Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"
Автор книги: Анджей Земянский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
– Дитер, друг мой, – обнял он капитана за плечи. – Как же я рад, что наконец-то могу тебя увидеть.
– Ну, мы же виделись в парке.
Холмс совершенно симпатично улыбнулся.
– Ты видел доктора Ватсона.
– Но ведь он выглядел точно так же, как и ты. Говорил, как и ты.
– Ночью, в парке, в состоянии возбуждения? Ты и вправду знаешь, что видел? Знаешь, о чем говоришь?
Шильке только потряс головой. Сидящий напротив человек и вправду производил ошеломляющее впечатление.
– И Крупманн схватил бы Ватсона, а не тебя?
– Ну да. И я наверняка бы умер от печали, поскольку то мой истинный друг. Впрочем, к тому же он и самый настоящий доктор.
– Медицины?
– Нет. Архитектуры.
Мужчины рассмеялись. Коллег по профессии в шайке становилось больше. Но несколько присутствующих в зале все так же наблюдало за их беседой.
– Прости мне мое замечание, – Шильке прикусил губу. – Но твое поведение, внешний вид, даже не знаю, как это выразить, не совсем соответствуют представлениям о разведчиках. Все на нас глядят. Ты не боишься?
– Ты сам ответил на свой же вопрос. А как еще я должен выглядеть? Зайти сюда в плаще, в шляпе и темных очках? Обменяться с тобой шепотом парой слов, заслоняя лицо газетой, и через секунду испариться через задний ход?
– Ну ладно… Я ляпнул глупость.
– Нет, Дитер. О тебе можно сказать разное, но со всей уверенностью не то, что бы глуп. Ты вправду походишь на Майкрофта, существо даже более умное, чем я, но лишенное энергии.
– Ну а ты, как истинный Шерлок, влил ее в меня, Мачек. Если только наш переход на "ты" по доверенности все так же действует.
– О, – удивился Холмс. – Ты даже правильно выговариваешь мое имя.
– Я немножко говорю по-польски.
– Это "немножко" в недалеком будущем тебе пригодится.
И вновь они улыбнулись друг другу.
– Мой план принимаешь? – спросил Шильке. – Ибо, как я понимаю, его основ объяснять я не должен.
– Абсолютно не должен. Помимо того, я желаю его расширить, но вначале я должен сказать кое-что о тебе.
– Обо мне?
– И ни о ком иначе.
Им подали кофе в маленьких чашечках. Уже сам аромат свидетельствовал, что если кофе у Титца можно было назвать совершенным, то для этого имелось всего одно определение. Настоящий.
– Может подать что-нибудь еще? – допытывалась официантка. – Коньяк?
Холмс улыбнулся ей так, что девушка тут же ответила ему улыбкой.
– Да нет, фройляйн, благодарим.
– Тогда, может, немного минеральной воды?
– О, замечательная идея.
Когда официантка отошла, Шильке склонился над столиком.
– Так что бы ты хотел обо мне сказать?
– Только лишь то, что ты отличаешься от всех остальных окружающих людей. И ты совершенно напрасно это скрываешь.
– Хмм, странно. И почему ты так считаешь?
– Потому что на любой заданный тебе вопрос ты ответишь не так, как любой из посетителей этого кафе.
Шильке удивленно поднял брови. Он никак не мог справиться с появившимися у него в голове мыслями.
– Задай такой вопрос.
Холмс пожал плечами.
– Да это может быть что угодно. Ну, к примеру: сколько дней Господь трудился над сотворением мира?
– Но это ведь очевидно. Шесть.
– Но почему тогда любой кретин крикнет, что семь? Почему только ты знаешь ответ, который ведь везде написан?
Шильке позволил захватить себя врасплох.
– Но почему?
– Потому что только ты умеешь слушать. Слушать, наблюдать, делать выводы. Ты гений, дорогой мой Майкрофт. Причем, твердо ступающим по земле на обеих ногах. – Холмс извлек из кармана хорошенько послуживший портсигар и старомодную зажигалку. Какое-то время он игрался ними, а потом произнес: – Только все это придется изменить.
– Что изменить? – Беседа все сильнее увлекала Шильке. – Мне уже не надо твердо ступать по земле?
