Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"

Автор книги: Анджей Земянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

– А вот если бы я приказал им раздеться и руки поднять, и увидел эсэсовские татуировки, что тогда? А?!

Профессор не смел вздохнуть. Зато теперь он делался все более багровым. Смирнофф оттолкнул его, так что Козловский полетел к стене.

– Но тебе дико повезло, что мне насрать на то, сколько ты от них берешь за то, что держишь их под убежищем закона.

Козловскому показалось, что теперь можно и вздохнуть, но это было ошибочное предчувствие.

– Мне поступили сведения, что здесь прячется грозный гестаповец Крупманн.

– Его здесь наверняка нет.

– А откуда ты знаешь? Эти твои немцы сообщили настоящие имена? Хоть какие-нибудь назвали?

– Но ведь это же все легальные сотрудники. Немецкие антифашисты. Специалисты по произведениям искусства. К тому же, все местные, знают город и территорию.

– Верю, – тут же согласился Смирнофф. – И меня не интересуют эсэсовские татуировки. Меня интересует гестаповец Крупманн.

– Его со всей уверенностью уже нет в живых! – выпалил профессор.

– Ну, ну, – улыбка на лице милиционера была неподдельная и радостная. – А откуда ты знаешь, что он мертв?

Сделалось тихо. До Козловского дошло, что он сам влез в ловушку.

– Я задал тебе вопрос. Откуда ты знаешь, что он мертв? Ты его знал? И каким чудом?

Тишина.

– Ты был свидетелем его смерти?

– Я был принудительным работником в Бреслау. И другие рабочие говорили.

Вновь мучительная тишина.

– Ну? Так я хоть что-нибудь услышу?

А поскольку ничего не услышал, милиционер решил пальнуть из главного калибра.

– Раз тут атмосфера не способствует беседе, так, может, переберемся в комендатуру? И там я спрошу, где находится Рита Менцель? Тоже нет в живых, а?

Профессор вспотел так, что темные пятна были видны даже под толстым пиджаком. Дрожащей рукой он указал направление.

– Пан офицер, я все объясню. Расскажу все, идите, пожалуйста, за мной.

И он нагло повел милиционера в конторку мастера во втором помещении. Смирнофф охотно направился за ним. С Длужевским они были знакомы еще с советского лагеря, там обрели доверие друг к другу, видя, как один и другой справляются в крайне тяжелых условиях. В каком-то смысле они даже подружились. А теперь гражданин майор Длужевский выдал милиционеру Смирноффу простую инструкцию, которую мог выдать только лишь тому, к кому испытывал особое доверие: "Если тебе будут давать взятку, бери, но в рапорте о ней не упоминай. Будешь уходить, обязательно напугай". Смирнофф посчитал такой договор для себя полезным, впрочем, еще в гулаге он научился слушать Холмса, потому что, чаще всего, это заканчивалось только хорошим для него. Ну а пугать уж он умел, о чем свидетельствовало пошатывание Козловского. В дальней комнате он, не говоря ни слова, принял действительно толстый конверт и нагло пересчитал фунты стерлингов. Боже, а день сегодня был замечательный!

– Знаете ли, – сказал он, пряча конверт в карман. – Для меня это сумма достаточная. Но те люди, у которых к вам что-то имеется, они не откажутся от действий. Для следующего офицера, который посетит вас, эти бабки будут ой какими маленькими. Всего лишь чаевыми

– До… до… догадываюсь, – от страха Профессор едва мог говорить.

– Ну ладно. "До милого свиданьица" не скажу, потому что прозвучало бы как-то нехорошо.

Смирнофф развернулся на месте, потом кивнул своим милиционерам. На выходе похлопал себя по карману. Нет, действительно хороший день! Тьфу! – укорил он себя в мыслях. Ведь сегодня же воскресенье, а он, антихрист, в святой день работает. Божечки, какой грех! Чуточку подумав, он решил примирить совесть с реальностью. На мессу сходит, исповедается. Ну да, исповедуется. Понятное дело, скажет не обо всем, но относительно работы в воскресный день – признается. Большого греха не будет.

