Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"
Автор книги: Анджей Земянский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
– Господи, Мачек. Что мы здесь делаем?
Холмс лишь пожал плечами и опустил голову.
– Два интеллектуала, брошенные на арену, к кровожадным зверям…
– Два человека, которые не желают здесь быть, которые никак не дают на это согласия, но которые здесь находятся и которые принимают участие в этом идиотском представлении по их же сценарию!
Холмс сунул в рот сигарету. Еще он вытащил из кармана маленький томик стихов и глянул на обложку.
– Все-таки он ошибался, Дитер. Мир заканчивается грохотом, а не жалким скулежем, – парафразировал он Элиота.
На лице Шильке появилась тень улыбки.
– И прятались они по подвалам, крича "беда нам!". И голосу тому псы войны… хмм…, – откашлялся он. – Отвечают.
– Э-э, нет. В твоей переработке даже Шекспир утратил ритм[53]53
Фраза «Псы войны» (англ. The Dogs of War) впервые используется в пьесе Шекспира «Юлий Цезарь»:
На всю страну монаршим криком грянет:
"Пощады нет!" – и спустит псов войны
Уильям Шекспир, "Юлий Цезарь" (действ. 3, явл. 1), перевод М. Зенкевича
"Мир заканчивается слабым смешным криком, взвизгом", как писал Элиот. "Не взрывом, а именно взвизгом". (http://www.elitat.ru/?rub-8&st-19313&type-3&s-1 )
[Закрыть].
– Возможно… самую малость. По-моему, это Моэм утверждал, что те, которые читают книги, строят себе убежище. А у меня, получается, херня, а не убежище.
– Истину, истину глаголешь[54]54
В оригинале: «Istinno, istinno gawarisz nam».
[Закрыть].
Они стояли в молчании, глядя на снопы искр, которые, казалось, достигали облаков.
– Так что делаем? – в конце концов спросил Шильке.
– Ничего. Действуем в соответствии с планом. Твой человек спрячет гестаповские дела в их здании, а мой перехватит их во время разрушения. Почти что, как и перед тем.
– Те старые бумажки настолько важны для твоих работодателей? И они поверят, что для их получения необходимы столь значительные силы?
– Они важны. А уговорить русских на дополнительную цель не так уже и сложно.
– Возможно, ты и прав. Тогда добавим свою капельку в океан огня.
– Но, в отличие от других, мы сделаем это ради какой-то цели.
Шильке тоже закурил.
– Слушай, я до сих пор не могу взять себя в руки с тех пор, как нам убили Надю.
– Спокойно. Ты так напугал того жандарма, что он наверняка совершит какую-то ошибку.
– Но у нас же нет возможности следить за ним.
– А это уже не наше дело. Жандарм всего лишь выполнял чей-то приказ. А теперь представь себе Колью Кирхоффа, который получает посылочку, содержащую тело расстрелянного перед самой дачей показаний коронного свидетеля и порванный на клочки собственный приказ. О жандарме можно забыть, и Колья уже сам наверняка узнает, кто должен был влепить ему эту пощечину.
Шильке немного расслабился.
– Ну да… Парочка голов окончательно расстанется с телом.
Холмс выбросил окурок.
– Жаль, что ты не видел мину того майора, когда процедил ему: "Мартин Борман". Хорошо еще, что ты не спросил, известно ли ему, кто, в свою очередь, является начальником Бормана.
– А зачем? Каждому немцу это известно, ну а майор не выглядел таким уже придурком, чтобы думать, будто бы сам дед[55]55
В оригинале: grofaz – grossvater – grandfather.
[Закрыть] станет этим заниматься.
– Не знаю, придурок он или нет, но в подштанники наверняка наложил.
– Ну ладно. Но мы стоим на месте.
– Не совсем. Ведь у нас имеются материалы дела и список всех занятых в группе упаковщиков. Достаточно добраться до тех, кого отослали на фронт, и спросить, почему они были неудобны.
Шильке прикусил губу.
– Ну, точно.
– Меня же мучает кое-что другое. Где спрятать наши сокровища, когда Фестунг Бреслау начнет распадаться.
– Я тоже об этом думал. Если кого-либо из нас в ходе обмена войск схватят с бриллиантами в кармане. То без вопроса поставят под ближайшую стенку.
– Хмм, это точно. Вот только я понятия не имею, какое убежище выдумать. В голове совершенная пустота.
– А как укроемся мы сами?
– Эту проблему я уже решил. В лагере для польских принудительных работников.
– Господи, да, я немного говорю по-польски, но ведь любой узнает…
– Спокуха! – широко улыбнулся Холмс. – В этом лагере и не такие вещи творятся.