Холмс закурил сигарету. Даже это он сумел сделать таким образом, что обратил на себя взгляды нескольких сидящих рядом посетителей.
– Да, – ответил он. – Вместо того, чтобы ходить по земле, ты должен высоко летать над ней. Но, прежде всего, ты обязан отличаться от других людей.
– Мне следует играть, как и ты?
Его собеседник отрицательно покачал головой.
– Я ничего не играю. Просто я – иной. И я научу тебя этому же.
– Извини, но я не понял.
– Пока что тебе понимать и не надо. Давай вернемся к той идее, которая меня очень заинтересовала.
– Но я ведь ее тебе даже и не разъяснил.
– Не надо. Позволишь, если я дам тебе ее краткое изложение?
Шильке кивнул. Он и вправду был ошеломлен выводами Холмса.
– Твой замысел гениален. Зачем терять жизнь, зачем нужно попадать в плен и годами бродяжничать в голоде и сибирских морозах? Гораздо лучше застраховать свою жизнь. Договориться с вражеским агентом и обеспечить ему полнейшую защиту на самые худшие дни – на время боев за Фестунг Бреслау. Взамен ты желаешь защиты уже после прохода армии, ты желаешь избежать допросов, придирок и долгой неволи. И вот что я тебе сразу скажу. Я полностью принимаю этот план. Хотя в нем имеется один серьезный минус.
– Какой?
– А вот перебивать не надо.
– Уже молчу.
– Видишь ли, я ведь был в гулаге. Я видел людей, которые неделями подыхали в собственных экскрементах, видел такие вещи, о которых Данте и не снилось – его преисподняя милая и приятная по сравнению с созданной человеком. Вырвался я оттуда чудом, меня взяли в разведку, потому что в совершенстве владею несколькими языками, и так здесь очутился. Но я не желаю жить в коммунистическом раю по той простой причине, что я его видел. Потому-то в твою идею я хочу внести одно изменение.
– Какое?
– После войны, когда все успокоится, мы испаряемся отсюда вдвоем.
Шильке пошевелился на стуле. Он чувствовал, что в нем постепенно нарастает доверие к сидящему напротив человеку. Одним кратким выводом тот подтвердил, что у него имеется причина не обмануть партнера, когда сам будет сверху, и не выставить его после всего на легкий выстрел, завоевывая тем самым благосклонность начальства.
– Эта твоя концепция мне очень даже нравится, – сказал он.
– Погоди. Ты хочешь, чтобы я стал твоим страховым полисом. Я согласен. Но я желаю, чтобы ты стал гарантом моей пенсии.
– Это в каком же смысле? – допытывался Шильке.
– А в таком, что даже если мы и убежим далеко-далеко, то у меня нет ни малейшего желания стать докером в американском перегрузочном порту. Лично я предпочитаю какой-нибудь экзотический остров, шезлонг и фруктовый коктейль в покрытом инеем бокале.
– Звучит весьма любопытно.
– Нет, просто таким вот сложным способом я хочу сообщить тебе простую вещь. Сейчас, во времена суматохи и разрушения существующего порядка, мы должны собрать соответствующие средства, – продолжал Холмс.
Шильке сглотнул слюну, а Холмс невинно усмехнулся.
– Думаю, мы придумаем – как. С зарплаты, скорее всего, не отложим.
Прозвучало это настолько неожиданно, что Шильке поначалу не мог поверить в то, что услышал. Потом поверил, но не мог понять. Затем понял, но вновь не мог поверить.
– Неужели это означает, что два офицера враждебных одна другой служб, немец и поляк, должны будут грабить на большой дороге, взяв пистолеты в руки?
– Дитер, я тебя умоляю, я уже вижу, как ты грабишь. Зная твою германскую натуру, вначале ты вышлешь жертве приказ появиться на месте грабежа с денежной суммой, зависящей от размера доходов. Затем ты представишь в уголовную полицию план нападения с просьбой его одобрить. После этого ты отправишься к инструктору, чтобы тот научил тебя стрелять, а еще профессионального актера, чтобы тот научил тебя строить страшные мины… ну и так далее…
– Но…
– Прости, приятель. Ты ужасный пацифист.
– Так же, как и ты, – отрезал Шильке.
