Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"
Автор книги: Анджей Земянский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
– Ну, замечательно, – буркнул Холмс себе под нос. – Но почему это он в одних кальсонах, и почему его называют "дежурным"?
Шильке поднялся на цыпочки и повернул табличку. Сзади там тоже имелась надпись, только по-русски: "Я – трус. Я недостаточно храбро добывал Фестунг Бреслау". Холмс начал смеяться.
– Ты гляди. Он ведь здесь не просто так висит. Он висит в определенной цели.
– Ну да. И наши оказывают мелкую услугу будущим оккупантам. Зачем трудиться, достаточно перевернуть табличку, и покойничек сразу начнет служить предостережением для других солдат.
– Именно. Но ведь это означает, что немцы ожидают утраты этих территорий еще до того, как этот тип на фонаре совершенно сгниет.
– Ммм… Вот почему Штехер так боялся.
Еще какое-то время он присматривался к трупу.
– Ты гляди. У него пальцы зеленые. Он что, в фосфорных зарядах копался, а?
Холмс махнул рукой.
– Ну ты даешь… Весна идет. Вот он и пустил побеги… скоро зацветет.
Идеальную тьму неба начали размывать первые серые щупальца рассвета. Было холодно и туманно, совершенно типичная для Бреслау погода. Нетипичными были удивительно теплые дуновения, извещающие о скором приходе весны. Несколько человек в маскировочных куртках припало к бортам двух машин. Парнишка в мундире гитлерюгенда, постоянно оглядываясь себе за спину, приближался со стороны вентиляционных башенок. Похоже, разведка дала хороший результат, потому что он спокойно подошел поближе.
– Докладываю о возвращении, герр капитан! – Хайни щелкнул каблуками о образцово отдал салют.
– И как там? – спросил Шильке.
– Имеется. – Парень вынул из кармана сделанный карандашом план бункера и указал пальцем. – Вот здесь.
– Сколько выходов?
– Только два, герр капитан.
– А охрана?
– Обычный фольксштурм, герр капитан. Как только на них прикрикнут, сразу же наделают в штаны.
– Ну да, усмехнулся про себя Шильке, для опытного фронтовика Хайни, чуть ли не ветерана, фольксштурм – это банда гражданских трусов и симулянтов. "Наделают в штаны", как только настоящий солдат, ну и что, что юный, покажет им, что и как. Шильке глянул на Холмса. Но тот успокаивающе кивнул. Впрочем, у них и так не было времени, чтобы все устроить совершенно законно, в договоренности с другими спецслужбами. А это как раз не была территория абвера. Дезорганизация же в городе пока что не дошла до уровня "Тот, у кого есть оружие, пускай делает, что хочет, остальные должны слушаться". Совсем даже наоборот. Дисциплина все еще действовала. Ежедневные казни, начиная бургомистром, включая не очень расторопными солдатами и чиновниками, заканчивая рядовыми любителями грабежа, приводили к тому, что большинство людей опасалось чихнуть вопреки правил, ну а каждую проверку считали чуть ли не попадание в полевой суд.
– Ну что? Начинаем?
– Только, Дитер, устрой из этого настоящий театральный спектакль, – усмехнулся Холмс. – Истинную вагнеровскую оперу.
Шильке подошел к своим людям.
– Ты и ты: усмиряете охранников. Ты, ты и ты: занимаете переходы. Нужно будет обеспечить транспортировку через них. Все остальные займутся устрашением. Вы двое: держитесь рядом со мной, – быстро отдал он распоряжения.
Солдаты, мошенники и бездельники, которых выгнали из других подразделений, прекрасно понимали, что все это лишь цирк. Но как раз это им и подходило. Никакой опасности, далеко от фронта и пуль, можно быть уверенным, что они сделают все, на что способны. Один раз, в универмаге Вертхайма, они уже доказали, что порядочный любитель отмазок вовсе не глуп, что он прекрасно справляется в любых условиях.
– Тогда первое распоряжение: тихо!
Вся группа направилась за офицером, стараясь не производить шума. Первым звуком, который все услышали, был треск перезаряжаемой винтовки.
– Стой! Кто идет?!
– Абвер. Специальный отдел!
Отряд двинулся лавой.
– Вон! Пошел с дороги!
Солдаты превратились в живую, дикую ярость.