Вроцлав был городом, в котором, если ты располагал твердой валютой достать можно было все. Английскую боевую форму, американскую амуницию для автомата Томпсона калибра 0,45 дюйма, германский аппарат «Лейка» с телеобъективом и химикалиями для проявки снимков и даже французский элегантный автомобиль ситроен «Траксьон Авант» черного цвета. Иногда Шильке посещала мысль, а вот что сделали бы грабители и мародеры, если бы он потребовал от них предоставить дирижабль «Граф Цеппелин», выкрашенный в зеленые и красные полосы, с симфоническим оркестром на борту. Неправильно поставленный вопрос, выругал он себя. Следовало бы, скорее, спросить, сколько времени заняло бы у тех сообразить такой небесный корабль.

Сейчас же они сидели в элегантном ситроене, припаркованном в темноте, под раскидистыми деревьями. Холмс все делал с шиком, а два часа ночи не было тем временем, когда люди из этой местности чем-либо интересовались. Да и людей, собственно не было, по крайней мере – снаружи. Остальные же, закрывшись на четыре замка в здешних виллах, после заката солнца не высовывали на улицу и носа. В округе довольно часто стреляли, причем, из оружия самого разного калибра, когда мародеры и мешочники сражались за добычу с дезертирами различных армий, со сторонниками разных политических организаций и с безумцами, у которых война и отсутствие сильной власти лишь усилили проявления болезни, а так же с банальными бандюгами. Потому-то никто и не обратил внимания на странную одежду людей, собравшихся возле автомобиля.

– Ладно, – буркнул начальник Академической Ночной Стражи, одетый – равно как и его люди – в английскую полевую форму. К этим мундирам они привыкли, поскольку все служили в подразделениях английских десантников. Ватсон через своего земляка из тихотемных обеспечил самых лучших людей. – Мы готовы.

– Как станете входить? – спросил Холмс.

– Классически, взрывчатка на двери, потом штурмовики с шумом вовнутрь. Три человека ждут возможной реакции.

– Достаточно будет?

– А что? Такие замечательные бойцы?

– А черт их знает. Сборище из польских и немецких частей. Немного гражданских.

– Ты предполагаешь мины? – Командир прикусил губу. – Хорошо. Тогда вначале разведчики-саперы, а внутренние двери выбиваем ломами.

– Думаю, так было бы безопаснее.

– Хорошо. – Командир сложил план окружающей местности. – Дадим вам знать по радио.

Когда они уже остались сами, Ватсон разложил на приборной панел снимки, которые четверть часа назад Хайни принес их временной фотомастерской.

– Все слетелись. В соответствии с планом.

– А "настоящие" работники? То есть те, которых приняли в Комиссию уже после войны, и которые ничего не знают?

– Как обычно. Они распространили сообщение, что на проверку из Варшавы приезжает профессор Новак, так что все живое должно спрятаться и не лезть на глаза. В вилле сплошные сливки общества.

– Сейчас мы им устроим операцию, получше чем Новак из Варшавы или Нойманн из Берлина, – буркнул Шильке.

– Ну ладно. Кого-нибудь узнаете? – Холмс просматривал фотографии заходящих в виллу людей. – У большинства закрыто лицо. Это какая-то неожиданная эпидемия гриппа или как?

– Боятся, боятся как сто чертей. Думаю, они не спят, а собирают барахло.

– Хмм, а вот этого я знаю, – Шильке поднес фонарик к одному из снимков. – Рихард Цукерман, очень крупная в СС шишка.

– Оооо… Так у них тут и СС?

– А как ты считаешь, у кого имелась возможность собирать сведения о наших действиях столь быстро, чтобы "на коленке" организовать казнь Нади или покушение на меня? – Шильке отложил фотографию. – Цукерман в СС был чуть ли не богом. По крайней мере, в Бреслау.

– Черт, не хватает только гестапо или Гитлерюгенд.

– Лично я предпочел бы кого-то из "БДМ"[92]92
  БДМ – BDM – Bund deutscher Mädel – Союз немецких девушек – женская молодёжная организация в нацистской Германии, молодёжное и детское женское движение в составе гитлерюгенда, куда входили немецкие девушки в возрасте от 10 до 18 лет. Девочек в возрасте от 10 до 14 лет объединял Юнгмедельбунд – Союз девочек.


[Закрыть], – вздохнул Ватсон.

Ну и мечтания! Час Шильке предпочел бы, чтобы одной из личностей, закрывающих лицо на снимках, была Рита. Он попытался проконтролировать толкучку мыслей. К счастью, раздался сигнал из walkie-talkie.

– Да?

– Мы готовы к операции, – доложил командир Ночной Стражи.