– Действительно, – согласился Холмс. – И ты, и я – люди, которым во времена смертельно опасного кавардака ради того, чтобы выжить, пришлось надеть на себя мундир. Это называется мимикрией, способностью к приспособлению, которую личностью с нашим интеллектом выработали в себе в ходе тысячелетних войн.
Шильке вступил в игру. Ход мыслей Холмса ему явно понравился.
– Да, да, я тоже читал рассказ Франца Кафки про мозг, который ради эксперимента в лаборатории прикрыли военным шлемом. И мозг испарился.
Неожиданно Холмс глянул на собеседника с любопытством.
– Наши мозги не испарились.
– Это точно, что-то с тем экспериментом было не так. Но, ты ведь прав. Люди с таким, как у нас, интеллектом, как правило, на войне не гибнут. Разве что случайно.
– Вот именно. – Майор Длужевский откинулся на спинку стула. – Так ты принимаешь мой план? – уже без уверток спросил он. – А точнее, корректировку твоего плана?
Перед глазами Шильке внезапно встала вся его предыдущая жизнь. Порядочная, пристойная, если не считать парочки женщин, в котором все было уложено, добропорядочно, морально… если не считать парочки женщин, честная жизнь. Погоди, "честное". А то что он позволил действовать системе подавления? Ну ладно, а что он мог сделать? Позволить себя убить? Нет, Холмс был прав. Это искусство мимикрии. Сам ведь он никому ничего плохого не сделал. Перекладывал свои бумажки на столе, и продолжал бы делать это и дальше, если бы не факт, что это сделалось невозможным. Теперь же нужно было все перевернуть вверх ногами, причем – в течение секунды, но он сам выбрал этот путь.
Интеллигентность, кроме всего прочего, это еще и последовательность в действиях.
– Да, принимаю, – решительно произнес он.
– То есть, мы договорились, – сидящий напротив человек не желал умножать сложностей.
– А как ты собираешься добыть деньги? – напрямую спросил Шильке.
– Идей у меня много, но начнем с простейших. Но это не тема для сегодняшней беседы. В большей степени меня беспокоит то, как сохранить крупное имущество в ходе исторических катаклизмов и того урагана, который обязательно прокатится через этот город.
– И что же ты придумал? – бросил Дитер.
– Это должно быть нечто чудовищно дорогое, но в то же время – небольшое, что легко спрятать.
– Золото?
– Я уже вижу, как после войны ты убегаешь с несколькими центнерами золота на спине сквозь все советские посты. Вот прямо так и вижу, как они тебя – вот просто так – пропускают с улыбками на лицах и желают доброго пути.
– Ну, факт. Алмазы?
– Тепло. Только, скорее, бриллианты. Но все равно, остается вопрос их сохранения во время наибольшего хаоса.
– И где мы их спрячем? – На мгновение Шильке почувствовал себя актером из гангстерского фильма.
– Сам придумаешь. В конце концов, город ты знаешь лучше меня. – Холмс таинственно улыбнулся, и до Шильке дошло, что позволил себя подловить. Первая беседа по вопросам жизни и смерти, а он затрагивает проблему, как запрятать добычу. Боже, что за ошибка! Поляк подставил его, как хотел! Первая более-менее серьезная беседа, а он дискутирует о том, как спрятать бриллианты в чужом сортире. Черт! Что за отсутствие профессионализма. Он буквально укусил себя за язык. Но, все же… Хладнокровно анализируя прибыли и убытки, можно высмотреть еще и выгоды. Польский офицер был теперь уверен в том, что глупый Шильке и вправду говорит то, что думает, а все вокруг – это всего лишь туман, напущенный двумя соперничающими разведками. Сидящий напротив понял, что перед ним находится человек, а не абвер. И он сам дал понять, что перед ним, Шильке, тоже сидит человек по фамилии Длужевский, а польская военная разведка. Именно это мимолетное мгновение вызвало, что только лишь сейчас они обменялись визитными карточками.
– Понял, – буркнул немец. – Что делаем в течение ближайших дней?
– Я свяжусь с тобой. А ты тем временем придумай, как мне стать неприкасаемым в ходе боев за город. Мне и еще двоим человекам.
– Это хорошо складывается. У меня тоже имеется двое, которых нужно сохранить.
– Тогда, выходит, поровну.
Холмс подал знак официантке и заплатил, оставляя приличные чаевые.