– Абвер! Специальный отдел! Все на землю!
Двух охранников в возрасте и правда парализовал страх, когда они увидали нацеленные в себя автоматы. Их спихнули в сторону, не потрудившись хоть что-нибудь объяснить. Люди на миг столпились в дверях, затем побежали по ступеням в бетонный предбанник.
– Туда! – орал Хайни. – Туда!
Еще пара металлических дверей, и они добрались до огромного, просторного зала с расставленными в два ряда нарами. В темноте были видны только фосфоресцирующие надписи на стенах. Солдаты зажигали фонарики.
– Абвер! Не двигаться!
Просыпающиеся люди едва открывали глаза, а солдаты из спецотдела уже действовали жестко. Вопли, удары локтями и даже прикладами парализовали хотя бы намерение шевельнуться вопреки приказу.
– Туда! – Хайни вел безошибочно. – Это он! – указал он на человека, пытавшегося спуститься с верхних нар.
Двое солдат стащили мужчину, а точнее – сбросили на бетонный пол. Не успел он встать, как кто-то схватил его за волосы и рванул голову назад.
– Фамилия!
Ошеломленный мужчина не был слишком усерден в установлении сотрудничества, за что получил по почкам.
– Фамилия!
Жертва вилась от боли и не могла выдавить из себя хотя бы слово. Еще удар по почкам, после чего кто-то вытащил штык и приложил к потной шее.
– Фамилия!
Мужчина пытался открыть глаза, в связи с чем включенный фонарь ему приставили прямо к лицу. Кто-то плеснул ему в лицо водой из фляжки.
– Б-би… Бир-рк, – прошептал тот.
– Выходим! – скомандовал Шильке.
Солдаты надели на мужчину наручники, больно выворачивая ему руки, после чаго грубо потащили между нарами, вопя во все горло: "Абвер! Не двигаться!".
Кто-то пытался остановить их у подножия ведущей наверх лестницы.
– Я – комендант бункера! Что здесь происходит?!
Никакой величины он собой не представлял, так что кто-то из солдат отпихнул его под стенку.
– Что, не нравится? – Солдат вытащил что-то из кармана, рванул и забросил в темное помещение, заполненное народом. –Это тебе дымовая шашка с замедленным запалом. Потренируй-ка эвакуацию на случай пожара. Пошел!
Вся группа бегом добралась наверх, затем на свежий воздух.
– А ты не пересолил? – рявкнул Шильке рядовому. – Они же там в дыму друг друга поубивают.
– Ну что вы, герр капитан. Я бросил вовнутрь всего лишь пустую обойму. Но паника будет и так, поскольку этот оберкомендант сортира наделал в штаны по самые уши.
Шильке только качал головой. Солдата он похлопал по плечу. Похоже, не один только Хайни выработал мнение относительно храбрых защитников бункера.
Солдаты затащили Бирка в ближайший переулок. Тот даже особенно и не вырывался, так как, похоже, все еще находился в состоянии шока. Только лишь широко открытые страхом глаза скользили по подробностям окружения. Через миг все добрались до места в переулке, где Холмс с Ватсоном уже приготовили стол, стул и пулемет на стойке. Солдаты поставил Бирка под стену. Шильке занял место на стуле за столиком. Он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок.
– Так, это у нас приговор и приказ о проведении экзекуции. Только здесь холодно, мокро, я ужасно не выспался, голодень, только и мечтаю о чашке кофе и булке с сыром. Так что расстреляем его сразу и пойдем.
– За что?! – вопил Бирк. – За что?!
– Сам знаешь: за что. За дело!
Ватсон подошел к пулемету, передернул затвор. Уголовник грохнулся на колени.
– Черт! – выругался Ватсон. – Теперь еще прицел переставлять. Не могли бы вы его привязать к чему-нибудь?
– И к чему? – отозвался кто-то из солдат. Люди они были опытные и сразу поняли, в чем тут дело.
– К чему, к чему? К водосточной трубе!
– Так оно же не стой стороны. Еще бы герра капитана подстрелил…
Бирк, на коленях, начал ползти к противоположной стенке.
Ватсон ругался словно сапожник. Солдаты советовали ему попробовать очередью.
– Но за что? За что?! – вопил обреченный. – Я не виновен!