Ватсон запустил двигатель ситроена. Медленно, не зажигая фар, он подъехал к следующему перекрестку так, чтобы видеть виллу вместе с садом. Когда автомобиль остановился, все приложили к глазам бинокли, хотя от цели их отделяло шагов не более тридцати.

– Начинайте.

– Action! – рявкнул командир.

Негромкий взрыв выбил входную дверь.

– Go! Go! Go!

Коммандос залетели вовнутрь с воплями:

– Everybody down! This is a Nightwatch! (Все на пол! Это Ночная Стража!)

Три человека молниеносно ворвались в дом через дверь. Два десантника выбили окна на первом этаже, они подставили спины, и их товарищи вскакивали вовнутрь.

– Nightwatch! Nightwatch! Everybody down!

Очереди из двух стэнов разбили стекла. Кто-то забросил вовнутрь магниевую ракетк. Нереальный, режущий глаза свет тут же осветил весь дом.

– Nightwatch! Everybody down!

Изнутри дома послышались еще две очереди. Скорее всего, чтобы просто попугать. Десантники пинками вышвыривали обитателей вилл наружу. Ожидавшая там парочка ставила шокированных людей под стену. Кто-то осветил из прожектором так, чтобы свет бил прямо в глаза.

– Freeze! (Не двигаться!)

Все больше и больше с трудом стоящих на ногах людей накапливалось в круге яркого света. Коммандос обысктвали дом. Трое, расставив ноги, целились в пленных из автоматов.

– И даже, курва, не дышите! – вырвалось у кого-то из них по-польски. – Это вам Ночная Стража!

Остальные солдаты уже начали выходить наружу, присоединяясь к охранникам.

– Объект чист, – доложил командир по радио. – Результат атаки – максимальный. Потерь – ноль.

Ватсон включил фары ситроена и медленно тронулся вперед на низкой скорости. Ослепленные жертвы ночного нападения пытались хоть что-нибудь увидеть. Автомобиль остановился в круге света у подъезда. Неспешно открылись дверцы. Холмс, похоже, произвел сокрушительное впечатление в своем парадном мундире майора, с ППШ в руке и с сигарой во рту. Но еще большее впечатление произвел Шильке. Парадный абверовский мундир, летная куртка с белым кашне и автомат "томпсон", опирающийся о бедро. Он подошел к Цукерману, у которого глаза, в буквальном смысле, вылезали из орбит.

– И что? В конце концов, я тебя все-таки достал.

Тот судорожно глотал воздух.

– Но… но… Ведь Третьего Рейха уже нет! Абвера ведь уже нет! Ничего уже нет!

– Мне плевать, наступил конец света или нет, – процитировал Шильке любимую фразу Холмса. – Данный факт уже никакого значения не имеет.

Он сунул в рот сигару, закурил и затянулся дымом.

– Свою работу я исполнил, – тихо произнес он.

– Нет… но… ведь это же невозможно… – Цукерман явно не мог найти подходящие слова. – Ведь абвера уже нет. Во имя кого вы меня арестовываете?

– Я тебя арестовываю, – рявкнул Холмс.

– Господин майор, господа… Давайте попробуем договориться, мы…

– Что? – перебил его Холмс. – Офицеру Войска Польского говорить с эсэсовцем? Только о сроке казни!

– Спокойно, спокойно, господа, – включился стоящий рядом профессор Козловский, и беседа превратилась в гротеск. Разговор одновременно велся по-немецки и по-польски. – Давайте пройдем вовнутрь. Тут рядом русские казармы.

– Как же, как же, – буркнул Ватсон. – Ночью русские носа сюда не высунут.

– Но ведь какой-нибудь сумасшедший ради забавы может пальнуть в освещенную цель, – объяснял Козловский.

– Это уже ближе. Факт.

– Господа, – подключился и Цукерман. – Давайте поговорим внутри.

– Не стану я с эсэсовцем говорить, – повторил Холмс и подошел к следующему мужчине, стоявшего возле стены. – А ты откуда? Из гестапо?

– Я – офицер Армии Крайовой, – хмуро ответил тот. – И с коммунистом разговаривать не стану.

– О Боже! – простонал Шильке. – Так сейчас нам придется начать переговоры исключительно по теме: кто и с кем может говорить, а кто с кем – нет, и на каких принципах.

– А может и вправду войдем, – предложил Ватсон. – Или их сразу расстрелять. Сам не знаю.

