглядела на Павла с ужасом и отвращением.

– Ой, ну что ты, дорогая! Это вовсе не кожа младенца! Хотя и есть в ней что-то вроде…

– Что-то вроде?! – скривилась Мари.

– Насценцию делают из плаценты, – продолжил Павел. – Но не из обычной плаценты.

– Кто бы сомневался, – с облегчением хмыкнула Мари. – Обыкновенность и Поллоки не совместимы!

Павел слабо улыбнулся.

– Знаешь, за всю свою жизнь Фолдинготы могут родить лишь один раз – должен уточнить, что живут они примерно триста лет, а вынашивают ребенка два года. Но, как и у людей, иногда у них рождаются близнецы. И плацента близнецов невероятно ценная, она обладает удивительными свойствами в области психотерапии. Я пережил подобное, когда потерял отца… Это то, что сейчас нужно Оксе. Думаю, Драгомира отлично придумала. Ты согласна, чтобы мы это сделали?

– Ну конечно, согласна! – взволнованно воскликнула Мари. – Нужно попробовать, не можем же мы оставлять ее вот так!

– Да, только это и осталось…

Окса, уже некоторое время стоявшая в дверях гостиной, произнесла эти слова и направилась к матери, потом присела на корточки и положила голову ей на колени.

– Мам, мне кажется, что я самый настоящий зомби… Я как будто совсем пустая…

Тогда Драгомира взяла Насценцию и развернула. Это оказалась тоненькая, чуть матовая мембрана в форме круга примерно метр в диаметре. На воздухе круг начал быстро раздуваться и превратился в красивый перламутровый шар. Казалось, внутри него сгущается воздух, наполняя шар паром.

– Осторожно, – предупредила Драгомира, похлопав по шару. – Он очень горячий. Примерно девяносто градусов!

– Вы же не собираетесь засунуть Оксу в эту штуку? – всполошилась Мари, поглаживая лежащую на коленях голову дочери.

– Да нет, Мари, не волнуйся, – успокоила невестку Драгомира. – Температура упадет и остановится на тридцати семи. Идеальная температура. Еще несколько минут, и будет что надо…

Насценция поднялась в воздух и теперь дрейфовала над полом. Внутри нее пар постепенно рассасывался. Были видны стекающие по прозрачным стенкам капельки конденсата.

Через несколько минут Драгомира положила ладони на поверхность шара и погладила мембрану.

– Она ищет вход, – пояснил Павел. – А, вот, нашла!

Драгомира с кучей предосторожностей раздвинула обеими руками щель длиной сантиметров пятьдесят, делая проход.

– Полезешь, Окса? Насценция готова тебя принять.

Окса встала, подошла к странному шару и просунула внутрь входа ногу, а потом и все тело. Вопреки ожиданиям, Насценция не просела под ее весом, а продолжала дрейфовать над полом. Драгомира закрыла проход и выпустила шар.

Девочка инстинктивно свернулась в клубок в уютной мембране, и ее обволокло влажное тепло. Едва она устроилась, как Насценция начала покрываться тонкими синеватыми прожилками, которые запульсировали, словно живые. А через пару секунд шар начал слегка сжиматься и разжиматься, пульсируя, его шелковистая поверхность заколыхалась.

– Как будто сердце бьется… – прошептала Мари, стиснув руку мужа.

Окса же внутри шара почти моментально заснула, убаюканная его ритмичным колебанием. Погружаясь в сон, девочка испытала странное чувство, будто все мрачные мысли, поселившиеся в самой ее глубине, и тяжесть на ее душе вытягиваются из нее, растворяясь во влажности Насценции.

Когда Окса снова открыла глаза, то обнаружила, что лежит все в той же позе, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Она представления не имела, сколько сейчас времени. Она здесь уже час? А может, день? Или неделю? Все может быть… Но одно было очевидно: она замечательно себя чувствовала, на душе у нее было легко, как уже давно не случалось, словно пребывание в этом уютном шаре сняло с нее тяжкий гнет.

Сквозь мембрану, ставшую матовой и серой, девочка различила силуэт лежавшей на диване матери. Рядом с ней сидел отец, облокотившись на подлокотник, а дальше виднелось пятно цвета баклажана. Наверняка бабуля.

Изнутри Насценции Окса слышала их голоса, и к ним еще добавился голос Абакума. Голоса доносились до нее, как шум моря, будто Окса находилась под водой. Внезапно в мембране образовалась щель, и в ней появилось лицо отца.