– Что, хочешь знать, что написали в приказе? – заинтересовался Шильке. – Наверняка там имеется какое-то бла-бла-бла. Но у меня нет времени читать, я голоден.
– Но ведь это ошибка!
– Да ты что?! Если послушать вас, осужденных, так любой полевой суд в этой стране – это банда идиотов. Всякий суд вечно ошибается, повсюду, вечно и без каких-либо исключений. – Он ударил кулаком по столешнице. – Вас послушать, так и жить не хочется.
– Так я все расскажу!
– А нам не интересно. – Шильке повернулся к Ватсону. – Ты стрелять будешь?
– Так он же, гад, на коленях все время уползает. Надо, чтобы кто-нибудь его придержал.
– Как же, как же, – солдаты отступили на шаг.
– А может ноги ему переломаем? – предложил кто-то из сочувствующих.
Шильке снова грохнул кулаком по столу.
– Приказ: расстрелять! Выполнять!
Ватсон нажал на спускной курок. Раздался лишь сухой треск. И ничего более. Бирк от страха чуть не потерял сознание.
– Да что там, черт подери?
– Это обойма. Я же говорил, что плохо входит.
– Так поменяй на другую!
Ватсон обратился к несчастному.
– Ну, видишь. И чего было истерику устраивать? Я пойду ремонтировать, а ты можешь расслабиться.
Глаза Бирка вылезали из орбит. Солдаты начали живо комментировать ситуацию.
– А может я его пришью из автомата?
– Нет, нельзя. В уставе написано: из винтовки. А у нас его нет.
– Так ведь пулемет – это тоже не ружье.
– То есть как? Это ручной пулемет, его держат в руках, как винтовку[52]52
В романе Автора все немцы являются знатоками языка польского, все время угощающими нас игрой слов. Вот и тут: karabin – винтовка, а karabin maszynowy – ручной пулемет (но не пистолет-пулемет!). В немецком языке винтовка – Gewehr, ручной пулемет – Handgewehr, пулемет – maschinengewehr. И как тут бедному переводчику выкручиваться?
[Закрыть].
– Давай тогда я прибью его прикладом. Будет в соответствии с уставом?
– Не получится. Там написано, что необходимо расстреливать.
– Слушай, черт подери, не нужно множить сущности!
Бирк совершенно потерял силы, из него как будто вышел весь воздух, что-то шептал себе под нос, и только Холмс подошел послушать.
– Я все скажу. Все. Мы планировали взорвать потолок подвала под Главной Почтой.
– Так мы тебя сегодня расстреливаем не по этому делу.
– Зато схватите моих подельников. Медаль получите.
– Нуу… Одна медаль у меня уже имеется.
– В пиджаке, в тайном кармане со спины у меня имеется план, как туда можно попасть. Тот бункер, в котором я спал, соединен с пробным геодезическим шурфом. Дальше идет подземный технический тоннель планируемой линии метро, которая должна была здесь построена. По нему можно добраться до засыпанной речки под Доминиканской Площадью и под самую почту.
Холмс вытащил из тайного кармана в пиджаке Бирка хорошо пропитанный жиром конверт. Открыл с трудом, потому что изнутри тот был укреплен как бы не брезентом. В средине, и правда, были подробные планы. Польский разведчик вытащил из кармана блокнот.
– Хорошо. Фамилии подельников?
Бирк послушно начал диктовать. Кто, где его можно найти, какие преступления на счету, какие можно задействовать крючки. Холмс был доволен.
– Это ты здорово себя показал, – помог он пленнику подняться на ноги и кивнул Шильке. – Только ведь мы тебя расстреливаем совсем не по этому делу.
– А по какому?
– Ты убил Торбена Луке.
Бирк злобно фыркнул.
– Так ведь это был никто.
– Кто заказал тебе убить его?
– Вы что, думаете, он мне представился? Даже не могу описать, как выглядел. Мы всегда встречались в темном коридоре. Инструкции всегда давал мне в письменной форме.
Холмс вновь раскрыл свой блокнот, он скрупулезно записывал слова убийцы.
– Сколько он тебе заплатил?
– Не имеет значения. Я за подобную работу не берусь. Но эту выполнить должен был, потому что этот тип заказчик не простой. Слишком много он знал, слишком многое мог.
– Ибо?