Только никто из стоявших под стенкой шутку не оценил.

– Где Рита? – дернул Шильке Цукермана.

Тот понял, что у него появилась какая-то карта для торговли.

– Давайте пройдем в дом и переговорим.

– Черт, да я твою хибару сейчас вообще спалю.

– И это тебе ну никак бы не понравилось.

– Ага, – вмешался Холмс. – Это означает, что там или девушку прячут или держат добычу.

– А ну говори! – рявкнул Шильке. – Или сам разберешь дом по кирпичику.

– В этих женско-мужских делах я бы с коллегой не стал спорить, – Холмс кайфовал. – Он ведь готов сдержать слово, а хибара здоровая. Кирпичей очень даже много.

– При аккордной работе, в одиночку… – Ватсон оценил конструкцию трехэтажного здания, – дня за три закончит. А если приложить для начала, для мотивации, то и за пару дней справится.

До Цукермана дошло, что эти не шутят. Он тяжело вздохнул.

– Пойдемте.

Он повел их через широкий коридор, затем вниз по лестнице. Его сопровождал профессор Козловский. Остальных жертв нападения коммандос запихивали в комнаты на первом этаже.

В подвале Цукерман с Козловским начали отбрасывать какие-то деревяшки и отодвигать здоровенные ящики.

– А вот там, где вы храните добычу, охранники всегда находятся?

– Да.

– А они не станут бросаться гранатами, если вы откроете их не вовремя?

– Не должны. Они могут прослушивать то, что происходит в этом помещении.

Ватсон предпочел выйти за порог подвала; Холмс размышлял над тем, а не слишком ли фанатичны дежурящие внизу охранники, не решат ли они погибнуть, зато захоронить здесь всех; а Шильке просто молчал.

Цукерман открыл сложный замок и поднял крышку лаза противовоздушного убежища, спрятанного под подвалом. Трое мужчин с оружием гибнуть вовсе не собирались. Они отложили автоматы, когда Козловский сказал:

– Вы выиграли. Пожалуйста, вот тут находятся наши сокровища, – указал он на ряд стоящих под стенкой гробов.

Риты в убежище не было. Да и почему она должна была там находиться? Но Шильке чувствовал горечь. Ему хотелось, чтобы она увидала его победителем, в мундире, в летной куртке, с автоматом, упирающимся в бедро. Цена выражения на ее лице измерялась бы миллионами. Иногда человеку даны ведь такие мелкие, но чертовки ценные мгновения триумфа. Ведь он же выиграл, именно он. Сам, один, против могущественной организации. Он выиграл, вот только некому было об этом сказать. Не было женских глаз, которые восхищенно могли бы глядеть на него.

– Кстати говоря, – Цукерман следил за ним исподлобья, – нам казалось, что вы либо в русском плену гниете, либо вас вообще нет в живых.

– Из-за могильного края или нет, все время тот же сам, – безразлично шепнул Шильке.

Эсэсовец слегка удивился.

– До нас дошли сведения, будто бы русские схватили абверовского офицера в гражданском и завезли в универмаг Дыкхофа. А оттуда уже не выходят, разве что на Лубянку. Говорили, что это хуже, чем ад.

Шильке пожал плечами. Он испытывал одновременно и разочарование, и приток адреналин.

– Люцифер – это всего лишь один из дьяволов, – ответил он, изображая спокойствие. – Люди явно переоценили его возможности.

– Хмм… Вы тут упомянули о фройляйн Менцель. Она настолько важна?

– Что вы с ней сделали?

– Она в полнейшей безопасности.

Шильке схватил эсэсовца, словно желая размозжить тому все кости.

– Где она?

Первым не выдержал Холмс, он подошел к Козловскому.

– Было бы лучше, если бы вы отнеслись к нему серьезно, – тихо заметил майор.

– На точке переброски, – ответил тот. – Но где это конкретно, то честное слово – не знаю.

Первым догадался Цукерман.

– Ага, – буркнул он, глядя на Шильке с Холмсом. – Выходит, воры не станут арестовывать воров? Лучше поговорить о делах?

– Ты, эсэсовец, лучше молчи.

– С СС это не совсем так, как вам кажется. Но объяснить смогу только лишь за пределами Польши.

Странно, но пояснений никто и не ожидал. Козловский сделал приглашающий жест.