Та провела их до самой раздевалки. Здесь уже громко разговаривать они не могли. Гардеробщик тоже получил достаточно, чтобы броситься открывать входную дверь.
Шильке втянул в легкие морозный ночной воздух. Несмотря на позднее время, он чувствовал себя освеженным, к тому же был доволен результатами беседы.
– Боже, ну что за город, – шепнул он, глядя на блестящие в свете Луны богато вырезанные крыши жилых домов. Снег покрывал дома, громадные сосульки свисали с карнизов дымовых труб. При каждом выдохе изо рта вырывались клубы пара. – Разве может существовать в мире город красивее? – задал он риторический вопрос.
– Это у тебя галлюцинации, – трезво прокомментировал Холмс.
– Не понял? Я?
– Ладно. Чего ты видишь?
– Суперсовременную городскую агломерацию, организованную таким образом, что…
– Что? – вошел ему в слово Холмс.
Шильке на мгновение замялся.
– А ты что видишь?
– Пустыню. Лунный пейзаж.
– Что?
Длужевский вынул свой покрытый патиной портсигар. В пламени старомодной зажигалки можно было заметить его печальную улыбку. Через несколько секунд поляк подошел поближе.
– Дитер, здесь камня на камне не останется, – Холмс поглядел Шильке прямо в глаза. – Ты же знаешь об этом, правда?
– Не понял?
– Здесь камня на камне не останется.
Перед войной универсальный магазин на перекрестке Охлауэрштрассе и Шюхбрюке, спроектированный самим Мендельсоном[26]26
Эрих Мендельсон (нем. Erich Mendelsohn – Эрих Мендельзо́н, 21 марта 1887, Алленштейн, Восточная Пруссия – 15 сентября 1953, Сан-Франциско, США) – немецкий архитектор, экспрессионист (в 1920-х гг.) и функционалист – в более поздних работах. – Википедия
[Закрыть], походил на футуристическое строение, по ночам освещенное лучше, чем небоскребы на Манхеттене. Из всех окон бил свет, могло показаться, что владелец за электрический ток платит какие-то сумасшедшие суммы. В реальности же архитектор достиг этого эффекта намного дешевле. Ночью все окна затягивались занавесями из тоненькой белой бумаги, а под ними зажигали слабые лампочки. Эффект был поразительный. Сияющий дом сразу же напоминал об американском размахе и расточительности. В средине же он отражал германский прагматизм и стремление к экономии. Но сейчас суперсовременная глыба была темная, как и все вокруг.
– Надеюсь, хоть он выживет все передряги в целости, – сказал Шильке. – Ведь он же необыкновенный.
– А может он всего лишь сменит шкуру, как змея или… – она не смогла сразу же найти сравнение.
– Или поменяет окраску, как хамелеон.
Дитер усмехнулся.
– Хамелеон…
Они пошли вдоль по Шульбрюке. К счастью, Луна освещала тонкий слой облаков, так что можно было идти, не опасаясь того, что разобьешь себе голову о столб ближайшего фонаря. Атмосфера темного города становилась все более таинственной, способствующей флирту и соблазнению. Но Шильке все равно сожалел, что на дворе не лето. Сейчас прикосновение холодной, словно лед, ладони к коже могло привезти разве что к содроганию и уничтожить нарождающееся настроение.
– И какой он? – спросила Рита.
– О… Никаким образом его невозможно характеризовать в одном предложении.
– Попытайся в нескольких.
– Это тоже сложно, – неожиданно рассмеялся Шильке. – Он необыкновенно наблюдателен. Создается впечатление, что от его внимания не ускользает ни единая мелочь, ни один нюанс, никакой шепот человека, находящегося на расстоянии в несколько метров. Он чрезвычайно точен, что граничит чуть ли не с какой-нибудь манией или навязчивой идеей.
– Как настоящий Шерлок Холмс? Я имею в виду, литературный?
– Да. Он обладает даром чтения в людях. В их истинных намерениях, ну совершенно так, будто бы он знал их мысли. И этот его чертов интеллект, отрегулированный словно швейцарский хронометр.
– А недостатки?
– Хмм, – задумался Шильке.
– Какие у него недостатки? Какие его слабые точки? – повторила Рита вопрос.
– Не знаю.