– От него на километр несло, что он офицер крипо. Даже когда разговаривал, так исключительно шепотом, чтобы нельзя было распознать голос. А перед такими я предпочитаю не выпендриваться.
– Есть что-нибудь еще, что помогло бы его идентифицировать?
Бирк пожал плечами.
– Он наверняка вел дело одного такого торговца краденым. Слишком уж много он знал о делишках Барбеля Штехера и его веселой компашки.
Шильке с Холмсом обменялись взглядами.
– Ну ладно. – Шильке снял наручники с осужденного, который, находясь в состоянии шока, долгое время не мог поверить в то, что происходит. – Скажи нам еще, кем был тот Торбен Луке, которого ты убил. Специалистом по укрытию сокровищ?
– Он? – Бирк массировал запястья. – Он был часовщиком.
– Кем?
– Часовщиком.
Шильке и Холмс вновь обменялись взглядами, но в этот раз, наполненными изумлением.
– Ну ладно, бандюга. Кое в чем ты нам помог, но тебе следует отсюда смыться.
– Ага, значит, вы убьете меня не в соответствии с уставом, где-нибудь в подворотне, а тело бросите в Одер?
Холмс похлопал его по плечу.
– Вот погляди-ка на лицо Дитера, – сказал он. – Разве он похож на убийцу? Разве не видишь ли ты на нем добродушия, сильно окрашенного пацифизмом?
Шильке вынул из кармана два листка.
– Вот тебе приказ об отъезде, а тут гарантийный талон посадки на самолет. М отвезем тебя на ажродром, и ты полетишь в Берлин.
Бирк отсутствующим взглядом глядел на бланки с кучей печатей.
– А мои вещи? – неожиданно выпалил он.
– Твои вещи как раз собирает Хайни. И, похоже, именно он ими и займется. А ты их увидишь уже после войны.
Холмс кивнул Ватсону и отдал распоряжения отвезти все еще трясущегося Бирка на ажродром, где проследить, чтобы он сел в самолет. После этого он, вместе с Шильке, отошел в сторонку.
– Красивая операция, и реализация замечательная. Колья Кирхофф будет весьма доволен.
– Правильно. Что-то в его следствии тронулось.
– Конкретные вещи любого радуют. Ты сделал нечто такое, чего не добились другие службы. Титц обязан полюбить тебя еще сильнее.
Шильке вынул сигарету. Несколько секунд он крутил ее в пальцах, потом закурил, прикрывая огонь ладонью.
– Слушай… Ведь ты же не собираешься взрывать Главную Почту?
Холмс театрально возмутился.
– Ну ты чего?! Ну ты чего?! – А через пару секунд на его лице появилось выражение заядлого святоши. – А зачем вообще взрывать?
Русский броневик, переданный отряду Шильке, был захвачен, похоже, еще в тысяча девятьсот сорок первом году. Так что он проехал уже почти с полмира, был уже хорошенько побитым, неоднократно подлатанным, с дырами от снятого оснащения. Кто-то в крепеж под оригинальную пушку калибра сорок три миллиметра сунул финский тяжелый пулемет, а вместо разбитой передней плиты – просто-напросто приварил батарею отопления. Вместо оригинальной радиостанции имелась американская «walkie-talkie», дающая возможность поддерживать связь с их же французским грузовиком, на бортах которой все еще виднелись плохо стертые надписи о том, что фирма занимается перевозкой мяса в городе Нант. Могло бы показаться, что колонна спецотряда абвера выглядит несколько странно, но в Бреслау ничто уже не выглядело, как ранее. Так что, паркуясь на Граупенштрассе, неподалеку от Старой Биржи, они выглядели даже ого-го. Рядом, на откосе, принудительные работники убирали остатки разбомбленного выставочного здания.
– Гляди, – тихо сказал Шильке Холмсы. – Ватсон был прав.
– В чем?
– Какая точечная бомбардировка, вся Шлёссплатц разбита, даже королевский замок разрушен, но здание суда целехонькое.
– Тааак, – буркнул Холмс. Какая-то мысль не давала ему покоя. – Точечная бомбардировка, – прикусил он губц и повторил: – Точечная бомбардировка.
– Ты о чем задумался?
– Ни о чем. Начинаем.