– Дорогие господа, давайте пройдем в салон. Вот сюда.

Салон оказался громадным помещением, более всего походящий на помещение для конференций. Обеденного стола не было, возле камина были расставлены удобные клубные кресла. Когда все расселись, профессор раздал всем рюмки и вынул из бара большую бутылку первоклассной водки.

– Вы и вправду сделали это из-за девушки? – спросил Цукерман.

Холмс пожал плечами.

– А если я скажу, что так? А если скажу, что нет? Какая будет в этом для вас разница? – Он поднес рюмку ко рту и выпил содержимое одним глотком. – Просто, вы наступили на наш амбициозный мозоль.

Эсэсовец опустил голову.

– Я знал, что так и будет. Я же знал, что если мы и попадемся, то по причине чьих-то амбиций или по дурацкой случайности. Ведь сам по себе план был гениальны.

– Мы совершили ошибку, – сказал Козловский.

– Да. Но я не думал, что все сорвется по причине амбиций пары офицеров. Причем, делающих то же самое, что и мы.

– Ты лучше нас не сравнивай. Мы, – Холмс акцентировал это слово, – мы никого не убили.

– Ой, перестань. Тебе жалко эту пару фанатиков нацистов? Ты предпочел бы, чтобы сокровища остались ненайденными или сделались добычей военных преступников, которые откопали бы их после войны? По причине их доносов пропало бы несколько порядочных людей. Ты об этом жалеешь?

– А Надя? Тоже фанатик?

– Производственная ошибка. И по вашей же причине, ведь это вы нас перепугали.

Холмс таинственно усмехнулся.– А уже после войны? Тот самый историк искусств, которого вы приняли на работу, и который, как оказалось, был радиотехником…

Цукерман только головой качал.

– Я же знал, что так и будет, – повторил он. – Что вляпаемся мы из-за глупейшей случайности.

– Так это был случай?

– Черт подери, да! Банальный несчастный случай во время чистки оружия. Этот тип сам застрелился.

– И я обязан в это поверить?

– Никаких доказательств я тебе не представлю. Но подумай: ну чем бы нам мог повредить тип, который в армии служил радиотелеграфистом? Вот что он мог бы нам сделать? Да он ни о чем бы и не додумался.

– Это правда, – подтвердил Козловский. – Те, которых мы убили в Фестунг Бреслау, были виртуозами в своей профессии. Для нас они были страшны, потому что, как только стали догадываться, к какой работе мы их привлекли, их фанатизм мог завести нас на виселицу. А вот о том, что тот несчастный, который получил смертельное огнестрельное ранение, бегал с радиостанцией во время войны, мы узнали только лишь после его смерти.

– Об этом я и говорю, – вздохнул Цукерман. – На наш след после войны вы наткнулись по чистой случайности. Вы размышляли так: этот тип работал в нашей комиссии, бывший радиотелеграфист, что-то пронюхал, а мы его… – провел он ребром ладони по шее. – Еще один труп в серии идентичных убийств. А оно нет! Властям мы соврали, что его пришили мародеры, чтобы избежать следствия. Так было легче всего.

Холмс налил себе вторую рюмку. Его эти аргументы явно убедили, потому что поляк улыбался.

– Удача способствует добросовестным и дерзким офицерам, – произнес он. – Так оно в жизни и бывает. Господь помогает тем, кто заслуживает помощи, а не тем, кто умоляет Его на коленях.

– Святые слова. – Козловский вновь занялся бутылкой. – Святые слова.

Командир десантников, видя, что происходит, приказал освободить пленных. Те, что были повыше рангом, пришли в салон, ведомые любопытством. Перестало хватать места. Атмосфера становилась все более нереальной. Ночь, занавешенные окна, огонь в камине, дым которого отпугивал комаров, и офицеры различных армий и самых разных подразделений. Два тайных союза. В воздухе носилось нечто такое, что заставляло вспомнить времена и произведения Артура Конан Дойла.

– А вот как у тебя появилась идея пережить конец войны? – спросил Холмс. – Ведь это же ты являешься мотором всего, так?

Цукерман кивнул.

– Точно таким же образом, что и капитан Шильке, только намного раньше.

– Но, с твоими связями и власти? Об Аргентине ты не думал?

– И что бы я там делал? Продавал хот доги или стал бы плантатором в каком-нибудь захолустье до конца жизни? По данной проблеме я размышлял, скорее всего, как ты. Сначала по-настоящему подзаработать, а потом сбежать.