– Эге-гей. А ну-ка, блесни своей наблюдательностью, зазнайка.
Шильке инстинктивно почесал подбородок.
– Похоже, здесь мне придется выйти далеко за границы своей компетенции.
– Только не отмазывайся, зазнайка. Вот сейчас ты покажи, как замечательно работает твой разум.
Девушка бросила ему вызов. Не поднять перчатку Шильке не мог.
– Мне кажется, он теряется в хаосе, в случайности действий других людей.
– Скажи что-нибудь больше. Он наркоман, как герой Конан Дойла?
Шильке задумался и ляпнул наугад.
– Нет, – буркнул. – Он алкоголик.
Рита тихонько присвистнула.
– Это факт или только подозрение?
– Ты же знаешь, я тоже не пью. Как и он. Потому что это рационально. Но я не пью, потому что не желаю себя одурманивать, а вот его демонстративный отказ от алкоголя, похоже, должен что-то срывать. Какое-то мрачное "нечто" из прошлого. Но это всего лишь мои предположения и мой инстинкт.
И вот тут Рита его удивила.
– А может быть то, что вы одинаковые? Я не стану напоминать твоих подвигов во время учебы в Англии, результаты которых и обратили тебя на путь добродетели, – нагло усмехнулась девушка.
– А тебе откуда известно?
И вновь она застала его врасплох. На этот раз – абсолютно.
– Знаешь, работая в мире тайных служб, разведок, полиции и им подобных, ты должен быть готов к тому, что каждый собирает всяческие сведения о каждом.
Шильке кивнул. И она о нем – тоже? Собственно говоря, только что она об этом сказала. Но ее акции на его персональной бирже чувств, о чудо, неожиданно подскочили на несколько пунктов вверх. Сам он все сильнее и сильнее входил во вкус игры.
– Ну ладно. Тем не менее, пара глупых выходок – это еще не алкоголизм, – заявил Шильке.
– Быть может, ты просто вовремя остановился, зазнайка, – деликатно подколола его Рита. Но, увидав, что тема, возможно, затронута ею напрасно, она ее сменила. – А он о тебе что-нибудь говорил?
– Все время. Он советовал все время подчеркивать собственное отличие, а не скрывать его.
Похоже, девушка даже поняла, что Холмс имел в виду.
– И?
– Ну, я немного подумал об этом и пригляделся к Хайни. Какие изменения произошли в его жизни. Вот представь, что обычный шлем и камуфляжная куртка сделали так, что люди тут же начали относиться к нему по-другому. – Дитер ненадолго задумался.
– Ну, это невозможно, – снова подколола Рита Шильке. – Ты что, не знал об этом раньше?
– Видишь ли: знать и понять – это две разные вещи. В любом случае, я заказал новый мундир у самого лучшего в Бреслау портного. Ага, еще автомат Томпсона с западного фронта. И буду выглядеть, словно гангстер. Понимаешь?
– Ну да, гангстер в мундире от наилучшего портного.
– А еще я прикупил летную куртку на меху.
Рита рассмеялась, наконец-то поняв, что это шутка. Но через несколько секунд до нее дошло, что не до конца, потому что что-то за всем этим кроется.
– А ты не боишься, что тебя из твоего абвера пошлют к психиатру.
Шильке не хотелось объяснять ей, что наговорил ему Холмс о фасаде, который и только лишь который видят другие люди. На потом он оставил и планы, связанные с крипо и заинтересованность поляка его следствием по вопросу убийств. Парочка наконец-то добралась до Одера рядом с бастионом периода наполеоновских войн. Какое романтичное место! Тени деревьев на набережной, полнейшая пустота, тишина. Как бы случайно, Дитер обнял Риту и притянул к себе.
– Будет лучше, чтобы ты не споткнулась.
Девушка прекрасно понимала его план, потому что ответила тут же:
– Нет, Дитер, в своей жизни я наткнулась на тебя не случайно.