Проинструктированный заранее Хайни подошел к одному из охранников, к такому же молодому парню, как и он сам, вот только на том был мундир Гитлерюгенд, а на Хайни – настоящая форма, камуфляжная куртка, шлем с очками-консервами ну и… чин обер-ефрейтора.
– Эй, ты! – крикнул Хайни. – Давай мне сюда несколько работников. И бегом!
– Сейчас… – Охранник не понял. – Но я не могу без приказа. И он должен быть на бумаге…
– А на бумаге я сейчас тебе приговор выпишу, за саботирование операции, баран!
– Но…
– Чего?! И как ты вообще стоишь в присутствии фронтовика, придурок! Смирно!
– Я…
– Пасть заткни!
Шильке с любопытством наблюдал чуть ли не лабораторный пример действия власти. Даже на столь низком уровне. Хайни обошел стоящего навытяжку паренька и подошел к группе рабочих.
– Ты, ты и ты – за мной.
Никто из присутствующих не посмел его удержать. Вскоре все четверо уже стояли у дверей биржи.
– Вы двое: уберите разбитые стекла внизу, – скомандовал Холмс. – А ты пойдешь с нами.
Они вошли в просторный вестибюль. Рабочие получили чай, хлеб и по сигарете. Они удивленно стояли, не зная, что делать. Один из принудительных работников пошел за Холмсом и Шильке наверх по крутым ступеням, ведущим в коридор, а точнее – галерею с колоннами.
– Так как там, Ясю, все в порядке? – спросил Холмс по-польски.
Поляк застыл на месте.
– Спокойно. Мы от Напюрского.
– Ага, – тот явно расслабился. – Наши, значит?
– Угу. – Холмс открыл дверь в какой-то кабинет, сбросил покрывавшие столешницу бумаги на пол и уселся на ней. Остальным указал на стулья.
– Нам следует узнать пару вещей. Как так случилось, что в секретную команду "упаковщиков сокровищ" допустили польских рабочих.
– Э-э-э… никакой там секретной работы не было. Сейчас ведь способного что-то делать немца в Бреслау днем с огнем не найти. Всех тех, кто в состоянии передвигаться самостоятельно без палки, забрали в СС; тех, кто хоть как-то ковыляют – в вермахт, а стариков на инвалидных колясках и тех, кто еще способен ползать – в фольксштурм.
Шильке, который немножечко понимал по-польски, только покачал головой. Он протянул рабочему фляжку с коньяком, которую тот очень быстро принял. Равно как и американскую сигарету.
– Только мы никаких секретных вещей не делали. Да и тех сокровищ особо не видели. Впрочем, мы и не воровали, ведь что потом с этим делать? Сплошной большой формат. Но если кто был шустрый, и если не слишком пугливый, то жратвы мог стырить, сколько пожелал.
– Большой формат? Вы работали на упаковке картин?
– В основном. Иногда были ящики поменьше, но тут уже мастер всюду совал свой нос. Опять же, мы изготавливали только скелет. Оковки, арматура, проволока, изоляция – это все уже делали немцы. После завершения все походило на пиратский сундук.
– И какая проволока? – заинтересовался Холмс, который понятия не имел, зачем в сундуках могла быть нужна проволока. – Стальная?
Поляк пожал плечами.
– Медная. – Он потянул глоток коньяка. – Медная, которую мы выводили наружу, а уже они вплетали проволоку в оковки. Только так хитроумно? – продемонстрировал он на пальцах.
– И зачем?
– А я знаю?... Чтобы красивее было?
Холмс глянул на Шильке.
– Ты хоть что-нибудь из этого понимаешь?
– То, что он говорит – немного. Но вот зачем они это делали – ничерта.
– Ладно. Поехали дальше. Ты Ноймана когда-нибудь видел? Знаешь, кто это такой?
Ясь затянулся сигаретой.
– Никогда не видел. Когда он приезжал, все тряслись от страха по углам. Нас выгоняли и запирали в одном пустом убежище. Паника была. И с нами же исчезало несколько таких…
– Каких?
– Странных таких.
– Господи, ты по-людски говори. Почему странных?
– Потому что было несколько людей… сам я видел двоих или троих… Они никогда практически не отзывались. Если чего-то хотели, то показывали руками. А остальные относились к ним с уважением.
– Может они были больные?
– Неее, – покачал Ясь головой. – А один из них, похоже, был поляк.
– Что???