Их беседу прервала странная профессия. Со стороны города, а конкретно: от Фрайхайтсбрюке, близился ряд людей, живьем взятых из "данс макабр"[56]56
Изображения «танца смерти» (danse macabre) были чрезвычайно распространены в Средние Века. Очень любопытно пишет о «данс макабр» Вальдемар Лысяк в книге «Французская тропа» – Прим.перевод.
[Закрыть]: едва-едва ковыляющие старички, тетки с какими-то свертками на спинах, калеки без рук или без ног. Они шли молча, лишь время от времени поглядывая на противоположный, горящий берег Одера. Их вел пожилой священник с жестким, застывшим словно маска лицом. Когда процессия подошла ближе, Шильке и Холмс услышали его проклятия.
– Да поглотит адский огонь коменданта Нихофа[57]57
См. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B8%D1%85%D0%BE%D1%84,_%D0%93%D0%B5%D1%80%D0%BC%D0%B0%D0%BD
Из этой информации видно, что Нихоф (Нихофф) в боях под Монте Кассино не участвовал. Зато значительную роль там сыграл генерал-полковник Юлиус Шлегель, инициировавший эвакуацию монастырской библиотеки (состоящей из приблизительно 1200 документов и книг, включающих в себя манускрипты Цицерона, Горация, Вергилия и Сенеки – похоже, написанные авторами собственноручно – вот и верь потом Педивикии! – прим.перевод.) и других художественных ценностей (включающих в себя работы Тициана, Тинторетто, Гирландайо и Леонардо да Винчи) в Ватикан, чтобы спасти все эти ценности от возможного уничтожения. Кстати, роль польских войск генерала Андерса сильно преувеличена. Да и в книге: какое дело пастору из Бреслау до того, что "полякам достались развалины монастыря"?. О самой битве под Монте Кассино (а их было целых четыре!) можно узнать из той же Википедии. – Прим.перевод.
[Закрыть]! И кой дьявол назначил его командующим? Ведь этот преступник уже уничтожил прекраснейшую памятку христианства. Он уничтожил монастырь на Монте Кассино только лишь затем, чтобы полякам достались одни развалины! Позор! И он уничтожит Бреслау точно так же, как и святой памятник…
Колесо инвалидной коляски какого-то старика застряло в дыре между плитами тротуара. Холмс подскочил, чтобы помочь.
– И кто это? – спросил он при случае, указывая на священника, ведущего странную процессию.
– Ну… Он немного стукнутый, он…
– Да не бойтесь. Я на него не донесу.
Старичок внимательно поглядел на Холмса. Результат осмотра, похоже, его удовлетворил.
– У него была церковь на Клостерштрассе. В общем, приход его разбомбили. Какой-то пастор из Цимпель согласился нас принять, так что теперь он ведет остатки своих прихожан в безопасное место.
– Правильно. Район Цимпель должен будет остаться целым.
– Как и всякий пастырь, он просто пытается спасти свою отару. Не надо доносить на него.
– Никогда я ничем подобным себя не запятнаю. Можете мне верить.
Старик покачал головой.
– Он немного не того. Ведет дневник, в котором все записывает. Факт за фактом, день за днем.
– Вот с этим ему следует быть поосторожнее…
– У него имеется план. Он хочет спрятать свои записки, и он верит, что в будущем люди узнают правду о Фестунг Бреслау.
Холмс кивнул с некоторым восхищением. Он глянул на священника, фигура которого была видна в свете огня.
– И как его зовут?
– Пауль Пайкерт[58]58
Отрывки из дневников Пайкерта цитируются во многих книгах, посвященных обороне Бреслау-Вроцлава. Имеется ли полный перевод на русский язык, переводчику не известно.
[Закрыть].
Задумка Холмса по обнаружению оставшихся людей из группы упаковщиков была – в теории – идеальной. Закончилась она путешествием Шильке в начальную школу на Губенштрассе, где – это правда – ему удалось найти столяра Франца Риттера, даже допросить его, хотя и весьма кратко, поскольку допрашивающий с помощью пары гранат сам убил плененного в стене свидетеля. Шильке, очутившийся в аду, командовал ротой солдат на передовой, стрелял в людей с близкого расстояния и почувствовал на себе мощь взрыва пары бомб, разболелся, и ему самому казалось, будто он умирает. Несколько дней он валялся практически без чувств и почти что без сознания на тайной вилле абвера в районе Карловиц. Никакие процедуры со стороны Холмса и Ватсона результатов не приносили. Больной оставался в ступоре, с отсутствующим взглядом. Даже Рите не удалось ничего сделать. Но когда Дитер почувствовал себя чуточку лучше, она решилась на лечение более радикальное, заставив заниматься с собой диким сексом. Вроде как подействовало. Во всяком случае, валяясь на сбитой постели, еще не совсем придя в себя, он прошептал:
– Китайские куколки.