Она была неплохим офицером на фронте боев, ведомых между мужчинами и женщинами. Ветераном с полей сражений, а не каким-то там писарчуком из штаба. Из чувства коварства, с самого начала их разговора она ни словом не упомянула о том, что предыдущую беседу, по телефону, Дитер закончил словами "я люблю тебя". Враг своих намерений не выдавал. Ну что же, оставалось одно – как говорили русские – "разведка боем". Дитер притянул Риту к себе и крепко обнял. Она поддавалась, но сонно, только лишь в смысле "не ставила действенного сопротивления". Дитер нежно поцеловал девушку в лоб. Спокойно, потихоньку, это не атака улан. Теперь он поцеловал Риту в нос. Ситуация критичная, если продвигаться ниже, станет мешать козырек фуражки. Необходимо повернуть голову под острым углом и следить за тем, чтобы фуражка не упала, потому что все превратится в смех. Проектанты мундиров совершенно не предусматривали подобного рода сражений один на один. Дитер поцеловал Риту в губы. А через мгновение – еще крепче. И она поцеловала его в ответ. И еще раз. Теперь девушка осторожно обняла его. Шильке коснулся языком ее губы изнутри, встретил язык. Черт! Вот теперь можно было бы с марша приступать к атаке, вот только устав никак не предусматривал такого рода операций в зимнее время. Если бы он сейчас сунул ей под пальто свою холодную как лед руку, Рита, просто-напросто, запищала бы. Девушка сама избавила его от хлопот. Она еще раз крепко поцеловала Дитера и немного отстранилась.
– Ой, какой же ты миленький, – шепнула она.
– А ты… ты знаешь, что со мной делаешь?
Но Рита не позволила сделать какое-либо предложение.
– Знаешь, я тут кое-что вспомнила.
Черт! Выходит, сегодня ничего не получится. Что поделать, но Шильке знал, что территория подготовлена, и вражеская твердыня готова к штурму.
– Что такое, моя красавица Рита?
– Из Берлина приезжает какая-то шишка. И она на все сто заинтересуется твоим следствием, поскольку повсюду вынюхивает. Я знаю, что к вам тоже заглянет, поскольку проверяет все службы под углом вывоза произведений искусства.
– У вас тоже будет?
– Ну да, и в крипо, и в гестапо. Не обойдет и тебя. Приготовься.
– Герр лейте… – Секретарша шефа находилась в состоянии наивысшего возбуждения. – Герр капитан. Трагедия!
Шильке спокойно поглядел на женщину. Похоже, должно было случиться что-то по-настоящему серьезное, раз та сама прибежала к нему в кабинет, а не – как обычно – воспользоваться селектором.
– Что, какая-то шишка из Берлина приехала?
Шильке выстрелил вслепую на основе предупреждений Риты и попал. У секретарши отобрало дар речи.
– Боже? – еле выдавила она из себя. – Откуда вы знаете?
Тот разложил руки.
– Дедукция, – с трудом сдержался он, чтобы не прибавить "миссис Хадсон". – Дедукция.
Далее ему объясняться не хотелось, ведь секретарша никаким Ватсоном не была.
– Герр полковник вызывает вас в срочном порядке.
Боже, какой поворот событий. Мало хватало, чтобы еще телеграмму прислал. Это знак того, что наверху сейчас царит паника. А вот это обещало только хорошее. Шильке медленно поднялся с места, поправил мундир. Вместе они вышли в коридор.
– Мы как, теряем обувь на бегу или идем нормальным шагом? – спросил капитан.
– Ох, герр лейте… капитану вечно бы шуточки. А тут по-настоящему делается страшно.
– Хмм, не с сегодняшнего же дня, – буркнул тот себе под нос, имея в виду нечто другое.
Но вот настроение в секретариате не походило ни на ужас, ни на панику. Наилучшим определением было бы: истерия. Сам Титц ожидал Шильке в открытых дверях кабинета. Небывало!
– Проходите, герр капитан, – формального обмена любезностями он не ждал. – Прошу.
Как только он закрыл дверь, сразу же начал говорить. Он настолько нервничал, что не мог скрыть дрожи рук.
– Кто-то явно желает затопить наш старый броненосец. Причем, без какого-либо прощения.
– Кто именно?
– Из Берлина приехал некий директор. Вроде как бы и гражданский, но это человек самого Мартина Бормана.
– Директор чего?
Титц подошел к столу и поднял листок.
– Мне название этого учреждения ничего не говорит. Но люди, которые знают Бормана, называют этого человека "директором по мокрой работе".
– О-о, тогда и вправду что-то должно происходить. И как его зовут?
– Колья Кирьхофф[27]27
Kolja Kirchoff
[Закрыть].