Ясь сделал очередной глоток коньяка.
– Ну, говорю вам. Точно я не слышал, но, по-моему, когда оному из них тяжелый молоток на ногу свалился, то он сказал "курва".
– Что? – повторил Холмс.
– Я же и говорю. Французом он никак не мог быть, в противном случае, сказал бы "мерде". А этот – "курва".
– Интересные вещи ты рассказываешь, которых в документах никак не найти.
– Так я лучше скажу. Тот тип ходил, как и все, в рубашке, потому что на складе было тепло. Но ни разу он не подвернул рукавов. И я знаю, почему. – Еще один глоток коньяка, чтобы поднять любопытство слушающих. – Но вот когда он тавотом запачкался, так я подсмотрел за ним в умывалке. Он не знал, что я там стою. И показал…
– Что?
– Что у него там татуировка.
– Какая? СС?
– Нет. Номер из концлагеря. Вот здесь… – Ясь показал на предплечье.
Шильке снял фуражку и оттер пот со лба. Затем он вынул из папки снимки, которые перед тем вытащил из материалов дела. Все их он разложил на столе.
– Этот тип есть здесь на фотографиях?
Поляк внимательно присмотрелся.
– Нет, – отрицательно покачал он головой через какое-то время.
– Ты уверен?
– Да. Здесь его нет.
Холмс закурил сигарету.
– Ну вот вам и первый фитиль в следствии. Предыдущие офицеры не открыли, что в группе имелся тип, которого нет в списках на оплату.
– Вот именно. У них не было доступа к польским работникам на твоих условиях.
– Их не допрашивали?
– Допрашивали. И получали постоянный набор ответов: "Не знаю, не видел, не помню, не интересовался, ни с кем не разговаривал, не наблюдал, не знаю, о чем говорили, потому что не знаю немецкого языка, я работал честно".
Холмс начал смеяться.
– Да, гестаповцам не хватает персонального подхода.
– Спроси у него про другие странные вещи, про которые он знает, но про которые ничего в материалах нет.
Холмсу не пришлось переводить, потому что Ясь поглядел на Шильке и сказал:
– Понятно. Я хорошо говорю по-немецки.
Теперь уже начал смеяться Шильке.
– Но ведь в гестапо говорил…
– Что и все. "Ich nicht verstehen", с ужасным акцентом. А когда спрашивали через переводчика, то я отвечал точно так, как этот офицер говорил только что.
– Ну ладно, Ясь, нам можешь рассказать все. О чем еще не узнали предыдущие следователи?
Поляк выискал в лежащей на столе куче один снимок.
– Вот этого типа выловите. Он убил одного из упаковщиков.
– Что???
– Ну, вот этот. Это Надя.
– Он кто? Русский? Баба или как?
– Откуда. Наполовину немец, наполовину чех. Перед войной был балетмейстером; и он из этих, ну, вы знаете…
– Из каких?
– Ну… он предпочитал мальчиков девочкам. Ходил в лагерь к русским и там за еду делал, ну, сами понимаете… Так мы дали ему кличку Надя, Надежда, это чтобы жену Ленина злым словом помянуть.
– А откуда ты про нее знаешь?
– А русские с кем должны были держаться? С немцами? Они предпочитали нас, потому что у нас было чуточку получше, так что то еды иногда подбрасывали, то лекарство какое. А нам было в сто раз лучше. Опять же, иы все славяне. А враг моего врага…
– А конкретно? Какие слухи ходили за колючкой?
– Когда Надя напивался, то своим русским любовницам все рассказывал, зная, что наружу не вытечет. Только русские все нам рассказывали.
– Что, например?
– Когда все уже стало известно, что Надя вытворяет, некие типы ему сказали, что если он убьет одного из упаковщиков, то ему ничего не будет. Просто его направят в другое место.
– И убил?
Ясь кивнул.
– Даже перед русскими хвалился, какой он герой. Это тогда, когда напился в усмерть.
Шильке присматривался к снимку, который держал в руке. Мужчина выглядел лет на сорок – сорок пять. И даже был красив. Только фотография не открывала ни единой из его склонностей, тем более – склонности к убийствам. Он вздохнул.
– Если он на фронте, мы его достать уже не сможем.
– Вы найдете его, – сообщил поляк. – Он в Бреслау.
– Откуда знаешь?