Рита лишь головой крутила.
– Тебе лучше?
– Китайские куколки. Он сказал "китайские куколки".
– Я тоже ничего не понимаю. Холмс повторил мне то, о чем ты бормотал в бреду.
– Что Риттер имел в виду?
Девушка подтянула к кровати небольшой столик на колесиках и налила им горячего крепкого чаю из термоса. Она же помогла Дитеру склониться к чашке.
– Я нашла известного синолога, – сообщила она. – И, естественно, спросила у него о них.
– И?
– Поначалу он хотел просто побыстрее отправить меня. Китайские куколки? Ну, это такие куколки, что были куплены на рынке в Китае, звучал его первый ответ. Но офицера крипо так легко не сплавить.
– Умоляю, плыви к берегу, а не блуждай по меандрам, – пытался укротить Шильке ее типично женский талант к слишком подробному изложению.
– Это могут быть театральные марионетки. В семнадцатом веке родился театр "кабуки" и кукольный театр "ёрури", основоположником которых был театр "но"…
– Но?
– Это не простое "но", а "но", написанное через "о" с черточкой наверху, "нó". Такое вот… такое вот ноххоооууу… – Рита издала из себя хриплый звук, как будто бы собиралась блевануть. – Или же нО – это "о" уже было кратким, но звучало как вскрик – в зависимости от произношения.
– Это означает, что если кто-то захочет блевать, он говорит долгое "но"?
– Ну… – кивнула Рита.
Оба рассмеялись.
– Так что там с театром?
– В ёрури рассказ, излагаемый в виде песни, иллюстрируется игрой кукол, одетых в богатый исторический костюм. Куклы размером около метра, но с костюмом они весят столько, что их должны передвигать целых три человека. Актер в сценическом костюме, управляющий куклой, и два его одетых в черное ассистента.
– И что? – Дитер допил чай и поставил чашку на стол. – Эти куклы настолько ценны, что их необходимо прятать в национал-социалистических сундуках от Советов?
Рита прикусила губу.
– Они совсем даже не ценные.
Шильке онемел.
– Ценности они не представляют. Конечно, бывают достаточно ценные коллекции и даже одинарные очень старые экземпляры. Но они не способны сравниться по ценности хотя бы с китайским фарфором, который в национал-социалистических пещерах не прячут.
Шильке приподнялся на локтях.
– Так на кой черт их прячут вместе с другими сокровищами?
– Знаешь, я предлагаю тебе игру. Ты будешь спрашивать меня, а я тебя.
Дитер вновь упал на подушку. Рита склонилась над ним.
– А может, мы неправильно рассуждаем, – сказала она. – Быть может, их совсем даже и не прячут?
– Но ведь Риттер говорил…
Рита перебила.
– Ты конфабулируешь[59]59
Конфабуляция – (лат. confabulari болтать, рассказывать) вид парамнезий, заключающийся в том, что больной сообщает о вымышленных событиях, никогда не имевших места в его жизни. Конфабуляции иногда образно называют «галлюцинациями воспоминания». – Психологический словарь
[Закрыть]. Он не говорил, будто бы прячут. То был лишь его ответ на твой вопрос, с чем у него ассоциируется таинственный фон Нойманн, который приезжает из Берлина, которого все боятся, и которого никто не видел.
– Это точно. Риттер рассказывал, что Нойманн ассоциируется у него с китайскими куклами. Только ассоциируется.
– Хмм…
– Ну ладно. Но тогда, на кой ляд им были нужны огромные китайские куклы? Не лучше ли коллекционировать такие маленькие, легенькие, из театра теней, а не такие которые должны таскать три человека сразу?
Рита пожала плечами. Долгое время они ничего не говорили, слушая грохот орудий на юге и западе. Здесь, в Карловице, они были практически в безопасности. Холмс утверждал, что в этом месте до самого конца войны ничего происходить не будет. По причине подтопления заливных территорий, здесь не пройдет какое-либо наступление с участием тяжелой техники. Войска должны остановиться на линии Видавы с севера, а с востока – в Закрау. Крупных бомбардировок тут тоже быть не должно. Русские не желали разрушать огромные немецкие казармы в этом районе. Ведь после войны им нужно было где-то размещать массы собственных войск. А у этого района имелось еще одно достоинство. По причине отдаленности здесь не были слышны советские пропагандистские громкоговорители.