– Звучит как "Коля Кирьхов". Это русский?
– Не советую так шутить, – отреагировал Титц.
Шильке кивнул и вовремя сдержался, потому что уже хотел сказать: "А может Миша Борман тоже русский?". Похоже, его неправильно бы поняли.
– Он приехал к нам прояснить по делу тех убийств, связанных с сохранением произведений искусств. Вы хоть что-нибудь там сделали?
– Прочитал бумаги. Все это чушь.
– Каждый знает, что чушь. Но раз делом заинтересовался сам Борман, то полетят наши головы.
Все время одна и та же ситуация. Мир идет к концу, Рейх съеживается до все более и более мелких фрагментов, мы видим крах германской цивилизации, а они все время о своем. Борьба за кресла и привилегии в царстве теней. Ведь чего этот тип боится? Как полковника абвера его никогда не отошлют на передовую, не сунут винтовку в руки и не отправят в окоп. И ведь ничего он такого не сделал, чтобы опасаться расстрела. Не лучше ли дождаться конца войны в семейной вилле, а пришедшим потом арестовывать его союзникам предъявить бумагу, что его отправили в отставку, "поскольку противостоял"? Нет. Старый броненосец тонет, но гораздо более важно место на заливаемом водой капитанском мостике, а не место в спасательной шлюпке. Шильке никак не мог этого понять.
– Не обязательно. И чего этот директор хочет?
– Он желает с нами встретиться. Собственно говоря, он вызвал нас, причем срочно, в гостиницу "Монополь", – ответил полковник.
Ага, значит, даже "в срочном порядке". Стало ясно, откуда у секретарши взялся этот оборот.
– Когда?
– Сегодня. Сейчас.
Шильке кивнул.
– Могу ли я воспользоваться вашим селектором, герр полковник?
– Да, конечно, – прозвучал короткий ответ.
Шильке соединился с караульной.
– Хайни там есть? – спросил он, услышав незнакомый мальчишеский голос.
– Так точно.
– Давай его сюда.
Его личный ординарец, похоже, уже готовился покинуть ряды вестовых, потому что его должны были искать добрую минуту.
– Так точно! – рявкнуло в динамике вопреки уставу. – Докладываю…
– Хватит, хватит. Слушай, Хайни. Для тебя имеется новая секретная миссия.
Восхищенный вздох должно было вызвать у остальных мальчишек тотальную зависть.
– Так точно?
– Возьми машину и немедленно езжай под гостиницу "Монополь".
– Но, герр капитан… Даже не знаю, удастся ли мне получить какую-нибудь.
– Бери какой-нибудь из служебных автомобилей герра полковника. И пускай выдают без долгих разговоров, сейчас у них будет письменный приказ. Это секретная миссия!
– Есть!!!
Титц с признанием покачал головой. Он тоже видел перед собой парнишку, который чуть ли не лопался от гордости, тем более, перед лицами слушающих его коллег.
– Езжай под "Монополь" и найди машину или машины директора Кольи Кирьхоффа. Скорее всего, это русский агент.
Полковник только тяжело вздохнул и всплеснул руками. Но он прекрасно понимал, что подобный способ мотивации парня должен был сработать.
– Убить его? – спросил Хайни совершенно серьезным тоном, а Титц – хотя и был весь на нервах – едва не расхохотался. Он тоже представил мины приятелей парня, еще недавно бывшего посыльным.
– Пока что – нет. Повторяю: пока еще нет. Подружись с его водителями и вытяни от них все. Как они ехали, что случилось в дороге, узнай про их жизни, запиши регистрационные номера машин. Узнай, что говорил этот русский агент во время поездки. Нас интересует все. Любая мелось. Все напишешь на листочке, который незаметно передашь мне, когдя я туда приеду. Все понял?
– Так точно, герр капитан!
– Выполняй.
– Есть!
Титц снова тяжело вздохнул.
– У вас просто дар мотивировать людей. Этот парнишка за вами пойдет в огонь и в воду.
– Стараюсь, герр полковник. – На сей раз Шильке поднял телефонную трубку и набрал номер. – Крипо? Соедините с Ритой Менцель, архив. Срочно!
Ожидая соединения, он поднял со столешницы письмо от директора из Берлина, глянул на подпись.