– От русских. Потому что нас они еще как-то любят, а вот немцев – особенно нет, – значаще осклабился тот.
Отзвуки разрывов, казалось, окружали их со всех сторон; у них складывалось впечатление, будто бы каждая русская пушка лупит как раз по этому отрезку фронта. Земля дрожала, со всех сторон валили кирпичные осколки, останки стен, которые еще недавно были частью замечательных домов. Но это только от сотрясений. У русских имелись специалисты и по точному ведению артиллерийского огня. Выжженные от бомбардировок фрагменты домов валились, в основном, по причине сотрясений, истинная же цель адской пальбы находилась значительно дальше.
Шильке бежал, не имея возможности сдержать идиотского инстинкта заслонять руками головы, на которой ведь имелся стальной шлем, но это было сильнее его. Несколько раз он чуть не грохнулся в ловушку из перемолотых камней, так как не мог удержать равновесия. Когда он – наконец – добежал до броневика, то был мокрым от пота.
– О Боже! – Холмс впустил его в тесное помещение. – И что там на фронте? Ты что, купался?
– Успокойся. Это грохнуло в одного типа, что стоял метрах в десяти от меня. Кишками как брызнуло…
– Да не сильно ты обрыган… обрызган. Надю нашел?
Шильке отрицательно качнул головой.
– Его отослали. Но у меня есть копия приказа. Мы его достанем, так как он находится близко к центру.
– Но это уже завтра. – Холмс глянул на часы. – Твоя Рита наверняка беспокоится.
Их разговор перебил стук чем-то тяжелым в бронированную дверь. Ватсон положил руки на рукоятки пулемета в башенке. Холмс сначала осторожненько приоткрыл, а потом уже спокойно раскрыл двери настежь. Перед ними стоял совершенно грязный лейтенант и группа слоняющихся от усталости солдат.
– Герр капитан, – младший по званию вытянулся во фрунт. – Не смею просить, но не позаботитесь ли вы о моих раненных. Сам я нахожусь в кошмарной ситуации.
– Раненными? Но для этого имеются санитары.
– Абсолютно верно. Вся проблема в том, что их с утра нет.
– Так подайте, черт подери, рапорт.
– Не очень получается. Нам не достает всего, даже воды.
Шильке пожал плечами. Он подал лейтенанту свою фляжку. Холмс вытащил из отделения для амуниции, оставшегося от снятого оружия, две бутылки минеральной воды "Перье" и бросил их солдатам.
– А почему вы сами не назначите людей, чтобы те провели раненных?
– Вот почему, – лейтенант указал большим пальцем.
Шильке выглянул и глянул через его плечо. На ближайшем фонарном столбе висели два тела в форменных лохмотьях. На шее одного из них повесили таблицу с надписью "Я трусливо бежал с линии фронта". Кто-то из эсэсовцев явно обладал чувством юмора, потому что надпись на таблице второго несчастного гласила: "А я не бежал… только шел… Но меня тоже повесили".
– Какой ужас!
– Вермахт по фонарям марширует к свету, – буркнул Холмс, показывая на разбитую лампочку.
– Как я уже говорил, герр капитан. Люди боятся отправиться в тыл даже с раненными. А санитаров-то и нет.
– Ну ладно. – Шильке выскочил наружу, давая место. – Но вот этого на носилках – его разве что на крышу.
– Благодарю вас, герр капитан. Мы справимся.
И правда, загрузка пятерых окровавленных солдат в броневик и одного наверх, и правда, произошла довольно-таки умело. Уже через минуту они могли отправиться по покрытой разбитыми кирпичами улице.
– А тот, наверху, еще жив? – Шильке старался не глядеть в глаза раненых. Они тоже на него не смотрели.
– Пока что – да, – крикнул Ватсон из башенки.
Было нечто неправдоподобное в людях, сидящих на узенькой лавочке для десантников. Какое-то исходящее из их стянутых болью лиц согласие с судьбой гладиаторов, брошенных на смерть в кровавый круг арены. Никакого другого смысла воевать они найти не могли. И, казалось, что они уже не верят ни в победу, ни в реальную цель обороны.
– А тот там, наверху, еще жив?
– Уже нет.
– Ага.