– Но, даже так рискуя? Разве получше пути не было?

– Риск? Давай-ка я все расскажу сначала.

Профессор Козловский передал обязанности подчашего какому-то офицеру АК, присел поближе и водки себе не жалел.

– В истории мира был такой период, когда имелось пара римских пап…

Шильке вздохнул, Холм только лишь махнул рукой.

– Хорошо еще, что ты не начал с: "Вначале была тьма".

– Средневековая Франция конкурировала с Италией, а конкретно – с Ватиканом, – продолжил, не обидевшись, Цукерман. – По странному стечению обстоятельств в руках у французов оказалось несколько реликвий, доставшихся им в результате грабежа. Весьма ценных для столицы Петра. Весьма ценных, причем, в нескольких смыслах. А французы не желали отдавать из ни за какие сокровища, даже в более поздние и более цивилизованные времена. И они держали их в укрытии вплоть до того момента, когда они достались вермахту. А он тоже не хотел их отдавать. Ни французам, ни, тем более, итальянцам.

– А Ватикан откуда-то знал о судьбе этих дурацких реликвий?

– Ты недооцениваешь церковные источники информации, – усмехнулся Цукерман. – Папство пыталось заполучить их любой ценой, но в ответ всегда слышало традиционное, тевтонское "NEIN!".

– Догадываюсь, что эта информация каким-то образом попала тебе на стол.

– Именно. К тому же я знал, что эти сокровища хранятся в Бреслау. А мой дар предвидения говорил мне, что Рейх войну проиграет и церковные ценности спрячет вместе с остальными.

– Начинаю понимать.

– И, да, я сделал Ватикану частное предложение. Я был готов доставить им реликвии после войны взамен за гарантии безопасности.

– Они пошли на это?

Цукерман тяжело вздохнул.

– Если бы я протянул руку для поцелуя, ее, наверняка, целовал бы епископ. А то и кто повыше. Мне дали гарантии, сами выдумали, как все это перевезти в Италию, и заверили, что не будут любопытствовать, а что я везу с собой в дальнейшее путешествие. То есть, путь к безопасности и богатству был для меня открыт. Оставалась одна проблема.

– Как сломать систему, – догадался Холмс.

– Естественно. Только с этой проблемой я справился сразу.

– И как же это ты выдумал? – заинтересовался Шильке.

– Как и ты, мой коллега из абвера. Я подумал: и чего я стану себе ломать голову, для этого у меня не хватит мозгов. Для решения неразрешимых пробоем на этом свете существуют поляки. А самым лучшим примером здесь: раскодирование той системы, какой была "Энигма".

Все засмеялись.

– Какой-то странный народ, с детства живущий в уверенности, что если кто-то говорит "НЕТ", то его священной обязанностью является незамедлительно найти миллион способов, чтобы "НЕТ" тут же стало звучать, как "ДА". Начиная с Коперника, через цирковую повозку Држималы[93]93
  Михал Држимала – http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/636487 С Коперником, кстати, было не совсем так, как рассказывает Цукерман (а действительно, что Цукерман может понимать в Копернике!). Достаточно ознакомиться с историей создания и внедрения в научную практику теории Коперника (я бы рекомендовал читателю ознакомиться с соответствующими главами в книге «Лунатики» Артура Кестлера). В случае с шифровальной машинкой «Энигма», польские математики не взломали это устройство, а «изучая вышедшие из употребления немецкие шифры, установили, что так называемый дневной код, который меняли каждый день, состоял из настроек коммутационной панели, порядка установки роторов, положений колец и начальных установок ротора. Случилось это в 1939 году, еще перед захватом Польши нацистской Германией. Также польское „Бюро шифров“, созданное специально для „борьбы“ с Enigma, имело в своем распоряжении несколько экземпляров работающей машинки, а также электромеханическую машинку Bomba, состоявшую из шести спаренных немецких устройств, которая помогала в работе с кодами» (http://www.tvc.ru/news/show/id/67525 ).


[Закрыть], до «Энигмы». Можно устанавливать сотни запретов и предписаний, а им на все это глубоко наплевать.

– Кое-что об этом я знаю, – Шильке глянул на Холмса.