– Детка… Ты как?

– Нормально, пап! Даже очень хорошо. Но мне тут немного тесновато! Давно я тут сижу?

– Чуть больше четырех часов.

Отец широко улыбнулся и, действуя, как делала Драгомира, когда запускала Оксу внутрь, расширил проход. Окса развернулась, обвила отца руками за шею, и он вытащил ее наружу.

Оказавшись на ногах, Окса под вопросительным взглядом матери потянулась, широко и весьма громко зевнув.

– Как ты себя чувствуешь? – с оттенком тревоги спросила Мари.

– Ой, мам! – Окса, подскочив, прижалась к матери. – Я отлично себя чувствую! Как… как новенькая.

– Надеюсь, что ты все же осталась прежней Оксой, которую я так сильно люблю! – ответила мать.

– Ну, полагаю, уж насчет этого можно не волноваться! – заверила ее улыбающаяся Драгомира.

Тут в гостиной нарисовалась Фолдингота с аксессуаром, с которым она и ее напарник редко расставались: подносом с чайником, чашками и аппетитной горячей выпечкой.

– Пошло ли пребывание в Насценции на пользу Юной Лучезарной? Наличествует полное отдохновение в лике вашем, что вносит радость мне в сердце.

– Ты права, Фолдингота, я чувствую себя отдохнувшей. Она чудесная, эта Насценция! Мозгокопы отдыхают по сравнению с этой штукой!

– Действительно, это и впрямь та самая старая Окса! – Мари с облегчением улыбнулась Драгомире.

– Рекомендую вам обеим посмотреть вон туда, – махнула рукой Бабуля Поллок.

Абакум, стоящий перед по-прежнему дрейфующей Насценцией, вынул из пиджака футляр из красного дерева. Открыв его, он извлек оттуда хорошо знакомый Оксе предмет.

– Это его волшебная палочка! – гордо пояснила она матери. – Палочка, которую он унаследовал от своей мамы, Феи Без-Возраста-Умершей-Ради-Любви…

– А, ну ясно, – улыбнулась Мари, тщательно скрывая изумление. – Я так и думала… Феи без волшебной палочки – это как-то не серьезно…

Тот, кого Окса решила называть Мужчина-фей, сунул руку внутрь Насценции и осторожно начал водить палочкой по ее стенкам. И шар постепенно стал светлеть, снова становясь белым. Через несколько минут Абакум вынул палочку. Насценция тут же сдулась, и стала опять похожей на легкую тряпочку, которую Драгомира аккуратно свернула.

Абакум подошел к Оксе и Мари и показал им палочку: на ее кончике висел толстый пушистый комок, темный, почти черный, слегка напоминающий клубы пыли, скапливающиеся на мебели.

– Это… грязь? – скривилась Окса.

Абакум, улыбнувшись, кивнул.

– В некотором роде. Если быть точным, это твои черные мысли.

– ЧТО?! – одновременно воскликнули мать и дочь.

– Насценция очищает душу от горечи, тяжести и переживаний, а главное, вытаскивает из пучины, в которую она погружается. Некоторые переживания необходимы, чтобы идти вперед, но остальные душу лишь загрязняют. То, что ты видишь на конце палочки – не что иное, как та чернота, что отдаляла тебя от нас, и заставляла забыть, что всегда впереди есть свет и надежда.

Окса наклонилась, чтобы разглядеть клубок, состоящий из перепутанных двойных нитей.

– Ты хочешь сказать, что вот это вот вышло из моей головы?!

– Головы, тела, сердца, души… Да, – ответил Абакум, глядя на нее своими серыми глазами.

– А оно… живое?

– Конечно! Как и ты! Мысли отнюдь не инертны, они такие же материальные и живые, как все, что оживляет наше тело.

– А что ты будешь с этим делать?

– А вот это, Юная Лучезарная, позволь мне тебе не сообщать… – ответил Мужчина-фей, загадочно улыбнувшись.

С этими словами Абакум потряс палочкой над лакированной коробочкой и сбросил в нее клубок черных мыслей. Затем проткнул большую гранулу, которую достал из своего Ларчика, и вылил в коробочку ее содержимое. Дальше чародей закрыл и опечатал крышку лакированной коробочки и убрал ее во внутренний карман пиджака вместе с футляром от волшебной палочки, оставив Оксу в состоянии крайнего недоумения.