Шильке закурил сигарету. К счастью, раненых и тело забрали уже за ближайшим поворотом, на перевалочном пункте, который спокойно мог служить вдохновением для Гойи. Демоны войны… Нет, нет, здесь находились уже только лишенные энергии их отрепья, глядящие громадными, воспаленными глазами на каждую подъезжающую машину в ожидании благой вести.
Через какое-то время они уже быстро ехали широкой улицей по направлению к центру. Объезжать кучи разбитых кирпичей было не надо, здания здесь практически не были разрушены. Но здесь совершенно не было, в отличие от совсем недавнего времени, каких-либо людей. Город призраков, пустыня, в которой легче обнаружить оазис, чем живую душу. Только лишь переехав крепостной ров, возле памятника "Борьба и Победа", они увидали первого человека. Он очищал огромный фонтан от оставшейся после зимы грязи. Вот интересно, будет ли приветствовать входящих сюда русских весело брызжущая вода?
Шильке наклонился к Холмсу.
– А почему это у тебя загорелись глаза, когда Бирк упомянул канализацию под Почтой?
Длужевский с удивлением глянул на напарника.
– А ты, что? Не собираешься воспользоваться случаем?
– Хочешь грабануть Почту? Пробивать стенки, взрывать потолки и сейфы?
Холмс глядел на немца с безграничным изумлением.
– Так я же не гангстер. В этом я совершенно не разбираюсь.
– Так что? Войдешь туда с автоматом и всех терроризируешь?
– Ты насмотрелся слишком много американских фильмов.
– Тогда просвети меня, учитель.
– Не стану я ничего пробивать, не стану я ни в кого стрелять. Не умаю. Я войду туда, когда Почта будет разрушена.
– Боже! И как же ты собираешься ее разрушить?
– Нормально. Закажу налет русских бомбардировщиков.
Шильке онемел. В течение длительного времени он не мог выдавить из себя ни слова, так что ехали они молча. Во всяком случае, до того момента, пока их снова не остановили. Какой-то старичок в мундире гражданской службы просил помощи.
– Господа солдаты! Помогите. – Он показывал на приличных размеров толпу, под стеклянной, пока что еще целой стенкой крупного универмага. – Они хотя все здесь разворовать.
– Ну так что?
– У меня всего несколько человек. Толп я никак не удержу.
– Тогда повесьте кого-нибудь ради примера, – пошутил Шильке.
– Я не могу. Я не имею права. Они кричат, что у них ничего нет, и что все здесь пропадет напрасно.
Из бокового лаза выглянул Холмс.
– О Боже, дед, зачем множить трудности? Запусти их всех, а через пару минут пускай кто-то крикнет, что в подвале находится огромная бомба. Они удерут скорее, чем вошли.
Старик наморщил лоб и потер подбородок.
– Господи Иисусе! Гениальный план!
– К вашим услугам.
Холмс хотел уже поскорее ехать.
Шильке свалился на сидение. Он написал несколько слов на листочке – приказ для Хайни – и отдал старику, чтобы тот выслал кого-нибудь в штаб-квартиру абвера со срочным сообщением. Потом обратился к Холмсу.
– И как ты это себе представляешь? Я говорю о Почте.
– Где ты видишь сложности?
– Вот просто так закажешь у Сталина бомбардировщики?
– Ну, может, и не непосредственно у Иосифа Виссарионовича. Вот ты помнишь, как рассказывал, что вскоре гестапо и крипо эвакуируют из их зданий?
– Ну да. Ведь южный фронт в любой момент может опереться на последнюю железнодорожную насыпь с этой стороны города. А уж оттуда до их штаб-квартир пара шагов.
– Именно. А вот в хаосе переезда, не возникнут ли у нас какие-то сложности, чтобы захватить побольше из их любопытнейших дел? Это я про гестапо говорю.
– Абсолютно никаких. Я знаю, как это устроить, а твое начальство увенчает тебя лаврами. Генералом станешь.
– Чего и себе желаю, – усмехнулся Холмс. Ему пришлось схватиться за металлическую петлю, потому что ими сильно закинуло, когда сворачивали на Фрайхайтсбрюке. – Короче, я навру начальству, что бумаги находятся в здании Почты, а чтобы я смог туда войти, им придется ее сначала разбомбить, ведь сам же я ломом бить стену не стану.
– Сумасшедший.
Они снова свернули, на сей раз в Уферцайле.