– Я начал вытаскивать из концлагерей самые лучшие умы, кого требовал – из Ягеллонского, Львовского, Виленского университетов. На "раз-два" мне сообщили, что если систему нельзя сломать, то нет смысла тратить силы на ее расшифровку. Давайте поместим жучки в каждом транспорте, пусть немцы сами их тщательно спрячут вместе с драгоценностями, а потом пускай сокровища сами обратятся к нам посредством радио. Немцев, которые могли бы их запеленговать, после войны не будет, а у русских нет гониометрии.

– Гениально!

– Я бы и сам так определил. Наши профессора придумали, что на каждой более-менее высокой горе у нас имеется приемник, обслуживаемый придурками из Верфольфа, которым кажется, будто бы они спасают Третий Рейх. Как только лишь какой-то из наших передатчиков отзовется, они вызывают нас, а пеленгаторные машины делают все остальное. Всего открыть не было времени, но часть ценностей мы уже передали Национальному Музею. Мы же действуем официально в качестве государственной комиссии. Себе мы забираем только лишь маленькие, дорогостоящие вещи, которые легко перевозить.

– И реликвии для Ватикана у тебя уже имеются?

Цукерман кивнул.

– Да.

Холмс удивленно покачал головой.

– А та странная операция АК на автостраде?

– Знаешь, в какой-то момент у меня сложилось впечатление, что планы, связанные со скрытыми ценностями имеются еще у кого-то. И после войны у нас может быть нежелательная компания.

– Ты считал, что этот кто-то будет иметь доступ к планам?

– Да. И простейшим выходом было бы эти планы ему уничтожить.

– Именно… тебе ведь эти бумаги были не нужны.

– Ну да. Разве что для того, чтобы разжечь огонь в камине.

Все рассмеялись

– А как ты догадался о том, что именно тогда они будут перевозить те планы? Ты же не всеведущий.

Офицер АК, разливавший водку, значительно подмигнул.

– В Армии Крайовой было много сотрудников довоенного Второго отделения Генерального Штаба. У нас имелся доступ к определенной части довоенной сетки польских шпионов.

Холмс прикрыл глаза и откинул голову на кожаную подушку кресла. Цукерман поднял свою рюмку.

– У меня имеется определенное предложение, раз уж вы не собираетесь в нас стрелять и грабить собранное нами добро.

– Да?

– Отправляйтесь с нами. У нас имеются дипломатические паспорта Ватикана. С собой мы везем эксгумированные тела застреленных священников, которые должны быть захоронены в Италии. Что в гробах содержится на самом деле, никто не смеет проверять.

– Ибо?

– Еще у нас имеется гарантийное письмо пары римского. Каждый епископ, прелат, любой сельский священник или викарий, любой приход, ба, любой католик должен предоставить нам любую помощь, которую мы потребуем. А ты прекрасно знаешь, что их нити опутывают весь мир. Мы же являемся неприкасаемыми!

– О, Боже!...

– Вот именно. Самое подходящее слово.

Шильке обменялся взглядом с Холмсом.

– А что нам даст Италия?

– Оттуда мы с гробами поедем дальше, поскольку святейшие мужи желали, чтобы их захоронили в Иерусалиме. Там наши багажи мы перегружаем из гробов в рюкзаки и в качестве миссионеров отправляемся в Конго. А вот там уже никто о нас спрашивать не станет. Дальше каждый из нас может отправляться, куда ему будет угодно.

Холмс поднял голову и глянул на Шильке. Тот задал один вопрос:

– А где Рита?

– На перегрузочной точке в Каире. Вместе с несколькими спалившимися здесь людьми, которые не должны показываться здесь даже в сутанах, потому что кое-кто их разыскивает.

– Кто?

– Господи, у нас уже был наезд со стороны милиции! Земля уже начинает гореть под ногами! И от них мы знаем, что и нас разыскивает кое-кто серьезный. Мы прерываем дальнейшее извлечение сокровищ и бежим. Понимаешь?

– Вам хватит того, что извлекли до сих пор?

– Нам хватит нашего, а вам хватит вашего. Все мы крезы, но оставаться здесь – это подписать смертный приговор.

– Это точно. Излишнее любопытство губительно.

– В том-то и оно. Так что я предлагаю вам договор. Вы не выдаете нас, мы же предлагаем безопасное путешесвие в Африку.

Холмс задумчиво почесал подбородок. Потом повернул голову.

– И что ты об этом думаешь, Дитер?

Шильке отставил полную рюмку. Ему не хотелось опьянеть.