Шильке пришел в себя первым.
– Ну ладно. А вот теперь соедини мне убитых часовщика и специалиста по аккумуляторам с китайскими куколками.
Рита резко глянула на него. Даже слишком резко. Чем-то он ее задел? Что-то было не так? Или у него были видения после травматического шока.
– Слушай. А начни-ка потихоньку брать себя в руки. Завтра Холмс собирается разрушить Главную Почту. Ватсон с людьми уже в подземном бункере.
– Черт? Действительно?
– Абсолютнейшая правда. Кажется, ты должен им помочь, доставив различные документы, прикрывающие эту операцию.
– А я думал, что он на это плюнул. Или только шутил.
– Он? – рассмеялась Рита. – Уж если поляк что-нибудь придумает, он сделает все, чтобы достичь цели.
Шильке махнул рукой.
– Но, возвращаясь к куклам…
– Но, возвращаясь к сексу, – не дала ему Рита договорить. – Если не начнешь брать себя в руки, то…
Вдвоем они торчали на самой вершине громадной башни Чековой Службы. Весь персонал был эвакуирован после объявления специальной тревоги, спровоцированной Шильке. Сам же он сомневался. Купол башни Главной Почты находился слишком близко.
– А ты уверен, что в нас не попадут?
Холмс отрицательно покачал головой.
– Погляди, – показал он рукой, – эти три башни останутся целыми. Ведь русским же нужно по чему-то ориентироваться. Главной осью будет линия, соединяющая Церковь святой Елизаветы и Чековую Службу. Корректировку штурманы будут производить по церкви святого Войцеха. Так что, скорее всего, до самого конца войны с этими тремя зданиями ничего не случится.
– Что, русские настолько точны?
– Точны. Помни, здесь ты уже не увидишь архаичных По-2. Скорее всего, мы здесь увидим самые лучшие в мире легкие бомбардировщики, из тех, что были произведены до сих пор.
– Я уже боюсь. Они же будут лететь прямо над нами.
– Да, только от цели.
– А если начнут валить из пулеметов?
– В нас? Еще до того, как пилот и бомбардир поднимут глаза от приборов, они уже будут далеко за нами.
Но сомнения у Шильке оставались. Он слышал о точечных бомбардировках, проводимых, хотя бы, британцами в Голландии. Но способны ли "Петляковы" и "Туполевы" сравниться с "Москито"? А конкретно, тренировались ли русские так же долго, как англичане?
– Вот они. – Холмс опустил бинокль, который до этого прижимал к глазам, и глянул на часы. – Точно в срок.
Шильке же – наоборот – поднял свой бинокль к газам. Двухмоторны, небольшие бомбардировщики близились в идеальном строю. Артиллерия на Ноймаркт начала обстрел, но, похоже, только лишь для того, чтобы произвести звуковое впечатление. Самолеты шли на очень низком уровне. А еще они были чертовски быстрыми. Как и предполагал Холмс: войдя на ось "церковь святой Елизаветы – Чековая Служба", они выравнивались и брали поправку в соответствии со святым Войцехом. Бомбы летели вниз, и через секунду самолеты пролетали чуть ли не над головами Шильке и Холмса, так что те буквально чувствовали вонь выхлопных газов. После этого они прослеживали взрывы ниже.
– Ну, ну… В самую десяточку!
– И этот тоже.
– Я тебе говорю!... Как он сбросил!...
– Так запиши его номер. Пускай парень получит медаль за точность!
Холмс и вправду вытащил блокнот и начал записывать.
– Э-э, нет, а этот, наверное, слепой.
– Ну и ладно, просто теперь дворца Хатцфельдов уже не станет. Может, пилот знал, что там сидел Ханке?
– Ну да, его занесло буквально метров на двадцать. а Ханке там уже не сидит.
– Но шастает по округе. То Холм Партизан, то Университетская библиотека на Тумском Острове. Но, возможно, пилот хотел попробовать "на авось".
Над ними пролетели еще две машины. Наши герои инстинктивно пригнули головы.
– Гляди! Этот тоже идеально в цель.
– Именно. Главной Почты тоже не будет.
– Интересно, а где же поляки устроят главный почтамт?
– Наверняка здесь, где мы стоим, в Чековой Службе. А что, близко, оборудование внутри имеется.
– Ага. А вот эти двое, лупят по всему, что рядом.
– У-у, недотепы. Да и черт с ним, с этим всем!
– С чем черт?