– Колья Кирьхофф, – буркнул он под нос. – Ведь наверняка же русский.
Титц прикрыл лицо. Но он тоже – вроде как – успокоился.
Гостиница «Монополь», пускай и построенная под конец девятнадцатого века, все еще был одним из наиболее элегантных зданий города. Его возвели на месте старинного кладбища и монастыря, впоследствии перестроенного в тюрьму. В тридцать седьмом году над главным входом пристроили портик, специально для того, чтобы оттуда мог выступать Адольф Гитлер. Замечательное соединение, фокусирующееся в этом месте: трупы, монахи, преступники и, наконец, фюрер. Все в одном. Кстати, а вот интересно, что вождь сделал с евреями, которые за шестьсот тысяч выкупили эту территорию, чтобы возвести на нем именно гостиницу и универсальный магазин. Наверняка, так же, как и ближайший замечательный универсальный магазин Вертхайма его перехватила компания «Аваг», а предыдущих владельцев отослали в лагерь. Но, возможно, они успели сбежать? Не важно. Но Шильке задумался вот над чем: а вот интересно, было хоть что-нибудь в центре Бреслау построено на земле, которая ранее не была бы кладбищем. Забавно, поскольку у поляков, которые заберут этот город себе, появится гораздо большая проблема. Результат боев за Фестунг Бреслау, возможность которых легко предвидеть, может быть таким, что после войны лопату вообще нельзя будет где-либо воткнуть, чтобы не повстречать чью-либо могилу. Весь город выстроен на кладбище. Подобного не выдумал бы никто из американских творцов романов ужасов.
Припарковали они на небольшой площади за Оперой. Хайми справился на все сто. Не успели они выйти из машины, как парень подскочил с двумя заполненными меленькими буковками листками. Даже озабоченный Титц поднял глаза в изумлении.
– Герр капитан, здесь все, что я узнал, – пропыхтел новоиспеченный ординарец. – Будет очень жарко!
– В каком смысле?
– Герр директор взбешен. Буквально пышет злостью!
Титц подставил уши. Мина на его лице говорила, что он предпочел бы вообще не заходить в гостиницу.
– Всех служащих и официантов он поставил во фрунт. А какговорит по телефону, вопли слышны на весь коридор.
Шильке взял Хайни под руку и потянул в сторону, вроде бы как для того, чтобы избежать взглядов тех, кто мог бы следить за ними из окна. Титц остался сзади.
– Почему?
– У него вроде как пропали какие-то бумаги, – докладывал Хайни.
– Здесь?
– Нет. На постоялом дворе в Баркове. Только я не знаю, где это.
– И что у него пропало?
– Понятия не имею. И никто из шоферов не знает. Ну а я и не спрашивал, информация же оттуда, что я их немного подслушал, – снизив голос сообщил обер-ефрейтор.
Шильке прикусил губу.
– Браво, Хайни! Ты великолепно справился.
– Благодарю, герр капитан.
– Возвращайся на пост и будь в готовности.
– Может, еще чего-нибудь вынюхать?
– Уже нет. Иди к машине и ожидай, – бросил Шильке.
– Есть!
И возбужденный парнишка побежал в указанном направлении. Шильке подождал Титца.
– И что? – спросил тот.
– Парень узнал пару мелочей.
– Вот же, как не везет, – вздохнул полковник. – Мне кажется, что это самый неудачливый день в моей жизни.
Шильке послал начальнику теплую улыбку.
– А вот мне кажется, что мы в сорочке родились.
Когда они вошли в фойе, он занялся чтением листков, принесенных ему Хайни.
Колья Кирхофф вовсе не был похож на директора. Хоть он и занимал апартаменты Гитлера, хотя на нем и был самый дорогой костюм из наилучших запасов того периода, когда грабили Францию, он был похож, на одного из тех швейцаров, которых поставил по стойке смирно. От внешнего вида прислуги его отличала только одна подробность, во всяком случае: в данный момент. Лицо Кирхоффа было идеально безразличным.
– Приветствую вас, господа.
В комнате еще была женщина. Довольно молодая, в жакете и обтягивающей юбке ниже колен. У нее имелся небольшой значок НДСАП и выражение лица, которое обещало массу неприятностей. "Заядлая сучка", определил ее про себя Шильке.