– Никогда еще в жизни я не был неприкасаемым, – на миг задумался он. – А что вы на это, герр майор?

Холмс пожал плечами.

– С нынешнего дня обращайся ко мне не "герр майор", а "преподобный отец".

Хайни стоял на низком, поросшем кустами холме. Первые в этом году снежные хлопья таяли у него на лице и садились на волосы. Он их не стряхивал. Снег потихоньку начал покрывать и крыши советских казарм. Солдаты, еще в летнем обмундировании, как раз разгружали громадные грузовики, на которых им привезли снаряжение.

Шильке положил парню руку на плечо.

– Пошли, – тихо произнес он. – Покойнички в гробах начинают уже нервничать. Нам надо ехать.

– Я прощаюсь с городом, – ответил парень.

– Каким? Немецким, польским или русским?

Хайни слегка усмехнулся.

– Я уже немного узнал поляков.

– В каком смысле?

Парень пожал плечами.

– Ини справились с нами, так и с ними тоже справятся, – указал он на казармы советских солдат.

– Чтобы достичь этого, им пришлось бы демонтировать Советский Союз.

Вдвоем они направились к ожидавшим машинам. Водители разогревали двигатели грузовиков. Как всегда бывает перед дальней дорогой, несколько человек крутилось без какой-либо цели. Большая часть из них курила.

– Давайте дадим им немного времени, – ни с того, ни с сего сказал Хайни.

Судно «Коралловый Жеребец» ожидал на рейде порта в Хайфе. Немногочисленные путешественники валялись на шезлонгах, пользуясь последними лучами солнца. На сборы и на подготовку для схода на сушу времени было еще много.

– Преподобный отец, преподобный отец, – кто-то энергично стучал в двери каюты.

– Это ты, Хайни, – Холмс застегивал последние пуговицы на сутане.

– Да. Отец Цукерман организовывает какое-то торжество на палубе.

– Господи, только не распевание псалмов. Будем надеяться что этот эсэсовец еще не до конца сошел с ума.

– Лично я ни одного псалма не знаю, – буркнул Шильке, вылезая из койки. Он был взбешен тем, что по причине камуфляжа в виде католического священника, он даже после обеда на людях не может выкурить сигаретку.

На палубе сгрудились люди в сутанах. К счастью, они уже не пробуждали такого интереса, как в самом начале морского круиза. В конце концов, Цукерман нашел укромное местечко между шлюпками и на вспомогательном столике открывал приличных размеров чемодан.– Это подарок от знакомого кардинала. Дополнительный бонус за реликвии, – пояснил он, в первую очередь вынимая набор хрустальных бокалов. Потом, с церемониальным уважением он извлек покрытую патиной бутылку. – Поглядите-ка на дату. На дату, – горделиво повторил он.

– Господи, – вырвалось у кого-то из офицеров АК. – Так уже тогда производили коньяк?

– Вроде как, такая бутылка имелась только у императора Наполеона.

– Ох, недостойны мы, недостойны… – Ватсон сложил руки, словно для молитвы. – А по какой это причине?

– Ну что же, пришла пора нам прощаться. – Цукерман с величайшей осторожностью разливал темный, прозрачный напиток. – Вы же, кажется, плывете во Французскую Полинезию?

– Да, – согласно кивнул Холмс.

– Так, а остальные в Конго. А потом?

– В ЮАР, – сказал Козловский. – А там – поглядим.

– Ну правильно. А я остаюсь здесь.

– Здесь? – не выдержал Шильке. – Ты с ума сошел. Тут же полно евреев!

– Вот именно, – прибавил Холмс. – Кто-нибудь тебя наверняка распознает. И коллеги тут же устроят тебе "секир башка" в каком-нибудь закоулке.

– Ну ладно, я же обещал, что когда-нибудь все объясню, – усмехнулся эсэсовец. – Давайте выпьем перед тем, как расстанемся.

– Na zdrowie! – крикнули поляки.

– Prosit! – ответили немцы.

– Лехаим, – закончил Цукерман.

Кто-то подавился коньяком.

– Господи Иисусе, – Холмс с громадным трудом откашлялся. – Цукерман – так ты еврей?!

– Еврей.

– И каким чудом ты выжил в СС?

– Тоже мне чудо. Я даже создал специальное подразделение в СС для выявления евреев. Это да!

Шильке начал смеяться.