– Ну, с домами, с улицами. – Холмс выдул губы. – Да ладно. Наши просто устроят огромную площадь, и все[60]60
Так оно и получилось. Достаточно поглядеть на карты ГуглМэпс (https://dolny-slask.org.pl/508877,Wroclaw,Urzad_Pocztowy.html ). Холмс с Шильке стоят на башне, на которую заходит надпись Aleja Słowackiego. А с двух сторон – и правда – огромные площадки.
[Закрыть]!
– Она будет тогда и вправду огромной.
Один из бомбардировщиков неожиданно задымил. Через секунду в нем что-то взорвалось. Казалось, что он упадет в крепостной ров, но аппарат перелетел и врезался в здание, стоящее на фланге Чековой Службы. Содрогнулась даже громадная, современная башня, на которой стояли поляк и немец.
Поднялись они не сразу и с большим трудом, отряхивая пыль и грязь с одежды. Небо было уже чистое. Шильке поднес ко рту walkie-talkie.
– Ватсон?
– Я здесь.
Спрятавшись в канале, он ожидал вместе с остальными. Единственной проблемой было выставить антенну наружу, чтобы поддерживать связь. Если не считать этого, остальное было в порядке.
– Слушай. Почта уже разбомблена. Ожидаешь вторую волну и заходишь, понятно?
– Понятно. Когда будет вторая волна?
– Русские достаточно пунктуальны. Заходите ровно через десять минут. Повтори.
– Понял. Захожу через десять минут.
Вопреки всем опасениям, связь через walkie-talkie была безопасной и позволяла говорить открытым текстом. Ту американскую частоту, служащую для связи, здесь никто не прослушивал. Вторая волна бомбардировщиков должна была сбрасывать уже только небольшие зажигательные бомбы. Речь была в том, чтобы никто не приближался, не крутился рядом и попросту не мешал Ватсону, равно как не обращал внимания, если бы пришлось взорвать какое-нибудь перекрытие.
Шильке с Холмсом вытащили сигареты.
– Так ты говоришь, что здесь будет площадь?
– Ммм… Возможно, в конце концов чего-нибудь выстроят. Какие-нибудь магазины или нечто подобное…
– К примеру. И вот зайдет потом какой-то покупатель и спросит, остались ли еще сапоги после русского пилота, потому что остальное к продаже уже не пригодно.
Они рассмеялись. Обычные посттравматические глупости. Слишком много взрывов, слишком много развалин. А тут еще, ни с того, ни с сего, вниз рухнул купол башни церкви святого Войцеха. Холмс с Шильке захохотали так, что долго не могли успокоиться.
– Боже… – Шильке пытался рукавом оттереть глаза. Он любой ценой желал сменить тему. – А вот ты знаешь, что в Голландии я допрашивал польского пилота?
– Его сбили?
– Нет, он просто летел, а тут в самолете чего-то навернулось.
Новый взрыв хохота.
– Мужик выпрыгнул с парашютом и побежал в голландское село, чтобы его спрятали. А эти и вправду, приняли, чаем угостили и ждут. Поляк говорит хозяевам, чтобы они пускай хотя бы парашют спрячут и дадут ему какую0нибудь одежку, а те ожидают. Через час входит пара голландских полицейских, очень вежливо пилота арестовывают и ведут в город по лесной дороге. Тут подъезжает пара деятелей на велосипедах. Останавливаются, со всеми здороваются и говорят, что они из голландского движения сопротивления, они, конечно, могли бы побыстрее и уже переправили бы парня в Англию, но, к сожалению, у товарища камера в колесе лопнула, и полицейские приехали первыми.
– Не верю… Ты серьезно?...
– Серьезно. Мне этот летчик сам говорил, он был шокирован тем, что там все друг друга знают.
Очередной приступ смеха.
– И что с этим летчиком?
– Он был майором или даже подполковником военно-воздушных сил, не помню, так что его отослали в лагерь.
– Наверное, коллеги его уже освободили.
– Неплохо. А они спросили разрешение у этих из движения сопротивления?
Беседу они прервали лишь тогда, когда на горизонте появилась очередная волна бомбардировщиков. Холмс глянул на часы.
– Пунктуально.
– Но теперь-то мы уже спускаемся?
– Лучше спуститься. Это уже не точечная бомбардировка, а ковровая.
Они направились в сторону люка. Шильке еще раз глянул вниз.
– А вот интересно, как будет называться та площадь, которую мы сегодня устроили?
Холмс тоже глянул через плечо.
– Когда переживем, посмотрим[61]61
Площадь между крепостным рвом и Почтой – сейчас это OVO Wrocław. Здесь выстроена гостиница Hilton Wrocław. И вот здесь функционирует эксклюзивный ночной клуб Holms Place. А вот площадь с другой стороны называется Площадью Варшавских повстанцев.
[Закрыть].
Весна в Карловице цвела буйно и так быстро, как будто желала показать всю свою красоту во всех подробностях еще до падения твердыни. Быть может, затем, чтобы ее защитники, уже после советских приговоров, ха проволокой гулагов еще сильнее тосковали, безнадежно вглядываясь в морозную пустоту по сторонам? Ужасно. Но никто не помнил столь ранней весны. Никто не мог вспомнить, чтобы уже в апреле лето шествовало во всем своем величии. И никто не мог найти этому объяснения. Возможно, если не считать одного сумасшедшего ученого, с которым Шильке познакомился в бункере для гражданского населения. Ученый утверждал, что подобные погодные аномалии случаются более-менее циклично и, возможно, будут случаться и чаще. По его расчетам, следующий такой очень теплый или даже жаркий апрель может повториться где-то около две тысячи девятого года. Шильке, правда, не слушал его достаточно внимательно.
И тут он зевнул, стряхивая с себя задумчивость. Здесь, в Карловице, все казалось сказкой. Ряды великолепных, пустых вилл тонули в цветах, птицы шастали между взрывающимися зеленью ветвями, и никто уже не помнил об обитателях района, изгнанных в душные и темные убежища в засыпанном развалинами центре. В чудных садах иногда появлялись лишь разнеженные жарой солдаты, которых отпустили в увольнительную с молчащего фронта над Видавой.
Шильке вспомнился последний разговор с Барбелем Штехером. Они стояли на аэродроме, вокруг которого разрывались снаряды. Артиллерия обстреливала Гандау пока что с "приличного" расстояния, но для всех было ясно, что это последние деньки работы здесь. Во всяком случае, деятельности германской. Штехер неожиданно взял Шильке под руку и попросил минутку беседы наедине. Якобы, он хотел дать какую-то памятку о себе.
Они отошли на добрые пару десятков метров от удивленных Холмса, Ватсона и Риты. У развалин сгоревшего планера, на котором поставлялось снабжение в Бреслау, Штехер вынул из кармана золотую монету, выгнутую винтовочной пулей на какой-то забытой войне, и отдал ее Шильке.
– Придумайте им какую-нибудь историю об этой "памятке". Я попросту хотел поговорить с вами. Без них.
– Слушаю.
– Вы – хороший человек. Я так считаю.
Шильке поднял глаза. Подобного признания из уст гиены он никак не ожидал.
– Благодаря этим бумагам, – Штехер похлопал ладонью карман, в котором держал приказ об отлете, – у меня имеется шанс выбраться отсюда и наконец-то зажить нормально. В первый раз во всей своей личной истории жить богато.
– Вы не забыли об аварийной посадке в Баварии? С пилотом договорились?
– Естественно. Вы же предупреждали, что меня ожидает в Берлине.
– Похоже, свою часть договора я выполнил.
– Да, выполнили. Точно так же, как и я..
Сложно было не согласиться с этим. Пускай по самому существенному делу он доставил не так уж и много сведений, зато его данные, касающиеся бандитско-коммерческого подполья позволило Шильке и компании существенно увеличить средства, идущие на послевоенную пенсию.
– Вы – хороший человек, – повторил Штехер. – Мне бы не хотелось, чтобы с вами произошло что-нибудь.
– Вы имеете в виду нечто конкретное?
Штехер негромко причмокнул. Он был на полторы головы выше капитана, и со стороны их разговор должен был выглядеть гротескно, поскольку он буквально нависал над собеседником.
– Вам известно, что такое пуленепробиваемый жилет?
– Естественно. Даже Кирхофф прислал мне один вместе с другими американскими штучками.
– Тогда наденьте его, когда придется выбраться в какой-нибудь опасный район.
Шильке рассмеялся, потому что в последнее время частенько бывал в опасных районах.
– А если меня ранят в другую часть тела?
Штехер ответил коротко:
– Другие части тела поручите опеке Всемогущего Господа. А жилетом защищайте спину.
Шильке прикрыл глаза. Он чувствовал, что беседу следовало бы потянуть, но с другой стороны, у него сложилось впечатление, что ничего нового узнать не удастся.
– Дайте мне, пожалуйста, свой номер полевой почты, – попросил Штехер.
– Что, вышлете мне открытку из солнечной Испании?
Он вынул шариковую авторучку, блокнот и написал на листочке пять цифр.
– Нет, когда я увижу, что в Баварии меня не ожидает взвод эсэсовцев и когда уже буду в безопасности, я отошлю вам письмо.
– С поздравлениями?
– В письме будет всего одно предложение.
– А вы не можете сказать его сейчас?
– Знаете ли… осторожность никогда не помешает.
– Понятно. Но всего лишь одно предложение?
– Даже не так. То будет один-единственный вопрос, который я хочу вам задать.
Они стали возвращаться. Самолет был практически загружен и мог улететь в любой момент, никого не ожидая.
Несколькими днями позднее, когда Шильке приходил в себя после последней операции, все это выцвело и утратило важность. А здесь, среди цветов, на шезлонге, выставленном в пахучем саду, казалось вообще не имеющим значения.
"Один-единственный вопрос".
Легкий павильон из светлого дерева еще перед войной был поставлен в полосе зелени между валами, защищающими от наводнений, и Корсоаллее. Рядом располагался достаточно большой винный погреб, сейчас похожий на поросший небольшими деревьями холмик. Понятное дело, что ни вина, ни владельца летнего ресторанчика уже не было. По сторонам тянулась пустошь, зародыш чего-то, что впоследствии могло бы стать парком, местом воскресного отдыха для целых семей, но по причине войны так и не появилось. Виллы по другой стороне улицы опустели, жизнью пульсировал лишь большой госпиталь, в который свозили раненых, и церковь с монастырем – сейчас место пребывания выздоравливающих. По округе шастали лишь немногочисленные солдаты вермахта, легко раненые или находящиеся в увольнительных. Но, если не считать организации групповых путешествий за спиртным и индивидуальных – с целью добычи гражданской одежды, все эти увольнительные пропадали напрасно. Никто, обладающий здравым смыслом, не рисковал выбираться в центр под огонь «катюш» и орудий всяческого калибра. Здесь же, на сонном Видавском фронте, даже настоящих бомбардировщиков не было. Иногда появлялся какой-нибудь По-2, смешной биплан из фанеры и полотна, который, стрекоча допотопным моторчиком, сбрасывал маленькие бомбочки на полевые кухни, на мастерские, в которых механики пытались вдохнуть псевдо-жизнь в архаические грузовики, и на другие стратегически важные «военные объекты».
Ходили легенды, что двум солдатам даже удалось сбить такой самолет из своих обычных уставных винтовок, которые они бесполезно таскали на спинах. За свой подвиг они получили по Железному Кресту и сделались божищами для пацанов из Гитлерюгенд, которые и составляли живую силу этого скучного фронта.
Холмс, развалившись в деревянном складном лежаке, поднял со лба край соломенной шляпы, которую он свистнул в брошенном магазине для рыболовов по другой стороне Розенталер Брюке.
– Вот все время лазят и лазят, – буркнул он в адрес снующих солдат. – У них есть, что в рот сунуть, иногда даже выпить удается, никто в них не стреляет, а эти идиоты ожидают конца войны, потому что им, видите ли, плохо.
– Ну да, самое худшее еще перед ними, – согласился Шильке.
– Ты знаешь, я туут подслушал беседу парочки таких вечером. Они представляют, что после войны вернутся в свои деревушки, и если повезет, так прямо на забой свиньи по случаю чьей-то свадьбы. Точно, что с ума сошли.
– Точно. Свинью они точно увидят. В мундире НКВД и начищенных валенках[62]62
Во! А где же дрессированные медведи с автоматами? Вот интересно узнавать про мифы, распространяемые среди «освобождаемых от угрозы фашистского уничтожения братьев». Понятно, что здесь мы имеем пример авторского преувеличения, но это «преувеличение – пересаливание» тянется уже семьдесят лет с лишним лет. – Прим.перевод.
[Закрыть].
– Эээ… если попадут на энкаведиста-надзирателя, так совсем паршиво даже не будет. Все-таки русский какому-то закону, но подчиняется. Пускай даже самому собачьему, но закону. Но вот когда попадут на немца, желающего выслужиться перед новыми властями, тогда им будет кисло.
– Наверное, ты прав.
– Способности человека к приспособлению в условиях лагеря обретают новое измерение.
Шильке вспомнились рапорты относительно ситуации в английских лагерях военопленных, в которых содержали экипажи подводных лодок. Там царили другие умственные аберрации. Морякам явно не хватало войны, так что за колючей проволокой они создали для себя ее эрзац. То есть, в лагере существовало гестапо, абвер, крипо, организация Тодта[63]63
Организация Тодта (нем. Organisation Todt) – военно-строительная организация, действовавшая в Германии во времена Третьего рейха. Организация названа А. Гитлером по имени возглавившего её Фрица Тодта 18 июля 1938 года.
[Закрыть], всяческие ячейки НСДАП и масса армейских ячеек, за исключением, разве что, авиационных и бронетанковых. Холмс, когда услышал об этом, начал смеяться.
– Заверяю тебя, что НКВД терпеть не может конкуренции и создает в гулагах сетку доносчиков, надзирателей и помощников.
– Догадываюсь. – Шильке подставил лицо под солнце. Он взял печенье с вазочки, поставленной на поручне кресла, и вздохнул. – Ну ладно, раз уж мы постановили, что все солдаты вокруг должны скинуться на мессу за максимальное продолжение войны, давай теперь подумаем о том, где спрятать наши фонды.
– Самое дело. – Холмс выпрямился, поправляя шляпу на лбу. – Очень сложная проблема: каким образом решить, какие дома останутся целыми, и в какие из них после войны у нас будет легкий доступ.
– Ты прицепился к домам. Похоже, не следует.
– Так как? Памятники?
– Наиболее важные уже демонтировали. Что же касается остальных… Черт его знает, какие завоевателям понравятся, а какие – нет.
Они надолго замолчали. Проблема укрытия добытых бриллиантов становилась все более настоятельной. Где в осаждаемом городе можно найти нечто такое, что останется целым, что не будет занято, к чему после войны у них будет легкий, ничем не сдерживаемый доступ? Загадка. К тому же, это должно быть место, которое не пробудит ничьих подозрений ни во время укрытия, ни во время повторного получения вещей. И проблема делалась, похоже, неразрешимой. Ну а владение сокровищами в ходе смены войск было равно тому, что ты сам завязывал себе петлю на шее.
– Я тут подумал о трамвайных рельсах.
Шильке удалось застать врасплох Холмса, который воскликнул с любопытством в голосе:
– О трамвайных рельсах?
– Хмм. Ведь их не станут демонтировать. Их тяжело вырвать из мостовой и уложить назад.
– А железнодорожные рельсы?
– Тепло, тепло. Поезда через Бреслау не ездят, да и после войны станут не скоро ездить.
– Ты о чем думаешь?
– Про железнодорожные шпалы.
Холмс даже подскочил в своем кремле.
– Шпалы! – просипел он. – Самое оно!
И действительно. Достаточно выбрать несколько не тронутых войной местечек; сделать в шпалах отверстия, спрятать в них тонкие трубочки с бриллиантами и тщательно замаскировать. Никто же не станет проверять пути шпала за шпалой, тем более, если там не будет минерских подкопов. Гениально!
– Тогда начинаем действовать, – заявил Холмс.
– Хорошо. Я сообщу Ватсону и Рите.
– Дитер, – Холмс задержал Шильке в последний миг. – Похоже, ты кое о чем забыл.
– О чем же?
– Наш договор был заключен только лишь тобой и мной, Ватсона и Риты он не касается, – Холмс говорил весьма решительно. – Что каждый из нас сделает со своей половиной добычи – дело его. Как и с кем делиться – его дело. Кого он включит в план выживания – опять же, его дело. Но, не забывай, договор был заключен только лишь между мной и тобой.
– Понимаю, Мачек. Прошу прощения.
Воцарилось молчание, но через минуту Холмс неожиданно снял свою соломенную шляпу и бросил так умело, что тот закружил в воздухе, развернулся и словно бумеранг вернулся на колени Длужевскому.
– Ну! Если сможешь повторить – ты командуешь.
Шильке принял вызов. Он схватил шляпу и бросил. Черт! Головной убор упал на землю шагах в пятнадцати.
– Н-ну! – заметил Холмс с весьма английской усмешкой. – Ты же не закрутил.
– Знаю. Шляпа выпала у меня из пальцев.
– Ладно. Будешь закручивать в железнодорожные шпалы. А сверло и трубки я устрою.
Правительственное здание, красиво выгнутое в соответствие с течением Одера, темнело на фоне освещенного заревом пожаров и лунным светом неба. По идее, всем своим объемом и суровым, современным видом оно должно было подчеркивать величие власти, месторасположением которой оно было, но теперь выглядело довольно сюрреалистично. Во-первых, уже не было Силезии, которой можно было бы управлять, по крайней мере, она находилась уже не в германских руках. Во-вторых, русские бомбы разбили верхние этажи по правой стороне, создавая из здания удивительнейший конгломерат двух символов. Слева все так же была видна непоколебимая монументальность власти, а справа – показ ее молниеносного распада. Но в темноте ночи молох выглядел не столь мрачно, чем разбомбленный квартал по другой стороне улицы. У поляков появилась очередная площадка, которую можно было бы застроить в будущем.
